Подергав за ручку, он стукнул в двери.

— Нора? Все в порядке? — спросил он притворно озабоченным голосом.

Отвечать было больно, но я выдавила из себя слова:

— У меня все в порядке.

— Да что там произошло в конце-то концов? — не унимался он.

— Ничего, я просто упала. И все! Он продолжал настаивать:

— Открывай, я посмотрю, что с тобой.

— Нет, все хорошо, говорю же тебе.

Приняв ванну, я спустилась в гостиную, где меня ждали родители. Мать снова звонила подруге, но, увидев меня, вынуждена была прервать разговор.

— Нора, покажи, пожалуйста, что у тебя. Ты не ушиблась?

— Немножко. Подбородком.

— Дай посмотрю.

Она подняла глаза на мое лицо и вскрикнула от ужаса, роняя трубку телефона.

— Со мной все в порядке, мама. Крови нет, — успокаивала я.

— Тебя необходимо отвезти в больницу!

— Зачем? Мне не нужно в больницу.

— По крайней мере, они правильно наложат пластырь, — ответила мать строгим тоном, чего раньше я за ней не Замечала.

— Ты сама можешь это сделать. Без всякой больницы.

— Я хочу убедиться, что твоя челюсть не сломана, — сказала она голосом, не допускающим возражений.

Ее руки тряслись. Почему она так нервничала? Мы поехали в больницу.

— Как получилось, что ты упала? — спросил отец.

— Забыла взять с собой мыло, — сглотнув, ответила я как можно более естественным тоном.

— Почему ты не открыла мне дверь, когда я об этом просил?

— Потому что я уже была в ванне. — Я чувствовала себя Красной Шапочкой, которая повстречала в лесу Серого Волка.

— И что? Разве я не твой отец? «Ты в этом уверен? А жаль».

В больнице подбородок начал кровоточить. Мне наложили временный компресс. Чем дольше я ждала своей очереди, тем серьезнее казалась полученная травма. Никогда бы не поверила, что в подбородке может быть столько крови. Два врача, мужчина и женщина, которые разговаривали с сильным немецким акцентом, уложили меня на стол в манипуляционной.

— Фотите знать, как мы фаш фудем лечить? — спросила женщина.

— Нет, не хочу!

— Это не штрашно. Я покажу инструменты.

— Не надо мне ничего показывать, прошу вас!

С раннего детства вид крови или даже вид медицинских инструментов повергал меня в панику. Этот страх всего, что связано с медициной, конечно, объясняется той «игрой в доктора», которой подвергал меня отец.

Видя мое яростное сопротивление, мужчина пришел на помощь своей коллеге.

— Фольно не фуфет. Мы просто наложим фам финт.

Я была в отчаянии. Я не хотела никакого бинта, а этот слепящий свет от лампы-рефлектора, казалось, проникал прямо в мозг. Я видела, как руки доктора приближаются к моему лицу, как пальцы сжимают иглу. Словно завороженная, я не могла отвести взгляда от их блестящих глаз в прорезях масок. Это было выше моих сил. Я кричала, плакала, умоляла и даже грубила. Срывала на этих двух людях всю накопившуюся за последнее время злость. Травма на подбородке стала последней каплей, переполнившей чашу. Болел не подбородок, болела моя душа. Ведь это произошло из-за него. Из-за него я бросилась закрывать двери, как сумасшедшая.

Дорого же обошлась мне моя ванна.

Первый разрыв

Мне около тринадцати. Это был один из самых счастливых периодов в моей жизни. Тогда я еще ничего не знала о трудностях, которые поджидали меня в недалеком будущем. Ходила в колледж, получала хорошие оценки. Мне открыли первый собственный лицевой счет в банке. Я немного подрабатывала, проверяя домашние задания и занимаясь репетиторством по чтению с девочкой из начальной школы. Отец наконец-то оставил меня в покое! У меня было много друзей, среди них и Секуба, мой самый лучший друг. Как он был красив! Его темная кожа блестела, а улыбка озаряла лицо, словно солнце. Во время занятий мы никогда не сидели порознь. Рядом с ним я чувствовала себя легко. Когда Секуба опаздывал и я думала, что он уже не прийдет, то сама хотела уйти домой. Он любил меня удивлять: тихонечко подходил ко мне сзади, хватал за плечи и вскрикивал с улыбкой до ушей:

— Моя Нора!

Мой день начинался только тогда, когда появлялся он. Но даже ему я никогда не рассказывала о своих домашних проблемах. Он был надежным, ему можно было довериться, но эти его качества я приберегала для радостных моментов. Его веселый нрав и чувство юмора делали меня счастливой: я широко улыбалась и смеялась, как одержимая. Этот человек помог полюбить жизнь и научил заполнять ее радостными моментами. Если бы ты знал, Секуба, как мне тебя не хватало!

* * *

В одно прекрасное утро отец объявил о своем решении переехать в Алжир для лучшего ведения бизнеса. О том, чтобы противиться этому и выражать несогласие, не могло быть и речи, да я и сама боялась спровоцировать его гнев. Я уже знала, что политическая ситуация в Алжире более чем нестабильна и что его жители, наоборот, стараются выехать за рубеж. А мы, мы почему-то бросались прямо в волчью пасть! Только-только у меня все стало налаживаться, я наслаждалась каждой минутой независимости! И вот меня принуждают уехать! Я должна отказаться от всех своих, пусть небольших, но достижений, чтобы все начинать заново в стране, о которой мало что знала. Оставался последний шанс: убедить мать оставить меня одну во Франции. Я много раз выкладывала свои аргументы, но она слушала меня рассеянно. Я продолжала настаивать, но она неизменно отвечала:

— Я не могу. Я не могу.

Пришлось сдаться. К тому же наш дом уже купила супружеская пара врачей и собиралась вселиться через несколько месяцев. Переезд лишал меня моего убежища: моего сада с большими деревьями и моего любимого абрикоса. Впрочем, теперь я получала новую комнату без плохих воспоминаний о табачном перегаре и грязных, хватающих меня руках.

В течение следующих месяцев я старалась отыскать позитивные стороны будущего переезда. Мать использовала оставшееся время, чтобы купить во Франции мебель и прочие аксессуары для нашего будущего жилища. Она основала здесь ясли и смогла накопить денег, которыми теперь и оплачивала все покупки. Мне льстило, что мать спрашивала у меня советов по декору, ведь я всегда любила заниматься разными поделками и посещать магазины подобного рода. Мне нравились запахи: дерева, клея, красок. Вместе с матерью мы нарисовали дизайнерский проект нашего будущего дома, распределив, что и где будет стоять. Это приятное занятие, разделенное с матерью, в какой-то мере компенсировало боль предстоящей разлуки. Но чем ближе был день отъезда, тем больше я впадала в отчаяние. И вот осталось несколько дней. Пришло время прощаться с колледжем. Мысль, что я расстанусь с друзьями, особенно с Секубой, разбивала мне сердце. Еще меня снедало беспокойство, что все меня сразу забудут. Перестать быть частью сообщества моих друзей, их жизни, зная, что они будут продолжать развлекаться, в то время когда я буду где-то очень далеко, казалось настоящей драмой для такого подростка, как я. В качестве прощального подарка друзья устроили праздник в колледже под наблюдением преподавателя изобразительного искусства, мсье Траншарда. На праздник пришли все, кто меня знал. Атмосфера была просто сноганибательная. Секуба с двумя приятелями учили месье Граншарда брейк-дансу. И у него неплохо получалось, он даже смог сделать несколько пируэтов на полу.

Мать разрешила мне взять с собой видеокамеру, чтобы запечатлеть последнюю встречу с друзьями. Я снимала, но время от времени отвлекалась, желая почувствовать все, что происходило вокруг, и поучаствовать в празднике. Я хотела жить, а не только снимать, как живут другие. Секуба постоянно шутил, я видела, что улыбка не сходит с его лица. Потом мои друзья стали снимать праздник по очереди.

Каждый произнес для меня прощальное слово: извинения, пожелания, шутки, заявления. Я уезжала, и эти незабываемые моменты стали для меня подарком. Хотела бы я замедлить время, но, разумеется, это невозможно.

Ребята скинулись, чтобы купить мне кассету с записью болеро Равеля, которого я обожала. Какое внимание! Я так их всех любила! Но пришла пора проститься.

Уезжая в Алжир, я искренне верила, что близость деда с бабкой успокоит моего отца, смирит его жестокость. Я наивно полагала, что большая семья защитит меня от всего зла, которое существует в мире. Но разве я не имею права мечтать о мире и безопасности?