Глава XXIV, Рультабий знает обе половинки убийцы

 

Во второй раз мадемуазель Станжерсон оказалась на краю гибели. Беда заключалась в том, что дела ее обстояли гораздо хуже, чем в первый раз. Еще бы, этой трагической ночью убийца нанес ей три ножевые раны в грудь, и долгое время мадемуазель Станжерсон находилась между жизнью и смертью, а когда жизнь стала наконец побеждать и появилась надежда, что несчастной женщине и на этот раз удастся избегнуть жестокой судьбы, окружающие вдруг заметили, что хотя силы с каждым днем постепенно возвращались к ней, но разум начал покидать ее. Малейший намек на случившееся повергал ее в ужасное состояние, у нее начинался бред, и, думается, без преувеличения можно сказать, что арест г-на Робера Дарзака в замке Гландье на другой день после убийства лесника сыграл здесь не последнюю роль. Светлый ум померк, мало того, пучина душевных мук готова была и вовсе поглотить его.

Г-н Робер Дарзак прибыл в замок около половины десятого. Я видел, как он бежал по парку с развевающимися волосами, в растрепанной одежде, весь забрызганный грязью – словом, в самом жалком виде. Лицо его было мертвенно-бледным. Мы с Рультабием стояли в тот миг у окна галереи. Заметив нас, он испустил отчаянный вопль:

– Я опоздал!..

Рультабий крикнул ему:

– Она жива!..

Не прошло и минуты, как г-н Дарзак уже входил в комнату мадемуазель Станжерсон, из-за двери до нас донеслись его рыдания.

 

 

* * *

– Что за злой рок! – сетовал Рультабий. – Какие немилосердные боги обрушивают несчастья на эту семью! Если бы меня не усыпили, я бы спас мадемуазель Станжерсон от этого человека и заставил бы его умолкнуть навеки… И лесник бы остался в живых!

 

 

* * *

Вскоре к нам присоединился г-н Дарзак. Он был в слезах. Рультабий рассказал ему обо всем: и как он все приготовил, чтобы спасти их – мадемуазель Станжерсон и его; и как бы ему это удалось, если бы он сумел увидеть лицо того человека; и как из-за этого гнусного снотворного план его был потоплен в крови.

– Ах, если бы вы и в самом деле доверяли мне! – едва слышно проговорил молодой человек. – Если бы внушили мадемуазель Станжерсон, чтобы она поверила мне!.. Но здесь никто никому не верит… Дочь не доверяет отцу… Невеста не доверяет жениху… Пока вы тут рассказывали мне, как надо помешать убийце, остановить его, она делала все, чтобы дать ему убить себя!.. Я пришел слишком поздно… наполовину усыпленный… и едва сумел дотащиться до ее спальни, где только вид несчастной, утопавшей в крови, окончательно пробудил меня…

По просьбе г-на Дарзака Рультабий подробнейшим образом описал все случившееся. Пока мы преследовали убийцу в вестибюле, а затем во дворе, Рультабий, держась за стены, чтобы не упасть, добрался до комнаты пострадавшей… Двери в прихожую были открыты, он вошел. Мадемуазель Станжерсон упала на стол и лежала с закрытыми глазами, почти бездыханная; ее пеньюар покраснел от крови, ручьями стекавшей по ее груди. Рультабию, который все еще не мог справиться со снотворным, показалось, что ему снится какой-то страшный сон. В полусознательном состоянии выходит он из спальни мадемуазель Станжерсон, распахивает окно в галерее, кричит нам о свершившемся преступлении, приказывает стрелять и возвращается обратно. Миновав пустой будуар, он входит в гостиную, дверь которой оставалась полуоткрытой, встряхивает г-на Станжерсона, лежавшего на диване, пытаясь разбудить его, как только что будили его самого… Г-н Станжерсон встает с блуждающим взором и позволяет Рультабию увлечь себя в спальню дочери, а увидев ее, испускает отчаянный крик… Ах, наконец-то он проснулся! Проснулся!.. И теперь оба они, собрав остатки сил, переносят несчастную на кровать…

Затем Рультабий направляется к нам, чтобы узнать… наконец-то узнать… но, прежде чем уйти из комнаты, задерживается у стола… Там, на полу, лежит сверток… огромный пакет… Откуда взялся этот пакет и почему он лежит здесь, возле стола?.. Развязав обертку, Рультабий склоняется над содержимым… Бумаги… бумаги… фотографии. Он читает: «Новый электроскоп – дифференцирующий конденсатор… Основные свойства промежуточной между весомой материей и невесомым эфиром субстанции…» Нет, вы только подумайте, что за бред, какая злая ирония судьбы: в тот час, когда убивают его дочь, профессор Станжерсон вновь обретает все эти ненужные теперь бумаги, которые он завтра же собирается бросить в огонь!.. В огонь!.. В огонь!..

 

 

* * *

Наутро, последовавшее за этой ужасной ночью, мы вновь увидели г-на де Марке, его секретаря, жандармов. Всех нас подвергли допросу, за исключением, конечно, мадемуазель Станжерсон, которая была почти в бессознательном состоянии. Мы с Рультабием, договорившись обо всем заранее, рассказали лишь то, что хотели рассказать. Разумеется, я ни словом не обмолвился ни о моем пребывании в темном чулане, ни об истории со снотворным. Короче, мы умолчали обо всем, что могло бы навести на мысль, будто мы ожидали чего-то в этом роде, а также о том, что могло навлечь подозрения на мадемуазель Станжерсон: не дай бог, кто-нибудь подумает, что она ждала убийцу. Несчастной, быть может, придется поплатиться жизнью за тайну, которой она окружала убийцу… Разве имели мы право сделать эту жертву напрасной?.. Артур Ранс рассказывал всем с самым естественным видом – настолько естественным, что я был просто поражен, – будто в последний раз он видел лесника около одиннадцати часов вечера. Тот, по его словам, приходил к нему в комнату, чтобы забрать его чемодан, который должен был отнести рано утром на вокзал в Сен-Мишель, и задержался, разговорившись с ним будто бы об охоте и браконьерстве! Артур Уильям Ранс и в самом деле собирался наутро покинуть Гландье, отправившись, по своему обыкновению, в Сен-Мишель пешком, поэтому он-де решил воспользоваться утренним путешествием лесника в маленькое селение, дабы избавиться от своего багажа. Если верить его рассказу, то именно этот багаж и нес «зеленый человек», когда я увидел его выходящим из комнаты Артура Ранса.

А что прикажете думать, если г-н Станжерсон подтвердил сказанное им, добавив, что накануне вечером он не имел удовольствия видеть у себя за столом своего друга Артура Ранса, так как тот около пяти часов окончательно распрощался и с ним, и с его дочерью. Сославшись на легкое недомогание, господин Артур Ранс попросил принести к нему в комнату просто чашку чая.

Следуя указаниям Рультабия, сторож Бернье сообщил, что в ту ночь лесник попросил его якобы помочь ему выследить браконьеров (благо лесник все равно не мог уже опровергнуть этого), что они назначили друг другу свидание неподалеку от дубравы и что, так и не дождавшись лесника, он, Бернье, сам решил отправиться ему навстречу… Войдя через калитку во двор и очутившись у донжона, он вдруг увидел какого-то человека, со всех ног бежавшего с другого конца двора к углу правого крыла замка; в ту же минуту послышались револьверные выстрелы, – верно, стреляли в беглеца; в окне галереи показался Рультабий; он заметил сторожа с ружьем в руках и крикнул, чтобы тот стрелял. Бернье тут же выстрелил, ведь он держал свое ружье наготове… и был уверен, что задел беглеца; он даже думал, что убил его, думал до тех пор, пока Рультабий, осмотрев тело как бы подкошенного ружейным выстрелом человека, не сказал, что тот был убит ударом ножа; впрочем, по словам Бернье, он вообще ничего не мог понять во всей этой невероятной истории, потому что если найденный труп не был трупом беглеца, в которого все стреляли, то сам-то беглец должен же был где-то находиться. А в этом крохотном углу двора, говорил Бернье, где все мы собрались вокруг трупа, просто не было места ни для кого другого, будь то живой или мертвый, иначе мы непременно увидели бы его!

На это судебный следователь возразил, что, когда все мы собрались в этом углу двора, ночь была такой темной, что никто из нас не смог разглядеть лица лесника, и, чтобы узнать его, нам пришлось отнести его в вестибюль… В ответ папаша Бернье сказал, что пускай мы не заметили никого другого – ни живого, ни мертвого, – не разглядели в темноте, но если там все-таки был кто-то, то мы непременно наступили бы на него, настолько тесно в этом углу двора. Ведь, в конце-то концов, не считая трупа, нас было пятеро там, и странно, что кто-то мог бы ускользнуть от нас… Единственная дверь, выходившая в тот угол двора, была дверью в комнату лесника, и дверь эта была заперта. А ключ от нее нашли в кармане у лесника…

Но так как из рассуждений Бернье, на первый взгляд казавшихся вполне логичными, вытекало, что человека, который, несомненно, умер от удара ножом, убили будто бы из огнестрельного оружия, следователь не придал особого значения его словам. И уже к полудню всем нам стало ясно, что в глубине души следователь был уверен, будто мы упустили беглеца, а вместо него на том месте обнаружили труп, который к нашему делу не имел никакого отношения. В его глазах труп лесника был уже совсем другим делом, и он без промедления собирался доказать это. Вполне возможно, что это новое дело соответствовало тому представлению, которое за несколько дней сложилось у него о нравах лесника – о его похождениях, о недавней интриге, которую он завел с женой хозяина харчевни «Донжон», а кроме того, об известных ему громогласных смертных угрозах папаши Матье в адрес лесника, ибо в час пополудни папаша Матье, несмотря на свои ревматические жалобы и протесты жены, был арестован и под надежной охраной отправлен в Корбе. Однако ничего компрометирующего у него так и не нашли, и тем не менее угрозы, высказанные им накануне в присутствии проезжих людей, сообщивших об этом судебным властям, скомпрометировали его куда больше, нежели, допустим, нож, послуживший орудием убийства «зеленого человека», если бы таковой вдруг обнаружили спрятанным у него в тюфяке.

Все мы были удивлены и ошеломлены ужасными и необъяснимыми событиями, а тут, словно для того, чтобы повергнуть нас в еще большее изумление, в замок прибыл Фредерик Ларсан, который уехал сразу же после того, как встретился со следователем, и теперь возвращался в сопровождении железнодорожного служащего.

В этот момент мы с Артуром Рансом находились в вестибюле, рассуждая о возможной виновности или невиновности папаши Матье. (Повторяю, говорили об этом только мы с Артуром Рансом, Рультабий же, казалось, думал совсем о другом, мысли его витали где-то в необъятных далях, его, видимо, ничуть не занимал наш спор.) Следователь с судейским секретарем расположились в маленькой зеленой гостиной, где Робер Дарзак принимал нас, когда мы в первый раз приехали в Гландье. В гостиную только что вошел папаша Жак, вызванный следователем; г-н Робер Дарзак вместе с г-ном Станжерсоном и врачами находились наверху, в спальне мадемуазель Станжерсон.

Так вот, Фредерик Ларсан вошел в вестибюль вместе с железнодорожным служащим. Мы с Рультабием тотчас же узнали этого служащего по его светлой бородке.

– Смотрите-ка, железнодорожный служащий из Эпине-сюр-Орж! – воскликнул я и вопросительно взглянул на Фредерика Ларсана, который, улыбаясь, ответил:

– Да, да, вы правы, это железнодорожный служащий из Эпине-сюр-Орж.

Вслед за тем Фредерик Ларсан попросил жандарма, стоявшего у двери в гостиную, доложить о себе судебному следователю. Папаша Жак тотчас же вышел оттуда, а Фредерика Ларсана вместе со служащим пригласили к судебному следователю. Прошло некоторое время, может быть, минут десять. Рультабий сгорал от нетерпения. Дверь гостиной отворилась, жандарм, которого вызвал судебный следователь, вошел в гостиную, затем вышел оттуда, поднялся вверх по лестнице и снова спустился. Распахнув дверь гостиной, жандарм сказал следователю:

– Господин следователь, господин Робер Дарзак не желает спускаться!

– Как это не желает?.. – воскликнул г-н де Марке.

– Он говорит, что не может оставить мадемуазель Станжерсон в таком тяжелом состоянии…

– Прекрасно, – заявил г-н де Марке. – Раз он не желает спуститься сюда, придется, видно, нам подняться к нему…

Следователь с жандармом поднялись наверх, г-н де Марке подал знак Фредерику Ларсану и железнодорожному служащему следовать за ними. Мы с Рультабием замыкали шествие.

Таким образом все мы очутились у двери в прихожую мадемуазель Станжерсон. Г-н де Марке постучал. Появилась горничная. Это была Сильвия, молоденькая служанка. Светлые, почти бесцветные волосы в беспорядке падали ей на лицо, вид у нее был подавленный.

– Господин Станжерсон здесь? – спросил судебный следователь.

– Да, сударь.

– Передайте ему, что я хотел бы поговорить с ним.

Сильвия пошла за г-ном Станжерсоном.

Ученый вышел к нам весь в слезах, на него больно было смотреть.

– Что вам еще надо? – спросил он следователя. – Нельзя ли хоть в такую минуту оставить меня, наконец, в покое!

– Сударь, – сказал следователь, – мне нужно немедленно поговорить с господином Робером Дарзаком. Не могли бы вы повлиять на него и заставить его покинуть комнату мадемуазель Станжерсон? В противном случае я буду вынужден сам переступить этот порог вместе с представителями правосудия.

Профессор ничего не ответил, он только посмотрел на следователя, на жандарма, на всех, кто сопровождал их – так смотрит жертва на своих палачей, – и молча ушел в комнату.

Оттуда тотчас же вышел г-н Робер Дарзак. Он был очень бледен и весь как-то осунулся, но когда этот несчастный увидел за спиной Фредерика Ларсана железнодорожного служащего, лицо его и вовсе исказилось, с застывшими от ужаса глазами он глухо застонал.

Мы все были потрясены трагическим выражением этого скорбного лица и не могли сдержать возгласа сострадания. Каждый из нас почувствовал: случилось что-то непоправимое, что окончательно погубило г-на Робера Дарзака. Один только Фредерик Ларсан сиял от восторга и был похож на гончего пса, который настиг наконец свою добычу.

Указывая г-ну Дарзаку на молодого служащего со светлой бородкой, г-н де Марке спросил:

– Вы узнаете этого человека?

– Да, я узнаю его, – сказал Робер Дарзак, напрасно пытаясь придать твердости своему голосу. – Это служащий со станции Эпине-сюр-Орж.

– Этот молодой человек утверждает, – продолжал г-н де Марке, – что видел, как вы выходили из поезда в Эпине…

– …этой ночью, – закончил г-н Дарзак, – в половине одиннадцатого… Все верно!..

Воцарилось молчание.

– Господин Дарзак… – продолжал судебный следователь с нескрываемым волнением в голосе. – Господин Дарзак, что вы делали этой ночью в Эпине-сюр-Орж, в нескольких километрах от того места, где убивали мадемуазель Станжерсон?

Господин Дарзак безмолвствовал. Он не опустил головы, только закрыл глаза – то ли потому, что хотел скрыть свою боль, то ли из опасения, что по его глазам кто-то сможет отгадать оберегаемый им секрет.

– Господин Дарзак, – настаивал г-н де Марке, – можете ли вы сообщить мне, что делали в указанное время минувшей ночью?

Господин Дарзак открыл глаза. Казалось, он полностью овладел собой.

– Нет, сударь!

– Подумайте, ибо, если вы будете упорствовать в своем странном отказе, мне придется задержать вас…

– Я отказываюсь говорить…

– Господин Дарзак! Именем закона вы арестованы!..

Не успел следователь вымолвить эти слова, как Рультабий метнулся к г-ну Дарзаку. Он, верно, собирался что-то сказать, но тот жестом остановил его… Да и жандарм уже подходил к своему пленнику… В этот момент раздался отчаянный зов:

– Робер!.. Робер!..

Мы узнали голос мадемуазель Станжерсон и все, как один, вздрогнули – такая в нем слышалась боль. Даже сам Ларсан побледнел. Что же касается г-на Дарзака, то в ответ на этот зов он тут же бросился в комнату…

Следователь, жандарм и Ларсан кинулись следом и встали за его спиной, а мы с Рультабием остановились у порога комнаты. Глазам нашим открылась душераздирающая сцена: бледная как смерть мадемуазель Станжерсон, отстранив пытавшихся удержать ее двух врачей и отца, поднялась на своем ложе… Она протягивала дрожащие руки к Роберу Дарзаку, которого с двух сторон схватили Ларсан и жандарм… Глаза ее были широко открыты… она видела… она все понимала… она силилась произнести какое-то слово… Слово это застыло на ее бескровных губах… Его так никто и не расслышал… Потеряв сознание, она упала навзничь… Дарзака тут же увели из комнаты…

В ожидании экипажа, за которым послал Ларсан, мы остановились в вестибюле. Все были крайне взволнованы. У г-на де Марке в глазах блестели слезы. Воспользовавшись этой минутой всеобщего умиления, Рультабий обратился к Дарзаку:

– Вы не станете защищаться?

– Нет! – ответил арестованный.

– В таком случае я буду вас защищать, сударь.

– Вы не сможете этого сделать, – сказал несчастный с горестной улыбкой. – Вам не под силу то, чего не смогли сделать ни мадемуазель Станжерсон, ни я.

– Я это сделаю. – Голос Рультабия звучал на удивление спокойно и твердо. – Я это сделаю, господин Робер Дарзак, – продолжал он, – потому что знаю больше, чем вы!

– Довольно! – прошептал Дарзак почти сердито.

– Не беспокойтесь, я буду знать ровно столько, сколько потребуется, чтобы спасти вас!

– Не надо знать ничего, молодой человек… если вам дорога наша признательность.

Тряхнув головой, Рультабий подошел вплотную к Дарзаку.

– Послушайте, что я вам скажу, – молвил он тихим голосом, – и пусть это утешит вас! Вам известно только имя убийцы. Мадемуазель Станжерсон знает лишь одну его половинку, а я… я знаю обе половинки убийцы, я знаю его целиком!..

Робер Дарзак широко раскрыл глаза – это должно было свидетельствовать о том, что он ни слова не понял из того, что сказал ему сейчас Рультабий. Экипаж тем временем прибыл, в нем находился Фредерик Ларсан. Туда было приказано подняться Дарзаку с жандармом. Ларсан так и остался сидеть в экипаже. Арестованного повезли в Корбе.