Был ли «Золотой век» правосудия на древней земле казахов?

Одним из коренных вопросов, поставленных в ходе исследования казахского права, в его «древней форме», - это его ценностный потенциал, выходящий за национальные рамки, точнее, был ли «Золотой век» правосудия и законности на древней земле казахов, о котором нередко упоминаются в исторических документах и описаниях. Вопрос этот вовсе не риторический, а проблемный. Он был открыт и поставлен с приходом европейских исследователей на Великую Степь кипчаков – казахов, датируемый с начала XIX века. Было странным для них на фоне патриархального быта кочевников видеть не только сохранившееся мощное народное сознание о таком периоде, но и лицезреть живые его оазисы и связывающие нити времен, ушедших и близких. Трудно было им представить, что такое могло быть в истории у казахов, теперь выглядевших больше степными кочевниками и намного отставших от Европы в своем материальном, культурно-цивилизационном и политическом развитии. Тем более европейские мерила ценностей, отягощенные господствовавшим делением планеты и народов на западные и азиатские, на нации и племена, на колонизаторские расы и подневольные территории, затрудняли адекватное восприятие того, что не вмещалось в рамки этих установившихся оценочных взглядов. Однако научная мысль проникновенна и трепетна. Она раскованна и рискованна в своем движении к новому знанию. С познанием непознанного, чем больше эти исследователи находились с познавательной целью в казахской степи, тем больше и весомее говорили о «Золотом веке» правосудия в истории казахов, как о реальном факте.

Парадоксальность исторической памяти заключается в том, что познано и открыто предыдущим поколением, в особенности в области структуры и ценностей общественных систем народов, тем более если они не зафиксированы «на камне» не всегда наследуются последующим поколением и в круговороте событий уходят в тень и выпадают из цепи преемственных отношений.

Систематическое изучение Казахстана началось поздно и относится к периоду его колонизации Россией. Русским ученым принадлежит приоритет использования термина и выражения о «Золотом веке» законности и правосудия применительно к средневековой политико-правовой истории казахского общества. В этой части Левшин А.И. был первым. Он был и оставался государственным деятелем России, преданный ее колониальной политике на Востоке, вырос до крупного исследователя-востоковеда, работая в азиатском архиве Петербурга и Москвы, в региональных ведомствах по управлению Казахской степью и тесно общаясь с элитарной частью ее населения. Его трехтомный труд «Описание киргиз-казачьих или киргиз-кайсацких орд и степей», изданный в Санкт-Петербурге в 1832 году, можно сказать вширь приоткрыл окно на громадную центрально-азиатскую территорию и принес ему мировую известность, признание российской Академии наук, избравшей его своим почетным членом. Для российского самодержавного государства труд Левшина А.И. был интересен в первую очередь в политическом плане – в плане разработки тактики активной колонизации обширной части азиатского региона. Левшин А.И., бывая среди казахов, продолжавшихся отчасти еще именоваться кочевыми кипчаками или дешт-кипчаками, изучая их общественно-политические институты обратил внимание на массовые сведения о каком-то «особом, ярком периоде» в их истории. Он писал: «Было время, говорят благоразумнейшие из киргизов (казахов – С.З.) меньшей орды, когда и наш народ жил в покое, было время, когда и у нас существовал порядок, были законы и правосудие. Сей золотой век, о котором вспоминают они со вздохами, есть царствование знаменитого хана Тявки (Тауке), который если верить преданиям, был действительно в своем роде гений, и в летописях казачьих должен стоять наряду с Солонами и Ликургами… Киргизы (казахи – С.З.) Большой и Средней орд утверждают, что народные законы их гораздо древнее хана Тявки»1. Ценность этих строк Левшина А.И. состоит в том, что они являются записью у источника, а не сведениями от вторых рук, – это во-первых. Во-вторых, они принадлежат не проезжающему по степи страннику, ищущему приключения, посланнику или сопровождающему торговых караванов, интересы которых вовсе не связаны со страноведением. Они принадлежат опытному ученому, имеющему основательное познание в области народоведения Востока, исследователю и деятелю, совмещавшему выполнение государственного задания по описанию общественного и нравственного быта народа с ученостью. В-третьих, «Золотой век» в истории казахов связывается не с войнами и победами в них, или обилием и сочностью пастбищного пространства и мирного его освоения, что было первостепенно важно для кочевников. Нет. «Золотой век» в истории Казахстана связывается, без какого либо изъятия и оговорки, с авторитетами законности и правосудия. Из всех сфер общественно-управленческой жизни населения выделяется сфера законности и правосудия, которая была и оставалась во все времена и эпохи человеческого общежития и его низменным нравственным критерием. В-четвертых, «Золотой век» в области законности и правосудия выдается как общая историческая полоса в жизни всех трех пространственных регионов казахской степи – в Младшем, Среднем и Старшем жузах, относя ее к определенному периоду – то к периоду правления Тауке хана (последняя четверть XVII века и начало XVIII века), то к периодам, предшествовавшим до него. Важнее то, что независимо от периода и персоналий, тех верховных правителей, при которых был возможен и утвердился «новый порядок» автор называет их «в своем роде» гениями, по заслугам стоящими «наряду с Солонами и Ликургами», т.е. людьми, утверждавшими своими деяниями высокую нравственность и святость в общественных отношениях.

Вслед за русским ученым Левшиным, писавшим из Петербурга, российской столицы, об этом же почти в тоже время оповестил мир выдающийся мыслитель и ученый Чокан Валиханов, вышедший из казахской степи, знание которого о казахах, об их истории было безупречно авторитетным. Он слышал и писал не только далекие отголоски «Золотого века» законности и правосудия. Он «захватил» его, его действовавшие, живые картины. Он был не только свидетелем, но и действующим лицом на оазисном поле высокой правосудной нравственности. Этому периоду он присвоил название «Суд в древней народной форме» и писал о нем как о незаурядном явлении исторического плана в жизни Великой степи казахов. Он писал: «Наконец, что всего важнее, формы нашего общественного развития находятся в том самом безыскуственном периоде, когда они представляют наибольшую аналогию с результатами высшего, культурного развития» (подч. - нами)1.

Мы и другие исследователи не поняли в свое время и Левшина А. и Ч. Валиханова, вернее не хотели понимать, а еще вернее признавать то, что чувствовали. Наше историческое мышление до отказа было заполнено другими навязанными представлениями. С пъедистала ХХ века мы смотрели на средневековую историю Великой степи и казахов с позиции черт и критериев новейшей европейской цивилизации и культуры, не допускали мысли, что кочевые номады, к категории которых колониальные страны относили казахов, были способны и могли жить в прошлом в условиях правопорядка и законности. К тому в эпоху царско-российской и советской империй, определявших бытие и судьбу Степного края казахов в течении более трех веков, навязывалась и культивировалась политика отрицания какого-либо культурного этапа в их истории. Именно эти обстоятельства служили неприступным барьером на пути к осознанию и осмыслению первостепенно-важной реальности казахской истории.

Мысли Чокана Валиханова были глубокими и нестандартными, но адекватными реальности. Он подтверждал, что «Золотой век» законности и правосудия на самом деле был реальностью на казахской земле и его остаточные явления, как наследие, достаточно рельефно и наглядно проявлялись и в годы жизни самого автора, т.е. и в XIX веке. Он, хорошо знавший особенности и тонкости истории и вехи культурологической и политической мысли Запада и России, казахскую действительность «Золотого века» ставил в один ряд, даже вровень «с результатами высшего, культурного развития», под которыми понимал нравственно лучшее, достигнутое человечеством в правосудии в соответствии с его естеством, как это было свойственно его «безыскусственному периоду».

Свою высокую оценку казахского правосудия Ч. Валиханов связывает, с одной стороны, с личностью и статусом судьи-бия, а с другой стороны процессуальной простотой, публичностью и народностью правосудия. Роль и место судей-биев того времени он отождествляет с именами Шекспира и Гете, слава и известность которых основаны и установлены не декретами и не формальными выборами, а приобретены ими личными заслугами. Ч. Валиханов перчисляет основные составляющие компоненты авторитета судей-биев, игравших ведущую роль во времена «Золотого века» законности и правосудия в древней степи кипчаков-казахов. Главные из них следующие: а) судебность судьи-бия основана «на частном авторитете», б) «глубокие познания в судебных обычаях, соединенные с ораторским искусством, давали казахам это почетное звание (бия)», в) «когда не было против обвиняемого явных улик, но имелось только сильное подозрение, то бии прибегали к посредничеству местных родовичей, которые присягой обвиняли или оправдывали подсудимого», г) «суд биев производился словесно, публично и во всех случаях допускал адвокатуру», д) «главное достоинство суда биев…. заключается в отсутствии формальностей и всякой официальной рутины», ж) «существует у нас издавна и заключает в себе начало мирового суда».

I

Существенно важно отметить, что указанные Ч. Валихановым основные черты бийского суда не являются сугубо мыслительными построениями, выведенными из анализа сведений и источников, ставших историческими и принадлежавших прошлому, хотя и этот познавательный метод лежит в основе описания. Они были обыкновениями и еще достаточно распространенными будничными чертами казахского правосудия и в период жизни Валиханова. Он, как ученый с проницательным умом, мог брать их из самой жизни и описать.

Законность и правосудие в Казахии «в древней форме», под которой всегда имели ввиду их естественность и достоинство, а главное их нравственную прозрачность и чистоту, служили и интересам сохранения целостности и обеспечению единства народа, объединенного и сложившегося в истории под общим именем казахов-кипчаков. Эта реальность завладела умами кочевого населения настолько, что, хотя времена и эпохи менялись, ее идеи и институты оставались природной и неизменной установкой массового сознания казахов на протяжении многих веков. В то же время они были той невидимой, духовной, могущественной силой, с трудом поддающейся к их искоренению заинтересованными в этом силами, повелителями и державами.

Правдивое и глубокое описание казахского правосудия оставил и Абай Кунанбаев, мыслитель и поэт, крупнейший знаток казахского древнего права и правосудия, живший во второй половине XIX века. По его словам, казахи-кочевники по уровню быта, культуры и просвещения стоят намного ниже, чем современные ему народы, они намного отстали от них, но по двум достоинствам они стоят, наоборот, намного выше этих народов, живущих ныне в эпоху цивилизации. Вот его высказывание и утверждение: «Рас бұрынғы біздің ата-бабаларымыздың бұл замандағылардан білім, күтімі, сыпайылығы, тазалығы төмен болған, бірақ бұл замандағылардан артық екі мінез бар екен... Ол екі мінезі қайсы десек, әуелі- ол заманда ел басы, топ басы деген кісілер болады екен. Көш қонды болса, дуа-жанжалды болса, билік соларда болады екен. Өзге қара жұрт жақсы-жаман өздерінің шаруасымен жүре береді екен. Ол ел басы, топ баслары қалай қыла, қалай бітірсе, халықта оны сынамақ, бірден бірге жүгірмен болмайды екен... Екіншісі-намысқор келеді екен... Бұларда арлылық, намыстылық, табандылықтан келеді. Бұлардан айырылдық. Ендігілердің достығы-бейіл емес, алдау дұшпандығы-кейіс емес, не күндестік, не тыныш отыра алмағандық»3 – «Да, безусловно, наши предки уступали теперешним людям в образованности, учтивости, ухоженности и опрятности. Но обладали они двумя достоинствами, которых у нас теперь нет… О каких двух достоинствах мы говорим? Первое – в стародавние времена были люди, которые звались «ел басы», «топ басы». Они решали споры, управляли жизнью общества. Простой народ, худо бедно, занимался своими делами. Не принято было оспаривать решения «ел басы», «топ басы» или бегать от одного к другому… И второе, люди были честолюбивые и дорожили достоинством. Стоило кому-то обратиться с просьбой помощи или сделать ему снисхождение во имя традиций предков, то предавались забвению обиды и раздоры на ближних и неближних, все охотно шли на уступки и жертвы… Для них важнее были совестливость, честолюбие и доблесть. Где теперь тот благородный дух общности и радение о чести? Мы лишились их, у теперешних дружба – не дружелюбие, а вероломное коварство. Вражда – не отстаивание истины, а просто неумение жить в согласии».1

Отголоски «Золотого века» законности и правосудия, еще были живы и XIX и ХХ веках в кочевых и полукочевых регионах громадного Степного края казахов. Они так крепко запали в сознании и памяти народа, как бесценная картина жизни, что освободиться от них пришлось с затяжным трудом, постепенно и то под направленными дубинками и «пряниками» новых хозяев-колонизаторов. В то же время, и в эти же периоды «благородный дух общностей и радения о чести», характерный для «Золотого века» законности и правосудия в древней и недавней истории Казахстана, становился идеей ориентации в умах просвещенной части населения и общественного сознания в Казахстане.

Почти все российские и русские чиновники, служившие в колониальной администрации края в XIX и в начале ХХ веков независимо друг от друга единодушно отмечали особую роль в прошлом независимых биев-судей в степных регионах казахов. Так, Алекторов А.Е назвал одну из своих статей «Суд биев – суд народный» и в ней писал: «Каждый бий и старик при разбирательстве дела считает священным долгом оказать тяжущимся полную беспристрастную справедливость»4. Другой чиновник Д’Андре, хорошо знавший быт и изучавший внутреннее устройство степного населения казахов, в одном из официальных донесений по инстанции отмечал, что «Природный ум, особые душевные качества с присоединением к тому опытности и примерной приветственности есть качества и вместе с тем все достояние, посредством которых бий может иметь право носить это почетное имя… Кроме всеобщего уважения, бий никакими особыми правами и привилегиями в Орде не пользуется. Хорошая молва в народе о беспристрастном суде бия по сути единственные отличия его от простолюдина»5 Баллюзек К.Л., автор ряда специальных работ, в том числе отдельных изданий, посвященных судебно-правовой организации в казахских жузах и как очевидец, заставший отдельных и редких представителей биев-судей старого типа во второй половине XIX века, писал: «Обязанность судьи лежит на так называемых биях. Это звание в сознании народном принадлежит тем немногим, которые с природным умом и даром красноречия соединяют в себе глубокие познания в коренных обычаях народа и в исторических о нем преданиях»6.

В массовом сознании народа «древний суд биев», что ассоциировался с «Золотым веком» законности и правосудия в степи казахов-кипчаков, оставался и живым воспоминанием и реальной картиной ушедших, но еще памятных, веков до недавнего времени – до начала ХХ века. Их влияние на умы народа было впечатляющим и сильным, что никакие другие формы права и правосудия, навязываемые даже силой кнута и нагайки были бессильными их стереть. Взгляды и суждения видных деятелей общественной мысли, национальной культуры и науки, как правило, расходившиеся между собою по ряду важных вопросов жизнеописания народа, были удивительным образом единодушны в оценке казахского права в его «древней форме» и в бесспорности реальности «Золотого века» законности и правосудия в истории казахов. Букейханов А., европейски образованный, один из выдающихся национальных общественных и политических деятелей, живший на рубеже XIX и ХХ веков, казахское правосудие ставил выше, чем распространенное в его время и эпоху судопроизводство. Он писал: «Бұл биді, билікті жоғалтып, қазақты орыс судьясына қарату керек деп орыс айтады, шариғатқа қарату крке деп біздің молдалар айтады. Біз мұның екеуіне қол қоймаймыз»7 – «Нам царские чиновники навязывают российское судопроизводство, а среди нас – религиозные деятели – муллы, наоборот, навязывают казахам шариатные (мусульманские) суды. Мы не поддерживает эти оба предлагаемые судебные нововведения». Известные исследователи Торекулов Н., Казыбеков М. проводят параллель между судами биев и современными культурными представлениями о правосудии: «Осы күнгі айтып жүрген жариялық, демократиялық адамгершілік пен гуманистік дегеннің өзі осы емес пе?»- «Разве не тоже самое воплотилось в бийском суде: гласность, демократичность, человечность и гуманизм, о чем часто говорят сегодня». Высокого мнения о бийском правосудии в «древней форме» придерживался и академик Сатпаев К.И., всемирно известный ученый и первый Президент Национальной академии наук. Он в своей брошюре «Ер Едіге», посвященной судебно-правовой системе у казахов и опубликованной в 1927 году в Москве, объяснил своеобразие и превосходство бийского суда тем, что судьи были народно-образованнейшими в свою эпоху и мудрыми представителями народа. По его словам, это адекватно отражено и выражено в оценочном умозрении народа: «Ханда қырық кісінің ақалы болса, биде қырық кісінің ары, білім бар» - «Если сказать, что хан обладает умами сорока простолюдин, то бий несомненно обладает совестью и знанием сорока людей». Далее он писал: «Қазақ сияқты көпшіл елде қашан да ханнан гөрі бидің қадір-киесі басым болды» – «В сообществе кочевых казахов авторитет биев-судей всегда был намного выше и больше, чем авторитет хана – верховного правителя».

Казахское правосудие в «древней форме», вошедшее в историю как его «Золотой век», строилось и основывалось на следующих фундаментальных принципах, составлявших его незыблемые основы: а) знание и постижение бием-судьей основных и трансфертных норм и логику обычно-правовой системы кочевого общества казахов, б) неподкупность суда и судьи, в) справедливость как суть и моральная ориентация судебных решений, г) гласность, доступность и публичность суда, д) владение судьей ораторским искусством как средством доказывания и обоснования судебного решения, е) направленность и ориентированность суда на установление гражданского мира и достижение мирового соглашения между сторонами.

II

ХХ век в истории многих народов, входивших в состав Союза ССР, в том числе Казахстана, был глубоко противоречивым и символичным. С одной стороны, у них активировалась познавательная, научно-поисковая деятельность. А с другой стороны, развитие историко-познавательной деятельности было поставлено в жесткие и узкие идеологические рамки, имевшие императивное значение. Историю народов было принято делить на два периода: досоветский и советский, или на дореволюционный и послереволюционный, что было одно и тоже. Главным водоразделом между ними считали большевистскую революцию в октябре 1917 года. Она действительно проложила новый путь в исторических судьбах народов, но только в стороне от столбовой дороги общечеловеческого прогресса. С нее действительно начиналась новая эпоха, полная пота и крови, нечеловеческих усилий против самого человека, не относившегося к государствующей расе. Так говорим и пишем сейчас, когда «послереволюционный период» («советский») распался, оставив на месте одни воспоминания, да и настальгию у его ревнителей. Тогда за такое откровение непременно надо было расплачиваться положением и жизнью.

Согласно советской идеологической концепции дореволюционная история народов, тем более тех из них, которые не имели фундаментальных исторических памятников, рисовалась отсталой и мрачной, вечным противостоянием бедных и богатых, борьбой между ними из-за жизненного пространства. Еще в большей степени «не повезло» Центрально-азиатским регионам и их народам, досоветскую историю которых считали архиотсталой и патриархально-феодальной. Не допускалась мысль о наличии каких-то социальных и культурных ценностей, тем более общечеловеческих, которые могли иметь место в истории этих народов. Так закрылась дверь в тайники «Золотого века» правосудия на древней казахской земле. У каждого народа, в его истории и современном развитии и всегда имеются примечательные устойчивые явления, составляющие его достояние и в тоже время его гордость. Такое представление может иметь место в национальных рамках или в отношениях с соседними странами и этносами ближнего зарубежья. Они, во многих случаях, носят локальный, рамочный характер. Они могут касаться областей искусства и литературы, музыки и песнопения, живописи и архитектуры, технологии и науки, особенностей народного и национального менталитета и др. В редких случаях может быть такое, когда локально-национальное по значимости перерастает национальное, становится общечеловеческой ценностью. Нечто такое было и в Казахии и оно вошло в историю как «Золотой век» законности и правосудия как наследие кочевой цивилизации, простиравшейся на огромном пространстве Центральной Азии.

Мы исследователи были неотзывчивы в течение многих десятилетий ХХ века на зов неординарного явления с человеческим лицом в канувшей истории казахов. Скорее, мы проявляли робость перед ним, хотя оно постоянно маячило в подсознании ученых, не только национальных. Существовало табу и ограничение на историческое познание. Такова была господствовавшая идеология, навязанная правящей политикой. Времена теперь изменились. «Золотой век» законности и правосудия, когда-то являвшийся достоянием поколений на древней земле казахов, становится теперь неотъемлемой частью нашей истории и допускаю, вполне возможно станет достоянием цивилизации вообще. «Изюминка», заложенная в «Золотом веке» законности и правосудия на древней земле казахов является феноменом кочевой цивилизации общечеловеческого значения. Уверен, что пройдет немного времени, когда Казахское право займет свое место в ряду общепризнанных правовых систем и учреждений прошлых веков, созвучных с современной нашей эпохой.