Глава 15. Солнце отражалось в голубом полированном экипаже, когда он вырвался из тени деревьев на широкую дорогу

 

Солнце отражалось в голубом полированном экипаже, когда он вырвался из тени деревьев на широкую дорогу, за которой простирались пастбища, у Синджина было достаточно времени, чтобы вернуться в дом и созвать прислугу.

Когда, немного времени спустя, Челси вышла из экипажа, опираясь на протянутую руку Синджина, он приветствовал ее улыбкой с почтением, какое оказал бы знатному посетителю.

Сначала она была удивлена, а потом тронута, когда он представил ее всей прислуге, выстроенной перед домом, как отборный военный отряд. Во многом прирожденный барин, он провел церемонию приветствия так, как поступил бы с любым знатным пэром, выказывая ей такой намеренной любезностью уважение как гостье. Он мог бы сделать по-другому: он мог бы обойтись с ней, как с любовницей.

— Леди Челси нужно освежиться, — сказал он своей экономке, которая немедленно обратилась вся во внимание с удивительной живостью для маленькой круглолицей женщины.

— Ты бьешь их? — спросила Челси вполголоса, смотря, мигая, на Синджина. Вассалы Фергасонов были больше членами семьи, нежели слугами, были скорее склонны давать советы, чем выслушивать приказания.

— Никогда перед гостями, — прошептал он в ответ, — поэтому они в безопасности, пока ты здесь.

Проводите леди Челси в ее гостиную, миссис Абетон, — сказал он громче.

— Я должна пойти одна? — выдохнула Челси полушутя-полусерьезно, стоя перед всей ошеломленной фалангой слуг Сикс-Майл-Ботома.

— Тебе нужно побыть одной? — спросил Синджин.

— Дорогой, — сказала Челси обычным голосом, от ее ласкового обращения даже у невозмутимого Сомерсета на секунду наступило шоковое состояние, потому что Синджин редко выказывал привязанность перед прислугой, — я проехала всего три мили. Я была бы очень рада твоему обществу. — Ее голос упал до еле слышного шепота:

— Хотя я очень желала бы уединения немного позднее.

Синджин улыбнулся и, наклонившись к ней, поцеловал перед всей потрясенной, но позабавленной прислугой. Подняв голову секунду спустя, он сказал:

— Спасибо всем. Сомерсет, ты можешь отпустить прислугу. Миссис Абетон, мы скоро будем завтракать.

— Где? — спросил он Челси, взяв ее руку в свою.

— Не имею ни малейшего представления. — Держа его за руку, ей вдруг показалось, что вся Вселенная окрасилась в розовый цвет и расцветилась радугой.

— Тебе нравятся лилии?

— Я люблю лилии.

— Мы будем завтракать с лилиями, — инструктировал Синджин Сомерсета, — и мое обычное тоже, — добавил он.

Когда Синджин открыл дверь в комнату, приготовленную в качестве гостиной для Челси, от удивления у нее перехватило дыхание.

Волшебная комната: высокий потолок, стены и своды расписаны сюжетами с изображением Нептуна и морских нимф, расцвеченная золочеными украшениями, с гобеленами гигантских размеров, но все это тускнело от огромного количества лилий кремовых, шафрановых и бледно-желтых цветов в пышном тропическом обрамлении, расставленных на столах, столиках, камине, подоконниках, — словом, везде.

— Как мило, — прошептала Челси.

— Я сказал — только лилии, — весело заметил Синджин.

— Ты кричал или урчал в тот момент?

Он засмеялся.

— Определенно. Не слишком ли много? Подожди здесь. — И, быстро повернувшись, он пошел по коридору, заглядывая в каждую комнату на своем пути. У него в глазах также была улыбка, когда он вернулся несколько минут спустя. — Они, должно быть, ободрали все сады вокруг. Посмотри. Это все для тебя.

И Челси была тронута заботой Синджина и прислуги. Весь дом был украшен букетами, всех размеров, цветов и оттенков.

— Спасибо, — сказала она с милой улыбкой, когда они стояли в дверях последней осматриваемой комнаты. — Я глубоко тронута.

— Ну, тогда это стоило того, — дразня, ответил он, — потому что я, определенно, заинтересован в том, чтобы овладеть твоими чувствами.

— Тебе это удается и без посторонней помощи.

Ее прямолинейная откровенность очаровывала.

«Неделю, — подумал он с огромным удовлетворением. — Семь дней, сто шестьдесят восемь часов, десять тысяч сколько-то минут…» Его улыбка могла бы очаровать ангелов на небесах.

— Я очень рад, что встретил тебя, — сказал он низким и хриплым голосом.

— Я знаю, что нельзя так говорить, — прошептала Челси, смотря на него, — но я тоже рада. — И она встала на носки, потянувшись, нежно поцеловала его в подбородок.

Они позавтракали — спинка лосося, спаржа, абрикосовый пирог, ананасовое мороженое («Что-нибудь, что понравится леди», — приказал Синджин) — в саду из лилий; окружавший их запах был как предвкушение, нависшее над безмятежностью их слов. Ни один не ел много, был сладок вкус ожидания.

Синджин пил грушевый коньяк, обнаруженный в горном монастыре на Пиренеях. И благодаря значительным ежегодным пожертвованиям на содержание монастырского храма, он каждый сезон получал около десятка ящиков грушевого коньяка. Он любил его пить во время вялого полудня, у коньяка был опьяняющий весенний запах.

Челси пила маленькими глотками шампанское из очень старинного персидского бокала. И когда она запротестовала против того, чтобы использовать хрупкое стекло в таких земных целях, Синджин только улыбнулся.

— Бахус, с его любовью к красоте, одобрил бы. Он тоже разбирался в лошадях.

— Эти два предпочтения параллельны? — развеселясь, спросила Челси.

— Нет, — любезно ответил Синджин, — но оба допускают сильные эмоции.

— Значит, ты взволнован?

— О, определенно. — Ленивая улыбка тронула изящество его губ, голос стал мягким, как бархат. В любых обстоятельствах она возбуждала его, но здесь, в уединении его дома, устроившись в кресле Луи Четырнадцатого, окруженная и обрамленная пышными лилиями, она излучала непередаваемую свежесть. Она была в простом батистовом облегающем платье, с приколотой под самым горлом брошью чертополоха, которую он заказал для нее. Зеленая лента стягивала ее золотые волосы. Если бы боги могли смоделировать естественную красоту, чтобы ослепить мир, они сделали бы это в ее образе.

— Может, тогда останемся здесь? — сказала она, словно читая его мысли или в действительности читая по его глазам.

— Я так не думаю, — просто сказал он. — Я могу подождать.

— Но тогда, — сказала она, как юная языческая волшебница, сладко и искренне, — в тебе больше здравого смысла.

Он не хотел выводить ее из заблуждения. У него совсем не было здравого смысла в «ожидании», пока она не вошла в его мир. Она открывала в ней черту характера, о которой он не подозревал.

— Поешь что-нибудь, — сказал он с любезной улыбкой. — Мы находимся слишком близко от Прайори Коттеджа. Мы отправимся в Оакхэм, как только дороги станут менее оживленными.

Она надула нижнюю губку, как ребенок.

— Тогда развлекай меня, — сказала она с легким намеком на недовольную гримасу.

— Бах подойдет? — Она заметила инкрустированный клавесин около окна.

— Ты знаешь какие-нибудь шотландские мелодии?

— Немного, — сказал он, не объясняя, откуда шотландские мелодии появились в его репертуаре. Кассандра время от времени наигрывала их утром, когда он еще нежился в постели, ее муж был любителем шотландских мелодий. Много раз утром он входил в ее гостиную и пил свой кофе, слушая, как она совершенствовала свою технику.

— Сыграй.

— И тогда ты будешь довольна?

— Какое-то время, — сказала она с улыбкой.

Он сыграл для нее, перейдя через некоторое время от шотландских мелодий к Баху, Гайдну; его тонкие пальцы легко скользили по клавишам. Синджин был одет как провинциальный джентльмен, в кожаный камзол отличного качества, выделанный под замшу, ботинки блестели, хотя не были новыми, и Челси на минуту забыла о роскошной комнате и внушительном великолепии его титула и состояния. Слушая музыку и наслаждаясь его улыбкой, она на какое-то время забыла, что привело ее сюда.

И… Челси уснула.

Внезапно Сомерсет порывисто распахнул дверь, но Синджин прижал палец к губам и покачал головой. До отъезда еще оставалось достаточно времени, чтобы она выспалась. Ему доставляла удовольствие простая близость розовощекой мисс Фергасон. Почему-то он был доволен.

 

* * *

 

Они ехали в тот вечер в Оакхэм при весеннем волшебном свете луны, наполненном запахами цветущей флоры. Вечер был столь прекрасен, что Челси подшучивала над Синджином, будто он заказал этот поэтический мир как лирическое вступление к их совместной неделе.

Он необычайно хорошо ощущал, что ее приподнятое настроение и романтический взгляд на их неделю вместе отличается от его. Плотские мысли не покидали его, в такой близости от восхитительной леди Челси, но самое странное, что ему нравится ее общество.

— Поскольку мы вынуждены путешествовать ночью, я подумал, что будет уместен серебряный свет в больших количествах, — игриво ответил он. — Я рад, что ты одобряешь.

— Ты всегда такой очаровательный?

— Нет, — честно ответил он. — Но ты всегда красивая, — добавил он с улыбкой, — поэтому у меня есть" преимущество…

— Doues gratus eram tibi, — пробормотала она, потом с иронией перевела:

— Пока нахожу твой вид приятным. — Она откинулась на обитое сиденье напротив него, сдержанная, спокойная, уверенная в своей красоте.

— Где ты научилась латыни?

Ему ее вбивали в Итоне.

— Дома, от Тютора.

— Повезло ему, — автоматически ответил он, уверенный, что у учителя Челси были трудности с тем, чтобы сосредоточиваться на латинской грамматике. — Но почему латынь?

— Он был очень старым, — сказала она. — И почему бы и нет, скажи на милость?

«Определенно счастливчик», — распущенно подумал он, его ум находился во власти воображения, представляя молодую красивую Челси и ее наставника по латыни, каким бы старым он ни был.

— Прости меня, — извинился он. — Действительно, почему бы и нет, — любезно добавил он, хотя женщины из его окружения обычно не были сильный в латыни. Будучи человеком своего времени, он считал женщин слабым полом, способным лишь развлекать, вести хозяйство, рожать, а красота с лихвой компенсировала нехватку ума.

Но Челси не подходила ни под одну из характеристик.

— Почему только мужчины должны учиться латыни и греческому? — поинтересовалась она, ее вопрос удивительно не "соответствовал ее чувственной ленивой позе и копне золотых волос, распущенных из-под ленты в провокационном беспорядке.

— Ты и греческий знаешь?

— Да. Это так странно? Мой ум работает так же хорошо, как твой.

— Обычно женщины не знают, вот и все, — сказал он, скорее констатируя, чем приводя аргументы.

— Некоторые женщины — нет.

— Большинство.

— Тогда жаль, — сухо ответила она.

Он смотрел на нее через разделяющее их пространство повозки, продолжая размышлять. Были, конечно, «синие чулки», но он не общался с ними, находя их слишком серьезными. И хотя Челси демонстрировала замечательную независимость, она, казалось, не подходила под шаблон «синих чулок».., хотя во многом была необычной: она выращивала лошадей, она участвовала в скачках, и очень компетентно, она, черт возьми, чуть не обошла Фордхэма, она знает классические языки… Словно стараясь найти ей место среди женщин, живущих нормальной жизнью, он спросил:

— У тебя есть какие-нибудь обычные женские достоинства, кроме этого?.. — добавил он с усмешкой в ответ на ее поднятую бровь.

— Что ты имеешь в виду? — Она была настроена не враждебно, только из любопытства хотела знать, что он считал женскими достоинствами.

— Вышивание, например.

— А Кассандра вышивает в таком случае?

Он растерялся на секунду, как от ее прямоты, так и от неспособности ответить на этот вопрос.

— Ты не знаешь, — сказала она после недолгого молчания. — Что говорит о том, — сказала она с ослепительной улыбкой, — насколько важно вышивание.

— Touche, — признался он, с теплотой и заманчивой улыбкой.

И затем они болтали об увлечениях, которые были интересны им: лошадях, скачках, охотничьих сезонах, рыбалке в Шотландии. У герцога было небольшое имение, унаследованное от деда, куда он ездил ловить красную рыбу. Челси, как он обнаружил, играла на лютне. «Я пошлю за ней, — подумал он, — и мы сможем играть вместе Моцарта». Она рисовала, в основном лошадей, и, следуя методике Стабса, она однажды расчленила труп лошади, чтобы усовершенствовать рисунок.

«Неповторимая женщина», — не единожды воскликнул про себя Синджин во время их легкой дружеской беседы.

Челси, в свою очередь, обнаружила, что он был абсолютно непритязательным, хотя у него было много достоинств и достижений в различных областях. В его имениях выращивали, семенные культуры. Он много путешествовал по континенту, как и все состоятельные молодые люди. Они сравнивали свои воспоминания о Париже. Он рыл канал, соединяющий три его имения, чтобы легче перевозить лошадей на скачки. Он провел во время военной кампаний почти два года в колониях и путешествовал по Ближнему Востоку и Северной Африке в поисках чистокровных лошадей.

— Я планирую опять ехать в Тунис.., возможно, осенью. Друг написал мне, что видел у одного вождя в пустыне потрясающего берберийского коня. Возможно, мне удастся, в отличие от остальных, кто пытался, убедить продать животное.

— Сколько лет коню? Ты часто там бывал? В диких лесах водятся львы? Существуют ли гаремы для женщин? Вожди в пустынях выглядят как на гравюрах в книгах для путешественников? — От любопытства ее вопросы так и сыпались.

И на все он отвечал с анекдотами и красочными подробностями, которые делали пейзажи Северной Африки ясными и живыми. Она вздохнула, когда он закончил.

— Я завидую тебе, твоим путешествиям, — сказала она.

Хотя ее пол не служил препятствием, потому что английские женщины всюду путешествовали в сопровождении своих слуг, у нее никогда не было для этого достаточных средств.

— Возможно, когда-нибудь… — мечтательно проговорила она.

Тогда он еще рассказал ей о своих путешествиях, описывая ей в некоторых подробностях свою поездку из Акры в Тунис. Когда они подъехали к охотничьему домику Синджина, казалось, что они давно и хорошо знали друг друга.

Экипаж остановился перед постройкой в елизаветинском стиле из красного кирпича с ломаной крышей, с уходящими высоко вверх остроконечными фронтонами и десятком труб. Синджин распахнул дверь экипажа и спрыгнул на землю.

— Скорей, я хочу показать тебе ярчайший утренний пейзаж, — приказал он, быстро оглядываясь, чтобы увидеть восход. И когда Челси встала у двери экипажа секунду спустя, он раскинул руки, улыбнулся и сказал:

— Прыгай, я поймаю тебя.

Она упала в его объятия. Синджин повернул ее так, чтобы ей было удобно у него в руках, и поцеловал, нежно приветствуя.

— Я знаю тебя, — прошептала она, словно подтверждая свое невысказанное чувство восхищения.

— Ты совершенство, девочка, — прошептал он, дотрагиваясь губами до кончика ее носа, простота комплимента выражала его собственное удовольствие.

Затем он улыбнулся знакомой распутной улыбкой:

— Я думаю, тебе понравится это местечко.

— Мне нравится. — Ее улыбка была такой же яркой, как утреннее солнце.