Что делать девушке, если юноша признался ей в любви, видит ее как будущую жену, а она относится к нему как к брату?

- Так, может быть, самая прочная семья и получится. Сегодня считается, что лишь обоюдная страстная влюбленность должна соединять семью. Не знаю: хорошо это или плохо. Но традиционная православная семья никакой влюбленности как условия своего создания и существования не подразумевала. Конечно, мне не верится, что наши благочестивые предки в период брачного поиска были озадачены идеей своего спасения: «а женюсь–ка я ради спасения души на Марфутке!». Но и сумасшедшая голливудская влюбленность вряд ли была нормой. В большинстве случаев основой брака был здравый расчет (прежде всего родителей).

… Сейчас идут дискуссии о том, как относиться ко дню святого Валентина. Я как-то высказал идею о том, что если что-то плохо лежит, то это надо брать. Надо просто воцерковлять, приватизировать этот праздник, говорить: это наш праздник, наш святой, а потому давайте все в этот день молиться святому Валентину об умножении любви… В ответ же один батюшка мне так мудро отвечает: «Отец Андрей! Вы путаете понятия: любовь — это одно, а влюбленность — другое. Святой Валентин — покровитель влюблённых». Ну, полагаю, что если я эти состояния путаю, то скорее всего вместе со всей молодежью (а, значит уж с нею-то мы в таком случае говорим на одном языке). Во-вторых, Проповедь священника в этот день к пришедшим в храм «влюбленным» могла бы говорить как раз о любви…

Но с точки зрения аскетики, древней церковной книжности, и в самом деле трудно было бы сказать хоть что-то доброе о влюбленности. У Отцов (вспомните среди них хоть одного семейного и многодетного священника и при этом не мученика!) вообще трудно найти советы о семейной жизни, а уж тем более о времени брачного ухаживания. Отцы Церкви о влюбленности молчали, а пары тем не менее составлялись. И получали благословение Церкви.

В церковной среде как только заговоришь о покровителе влюбленных, сразу слышишь: «А у нас есть Петр и Феврония». Я сам когда-то имел неосторожность эту идею выдвинуть, пока не прочитал всерьез их житие. Да какая же там влюбленность?! Они вместе спасаются, акафисты читают. Об их супружеской любви друг ко другу в Житии просто нет НИ СЛОВА! Они «любили чистоту и целомудрие». Подчеркнутое житийное напоминание о том, что и в браке они жили целомудренно, отсутствие каких бы то ни было упоминаний об их детях склоняет к мысли, что брак их был «белым»… Есть еще фольклорная повесть о Петре и Февронии - там побольше влюбленности, но все равно мало. Да и праздник их всегда приходится на Петров пост – 8 июля.

Конечно, влюблялись православные люди и во II веке, и в Х-м, и в XVI-м. Но это оставалось где-то за гранью церковного учения и контроля. И поэтому я не могу предложить вам готовую цитату: «Св. Иоанн Златоуст о влюбленности сказал, что влюбленный юноша должен признаваться девушке в своих чувствах вот так, а девушка, согласно Типикону, должна ему отвечать следующее». Нет такого в Типиконе.

В контексте Вашего вопроса это означает прежде всего, что отношение девушки к любящему ее юноше как к брату не является каноническим препятствием к их браку.

 

ДЕНЬ СВЯТОГО ВАЛЕНТИНА

Вот уже десять лет, как в середине февраля в церковной периодике и в приходских проповедях появляется особая тема: тема предостережения от празднования «дня святого Валентина». Не наш, мол, праздник…

Странно: сам праздник назван не «днем стахановца» и не «днем леса». Он носит церковное название и напоминает о христианском святом – а Церковь призывает его не праздновать…

Разберемся сначала с формальным поводом к празднику. Тем поводом, который и отражен в его названии.

Был ли такой святой на самом деле?

Да, св. Валентин жил в итальянском городе Терни в III веке и был казнен 14 февраля 270 г.

«Наш» он святой или католический?

Наш. Все святые, совершившие свой подвиг в Западной Европе до 1054 года, то есть до даты разрыва Православия и Католичества, - это наши, православные святые.

Но может, хоть и жил он в православные времена, но только католики осознали его святость и святым он является лишь по католическим, но никак не православным критериям?

Нет, Валентин в лике святых был прославлен задолго до разрыва Запада и Востока. Обычно говорят, что эту канонизацию совершил римский папа Геласий в 494 г.

Возможно, что Валентин, воспоминаемый 14 февраля, уже известен нашему календарю - как священномученик Валентин Интерамский (или Италийский); память его совершается 12 августа по новому стилю (30 июля по старому).

Но вполне может статься, что это другой человек, о котором мы до сих пор ничего не знали.

Ничего странного в этом нет: даже в почитании самого знаменитого святого – Николы Чудотворца - произошла «накладка». В тексте его жития соединены эпизоды из жизни двух несомненно разных людей, один из которых жил на рубеже III-IV веков, а другой – в середине VI столетия. Первый страдал при языческом императоре Диоклетиане и уже в весьма зрелом возрасте присутствовал на Первом Вселенском Соборе в 325 году. Но он не мог посещать собор Софии в Константинополе (построенном в VI веке) – хотя автор жития и понуждает своего героя к такому благочестивому поступку[126].

Недостоверен и житийный рассказ о путешествии св. Николая Мирликийского в Святую Землю. Блажен­ный Симеон Метафраст в Х веке так описывает его паломничество в Палестину: "святой направляется к гробу Господню и к честной Голгофе, где нас ради вко­пан спасительный крест. Ночью подходит к святому крестному древу, и сами собой перед ним распахиваются священные врата"[127].

Но уже в XIX веке выдающийся русский ислледователь ближневосточных церковных древностей архимандрит Антонин (Капустин) писал: "Кто читал со вниманием житие свя­тителя Николая, положенное в нашей Четьи-Минее, от того не может укрыть­ся одна, встречающаяся в нем, историческая несообразность. Говорится там, что великий угодник Божий, бывши еще пресвитером, отправлялся в Палестину на поклонение св. местам, восходил на Голгофу, и вошел раз в св. церковь (конечно, Воскресения) вратами, которые отверзлись ему самому. Затем, по возвращении домой в Ликию, он возводится на архиепископский престол города Миры, и уже после всего этого делается исповедником веры Христовой при ца­рях Диоклетиане и Максимиане. Но святые места Иерусалима приведены во всеобщую известность при императоре Константине и цер­ковь Воскресенья освящена только 13 сентября 335 года, т. е. 30 лет спустя поспе Диоклетианова и Максимианова правления"[128].

Поскольку путешествие святителя в Палестину всегда датировалось примерно 300 г, т.е. временем, когда Крест еще не был найден святой царицей Еленой, а храмВоскресения Господня не был построен, хронология жития архи­епископа Николая вступала в явное противоречие с церковной историей.

Ситуация прояснилась после открытия древних текстов житий святителя Николая Пинарского, ставшего архиепископом ликийского города Пинара при императоре Юстиниане I и скончавшегося 10 декабря 564 года. В них подробнейшим образом описываются два его путешествия в Святую Землю. Оказалось, что паломничество св. Николая Пинарского в Па­лестину было целиком перенесено в жития святителя Николая Мирликийского.

«Смешение житий двух святителей Николаев и привело к указанной исторической несообразности… Дополнение жития святителя Николая Мирликийского эпизодами из жизни Нико­лая Пинарского было предпринято в первой половине X века некоторыми анонимными авторами("Смешанное житие", "Ликийско-александрийское житие" и др.). Версия блаженного Симеона Метафраста основывается на каноническом житии святителя Николая, составленного в VIII-IX вв. архимандритом Михаилом, в которое добавлены фраг­менты из жития Николая Пинарского (историк А. Ю. Виноградов обнаружил пример такого соединения до Метафраста в Cod. Mosq. GIM gr. 378, XI в., лл. 36-54). Высо­кие литературные достоинства Метафрастова жития святого Николая сделали его версию самой популярной и авторитетной, тем самым на тысячелетие невольно "узаконив" ошибочное смешение житий двух Николаев»[129].

Как показали исследования архимандрита Антонина (Капустина), проведенные им в 1869-1873 гг., и имена родителей - Феофан (Епифаний) и Нонна, а также дяди Николая, - заимствованы из жития святителя Николая Пинарского.

Древнейшие тексты жития святителя Николая Пинарского, восходят к VI веку. Первый из них обнаружен в Ватиканской библиотеке еще в XVII в. кардина­лом Фалькони. Деяния и чудеса Николая Пинарского оказались другими, нежели в житии Николая Мирликийского. Однако в жизнеописании Николая Пинарского сооб­щалось о его родителях с именами Епифаний и Нонна, дяде, епископе Пинарском Николае, построившем Сионский монастырь. Оттуда родом оказался и эпизод о трехчасовом стоянии младенца Николая в крещальной купели[130].

Указанные совпадения привели Фалькони к неправильным выводам. Кардинал решил, что был только один святитель - Николай Мирликийский вVI в. при импера­торе Юстиниане. Только спустя двести лет архимандрит Антонин (Капустин) уста­новил истинность существования двух Николаев, святителей ликийских. Он писал: "Можно дивиться, каким образом два лица, оба знаменитые, слились в представ­лении народном, а затем и в памяти церковной, в один досточтимый и свято-ублажаемый образ, но отрицать факта нельзя... Итак два было святителя Николая ликийских"[131].

И в случае с почитанием св. Валентина может быть, что память более известного подвижника вобрала в себя память о других соименных ему святых.

Почитание святых ведь бывает разным - оно бывает вселенским, а бывает местным. Мы же не знаем всех святых, которые почитаются в том или другом монастыре Грузии…

Кроме того, если и в самом деле именно папа Геласий назначил память св. Валентина на 14 февраля, то это его деяние пришлось на пору разрыва в отношениях Римской Церкви и Церкви Константинопольской (с 484 по 519 годы). Это были годы так называемой «акакианской схизмы». Правда в этом расколе была на стороне Рима, что в конце концов признал и Константинополь[132]. Так что решения, принимаемые в ту пору в Риме, просто не доходили до христианского Востока. Но от этого они не переставали быть решениями православными.

В последние десятилетия в богослужебный календарь Русской Православной Церкви перешло немало памятей святых, которые жили в западном мире в первом христианском тысячелетии. Еще недавно ничего не знали наши календари о св. Турвоне Лангонийском – а сейчас его имя там стоит.

Вот книги, рассказывающие нам о православных святых Запада: Прот. Александр Шабанов. Святой Патрик, епископ и просветитель Ирландии (Тверь, 2000); Прот. Александр Шабанов. Святой Брендан Мореплаватель (Тверь, 2001); Прот. Александр Шабанов. «Голубь Церкви». Святой Коламба Айонский, просветитель Шотландии.Тверь, 2004; Марк Омельницкий. Жития трех английских святых (Освальда, Эдмунда, Свизина) (М., 1997); Марк Омельницкий. Образ святого в англо-саксонской литературной и агиографической традиции. На материале «Жития святого Гутлака» (М., 1997); Владимир Мосс. Крушение Православия в Англии (Тверь, 1999).

Наконец, на интернет-сайте телеканала ТВС[133] можно увидеть фотографию Патриарха Алексия II, целующего ковчег с мощами св. Валентина.

Вот официальная информация: «В ходе встречи, прошедшей 15 января 2003 года в рабочей резиденции Патриарха в Чистом переулке, состоялась передача в дар Русской Православной Церкви частицы мощей святителя Валентина Интерамского. В церемонии приняли участие епископ Терни монсиньор Винченцо Палья, генеральный викарий епархии монсиньор Антонио Маньеро, вице-мэр города Терни Эрос Брега, президент провинции Терни Бруно Семпрони, другие члены итальянской делегации. Идею передачи Русской Православной Церкви частицы мощей небесного покровителя города Терни святителя Валентина, мученически скончавшегося в III веке, высказал епископ Винченцо Палья после завершения состоявшейся в июле 2001 года встречи Предстоятеля Русской Православной Церкви с руководством католической миротворческой благотворительной организации «Община святого Эгидия», духовником которой является монсиньор В. Палья. Монсиньор Винченцо Палья назвал символичным тот факт, что передача частицы мощей святителя Валентина происходит в день празднования памяти преподобного Серафима Саровского, 100-летнюю годовщину канонизации которого Русская Православная Церковь будет праздновать в этом году. Поблагодарив епископа Винченцо Палью за этот дар, Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II сообщил, что ковчег с частицей мощей святителя Валентина будет пребывать в Храме Христа Спасителя, где каждый верующий сможет помолиться перед этой святыней древней неразделенной христианской Церкви. «XX век стал веком тяжких испытаний для Русской Православной Церкви, - сказал Святейший Патриарх. - Мы с упованием обращаем свои молитвы к мученикам первых веков христианства, которые свидетельствовали языческому миру о Спасителе, оставаясь верными Ему "даже до смерти". История Церкви продолжается. Уже в наше время к сонму угодников Божиих присоединились многие тысячи новомучеников и исповедников российских. Как и столетия назад, кровь мучеников полагает и утверждает Церковь Христову”»[134]. «Патриарх Алексий, принимая дар, отметил, что “с большим волнением принимает частицу мощей священномученика Валентина - святого Неразделенной Церкви”»[135]. «Я воспринимаю этот акт передачи частицы мощей священномученика Валентина как акт духовный, акт, который поможет россиянам, православным верующим в России молиться, не только вспоминая память священномученика Валентина, но молиться перед частицей его святых мощей»[136].

Память одного и того же святого может совершаться в разные дни в разных частях Церкви. Так что вполне может быть, что того самого св. Валентина, которого в Италии празднуют 14 февраля, у нас сугубо чтут через полгода - 12 августа. Может быть и так, что память одного и того же святого совершается несколько раз в году (вспомним летнего и зимнего Николу). Наконец, Церковь вправе просто переносить память святого с одного дня на другой[137].

Может ли Православная Церковь принимать праздник, рожденный не в ней? И на этот вопрос наша история уже дала положительный ответ.

В нецерковной истории советской России родился День Победы – 9 Мая. Но определением Архиерейского Собора Русской Церкви в 1994 году установлено совершать в День Победы особое ежегодное поминовение усопших воинов и всех страдальчески погибших в годы войны.

И уже совершенно поразительно то, что в Русской Православной Церкви празднуется «вешний Никола» – праздник, который знаком только итальянским католикам, но которого нет у православных греков[138].

Праздник установлен в честь «переноса мощей св. Николая из города Миры Ликийские в город Бари».

То, что для жителей Бари это был праздник – несомненно. Но праздновали ли это событие жители родного города св. Николая – Мир Ликийских? Добровольно ли они расстались со своей святыней? И куда мощи были перенесены не в смысле географическом, а в смысле конфессиональном?

Миры – это город на территории нынешней Турции. Бари – город итальянский. Православен ли был в те годы этот град?

Житийные тексты предпочитали не видеть этой проблемы: «И был убо в дни сия презвитер благоверен христолюбив же и праведен в граде Баре немецкыя области. Сему святый Никола яви ся глаголя: иди рци людям сим и всему собору церковному яко да шедше возмут мя от мирскаго града… И в третие лето пренесения его от Мир, послаша к римьскому папе Герману яко да будет с епископы своими и со всем крылосом церковным»[139]. Украинские антилатинские полемисты XVII века проблему уже видели, но разрешали ее просто: «Ижъ Никола святый зезволил перенесену быти телу своему на заход не до костела Латино-Римского вызнавцов, але до вызнавцов веры церкве всходной. Калабрия на тот час вся в послушенстве як цесара восходного, так патриархи Константинополского была»[140].

Затем и другие православные историки справедливо обращали внимание на то, что в Южной Италии тогда, в конце XI века, было еще по меньшей мере не меньше греков, чем латинян и отсюда делали вывод, что даже будучи перенесенными в Италию, мощи св. Николая остались у православных[141].

Увы, сопоставление дат не позволяет принять эту успокоительную схему. В Бари мощи пребывают 9 мая 1087 году. Разрыв отношений между Римом и Константинополем произошел ранее – в 1054 году. В 1070 году норманны (союзники папы и враги греко-русского войска) захватывают Бари, и сразу же епископ Бари Андрей (чье управление епархией приходится на 1062-1078 годы) переходит от константинопольского патриарха под римского папу. Преемника Андрея по барийской кафедре - Урсона (1078-1089) - рукополагал уже непосредственно папа Григорий VII[142].

Богослужение на юге Италии еще долго сохранялось привычно-греческим, но в смысле канонической зависимости и догматического единомыслия этот регион, как видим, был связан с Римом уже за 17 лет до переноса туда мощей св. Николая…

Праздник переноса мощей впервые римский папа Урбан назначает на 1090 год. Это папское решение имело место 1 октября 1089 года (папа был в Бари по приглашению норманских герцогов для рукоположения нового барийского епископа – Илии – и для освящения новопостроенного храма св. Николая[143]). На Руси же этот праздник появляется в 1092 году[144].

Итак, праздник несомненно учрежден католической церковью и по поводу, радостному именно для нее.

Добровольно ли расстались православные со своей святыней? По воспоминаниям участников переноса, сохранившимся в итальянских летописях, православные монахи отказались отдать мощи св. Николая и отказались принять за них выкуп. Тогда они просто были связаны; на 4 монахов напали 47 барийцев[145]. Когда горожане узнали о краже, они с оружием в руках бросились в погоню за захватчиками[146]. К их горю, корабли барийцев успели отплыть (интересно, что православная житийная версия старается об этом насилии забыть: монахи, мол, сами провожали мощи до барского корабля[147])…

Средневековая история знает немало случаев вооруженного захвата святынь[148]. Понятно, что греки хранят нерадостную память об этом событии[149]. Но Русь приняла праздник, веселивший сердца итальянских католиков…

Почему и как приняла – вопрос другой. Нас же эта история интересовала только в связи с поиском ответа на вопрос о том, может ли православная Церковь заимствовать праздник, установленный католиками. Оказывается – может. Церковь дерзала вбирать в себя даже те нововведения, которые зародились в еретических сообществах: еще один такой пример – использование крещального Символа веры за Литургией: впервые пение Символа на литургии ввел в 485 году монофизитский антиохийский патриарх Петр Гнафей.

Наконец, чтобы выяснить - может ли быть иным, неполемичным отношение Русской Церкви к «дню святого Валентина», надо поставить и вопрос о том, может ли Церковь взять не католический и не светский, а языческий праздник и реформировать его, отбросив языческую грязь и наполнив некую привычную дату своим содержанием?

И на этот вопрос церковная история дает положительный ответ. Именно такова история нашего праздника Рождества Христова.

Древнейшая христианская Церковь слишком остро переживала тайну Пасхи, чтобы обращать внимание еще и на рождество. Пасха – это переход (таково буквальное значение этого еврейского слова). Христиане воспринимали мученическую смерть как пасху, как исход. Оттого дни памяти мучеников – это дни их рождения в вечность, то есть дни земной смерти. А потому дни земного рождения не отмечались. До четвертого столетия Церковь не отмечала даже день рождения Христа.

Первыми шаг к рождественскому празднику сделали в начале третьего столетия еретики – гностики-василидиане. Они стали отмечать день Крещения Господня 15 числа месяца Туби (6 января)[150]. В этот день они освящали Нил. Христиане вынуждены были придать этому празднику свой смысл, и отголосок той полемики до сих пор слышен в наших службах Богоявления: "Естества нашего роды свободил еси, девственную освятил еси утробу рождеством Твоим" – это песнопение, кроме событийного наполнения, несет в себе опровержение учения гностиков о деторождении как об акте вмешательства злой силы. «Вся тварь воспевает Тя явльшегося» - это утверждение Христа как Творца помимо собственно славословия предупреждает против учения гностиков о том, что Бог-Творец Ветхого Завета является врагом доброго Бога-Спасителя Нового Завета. «Ты бо еси Бог наш на земли явился еси и с человеки пожил еси" - противопоставлено учению о том, что Христос лишь казался человеком, но не стал им на самом деле. "Ты и Иорданские струи освятил еси, с небесе ниспославый Святаго Твоего Духа" - против учения, согласно которому Иисус стал Сыном Божиим только тогда, когда Он вошел в Иордан. "И главы тамо гнездящихся сокрушил еси змиев" - против гностического представления, согласно которому Христос получил дар ведения в Иордане от змея, который обольстил в раю Еву[151].

В правление римского папы Юлия (337-352 гг.) впервые празднуется Рождество – 25 декабря. На Восток этот праздник приходит через четверть века (при св. Григории Богослове – в 379 году[152]). В Антиохии св. Иоанн Златоуст в 386 (или 388) году говорит, что традиция празднования Рождества в этот день не насчитывает еще и десяти лет[153]… Было и сопротивление этой календарной реформе: св. Филастрий Бриксийский как ересь осуждает обычай праздновать Богоявление в другой день, нежели Рождество Христово (Против ересей, 140)[154].

Почему была избрана именно эта дата? В Риме (откуда она и пришла) к этому времени заканчивалось празднование Сатурналий (17-23 декабря). Завершались они гладиаторскими боями (форма завуалированных человеческих жертвоприношений). За этим следовал праздник «непобедимого солнца» – он был приурочен ко дню зимнего солнцеворота. Именно культ Солнца в середине IV столетия активно насаждался императором Юлианом Отступником. Культ Солнца стоял и в центре митраизма – религии, которая была серьезным конкурентом христианства.

День зимнего солнцеворота – это день ожидаемый. День, который нельзя не заметить человеку, который живет от земли. Это грань, сочленение. Религиозное чувство всегда ощущает такие переломные моменты как потенциально опасные. Это опасность прорыва в наш мир сил хаоса (помните о Древнем Ужасе, который пробудили толкиновские гномы, перейдя границу в пещерах Мории?). Это чувство опасности взывает о необходимости освящения пограничных минут. Поэтому основные ритуалы в самых разных религиях совершаются на границе света и тьмы (утренние или вечерние молитвы и жертвоприношения), на границе времен года, на границе человеческих возрастов.

Так что человек просто должен совершать космо-укрепляющие ритуалы на границе времен. В самых разных религиях мира есть вера в то, что мир (упорядоченный космос) стоит до той поры, пока приносятся правильные жертвы. Жрецы, соответственно, и есть те атланты, которые позволяют «и жить еще надежде до той поры, пока атланты небо держат на каменных руках». Поистине – «их тяжкая работа главней иных работ: их них ослабнет кто-то - и небо упадет».

Церковь не стала спорить с убеждением в том, что именно человек и есть та живая нитка, на которую нанизаны и которою скреплены створы вселенной. Церковь не стала спорить с этой человеческой потребностью: через молитву соединять перепады времен. Она просто исправила образ этих молитв. Вместо бога солнца – Митры - она предложила в этот переломный день, день возрождающегося света, молиться «солнцу правды» – Христу.

Позже и в другой культуре другой солярный культ - славянская языческая масляница (блин это символ солнечного круга) - был переосмыслен как часть подготовки к Пасхе, как вхождение в Великий Пост.

Смысл этой педагогики понятен: надо ослабить бытовое общение новообращенного христианина с его еще языческими соплеменниками и соседями. Желательно - через разрыв праздничного общения. "Установить христианский праздник в день праздника языческого значило созвать христиан в церковь и поставить их под влияние таких воспоминаний, что для многих становилось потом психологически невозможно участвовать в языческих праздниках. Кто утром слышал о том, что среди шумного пира повелено было усекнуть голову большего из рожденных женами, у того язычески новогоднее настроение было уже на весь день испорчено"[155].

Итак, даже языческие праздники Церковь смогла подбирать и переосмыслять (а языческие храмы – переосвящать[156]).

Да и сам «день св. Валентина» был установлен для того, чтобы «перебить» языческие привычки. В эти дни в Риме праздновались так называемые "луперкалии" (от lupus – волк). В святилище, устроенном в пещере на склоне Палатинского холма и называемом Луперкал, совершалось жертвоприношение: жрецы-"луперки" закалывали козу (животное, самое приятное на вкус для волка) и собаку (животное, наиболее ненавидимое волком). Затем к алтарю подходили двое обнаженных юношей (они тоже назывались луперки), и каждый из двух жрецов, совершивших жертвоприношение, прикладывал окровавленный нож ко лбу одного из луперков, а потом вытирал его белой шерстью козы. Потом закланных животных свежевали и из их шкур нарезали узкие ремни, называемые "фебруа". Оба луперка подпоясывались таким ремнем, зажимали в руках связки остальных ремней, выбегали нагими из пещеры и начинали ритуальный бег вокруг Палатинского холма, стегая ремнями всех попадавшихся на их пути. От этих ударов не только никто не уклонялся, но наоборот - женщины и девушки с веселым смехом подставляли луперкам спину, плечи и грудь: считалось, что это дает удачу в любви, делает счастливым брак и гарантирует обильное потомство[157].

Между прочим, от названия священных ремней луперков - "фебруа" - произошло и название месяца, в середине которого происходило празднество (и в середине которого будет отмечаться Валентинов день): "фебруарий" - февраль.

Уже во времена Цезаря никто не мог толком объяснить, что такое луперкалии и связанные с ними обряды. Поэтому, как всегда в таких случаях, все удовлетворялись легендой. Рассказывали, что праздник луперкалий учредили основатели Рима Ромул и Рем - в честь вскормившей их молоком в пещере волчицы, и что они же были первыми луперками. Возможно, что этот культ восходит к почитанию Фавна - бога-покровителя стад. Одним из прозвищ Фавна было "Луперк", что буквально означало "охраняющий от волков", и сам бог часто изображался в виде волка. Жертвоприношения Луперку и праздник в его честь происходили в середине февраля, когда начиналось спаривание скота, и бога молили о том, чтобы он благословил размножение стад и охранил их от волков.

Как видим, у февральского праздника в Риме древние корни. В любых его вариантах рядом шли любовь и страх, смерть и боль. Неудивительно, что в конце концов и память о христианском мученике оказались пронизана всеми этими сюжетами.

Действительно ли именно папа Геласий назначил праздник св. Валентина на 14 февраля – неясно. Несомненно, что именно этот папа положил конец празднованию Луперкалий в Риме. Также этот папа памятен тем, что издал декрет, ограничивающий хождение апокрифов и строго определяющий рамки библейского канона. И все же я боюсь, что нет документов, которые позволяли бы утверждать, что «в 496 году папским указом Луперкалии преобразованы в День всех влюбленных, а Валентина, отдавшего за любовь свою жизнь, причислили к лику святых»[158].

Более определенно можно сказать о том, венчал ли св. Валентин влюбленных[159]. Это уж точно не более чем легенда. Легенда потому, что строится на несомненном анахронизме: во времена св. Валентина (в III веке) просто еще не существовало особого обряда церковного венчания брака. «Изначально домашний свадебный обряд христианизируется с начала IV века как на Востоке, так и на Западе прежде всего через присутствие на нем епископа или пресвитера»[160]. Само присутствие священника считалось формой признания законности брака со стороны Церкви. В IV веке мы видим, что священник читал благословляющие молитвы в дома у родителей невесты или на брачном пиру.

Вообще «древней церковью брак рассматривался как таинство независимо от того, сопутствовал ли ему церковный обряд… В древней Руси венчание было формой заключения брака у верхнего слоя народа и медленно проникло в низы (в конце XVII века)»[161].

Но в III веке никакого специального церковного таинства венчания не существовало. И уж тем более ничего не могло значить в глазах языческого императора совершение брака священником презираемой им и гонимой секты.

Но в религии есть закон: то, во что люди верят, это становится реальностью. Может быть, апостол Андрей не ходил по берегам Днепра и не доходил до Валаама. Но на Руси всегда верили, что это именно так – и, значит, апостол Андрей действительно породнился с нашей землей. Наши молитвы к нему и его молитвы о нас создали между нами связь более прочную, нежели чисто «историческая»[162].

Есть и закон логики: «из лжи следует все что угодно». Имеется в виду, что из неправильной посылки можно получить даже верный вывод. Если люди считают, что св. Валентин был казнен потому, что покровительствовал влюбленным и, если эти люди, исходя из этой веры, молятся Валентину о своих любимых – то даже если это их представление исторически недостоверно, все равно св. Валентин и в самом деле молится о них.

Интересно, что когда «не-нашему» «Валентинову дню» пробуют противопоставить какой-либо православный праздник, который можно было бы представить как «праздник святых – покровителей влюбленных», то обычно предлагают вспомнить о святых Петре и Февронии Муромских. Но если читать их официальное церковное житие – то за общими словами («будучи оба святыми и праведными людьми, любили чистоту и целомудрие и всегда были милостивыми, справедливыми и кроткими,.. оба приняли монашество и скончались в один день») никак не проступает история их любви.

Но есть дивный памятник древнерусской литературы «Повесть о Петре и Февронии» (начало XVI века). Вот она как раз наделяет своих персонажей прекрасными и понятными человеческими чертами… Но эта повесть осталась в разряде апокрифов и в круг церковного чтения не была включена.

В итоге ситуация получилась очень даже похожей на историю культа св. Валентина на Западе: и там и там в основе культа лежит память о реальных людях, почитаемый Церковью как святые. И там и там эта память была расцвечена в фольклорные тона, и там и там народные предания подчеркнули в этих святых их человеческую влюбленность. Но эта фольклорная преувеличенность не помешала собственно церковной памяти о Петре и Февронии как о святых, любивших друг друга.

Вот и вера современных людей в св. Валентина как покровителя влюбленных есть несомненный факт, независящий ни от каких источниковедческих штудий.

Переубеждает ли Церковь людей, верящих в то, что от зубной боли надо молиться именно святому Антипе, а от головной боли – святому Иоанну Крестителю? Нет, хотя это не более предрассудок. Так отчего же Церковь должна разрушать убеждение людей, которые хотят молиться нашему святому о чем-то гораздо более важном, нежели зубная или головная боль?

Итак, с формальной точки зрения празднование святого Валентина именно 14 февраля вполне может быть воспринято Русской Православной Церковью.

Вопрос в том – нужна ли подобная рецепция.

14 февраля – это «день влюбленных». Разве это плохо с точки зрения Православия? Разве наша Церковь состоит только из монахов? Разве только монашеский путь считается у нас спасительным и дозволенным? Разве влюбленность не должна сопровождаться молитвой?

Понимаю, что большинство из тех, кто празднует «день святого Валентина» именно молиться-то Валентину и не помышляют… Но вот тут-то и уместно было бы слово Церкви: как же так, в день-то Валентина и не поставить свечку Валентину, не помолиться ему?!! Поскольку традиция эта в России еще только-только новорожденна, она изменчива и пластична. И Церковь могла бы оказать влияние на ее формирование не брюзжанием, а чем-то иным.

В идеале (миссионерском идеале) можно было бы сказать: настоящие «валентинки» – это те, что приобретены и освящены в храме. А начать хотя бы с того, чтобы 14 февраля служить молебны св. мученику Валентину об умножении любви. Для этого не нужно даже ждать разрешения Синода: мы же в любой день можем служить молебен св. Николаю или Георгию – а не только в дни их календарной памяти.

На этих молебнах можно было бы пояснять молодым людям, что любовь самого Валентина была прежде всего - ко Христу. Что любовь и похоть – не одно и то же. Что «любить» и «использовать» – это антонимы.

А взрослых прихожан в этой проповеди можно было бы призвать к молитве о сохранении наших детей в чистоте и о даровании им опыта подлинной любви. И тем, и другим можно было бы напомнить, что в трудных житейских ситуациях, когда не знаешь, как строить отношения с человеком, можно молиться мученику Трифону (его память как раз приходится на 14 февраля). И если вы не умолите св. Валентина даровать вам крепкую и настоящую любовь, то со временем придется вам молиться именно Трифону – избавителю от недуга пьянства…

А в конце сказать: если вы, ребята, действительно дороги друг другу, приходите еще завтра. Завтра, 15-го февраля - день Встречи, Сретения. Помолитесь вместе друг о друге. Ведь молитва – это максимальное напряжение доброй воли человека, желающего добра другому человеку. Если ваши глаза и глаза любимого вами человека будут направлены на одну и ту же икону, еще одна ниточка соединит вас друг с другом. Как говорил древний подвижник авва Дорофей, люди подобны точкам на окружности, центром которой является Бог. Если люди будут просто двигаться по окружности, то, приближаясь к одному соседу, они буду отдаляться от других. Но если они вместе двинутся к центру – то сократится и расстояние между ними[163].

Этот праздник может быть светлым. Хотя бы для некоторых людей, некоторых пар. Для кого-то он останется поводом к смакованию очередной порции грязи. Но соотношение тех и других зависит и от нашего миссионерского усилия. В конце концов и на православную Пасху кто-то упивается до свинского состояния. Что же нам – отказаться от нашей Пасхи? А на Крещение кто-то гадает и колдует. Следует ли из этого, что и мы замараемся, если будем по-нашему праздновать Крещение? Кто-то ждет Рождества только ради скидок на рождественских распродажах. Но мы ждем Христа.

Не надо излишнего смиренничанья, не надо поспешных капитуляций, не надо оставлять наши святыни, если к ним прикоснулась чья-то нечистая рука. Не оставлять надо наши праздники в руках язычников и лавочников, а бороться за сохранение (или возвращение) их христианского смысла.

Можно наполнить Валентинов день более христианским содержанием, несколько сменив акценты, но оставив пафос. Сейчас это праздник свободной любви, а можно сделать его Днем семьи. Действительно, у нас есть разорванные половины - Женский день, День защитника Отечества, а праздника всей семьи нет. Это особенно важно в свете наших демографических проблем.

С другой стороны, устанавливая в день Валентина праздник семьи, мы даем молодежи правильный ориентир: цель взаимных отношений - семья, а не кайф. То есть акценты из легкого безответственного флирта смещаются в область светлой и вечной любви.

Разумеется, это должна быть не просто церковная самодеятельность, а общегосударственная программа, поддержанная Церковью. И государство, и бизнес, и общество, и, конечно, Церковь - все в этом заинтересованы.

От нас требуется ведь немного. Просто сказать, что в день святого Валентина храмы ждут тех, кто любит и желает быть любимым. Улыбнуться пришедшим. И помолиться вместе с ними.

От нас требуется всего лишь добрый взгляд. Ни денег, ни реформ, ничего такого эта миссионерская программа не требует. Достаточно просто объявления на церковных дверях: «14 февраля. Молебен св. Трифону и св. Валентину Интерамскому». Молодые прихожане уже сами разнесут эту весть по окрестным школам и университетам. И еще хорошо бы батюшке подежурить этот день в храме – в ожидании «валентиновцев», чтобы с ними поговорить и, быть может, снова помолиться…

Ничем не обижая и не смущая своих традиционных прихожан, нисколько не меняя их уклад жизни и веры, через этот день можно привести в Церковь несколько молодых людей.

Даже если таких новичков «валентинова призыва» окажется всего пять человек – неужели этого мало?

 

ГРЯЗНАЯ ТЕМА

Есть такие темы, которые у христиан «не должны даже именоваться» (Ефес. 5,3).

Но как и в области вероучения “Злоба еретиков вынуждает нас совершать вещи недозволенные, выходить на вершины недостижимые, говорить о предметах неизреченных, предпринимать исследования запрещенные; заблуждения других вынуждают нас самих становиться на опасный путь изъяснения человеческим языком тех тайн, которые следовало бы с благоговейной верой сохранять в глубине наших душ” (св. Иларий Пиктавийский. О Святой Троице. 2, 2) – так и в области нравственной порой возникает нужда войти в исследования запретного. Но это уже вторжение не в область запредельной чистоты (как это происходит при осмыслении догматического богословия), но запредельной низости…

В московских демократических газетах стало модно обвинять церковнослужителей в содомском грехе. Одна журналистка, с поистине спиритической чуткостью откликаясь на призыв «духа времени», даже издала «художественную» повесть о распущенности «целибатов» и монахов.

В день, когда вышла очередная из «комсомольских» статей на «грязную тему», в метро – реагируя на мой подрясник - хозяйка газетного ларька окликнула меня: «А тут снова про вас пишут!».

В общем, в отношениях между Церковью и «обществом» повеяло ощутимым холодком. В роли холодильника, как всегда, выступила пресса. Естественное отвращение к содомскому греху, который был приписан некоторым архиереям, было использовано для того, чтобы сформировать в людях столь же брезгливое отношение ко всей Церкви вообще. И вот ради того, чтобы этот ледок растопить, все же стоит переступить апостольское предостережение, и поговорить на «грязную тему».

Я не могу ничего сказать о тех конкретных людях, которые были обвинены газетами. Но в целом с горечью могу признать: да, и в церковной среде, как и в любой другой, встречаются люди, искушаемые этой страстью. В этой констатации нет ничего необычного: люди всюду есть люди. А церковные люди даже еще более искушаемы духами злобы и нечистоты, чем люди светские, люди, и так не ищущие Христа…

Но если уж пошли пересуды на эту печальную тему, то стоит вспомнить о том, что разные культуры и разные религиозные традиции по-разному реагируют на эти позывы. Православные люди призываются бороться с подобными помыслами. И даже тот, кто не устоял в этой борьбе – видит в своей страсти грех, падение, повод для целожизненного покаяния (кстати, даже те архиереи, о которых шла речь в «комсомольских» статьях, в последующих интервью ясно свидетельствовали о том, что содомский грех они считают грехом и ничем иным).

Но в начале нового тысячелетия, когда обострились дискуссии о том, что нового принесло христианство в мир, стоит вспомнить и о том, что именно по вопросу о гомосексуализме позиция христианства отличается от многих иных «традиций».

Вот та традиция, которая вызывает сегодня столько восхищения – причем именно у подростков. Традиция японского рыцарства – самурайства…

«Ихара Сайкаку написал известные строки: “Подросток без старшего лю­бовника — все равно что женщина без мужа”. Молодой человек должен проверять терять старшего в течение, по крайней мере, пяти лет. Если за это время он ни разу не усом­нился в его хороших намерениях, тогда он может ответить ему взаимностью. С непос­тоянным человеком невозможно установить хорошие отношения, потому что он скоро изменит своему любовнику. Если такие люди посвящают друг другу свои жизни, они пользуются взаимным доверием. Но если один человек непостоянен, другой должен заявить, что не может под­держивать отношения, и после этого решительно порвать с ним. Если первый спросит, почему, второй должен ответить, что не скажет ему ни за что на свете. Если тот не унимается, нужно рассердиться; если он настаивает, нужно зарубить его на месте. Кроме того, старший должен точно также проверять подлинные намерения младшего. Если младший остается верным в те­чение пяти или шести лет, можно считать, что он оправдывает доверие… Мужеложство в нашей провинции ввел Хосино Рётэцу, и хотя у него было много учеников, он наставлял каждого из них лич­но. Эдаёси Сабуродзаэмон был человеком, который понял смысл мужеложства. Однаж­ды, когда Сабуродзаэмон сопровождал сво­его учителя в Эдо, Рётэцу спросил его: — Как ты понимаешь мужеложство? — Это нечто одновременно приятное и неприятное, — ответил Сабуродзаэмон. Рётэцу был доволен его ответом и сказал: — Ты можешь сказать это, потому что иногда тебе приходилось сильно страдать. Через несколько лет кто-то попросил Сабуродзаэмона объяснить ему смысл этих слов. Тот ответил: “Отдавать свою жизнь во имя другого человека — вот основной принцип мужеложства. Если он не соблю­дается, это позорное занятие. Если же он соблюдается, у тебя не осталось того, чем бы ты не мог пожертвовать во имя своего господина. Поэтому говорят, что мужелож­ство — это нечто одновременно приятное и неприятное”»[164].

Есть свидетельство о том, что именно ученые тибетские монахи практиковали мужеложство: в XVI веке поэт Дугпа Кунлег говорит о монастырских порядках: «На факультете логики каждый монах имеет мальчика в качестве друга для утешения»[165].

Но – это Восток действительно дальний; тот Восток, до которого христианство дошло совсем недавно (а православное христианство – только со свт. Николаем Японским в XIX веке). Мы же теперь вспомним тот мир, на смену которому и для исцеления которого пришло Евангелие. Мир Античности.

Уже много столетий – начиная с эпохи Возрождения - в европейских школах преподают цензурированно-приукрашенное представление об античности. Эллада – это беломраморные храмы, дружба людей и богов, близость с природой, поэтическая естественность… И так все это контрастирует с чернорясным монашеством, темным средневековьем, пришедшим на смену античной простоте и человечности… Просто даже непонятно становится – как могла античность переродиться в средневековье…

Это недоумение рождается оттого, что даже хорошо образованные люди свои познания об античной мифологии ограничивают книжкой Куна, адаптирующей греческие мифы для детей. И, конечно, из книжки Куна нельзя понять – почему христианство объявило войну этим милым и прекрасным сказкам. Из них ведь не узнаешь, что Артемида Эфесская была украшена 14-ю грудями (копия лидийской Артимус)[166].

А многие ли знают, что великий Геракл покончил жизнь самоубийством (Софокл. Трахинянки, 1260 слл.) – с предостережением детям: «вы великую зрите жестокость богов»?

Мы же вспомним без цензурных купюр только два, известнейших и прекраснейших греческих мифа. Есть слово, дорогое каждому новорусскому сердцу – Кипр. На Кипре каждому туристу показывают «пляж любви», на который из пены морской некогда вышла прекрасная Афродита. А в школах при знакомстве с этим мифом показывают репродукции «Рождение Венеры» Ботичелли, Рубенса, Тициана…

И только об одном умолчивают и гиды, и учителя: они не берутся объяснить причину той первой экологической катастрофы. Откуда взялась та самая пена в первозданном море? Рассказ об этом придется начать с бунта Кроноса против Урана. Стычка кончилась оскоплением первичного бога, а затем – «Член же отца детородный, отсеченный острым железом, по морю долго носился, и белая пена взбилась вокруг от нетленного члена. И девушка в пене в той зародилась. Сначала подплыла она к Киферам священным, после же этого к Кипру пристала, омытому морем. На берег вышла богиня прекрасная… Ее Афродитой, «пенорожденной», еще «Кифереей» прекрасновенчанной боги и люди зовут, потому что родилась из пены» (Гесиод. Теогония. 188-197).

Второй полузнакомый всем миф описывает рождение Афины из головы Зевса. Обилие аллегорий и в этом случае заслоняет естественный вопрос: а как именно Афина оказалась в Зевсе. Ответ и на этот раз не самый симпатичный. У Зевса в ту пору была супруга по имени Метида. Она обладала свойством полиморфизма и любила перевоплощаться во что хотела. Зевс, решив избавиться от нее, уговорил ее сделаться маленькой… Понятно, какой сюжет воспроизводит сказка «Кот в сапогах»? - Да, едва только Метида стала маленькой, Зевс ее проглотил. Таким образом премудрость (Афина) оказалась внутри Зевса, ибо Метида была в то время беременна Афиной (см. Гесиод. Теогония, 886-890).

В целом же античность пошла очень странным путем. Казалось бы, та культура, которая провозглашает своим идеалом мужество и естественность, умеренность и гармонию, могла бы миновать именно этот риф. А она именно на нем очень прочно, - на века – засела. Речь идет о гомосексуализме.

Платон ставит любовь между мужчинами значительно выше, чем любовь к женщине. Поведав миф об андрогинах, рассеченных на половинки, Платон повествует: «…чтобы при совокуплении мужчины с женщиной рождались дети и продолжался род, а когда мужчина сойдется с мужчиной – достигалось все же удовлетворение от соития, после чего они могли бы передохнуть, взятся за дела и позаботиться о других своих нуждах… Мужчин, представляющих собой половинку прежнего мужчины, влечет ко всему мужскому: уже в детстве они любят мужчин, и им нравиться лежать и обниматься с мужчинами. Это самые лучшие из мальчиков и юношей…» (Платон. Пир. 191с-192а).

Так «Вместе с божественной философией расцвела и любовь к мальчикам» (Лукиан. Две любви, 35).

Эпикур пишет «к Пифоклу, цветущему мальчику: Что ж, буду сидеть и ждать прихода твоего, желанного и богоравного!» (Диоген Лаэртский. 10,5). «Тимократ, учившийся у Эпикура, говорит, будто сам он еле-еле сумел уклониться от ночной эпикуровой философии и от посвящения во все его таинства» (там же, 6).

Сексуальные услуги юноши рассматривались как нормальная форма оплаты услуг учителя, обучающего подростка какой-либо профессии. Когда Алкивиад пожелал стать учеником Сократа, «я решил сделать все, чего Сократ ни потребует. Полагая, что он зарится на цветущую мою красоту, я счел ее счастливым даром и великой своей удачей: ведь благодаря ей я мог бы, уступив Сократу, услыхать от него все, что он знает. С такими мыслями я однажды и отпустил провожатого, без которого я до той поры не встречался с Сократом, и остался с ним с глазу на глаз,.. и я ждал, что вот-вот он заговорит со мной так, как говорят без свидетелей влюбленные, и радовался заранее. Но ничего подобного не случилось. Я решил пойти на него приступом… Я лег под его потертый плащ и обеими руками обняв этого человека, пролежал так всю ночь. Так вот, несмотря на все мои усилия, он одержал верх, пренебрег цветущей моей красотой… Я был беспомощен и растерян» (Платон. Пир. 217а-219е)[167].

Как видим, целомудрие Сократа было предметом удивления. Диоген Киник не разделяет общее увлечение мальчиками - и это становится одной из черт его юродства (Диоген Лаэртский. О жизни знаменитых философов, 6,53-54; 6,59).

Впрочем, Сократ никогда не осуждал гомосексуализм, никогда не призывал обратиться к женщинам – он лишь призывал любить не только тела мальчиков, но и их души, и душевную близость ставить выше телесной (Ксенофонт. Пир, 8)[168]. Тот же Ксенофонт предлагал комплектовать фаланги любовниками - ибо тогда солдаты будут отчаяннее биться, спасая своих возлюбенных (Киропедия. 7,1,30). Так же считает Платон (Пир 179аb). Для Платона любовь к юношам несравненно выше любви к женщинам (Пир 181).

Описание идеальной любви у Платона дано в «Федре» (255-256). Тот, кто хотя бы однажды прочитает его, навсегда уже воздержится от возвышенного употребления словосочетания «платоническая любовь»…

Так греки подражали своим богам. На Олимпе всегда хватало мужеложников: любовником Зевса был мальчик Ганимед[169]; любовником Геракла – Гилас; Посейдона – Пелоп[170]. По слову Овидия не кто иной как Орфей «стал он виной, что за ним и народы фракийские тоже, перенеся на юнцов недозрелых любовное чувство, первины цветов обрывают» (Метаморфозы 10,83-84).

Гигин в “Астрономических рассказах” (2,5) повествует о том, как Дионис хотел спуститься в царство Аида, чтобы вывести оттуда свою мать Семелу. Человек по имени Просимн показал путь, попросив, однако, у прекрасного мальчика вознаграждение. Дионис, желая увидеть мать, поклялся, что исполнит по возвращении то, что от него хотят. «Плата же, будучи постыдной, устраивает Диониса. Любовным было вознаграждение, платой был сам Дионис… Возвратившись назад, не застает Просимна (ведь тот умер). Исполняя “священный” долг перед любовником, спешит к могиле и предается там противоестественной страсти: срезав кое-как ветвь смоковницы, придает ей форму мужского члена и садится на нее, исполняя обязательство перед усопшим. Как мистическое воспоминание о сей страсти по городам воздвигаются фаллосы Дионису» (Климент Александрийский. Увещание к язычникам. 34,3-5). «Мне кажется, что следует объяснить происхождение слова “мистерия” от musos – позора, выпавшего на долю Диониса» (Климент Александрийский. Увещание к язычникам. 13,1).

А уж как представлен Дионис на страницах позднеантичной поэмы “Деяния Диониса”[171] – цитатами передать нельзя. Можно только общее впечатление: «Это культ особого рода сексуальности, построенный на постоян­ном взаимопереходе мужского и женского, причем, именно взаимо­переходе, а не андрогинности (при которой различие полов как та­ковых все равно бы сохранялось). Постоянная смесь мужественнос­ти и женоподобности в образе Диониса — основополагающая его особенность и в поэме, и в том позднеантичном культе Диониса, ко­торый вдохновлял ее автора. Биография Диониса, как она описывается в поэме, равно как и многочисленные сцены, в которых участвуют другие ге­рои, представляют собой нечто из ряда вон выходящее даже для гре­ко-римской литературы. Структурообразующие мотивы поэмы по­чти без исключения принадлежат к области девиантного сексуаль­ного поведения (даже если не относить к этой области вполне нормативный для античного мира гомосексуализм). Сколько-нибудь подробный анализ содержания поэмы необходимо вести, вследствие этого, средствами сексопатологии и психиатрии, и мы упомянем лишь основные выводы такого анализа. Поэма погружена в мир инфантильных сексуальных фантазий, соответствующих, за малым исключением, прегенитальной стадии, когда различие мужского и женского не играет роли. По содержа­нию эти фантазии носят ярко выраженный садо-мазохистский ха­рактер. Отметим, что здесь налицо мотивы изменения естества и употребления для этого силы»[172].

Аполлон же был влюблен в мальчика Гиацинта (Аполлодор. Мифологическая библиотека 1,3,3). Но в Гиацинта влюбился и другой бог – бог ветра Зефир. Не встретив взаимности, он решил отомстить Аполлону и Гиацинту. Однажды, когда Аполлон («златокудрый Феб») играл с Гиацинтом и учил его метать диск, Зефир подул, отклонил летящий диск, и тот размозжил голову мальчику, из могилы которого и выросли цветы гиацинты (Овидий. Метаморфозы 10,175-195)…

О том, как греческие философы (Солон, Диоген, Зенон) вожделели к своим мальчикам Апулей подробно говорит в своей апологии (Апология или О магии, 9 и 10).

Так что греческие гомосексуалисты просто подражали своим богам и героям[173] и философам, начитавшись коих они рекомендовали: «жениться следует всем, а любить мальчиков пусть будет позволено только мудрецам» (Лукиан. Две любви, 51)…

И если правда, что греческие философы свою мудрость изначально привезли из Египта, то, возможно, что вместе с мудростью они заимствовали и мужеложство.[174]

И вдруг над этим миром раздались слова ап. Павла: «Не обманывайтесь: мужеложники Царства Божия не наследуют. И такими были некоторые из вас; но омылись, но освятились, но оправдались именем Господа нашего Иисуса Христа и Духом Бога нашего» (1 Кор. 6,9-11).

Мужская любовь была возвращена женщинам и освящена церковным таинством… Христианство вернуло мужчин женщинам, может быть, в благодарность за то, что во время Евангельских событий ни одна женщина не причинила ничего дурного Христу – ни словом, ни поступком.

Но сегодня этот дар христианства людям оспаривается и осмеивается. Сегодня снова престижно и модно принадлежать к «розово-голубой тусовке».

Ограничусь лишь двумя газетными новостями:

«Шведский суд приговорил 30 июня пастора-пятидесятника Оке Грина к месяцу тюремного заключения за негативные высказывания о гомосексуалистах во время проповеди. Выступая перед прихожанами в своей церкви в городе Боргхольме, пастор Грин назвал гомосексуализм "ненормальным явлением, ужасной раковой опухолью на теле общества", а геев и лесбиянок – "извращенцами, которых дьявол использует как свое оружие в войне против Бога". Пастор Грин – первый гражданин Швеции, осужденный в этой стране по закону об оскорблениях, который ранее применялся лишь к лицам, пропагандирующим расовую ненависть. Во время суда государственный обвинитель Челль Ингвессон проиграл аудиозапись проповеди Грина и спросил подсудимого, считает ли тот гомосексуализм болезнью, на что пастор ответил утвердительно. Пастор пояснил, что своим выступлением не ставил цели нанести кому-либо оскорбление, а лишь передал библейский взгляд на гомосексуализм» (2 июля 2004 г.)[175].

«Министр юстиции Франции Элизабет Гигу радовалась как ребенок. Вскочила с места, сме­ялась, хлопала в ладоши. Вместе со всеми депутатами левых фракций Национального собрания. В самом деле левым было от чего веселиться. Им все-таки удалось протащить закон, разре­шающий во Франции браки между гомосексуалистами. Закон этот называется «Пакт гражданской солидарности» или РАСS. Те, кто подписал такое согла­шение, отныне по закону нахо­дятся во взаимоотношениях, со­ответствующих брачным. Они могут передавать друг другу имущество — как супруги. Платить меньше налогов — как женатые люди, жить под одной крышей. Вести хозяйство. Получать друг за друга пенсию. Те, кто вступил в РАСS, уже через год могут подавать заявление о натурализа­ции во Франции (обычный брак такого права не дает). Отныне тысячи мужчин и женщин — иностранцы-гомосексуалисты, живущие с французами или француженками — смогут пре­тендовать на французское гражданство. Чтобы принять подобный за­кон, левым понадобился год. И 120 часов заседания парламен­та. Правые бешено сопротивля­лись принятию РАСS. И все-таки 13 октября закон был принят На­циональным собранием. Боль­шинством в 315 голосов социали­стов, коммунистов и «зеленых» против 245 правых депутатов. Левые, в особенности социа­листы, выполняли предвыбор­ные обещания, данные еще в 1997 году. Поддержка избира­телей-гомосексуалистов была хотя и не решающим, но суще­ственным фактором, склонив­шим чашу весов в пользу левой коалиции на тех выборах. Еще весомее оказалась помощь ле­вым со стороны соответствую­щего лобби в кругах предприни­мателей и интеллектуалов. Что ж, сторонники идей Карла Маркса и Владимира Ленина не изменили своему амплуа. Они уже не раз доказывали, что нет такого закона, который они не были бы готовы принять, чтобы подольше удержаться у кормила власти… Не случайно первой против закона выступила французская католическая церковь. «После этого голосования, — говорит­ся в обращении епископов Франции, — все более насущ­ным становится вопрос, желаем ли мы сохранения в будущем института брака. Желаем ли мы готовить юношество к созда­нию настоящих семей? Желаем ли мы обеспечить этим семьям возможность выжить, выпол­нить свою миссию по воспита­нию человека — свою незаме­нимую роль?». Ответа от политиков священ­ники пока не получили"[176].

Мы тоже ответа ждать не будем. Просто отдадим себе отчет в том, какое именно «христианское наследие» объявляет отжившим и устаревшим «новый мировой порядок», громко декларирующий свои притязания на приватизацию третьего тысячелетия. В школах Сан-Франциско первоклашки уже пишут диктанты, в которых вместо традиционного зачина «Жили-были дед да баба», поставлена новая модель «семейных» отношений: «Жили-были Джон с Джеком…».

Вас уже тошнит? Значит, в Вас еще жива христианская культура. Значит, Вы родом из христианского Средневековья. Значит, в «новом мировом порядке» XXI века у Вас будут проблемы.

 

 

ЦЕРКОВЬ: «МИР ИСКУШЕНИЙ»

Эта глава носит неправильное название. Если говорить богословски корректно, то искушение - это или действие диавола, ставшее препятствием для христианина на его пути к Богу, или собственное греховное влечение человека. В этом смысле Церковь, конечно, не столько мир искушений, сколько средство преодоления этих искушений. Но в современном церковном лексиконе это слово как-то ощутимо поменяло свой смысл. Оторвалась у семинариста пуговица на кителе - и он в сердцах говорит: «Искушение!”. Послали этого юного богослова после обеда на уборку снега - “Вот искушение-то!”. Нет, он не собирался идти читать псалтырь в этот час. Он собирался поспать перед вечерними занятиями. Начальство решило иначе - и оказалось, что это “искушение”. Искушение стало церковным эквивалентом слова “проблема”. По своему точному смыслу искушение есть препятствие при осуществлении Замысла Божия. В нашем сегодняшнем лексиконе искушение есть препятствие при осуществлении наших человеческих и зачастую даже вполне бытовых планов. Пожалуй, это слово даже стало словечком-паразитом, употребляемым слишком часто и потому вовсе не кстати.

Снисходя к этому новому словоупотреблению я и назвал этот раздел так, как назвал. Не все то, что в церковной жизни и в мысли представляется затруднением и проблемой, является искушением в традиционном смысле слова. Не всюду, где возникают трудности, слышен запах серы. Люди прекрасно умеют создавать себе трудности самостоятельно. Да и по мысли многих церковных мыслителей (например, Оригена, св. Василия Великого, св. Григория Нисского) Бог не все даже в Библии изложил просто и непротиворечиво - затем, чтобы приучить человеческий разум к самостоятельной работе.

 

 

- Что Вас печалит сегодня в Церкви?

- Печаль у христиан всегда одна: граница между миром и Церковью (в том числе и во мне самом) проходит не так резко, как нам хотелось бы. И поэтому те болячки, которые возмущают нас даже в неверующих людях, мы, тем не менее, проносим сами в себе в Церковь. Каждый из нас контрабандист, который проносит в Церковь массу светских предрассудков[177].

Ну, например, мы возмущаемся невежеством наших с вами современников в вопросах религии. И в самом деле - трудно сохранить спокойствие при виде повальной моды на оккультизм, гороскопы и тому подобное. Но, с другой стороны, разве у людей церковных иное, менее равнодушное отношение к религиозному просвещению? Болезнь одна и та же. И в миру, и в Церкви люди ищут легких решений, магических, технических. Кажется, что можно просто что-то скушать, и все станет хорошо. Однажды Мережковский очень точно сказал, что невежество подобно сальному пятну на газетной бумаге: оно очень быстро впитывается в бумагу, распространяется по ней и становится трудно выводимым[178].