ГЛАВА 8. 1918 год. Надежды и ожидания

 

События принимали уже такой оборот, что даже самые крайние оптимисты, вчерашние социалисты и кадеты, должны были признать себя побежденными. Период болтовни на политические темы уже кончился, события стали расцениваться по-иному, ибо для всех уже стало очевидным, что идет война не между народом и его угнетателями, не между "трудом и капиталом", помещиком и крестьянином, а между жидовством и христианством, та именно борьба, какая надвигалась веками, о которой так часто предостерегали Россию ее лучшие сыны, приносившие самих себя в жертву долгу пред родиной. Вчерашние ораторы, кричавшие об интересах "рабочего класса", о помощи "угнетенному народу", о нуждах "пролетариата", ушли, посрамленные, в подполье, довольствуясь сознанием своей глупости, позволившей им поверить той лжи, какую жиды выдавали за правду. Они убедились, что в устах жидов "демократизм" означал "иудаизм", что "рабоче-крестьянское" правительство есть жидовское правительство и что его целью являлось не благо народа, а "ликвидация христианства", как один из способов достижения мирового владычества над христианскими народами вселенной.

Такое убеждение было настолько несомненным и всеобщим, что рождало не только надежды, но даже уверенность в помощи "союзников", и Киев трепетно ждал их. Ждали измученные киевляне и немцев, и французов, и англичан и не допускали даже мысли о возможности безучастия Европы к положению, в котором очутилась Россия, благодаря своему исконному благородству, честности и непоколебимой верности "союзникам"; все еще ожидали, что Европа придет на помощь во имя ее долга к России, которая так часто спасала ее от гибели и пред которой Европа находилась в неоплатном долгу... И даже скептики не сомневались в такой помощи, хотя и находили, что она явится не выражением ответного благородства Европы, а будет диктоваться чувством самосохранения, сознанием необходимости бороться с мировой опасностью.

Однако одно разочарование сменялось другим, и "участие" Европы в судьбах России оставило истории такие позорные страницы, какие, надеюсь, убьют в самом зародыше тяготение русских к "загранице" и научат их понимать, уважать и любить Россию, самую глубокую, самую честную, самую культурную страну в мире.

Я не буду останавливаться на этих позорных страницах, скажу лишь кратко, что на каждой из них огненными буквами выгравированы слова: "Измена, ложь и предательство".

 

ГЛАВА 9. Осада Киева

 

Недолго продержалась в Киеве глупая "Рада". Пришли большевики и прогнали ее. Завоеванию Киева предшествовала двухнедельная осада города, длившаяся с 10 по 24 января. 25 января большевики были уже полными хозяевами Киева и первой их жертвой явился митрополит Киевский Владимир, зверски ими замученный.

Бомбардировка Киева была так ужасна, что я даже не решаюсь ее описывать, ибо едва ли найдется перо, способное передать этот ужас, не имевший еще примера в истории. Впрочем, к рассмотрению этих событий и нельзя подходить с обычными человеческими точками зрения и масштабами. Здесь бушевали стихии ада, справлял тризну сатана, и так и нужно оценивать эти события.

Окруженный со всех сторон Киев обстреливался не только из тяжелых орудий, но и забрасывался снарядами с аэропланов, реявших над городом. Зловещий шум и свист летавших в разных направлениях гранат и шрапнелей, оглушающие удары тяжелых снарядов, попадавших в каменные дома или разрывающихся на улицах и площадях, беспрестанные взрывы пороховых погребов и складов, трескотня пулеметов, крики раненых и стоны умиравших – все это создавало такие картины, от которых несчастные мирные жители сходили с ума или умирали буквально от страха.

В течение двух недель, беспрерывно днем и ночью, большевики делали свое страшное дело, разрушая дивные киевские храмы, забрасывая своими тяжелыми снарядами площади и улицы города, убивая сотни и тысячи ни в чем не повинных граждан осаждаемого ими и обрекаемого на гибель города.

Никакие меры предосторожности были, разумеется, невозможны, ибо снаряды летали в разных направлениях, сверху и со всех сторон, и Киев находился в центре перекрестного огня. Погибали и те, кто укрывался в погребах или подвалах каменных домов, и те, кто спасался на улице, опасаясь найти смерть под обломками обрушивающихся домов, погибали и те, кто искал убежища в храмах Божиих. Эти последние обстреливались с особенно ярко выраженным сатанинским ожесточением и кресты на куполах храмов являлись излюбленным прицелом большевиков.

Среди киевлян были и герои Порт-Артура, говорившие, что осада Порт-Артура была детской забавой в сравнении с киевскими ужасами, ибо доблестные защитники крепости, удивлявшие весь мир своим героизмом и превратившиеся, по выражению генерала Стесселя, в "тени", все же знали, в каком направлении падают снаряды японцев и сидели в окопах, отбиваясь от них. Киевляне же не имели окопов и оставались в своих домах, в трепетном страхе ожидая своей участи, точнее неминуемой смерти.

Вспоминая теперь эти ужасы, я не могу объяснить себе, каким образом я пережил их и как мог при этих условиях даже выходить из дома, посещать церковь, навещать знакомых, встречать на улицах киевлян, делиться своими впечатлениями и выслушивать рассказы других. И это тогда, когда тяжелые снаряды рвались на улицах, залитых лужами крови, когда слышались раздирающие душу крики раненых, валявшихся на мостовой, когда площади были завалены трупами убитых...

Объяснялось это, верно, тем, что никто еще не знал, в каких формах выльется владычество большевиков и что ожидало нас впереди. Мы только слышали об ужасах большевиков, знали о них теоретически, но еще не изведали их и надеялись, что в конце концов ужасная бомбардировка города кончится победой "украинцев".

Однако один день проходил за другим, тревожные слухи росли и... чрез две недели большевики вступили в Киев.

Началось владычество большевиков с повальных арестов, обысков и грабежей, предпринимаемых с целью взыскания контрибуции в несколько сот миллионов рублей, наложенной победителями. Сначала были ограблены банки и правительственные учреждения, а затем началось опустошение частных квартир. И днем и ночью ходили вооруженные до зубов солдаты в сопровождении жидков и беззастенчиво грабили мирных жителей, отбирая от них самое необходимое и угрожая смертью за утайку денег и вещей. Брали все что попадалось под руку. Являлись солдаты нередко и с своими любовницами, еще более наглыми и циничными, и получали от трепещущих киевлян все что требовали. Никто даже не думал оказывать сопротивление, напротив, все были счастливы, если удалось избежать смерти ценой потери всего имущества и превратиться в нищего, все были скованы ужасным террором и безропотно повиновались палачам.

Параллельно с этим сыпались, как из решета, декреты и обязательные постановления большевиков, один безумнее другого, начиная от запрещения выезда из Киева, окруженного со всех сторон красноармейцами, и кончая всякого рода социализациями, включительно до социализации жен и детей... Как ни разнообразны и бессмысленны на первый взгляд казались эти "декреты", однако вдумчивый наблюдатель, особенно если был знаком с ветхозаветным библейским текстом, замечал определенное соотношение между ними и ту связь, какая преследовала только одну цель – поголовное истребление христианского населения.

И на этом кровавом фоне борьбы Света и Тьмы, Добра и Зла как ярко и отчетливо вырисовывалась любящая Рука Господня, как дивны были знамения Божии, какое непостижимое спокойствие вливалось в душу духовно-зрячих людей при виде всемогущества Творца, обезоруживавшего сатанистов, защищавшего и спасавшего просивших у Него помощи и на Него Одного возлагавших свои упования.

У беззащитных киевлян было только одно орудие в борьбе с сатанистами – молитва Богу, точнее даже не молитва, ибо смятение было так велико, что даже пастыри церкви не могли молиться, а – вера, и эта вера творила дивные чудеса. Вера, если она живая, дает спокойствие, спокойствие рождает исповедание, исповедание – побеждает.

Прошло уже семь лет со времени описываемых событий, и многое исчезло из моей памяти, а то, что было в свое время записано, украли большевики. Однако некоторые разительные случаи видимого заступления Божия за верующих никогда не изгладятся из памяти, и о них я долгом своим считаю поведать во славу Божию, в назидание ближним.

Меня особенно интересовала в эти моменты всеобщего ужаса психология отношения киевлян к Государю Императору и Царской Семье, и я с напряженным вниманием следил за речами и суждениями лиц, которые меня окружали и с которыми я сталкивался. Я продолжал слышать вокруг себя огульные, необоснованные и жестоко несправедливые обвинения Царя в тех ошибках и преступлениях, какие приписывались Его Величеству сатанистами и повторялись молвой, и я не допускал, чтобы Господь не заступился за Своего Помазанника, к Которому запретил даже прикасаться, и не посрамил бы Его строгих судей. И когда начались подобные разговоры, я старался всячески прекращать их, опасаясь мгновенного суда Божия над клеветниками. Но меня не слушали.

Как-то однажды пришел к нам, в наш дом, один из таких судей, перед тем недавно выпущенный большевиками из Лукьяновской тюрьмы, где он просидел свыше месяца. Он занимал высокую должность по судебному ведомству, был либералом и, как почти все судейские чины, пребывал в оппозиции к правительству, считая самодержавие пережитком старины, давно переросшим требования современности.

Рассказав об ужасах своего тюремного заключения и невообразимых издевательствах большевиков, он неожиданно закончил: "Вот я выдержал и тюремный стаж, а все же скажу, что при Николае было еще хуже".

Я вздрогнул от этих слов. На другой день, уверенный в своей дальнейшей безопасности, он был, однако, вновь арестован, препровожден в ту же Лукьяновскую тюрьму и, после пыток и мучений, расстрелян большевиками. Слепой! Он не понял, что Господь чудесно выпустил его из тюрьмы на свободу для того, чтобы он одумался, покаялся и очистился... Подобных случаев, когда кара настигала хулителей Помазанника Божия, было много, и долг каждого верного сына России повелительно требует запечатлеть такие случаи на вечные времена.

Очень знаменательно и то, что большинство наших мучителей, приходивших в наши дома и квартиры для обысков и грабежей, погибали в ужасных мучениях, попадая в руки новых завоевателей города. За короткое время Киев, если не ошибаюсь, переходил из рук в руки свыше 30 раз, и сегодняшние победители становились жертвой со стороны тех, кто спустя некоторое время сменял их в этой роли.

Возвращаюсь, однако, к рассказу о дивных знамениях Божиих.

В первые дни неистовства большевических банд Муравьева и Ремнева, буквально заливавших Киев кровью, были арестованы и уведены на расстрел граф Мусин-Пушкин, сын бывшего попечителя Петербургского учебного округа, предводитель дворянства Гадячского уезда Полтавской губернии П.В. Кочубей и, кажется, князь Яшвиль или другой кто-то из представителей киевской аристократии, точно не помню. Дорогою палачи порешили немедленно застрелить их и тем избежать процедуры суда над ними, очевидно, не нужной и... дали залп, выстрелив им в затылок. В этот момент граф Мусин-Пушкин вспомнил о Боге и осенил себя широким крестным знамением. Пуля пролетела мимо... Спутники его были убиты наповал, а графа Мусина-Пушкина палачи отпустили.

Во время непрекращающейся канонады, длившейся, как я уже говорил, в течение двух недель, почти в каждом благочестивом доме служились молебны, причем не было ни одного случая, чтобы был убит священник и молящиеся. В угловом доме, выходящем фасадами на Столыпинскую и Б.Подвальную улицу, настоятель Сретенской церкви служил молебен. В этот момент тяжелый снаряд попал в дом со стороны Столыпинской улицы, с ужасающей силой пролетел, не задев никого из молящихся, через комнату и, пробив отверстие в стене, выходящей на Б.Подвальную улицу, разорвался на мостовой, убив только того, кто, не дождавшись окончания молебна, вышел из дома.

Еще более разительный случай произошел по соседству.

В квартиру явился молодой человек звать своих знакомых на молебен, служившийся рядом, в смежном доме. Семья, состоящая из восьми человек, сидела в это время в столовой за обедом и, по-видимому, не проявила желания поторопиться, предпочитая окончить обед. Молодой человек ушел. Не успел он выйти на улицу, как тяжелый снаряд влетел в столовую и обезглавил всех сидевших за столом. Молодой человек и все бывшие с ним в смежном доме на молебне спаслись.

Во время совершения литургии в Десятинной церкви Святителя Николая тяжелый снаряд попал в главный купол храма и, пролетев через храм, врезался в престол, на котором приносилась в этот момент Бескровная Жертва Богу. Снаряд не разорвался и пастырь церкви продолжал богослужение. Аналогичный случай имел место и в Сретенской церкви.

Бесчисленное количество знамений Божиих совершалось на глазах киевлян у часовни на Б.Житомирской улице, принадлежащей "Скиту Пречистыя", куда, украдкой, ходили даже большевики. Всем известен случай, когда целая рота большевиков расстреливала одного молодого офицера, в то время когда его жена коленопреклоненно молилась в часовне Матери Божией, заливая икону "Нечаянной Радости" слезами... Выпустив в несчастного десятки ружейных пуль, большевики отпустили его, сказав: "Коли тебя даже пуля не берет, так иди себе на все четыре стороны, некогда с тобой возиться"... Этот поразительный случай поистине чудесной помощи Божией заставил говорить о себе всех киевлян и даже вразумил нескольких большевиков, которые затем покаялись.

Я никогда бы не кончил, если бы задался целью описать хотя бы те знамения Божии, свидетелем которых я был лично или о которых слышал по рассказам других. Многое уже позабыто, а этого рода описания в наше безверное время более чем какие-либо иные требуют точности и доказательств. Занести их на страницы истории есть общехристианский долг каждого добросовестного человека, и тот, кто вспомнит притчу Христову о десяти прокаженных, тот это сделает. Здесь нужен коллективный труд всех свидетелей этих знамений Божиих, нужно самостоятельное издание такой книги, какая бы явила миру промыслительные действия Господа в это страшное время гонений на Христа и Его Церковь, которая бы вразумила заблудших, воочию показав им Бога Живаго и посрамила бы горделивых, отрицающих Промысл Божий в судьбах мира и человека.

О зверствах большевиков напечатаны уже сотни и тысячи книг, о благодатном же заступлении Божием за верующих в моменты чинимых большевиками зверств нет еще ни одной книги. Взываю ко всем верующим в Бога и особливо к испытавшим на себе милости Божии с горячей просьбой собрать и подробно описать те знамения Божии, свидетелями которых они сами были или о которых слышали от других. Я верю, что Господь, явивший бесчисленные чудеса Своей милости к людям, даст, во имя Своей любви к ним, и возможность поведать об этих чудесах всему миру. Издание такой книги есть наш долг пред Богом, долг нашего религиозного сознания и в то же время долг пред Россией, на которую всегда изливались безмерные и богатые милости Божии. Этот долг ревностно выполнялся нашими предками, отмечавшими не только в своих записях и дневниках, но и на страницах печати всякого рода проявления Промысла Божия в их жизни и потому никогда не жаловавшихся на гнев или кару Божию, или на то, что они забыты Богом. И если бы человечество отмечало бы и сохраняло в памяти потомства бесчисленные проявления милости Божией к людям в их повседневной жизни, если бы ревновало о славе Божией на земле так, как ревнует о собственной славе, разжигаемое гордостью и честолюбием и увековечивая в памяти потомства свои собственные "подвиги" и исчезающие в пределах времени "заслуги", то весь мир не вместил бы всего числа написанных книг и вся сумма человеческого горя и страданий стала бы расцениваться по-иному и рассматриваться с иных точек зрения. Тогда было бы ясно, что Бог ни на минуту не оставлял человека без Своего попечения и что в своих бедствиях люди сами виноваты, ибо сами их вызывали вопреки благой воле Божией. Мы даже не замечаем, до чего далеко ушли от Бога, как резко изменился уклад нашей жизни и ее содержание, а особенно наша психика, сравнительно только с прошлым девятнадцатым веком. Стоит развернуть пред собой наши старые периодические издания за 70-80-е годы прошлого столетия, т.е. всего за 50-60 лет тому назад, чтобы увидеть, какой свежестью была проникнута русская мысль, как верно понимала печать, еще не попавшая в рабство к жидам, свою задачу, как почитала первейшим своим долгом воздавать славу Богу, отмечать проявления Промысла Божия в повседневной жизни и христианизировать русскую общественную мысль. Такие журналы, как "Душеполезный Собеседник" и целая серия сборников назидательного чтения, издаваемых духовенством и благочестивыми мирянами, останутся навсегда образцами русской литературы по глубине русской мысли. И стоит развернуть любую страницу этих изданий, чтобы содрогнуться при мысли о том, до чего близок Бог к человеку и до чего упорно и настойчиво человек удалялся от Бога все дальше и дальше, пока не зашел уже в такие дебри, откуда перестал и видеть и слышать Бога.

Не видели, и не слышали, и не замечали люди Бога и Его попечений в мирное и тихое время своего благополучия, но самые закоренелые и упорные в грехах люди стали видеть Руку Господню во дни ниспосланных свыше испытаний, стали молиться, креститься и взывать о помощи и спасении... Пусть же хотя теперь поведают славу Божию и увековечат в памяти потомства то, чему сами были свидетелями, что видели или слышали от других, в назидание грядущим поколеньям, во исполнение своего долга пред Богом.