Глава 1. Просматривая все, что я написал, я заметил, что назвал Джорджию Пайнз, где сейчас живу, домом для престарелых

 

Просматривая все, что я написал, я заметил, что назвал Джорджию Пайнз, где сейчас живу, домом для престарелых. Тем, кто работает в этом месте, такое название не понравится. Согласно буклетам и проспектам, лежащим в вестибюле и рассылаемым потенциальным клиентам, это "отличный пенсионный комплекс для пожилых". Здесь есть Центр развлечений - так сказано в буклете. Люди, которым приходится жить тут (в буклете нас не называют заключенными, а я иногда называю), говорят о нем просто - телевизионная комната.

Здешние обитатели считают меня замкнутым, потому что я почти не хожу днем смотреть телевизор, хотя это не из-за людей, а из-за программ, которые мне не нравятся. Мыльные оперы, Рики Лейк, Карни Уилсон, Роланда - мир рушится вокруг ушей, и всем интересны только разговоры о том, с кем спят эти женщины в мини-юбках и мужчины в расстегнутых рубашках. Конечно, как сказано в Библии, "не судите, да не судимы будете", поэтому я выпадаю из общей песочницы. Просто, если бы мне хотелось провести время среди мусора, я проехал бы пару миль к автостоянке "Хэппи Уилз", где вечером по пятницам и субботам всегда носятся полицейские машины с сиренами и мигалками. Мой особый, самый близкий друг Элен Коннелли со мной согласна. Элен восемьдесят лет, она высокая, худощавая и все еще стройная, очень интеллигентная и утонченная. Она очень медленно ходит из-за каких-то проблем с ногами, и я знаю, что ее ужасно мучает подагра кистей рук, но у нее прекрасная длинная шея - почти лебединая, и длинные красивые волосы, которые падают на плечи, если она их распускает.

Больше всего мне нравится, что она не считает меня странным или замкнутым. Мы проводим много времени вместе, я и Элен. Если бы не мой абсурдный возраст, я считал бы ее своей возлюбленной. Но все равно, самый близкий друг - совсем неплохо, а с некоторой стороны даже лучше. Множество проблем, возникающих обычно между любовниками, уже просто перегорели у нас. И хотя я знаю, что никто из тех, кто моложе, скажем, шестидесяти мне не поверит, иногда горячие угли лучше яркого костра. Это странно, но это правда.

Так что днем я телевизор не смотрю. Иногда гуляю, иногда читаю, но чаще всего в последний месяц я писал эти воспоминания, сидя среди растений в солярии. Мне кажется, здесь больше кислорода, а это хорошо действует на память. И куда там какому-то Джеральдо Ривере!

Но когда у меня бессонница, я иногда сползаю вниз по ступенькам и включаю телевизор. В Джоржии Пайнз нет канала НВО или другого, где идут только фильмы, - должно быть, они слишком дороги для нашего Центра развлечений, но основные кабельные каналы есть, а это означает, что можно смотреть канал американской классики. Это тот (если вдруг у вас нет кабельного телевидения), на котором большинство фильмов черно-белые и в них женщины не раздеваются. Для старого хрыча, как я, то, что надо. Я провел много приятных ночей, засыпая прямо на потертом зеленом диване перед телевизором, а на экране Фрэнсис-Говорящий Мул опять вытаскивал сковороду Дональда О'Коннора из огня, или Джон Уэйн приводил в порядок "додж", или Джимми Кэгни называл кого-то грязной крысой, а потом нажимал на курок. Некоторые из этих фильмов я смотрел со своей женой Дженис (не только моей возлюбленной, но и моим лучшим другом), и они меня успокаивали. Одежда героев, то, как они ходят и говорят, даже музыка из этих фильмов, - все меня успокаивало. Наверное, они напоминали мне то время, когда я крепко стоял на ногах и был хозяином своей судьбы, а не изъеденным молью ископаемым, рассыпающимся в доме для престарелых, где многие обитатели носят пеленки и резиновые штанишки.

Но сегодня утром я не увидел ничего утешительного. Совсем ничего.

Элен иногда смотрела этот канал вместе со мной, обычно ранним утром, в так называемое утро жаворонков, начинающееся в четыре часа утра. Она не говорит много, но я знаю, что подагра ее ужасно мучает, и лекарства уже почти не помогают.

Когда она пришла сегодня утром, скользя, как привидение, в своем белом махровом халате, я сидел на продавленном диване, колченогом, стоящем на том, что когда-то было ножками, и, сжимая колени изо всех сил, старался не дрожать, но озноб пробирал меня, как от сильного ветра. Мне было холодно везде, кроме паха, который словно горел, как призрак той "мочевой" инфекции, так портившей мне жизнь осенью 1932-го, - осенью Джона Коффи, Перси Уэтмора и Мистера Джинглза - дрессированной мыши.

Это также была осень Вильяма Уортона.

- Пол, - воскликнула Элен и поспешила ко мне, поспешила, как только позволяли ей ржавые гвозди и стекла в суставах. - Пол, что с тобой?

- Все будет нормально, - успокоил я, но слова звучали не очень убедительно - они произносились нечетко, проходя сквозь стучащие зубы. -Дай мне пару минут, и я буду как огурчик.

Она присела рядом со мной и обняла за плечи.

- Я знаю, - кивнула она. - Но что случилось? Ради Бога, Пол, у тебя вид, словно ты увидел привидение.

Я действительно его увидел, но не понял, что произнес это вслух, пока у нее глаза не стали огромными.

- Не совсем, - сказал я и погладил ее по руке (так нежно-нежно). -Всего на минутку, Элен, Боже!

- Оно было из того времени, когда ты служил охранником в тюрьме? спросила она. - Из того времени, о котором ты писал в солярии?

Я кивнул.

- Я работал на своего рода Этаже Смерти.

- Я знаю...

- Только мы называли его Зеленая Миля. Потому что линолеум на полу был зеленый. Осенью 32-го года к нам поступил этот парень, этот дикарь по имени Вильям Уортон. Он любил называть себя Крошка Билли, даже вытатуировал это на плече. Просто пацан, но очень опасный. Я до сих пор помню, что Кэртис Андерсон - он тогда был помощником начальника тюрьмы - писал о нем: "Дикий и сумасбродный, и этим гордится. Уортону девятнадцать лет, но ему терять нечего". И подчеркнул последнее предложение.

Рука, обнимавшая мои плечи, теперь растирала мне спину. Я начал успокаиваться. В эту минуту я любил Элен Коннелли, и если бы сказал ей об этом, то расцеловал бы все ее лицо. Может, нужно было сказать. В любом возрасте ужасно быть одиноким и напуганным, но, по-моему, хуже всего в старости. Однако у меня на уме было другое: давил груз старого и все еще не завершенного дела.

- Да, ты права, - сказал я, - я как раз вспоминал, как Уортон появился в блоке и чуть не убил тогда Дина Стэнтона - одного из ребят, с которыми я тогда работал.

- Как это могло случиться? - спросила Элен.

- Коварство и неосторожность, - печально ответил я. - Уортон олицетворял коварство, охранники же, что привели его, проявили неосторожность. Главная ошибка - цепь на руках Уортона, она оказалась слишком длинной. Когда Дин открывал дверь в блок "Г", Уортон находился позади него. Охранники стояли по бокам, но Андерсон прав - Буйному Биллу просто нечего было терять. Он накинул цепь на шею Дину и стал его душить. Элен вздрогнула.

- Я все время думал об этом и не мог заснуть, поэтому пришел сюда. Я включил канал американской классики, надеясь, что, возможно, ты придешь и у нас будет маленькое свидание.

Она засмеялась и поцеловала меня в лоб над бровью. Когда так делала Дженис, у меня по всему телу бежали мурашки, и когда Элен поцеловала меня сегодня рано утром, мурашки тоже побежали. Наверное, есть что-то постоянное в жизни.

На экране шел черно-белый фильм про гангстеров сороковых годов под названием "Поцелуй смерти".

Я почувствовал, что меня опять начинает трясти, и попытался подавить озноб.

- В главной роли Ричард Уайлдмарк, - сказал я. - По-моему, это была его первая крупная роль. Я никогда не смотрел этот фильм с Дженис, мы обычно не ходили на фильмы про полицейских и воров, но я помню, что читал где-то, будто Уайлдмарк был великолепен в роли негодяя. Да, он великолепен. Очень бледный, не ходит, а плавно скользит... Все время называет других "дерьмо"... Говорит о стукачах, о том, как сильно он ненавидит стукачей... Несмотря на все усилия, меня опять колотило, и я ничего не мог поделать.

- Белокурые волосы, - прошептал я. - Длинные светлые волосы. Я досмотрел до того места, где Уайлдмарк сталкивает пожилую женщину в коляске с лестницы, а потом выключил.

- Он напомнил тебе Уортона?

- Он был Уортоном, - сказал я. - По жизни.

- Пол, - начала Элен и запнулась. Она смотрела на потухший экран телевизора (коробка подключения кабеля все еще была включена, красные цифры показывали 10 - номер канала американской классики), потом снова повернулась ко мне.

- Что? - спросил я. - Что, Элен? - И подумал: "Она сейчас скажет, что я должен прекратить об этом писать. Что я должен порвать то, что уже написано, и покончить с этим".

Но она сказала: "Только не бросай писать из-за этого".

Я уставился на нее.

- Закрой рот, Пол, ворона залетит, - Извини. Просто я... Просто...

- Ты думал, что я скажу тебе прямо противоположное, так?

- Да.

Она взяла мои руки в свои (так нежно-нежно - ее длинные прекрасные пальцы с узловатыми ужасными суставами) и наклонилась вперед, неотрывно глядя в мои голубые глаза своими карими, левый из которых был слегка замутнен катарактой.

- Наверное, я слишком стара и хрупка, чтобы жить, - сказала она, - но я еще не слишком стара, чтобы думать. Что такое несколько бессонных ночей в нашем возрасте? Или привидение по телевизору, ну и что? Разве ты никогда не видел привидений?

Я вспомнил о начальнике Мурсе, о Харри Тервиллиджере и Брутусе Ховелле, подумал о матушке и о Джен, моей жене, умершей в Алабаме. Я знаю, что такое привидения, точно знаю.

- Нет, - повторил я. - Видел, и не раз. Но, Элен, это был просто шок.

Потому что это был он.

Она снова поцеловала меня, потом встала, пошатываясь и прижимая ладони к бедрам, словно боясь, что суставы прорвутся сквозь кожу наружу, если она сделает неосторожное движение.

- Я, пожалуй, не буду смотреть телевизор, - решила она. - У меня есть лишняя таблетка, я ее берегла на черный день... Или ночь. Я сейчас приму ее и пойду опять спать. Может, и ты сделаешь то же самое.

- Да, наверное, тоже пойду, - сказал я. И на секунду вдруг подумал предложить ей пойти вместе. Но потом увидел затаенную боль в ее глазах и решил не делать этого. Потому что она может согласиться, и согласиться только ради меня. Нехорошо.

Мы ушли из телевизионной комнаты (я не возвеличиваю ее этим названием, даже не иронизирую) рука об руку, я подстраивался под ее шаги, а она шла медленно и осторожно. В здании было тихо, лишь только кто-то за одной из закрытых дверей стонал во сне от кошмарного сна.

- Как думаешь, ты сможешь заснуть? - спросила она.

- Да, наверное, - ответил я, хотя, конечно же, не мог, я лежал на кровати до рассвета, думая о "Поцелуе смерти". Я видел, как Ричард Уайлдмарк, дико хохоча, привязывал пожилую леди к коляске, а потом сталкивал вниз по лестнице. "Вот так мы поступаем со стукачами", - сказал он ей, и тут его лицо превратилось в лицо Вильяма Уортона, такого, каким он был в тот день, когда поступил в блок "Г" на Зеленую Милю:

Уортон хохотал, как Уайлдмарк, Уортон кричал: "У нас сегодня праздник или что?" Я даже не стал завтракать после всего этого, я просто пришел сюда в солярий и начал писать.

Привидения? Конечно.

Я знаю все о привидениях.