Заявление в политбюро ЦК ркп(б)

Ответ Троцкого о резервах есть отписка. В предыдущей телеграмме Троцкого, на которую он ссылается в своём ответе, нет и намёка на план образования резервов, на необходимость такого плана: когда вывести дивизии; в какие районы; в какой срок окончить укомплектование дивизий, обучение пополнений, спайку, — все эти вопросы (они вовсе не детали!) обойдены.

В летнюю кампанию важную (отрицательную) роль сыграла отдалённость резервов от фронтов (Урал, Сибирь, Сев. Кавказ): резервы приходили не во-время, с большим опозданием, и большей частью не достигали цели. Поэтому районы сосредоточения резервов должны быть учтены заранее, как важнейший фактор.

Столь же важную роль (тоже отрицательную) сыграла необученность пополнений: полусырые, неспаянные пополнения, годные в обстановке общенаступательного потока, обычно не выдерживали серьёзного противодействия противника, сдавали почти всю материальную часть и сдавались противнику в плен десятками тысяч. Поэтому срок обучения и укомплектования, как важнейший фактор, должен быть также учтен заранее. Ещё более важную роль (тоже отрицательную) сыграл случайный, экспромтный характер наших резервов: так как у нас не было специально резервных частей, то резервы выкраивались нередко случайно и крайне поспешно из всяких лоскутных частей вплоть до войск ВОХР, что подрывало стойкость наших армий.

Короче: нужно начать (немедленно!) планомерную работу по обеспечению Республики серьёзными резервами, — иначе рискуем очутиться перед новой “неожиданной (“как снег на голову”) военной катастрофой.

Снабжение не есть “самое важное”, как ошибочно думает Троцкий. История гражданской войны показывает, что, несмотря на нашу бедность, мы всё же справлялись со снабжением, и всё-таки половина всей суммы “рубах” и “сапог”, отпускавшихся солдату, оказывалась у крестьян. Почему? Да потому, что солдат сбывал их (и будет сбывать!) крестьянину в обмен на молоко, масло, мясо, то есть в обмен на то, чего мы не в состоянии дать ему. Справились мы со снабжением и в эту (летнюю) кампанию, и всё-таки потерпели неудачу (кажется, никто еще не решался обвинять наших снабженцев, как виновников наших неудач на польском фронте...). Очевидно, есть факторы важнее снабжения (о чём см. выше).

Нужно раз навсегда отказаться от вредной “доктрины”, по которой гражданским ведомствам предоставляется снабжать войска, а всё остальное — Полевому штабу. ЦК должен знать и контролировать всю работу органов военного ведомства, не исключая подготовки боевых резервов и полевых операций, если он не хочет очутиться перед новой катастрофой.

Вот почему я настаиваю на том, чтобы:

1) военное ведомство не отговаривалось фразой о “солдатской рубахе”, а выработало (немедленно приступило к выработке) конкретный план образования боевых резервов Республики;

2) чтобы ЦК рассмотрел (через Совет Обороны) этот план;

3) чтобы ЦК усилил контроль над Полевым штабом, введя периодические доклады Главкома или начальника Полевого штаба Совету Обороны или специальной комиссии из членов Совобороны.

И. Сталин

30 августа 1920 г.

Печатается впервые

ОБ ОТМЕНЕ

НАЦИОНАЛЬНЫХ ОГРАНИЧЕНИЙ

Одной из язв старой России, бросавших на неё тень позора, является язва национального гнёта.

Религиозные и национальные преследования, насильственное обрусение “инородцев”, гонение на национальные культурные учреждения, лишение избирательных прав, лишение свободы передвижения, натравливание национальностей друг на друга, погромы и резня,— вот он позорной памяти национальный гнёт.

Как освободиться от национального гнёта?

Социальной основой национального гнёта, силой, одухотворяющей его, является отживающая земельная аристократия. И чем ближе стоит она у власти, чем крепче держит она её в руках, тем сильнее национальный гнёт, тем безобразнее его формы.

В старой России, когда у власти стояла старая земельно-крепостническая аристократия, национальный гнёт действовал во-всю, выливаясь нередко в погромы (еврейские погромы) и резню (армяно-татарская резня). В Англии, где земельная аристократия (лендлорды) делит власть с буржуазией, где давно уже нет безраздельного господства этой аристократии, — национальный гнёт более мягок, менее бесчеловечен, если, конечно, не принимать во внимание того обстоятельства, что в ходе войны, когда власть перешла в руки лендлордов, национальный гнёт значительно усилился (преследования ирландцев, индусов).

А в Швейцарии и Северной Америке, где лендлордизма нет и не бывало, где власть безраздельно в руках буржуазии, — национальности развиваются более или менее свободно, национальному гнёту, вообще говоря, почти нет места.

Объясняется всё это, главным образом, тем, что земельная аристократия по самому своему положению является (не может не являться!) самым решительным и непримиримым врагом всякого рода свобод, в том числе и национальной свободы, что свобода вообще, национальная свобода в частности, подрывает (не может не подрывать!) самые основы политического господства земельной аристократии.

Снять с политической сцены феодальную аристократию, вырвать у неё власть,— это именно и значит ликвидировать национальный гнёт, создать фактические условия, необходимые для национальной свободы.

Поскольку русская революция победила, она уже создала эти фактические условия, ниспровергнув феодально-крепостническую власть и установив свободы. Необходимо теперь:

1. оформление прав освобожденных от гнёта национальностей и

2. законодательное их закрепление.

На этой почве и возник декрет Временного правительства об отмене вероисповедных и национальных ограничений.

Подгоняемое растущей революцией Временное правительство должно было сделать этот первый шаг к раскрепощению народов России, и оно сделало его.

Содержание декрета сводится в общем к отмене ограничений прав граждан не русской национальности и не православного вероисповедания в отношении; 1) водворения, жительства и передвижения; 2) приобретения права собственности и пр.; 3) всякого рода занятия ремёслами, торговлей и пр.; 4) участия в акционерных и иных обществах; 5) поступления на государственную службу и пр.; 6) поступления в учебные заведения; 7) употребления иных, кроме русского, языков и наречий в делопроизводстве частных обществ, при преподавании в частных учебных заведениях всякого рода и при ведении торговых книг.

Таков декрет Временного правительства.

Народы России, стоявшие до сего времени под подозрением, могут теперь свободно вздохнуть, почувствовать себя гражданами России.

Всё это очень хорошо.

Но было бы непростительной ошибкой думать, что декрет этот достаточен для обеспечения национальной свободы, что дело освобождения от национального гнёта доведено уже до конца.

Прежде всего, декрет не устанавливает национального равноправия в отношении языка. В последнем пункте декрета говорится о праве употребления иных, кроме русского, языков в делопроизводстве частных обществ, при преподавании в частных учебных заведениях. Но как быть с областями с компактным большинством не из русских граждан, говорящих не на русском языке (Закавказье, Туркестан, Украина, Литва и пр.)? Нет сомнения, что там будут (должны быть!) свои сеймы, а значит и “делопроизводство” (отнюдь не “частное”!), как и “преподавание” в учебных заведениях (не только в “частных”!) —всё это, конечно, не только на русском, но и на местных языках. Думает ли Временное правительство объявить русский язык государственным, лишив упомянутые области права вести “делопроизводство” и “преподавание” в своих отнюдь не “частных” учреждениях на родном языке? Очевидно, да. Но кто, кроме простаков, может поверить, что это есть полное уравнение наций в правах, о чём со всех крыш вопиют и глаголют буржуазные кумушки из “Речи” и “Дня”? Кто не поймёт, что это означает узаконение неравноправия наций в смысле языка?

Далее. Кто хочет установить действительное национальное равноправие, тот не может ограничиться отрицательной мерой об отмене ограничений,— он должен от отмены ограничений перейти к положительному плану, обеспечивающему уничтожение национального гнёта.

Поэтому необходимо провозгласить:

1) политическую автономию (не федерацию!) областей, представляющих целостную хозяйственную территорию с особым бытом и национальным составом населения, с “делопроизводством” и “преподаванием” на своём языке;

2) право на самоопределение для тех наций, которые по тем или иным причинам не могут остаться в рамках государственного целого.

Таков путь, ведущий к действительному уничтожению национального гнёта, к обеспечению максимума свободы национальностей, возможного при капитализме.

“Правда” № 17,

25 марта 1917 г.

Подпись: К. Сталин

ОБ УСЛОВИЯХ ПОБЕДЫ

РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Революция идёт. Разразившись в Петрограде, она перекидывается в провинцию, захватывая постепенно всю необъятную Россию. Более того. От вопросов политических она неминуемо переходит к вопросам социальным, к вопросам устроения быта рабочих и крестьян, углубляя и обостряя переживаемый кризис.

Всё это не может не вызывать тревоги в определённых кругах владельческой России. Подымает голову царистско-помещичья реакция. Бьёт в набат империалистическая клика. Финансовая буржуазия протягивает руку отживающей феодальной аристократии для совместной организации контрреволюции. Сегодня они ещё слабы и нерешительны, но завтра они могут окрепнуть и мобилизоваться против революции. Во всяком случае свою чёрную работу они ведут неустанно, собирая сипы во всех слоях населения, не исключая армию...

Как обуздать начинающуюся контрреволюцию?

Каковы условия, необходимые для победы русской революции?

Одна из особенностей нашей революции состоит
в том, что базой её до сих пор является Петроград. Схватки и выстрелы, баррикады и жертвы, борьба и победа имели место, главным образом, в Петрограде и его окрестностях (Кронштадт и пр.). Провинция ограничивалась восприятием плодов победы и выражением доверия Временному правительству.

Отражением этого факта явилось то двоевластие, тот фактический раздел власти между Временным правительством и Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов, который не даёт покоя наёмникам контрреволюции. Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, как орган революционной борьбы рабочих и солдат, и Временное правительство, как орган напуганной “крайностями” революции умеренной буржуазии, нашедшей себе опору в инертности провинции,— такова картина.

В этом — слабость революции, ибо подобное положение вещей закрепляет оторванность провинции от столицы, отсутствие контакта между ними.

Но с углублением революции революционизируется и провинция. Организуются на местах Советы рабочих депутатов. Вовлекаются в движение крестьяне и организуются в свои союзы. Демократизуется армия и организуются на местах союзы солдат. Инертность провинции отходит в прошлое.

Тем самым колеблется почва под ногами Временного правительства.

Вместе с тем и Петроградский Совет рабочих депутатов становится недостаточным для нового положения.

Необходим общероссийский орган революционной борьбы всей российской демократии, достаточно авторитетный для того, чтобы спаять воедино столичную и провинциальную демократию и из органа революционной борьбы народа превратиться в нужный момент в орган революционной власти, мобилизующей все живые силы народа против контрреволюции.

Таким органом может быть лишь Всероссийский Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Таково первое условие победы русской революции.

Далее. Война, как и всё в жизни, кроме отрицательных сторон, имеет ещё ту положительную сторону, что она, мобилизовав почти всё взрослое население России, сделала армию народной по духу и тем облегчила дело объединения солдат с восставшими рабочими. Этим именно и объясняется та сравнительная лёгкость, с какой разразилась и победила у нас революция.

Но армия подвижна и текуча, особенно ввиду её постоянного передвижения из одного места в другое в связи с потребностями войны. Армия не может стоять вечно на одном месте, ограждая революцию от контрреволюции. Поэтому нужна другая вооружённая сила,
армия вооружённых рабочих, естественно связанных с центрами революционного движения. И если верно положение, что революция не может победить без вооружённой силы, всегда готовой к её услугам, то и наша революция не обойдётся без своей собственной рабочей гвардии, кровно связанной с интересами революции.

Немедленное вооружение рабочих, рабочая гвардия — таково второе условие победы революции.

Характерную черту революционных движений, например, во Франции, представлял тот несомненный факт, что там временные правительства обыкновенно возникали на баррикадах и, ввиду этого, являлись революционными, во всяком случае, более революционными, чем созываемые ими впоследствии учредительные собрания, собиравшиеся обыкновенно после “успокоения” страны. Этим, собственно, и объясняется, что наиболее опытные революционеры тех времён старались осуществить свою программу ещё до созыва учредительного собрания при помощи революционного правительства, оттягивая этот созыв. Этим они хотели поставить учредительное собрание перед фактом уже осуществленных реформ.

Не то у нас. Временное правительство возникло у нас не на баррикадах, а возле баррикад. Поэтому оно и не революционно,— оно только плетётся за революцией, упираясь и путаясь в ногах. И если судить по тому, как шаг за шагом углубляется революция, выдвигая социальные вопросы о 8-часовом рабочем дне и конфискации земель и революционизируя провинцию, — то можно с уверенностью сказать, что будущее Всенародное учредительное собрание будет много демократичнее нынешнего Временного правительства, избранного третьеиюньской Думой.

Вместе с тем можно опасаться, что Временное правительство, запуганное размахом революции и проникнутое империалистическими тенденциями, может послужить при известной политической конъюнктуре
“законным” щитом и прикрытием организующейся контрреволюции.

Поэтому ни в коем случае не следует оттягивать созыв Учредительного собрания.

Ввиду этого необходим возможно скорый созыв Учредительного собрания, единственно авторитетного для всех слоев общества учреждения, могущего увенчать дело революции и тем обрезать крылья подымающейся контрреволюции.

Скорый созыв Учредительного собрания — таково третье условие победы революции.

Всё это необходимо осуществить при общем условии скорейшего открытия мирных переговоров, при условии прекращения бесчеловечной войны, ибо продолжительная война с её последствиями финансового,
хозяйственного и продовольственного кризиса является тем подводным камнем, о который может разбиться корабль революции.

“Правда” № 11,

18 марта 1917 г.

Подпись: К. Сталин

“ОКРУЖИЛИ МЯ ТЕЛЬЦЫ

МНОЗИ ТУЧНЫ”

Большевики дали клич — быть готовым! Вызвал он обострением положения и мобилизацией сил контрреволюции, которая хочет напасть на революцию, которая пытается обезглавить революцию, сдав столицу Вильгельму, которая намерена обескровить столицу, выводя из неё революционную армию.

Но революционный клич, данный нашей партией, понят не всеми одинаково.

Рабочие поняли его “по-своему” и стали вооружаться. Они, рабочие, много прозорливее очень многих “умных” и “просвещённых” интеллигентов.

Солдаты от рабочих не отстали. Вчера ещё на собрании полковых и ротных Комитетов столичного гарнизона громадным большинством постановили они грудью отстаивать революцию и её вождя, Петроградский Совет, по первому зову которого обязуются они стать под ружье.

Так обстоит дело с рабочими и солдатами.

Не то с другими слоями.

Буржуазия знает, где раки зимуют. Она взяла да “без лишних слов” выставила пушки у Зимнего дворца, ибо у неё есть свои “прапорщики” и “юнкера”, которых, надеемся, история не забудет.

Агенты буржуазии из “Дня” и “Воли Народа” открыли против нашей партии поход, “смешивая” большевиков с чёрными, усиленно допрашивая их о “сроке восстания”.

Их подголоски, денщики Керенского, Бинасики и Даны, разразились воззванием, подписанным “ЦИК”, призывая не выступать, допрашивая, подобно “Дню” и “Воле Народа”, о “сроке восстания”, приглашая рабочих и солдат пасть ниц перед Кишкиным и Коноваловым.

А перепуганным неврастеникам из “Новой Жизни” невмоготу стало, ибо они “не могут больше молчать” и умоляют нас сказать наконец: когда же выступят большевики.

Словом, если не считать рабочих и солдат, то поистине: “окружили мя тельцы мнози тучны”, клевеща и донося, угрожая и умоляя, вопрошая и допрашивая.

Наш ответ.

О буржуазии и её “аппарате”: с ними у нас разговор будет особый.

Об агентах и наймитах буржуазии: мы их посылаем к контрразведке,—там они могут “осведомиться”, в свою очередь “осведомляя”, кого следует, о “дне” и “часе” “выступления”, маршрут которого составлен уже провокаторами из “Дня”.

О Бинасиках, Данах и прочих денщиках Керенского из Центрального исполнительного комитета: “героям”, ставшим на сторону правительства Кишкина — Керенского против рабочих, солдат и крестьян,— мы отчёта не даём. Но мы постараемся, чтобы они, эти герои штрейкбрехерства, ответили перед съездом Советов, который вчера ещё пытались они сорвать, но который сегодня вынуждены они созвать, отступая перед напором Советов.

Что касается неврастеников из “Новой Жизни”, то мы плохо разбираемся, чего, собственно, хотят они от нас.

Если они хотят узнать о “дне” восстания для того, чтобы заранее мобилизовать силы перепуганных интеллигентов, для своевременного... бегства, скажем, в Финляндию,—то мы можем их только... похвалить, ибо мы “вообще” за мобилизацию сил.

Если они спрашивают о “дне” восстания для того, чтобы успокоить свои “стальные” нервы, то уверяем их, что если бы даже был назначен “день” восстания и если бы большевики сообщили им об этом “на ухо”, то от этого ни на гран не стало бы “легче” нашим неврастеникам: пошли бы новые “вопросы”, истерика и пр.

Если же они хотят просто произвести демонстрацию против нас, желая отмежеваться от нашей партии, то мы их можем опять же только похвалить: ибо, во-первых, этот разумный шаг, несомненно, будет зачтён им кем следует после возможных “осложнений” и “неудач”; во-вторых, он внесёт ясность в сознание рабочих и солдат, которые поймут, наконец, что “Новая Жизнь” второй раз (июльские дни!) дезертирует из рядов революции в чёрную рать Бурцевых —Сувориных. Ну, а всякому известно, что мы вообще за ясность.

Но, может быть, они не могут “молчать” потому, что теперь вообще все загоготали в отечественном болоте интеллигентской растерянности? Не этим ли объясняется “нельзя молчать” Горького? Невероятно, но факт. Они сидели и молчали, когда помещики и их прислужники доводили крестьян до отчаяния и голодных “бунтов”. Они сидели и молчали, когда капиталисты и их прихвостни готовили рабочим всероссийский локаут и безработицу. Они умели молчать, когда контрреволюция пыталась сдать столицу и вывести оттуда армию. Но эти люди, оказывается, “не могут молчать”, когда авангард революции, Петроградский Совет, стал на защиту обманутых рабочих и крестьян! И первое слово, что сказали они,—слово упрёка не по адресу контрреволюции,—нет, а по адресу той самой революции, о которой они с увлечением говорят за чашкой чая, но от которой они бегут, как от чумы, в самые ответственные минуты! Разве это не “странно”?

Русская революция ниспровергла немало авторитетов. Её мощь выражается, между прочим, в том, что она не склонялась перед “громкими именами”, брала их на службу, либо отбрасывала их в небытие, если они не хотели учиться у неё. Их, этих “громких имён”, отвергнутых потом революцией,—целая вереница. Плеханов, Кропоткин, Брешковская, Засулич и вообще все те старые революционеры, которые тем только и замечательны, что они старые. Мы боимся, что лавры этих “столпов” не дают спать Горькому. Мы боимся, что Горького “смертельно” потянуло к ним, в архив.

Что же, вольному воля... Революция не умеет ни жалеть, ни хоронить своих мертвецов...

“Рабочий Путь” № 41,

20 октября 1917 г.

Статья без подписи