Из пустого в порожнее

Едва научившись ходить, дети пекут «куличики». Получается не сразу. Первые опыты — обвалы, песок не держится, все сыплется. На помощь приходят формочки. Тут и песка требуется меньше, и какое разнообразие выбора — песчаный цветок, лодочка, груша, яблоко... Получаются узнаваемые предметы. Но дети отличают их от настоящих, уже полуторагодовалые знают условия игры: это — как будто бы яблоко, а это — как будто бы груша.

Малыши любят рыть канавы. Старшие возводят замки из песка, а они знай себе роют канавы. Им важно дорыться до глубины. «Я до самой Америки дорыла», — сказала трехлетняя дочь.

Пока их занимает процесс. Как кроты, они роют подземные ходы. К законченной работе теряют всякий интерес: и места-то не помнят, где полдня орудовали руками и совками.

Помню, потерялась на пляже дочь. Ее искали всем миром, о ее исчезновении сообщали рупором со спасательной станции. А она через час была обнаружена неподалеку — в вырытой яме. В тот день стоял туман, и никто не заметил в яме ребенка. Я спрашивала ее, слышала ли она громкий голос: «Разыскивается девочка Маня в розовых трусах...» — «Нет. Я яму копала».

Куличи — выпуклости; ямы, канавы — вогнутости. До трех лет дети осваивают выпукло-вогнутое пространство. Это освоение столь же значительно, как и освоение речи. Полость можно заполнить. Чем? Водой. Игра с водой — излюбленное занятие детей. Иногда она наносит серьезный ущерб имуществу. Я, например, лишилась единственного в своей жизни флакона французских духов. То есть лишилась я не флакона, а духов — они были вылиты, а пузырек заполнен водой. Зато куклам повезло!

Впрочем, наши лишения ничто по сравнению с их приобретения­ми. Переливая из пустого в порожнее, дети постигают основное свойство материи. Разумеется, им ничего не известно про закон жидкости и газа, принимающих форму сосудов. Пока они заполняют пузырьки и бутылки, завороженные струением или неподвижностью воды. Вода — стихия, она манит так же, как огонь. Сколько раз ребе­нок сходит по воду — принесет ведро с моря, выльет в лужу, отпра­вится за следующим. Если ему не разрешают войти в воду и зачерп­нуть ведром где поглубже, то его задача усложняется. Сколько там добудешь с берега, да еще так, чтобы не промочить ноги!

Детское наблюдение: льется вода из крана в кружку, дошла до края — и больше не вольешь. В большую кружку входит много воды, в лекарственный пузырек — мало. Потом возникла другая игра: из кружки я разливала воду по всевозможным емкостям, пока всю воду не изведу. Получалось: одна кружка может напоить многих.

А то я просто лила воду на асфальт — получались черные пятна, разводы, то на слона похожие, то на бегемота.

Заполнение емкостей — один из путей освоения формы. Любо­пытство к тому, что внутри, в глубине, неодолимо. Однажды в дет­стве я засунула палец в узкое горлышко флакона от духов и приш­лось разбивать флакон, чтобы высвободиться из стеклянной тюрьмы. Есть предметы, которые примагничивают, тянут к себе. Хочется трогать, осязать витые ножки старинной вазы, скользить ладонями по голубым граням стекла, нащупывать подушечками пальцев выпуклость мелких цветов незабудок. Тактильные ощущения про­буждают чувственные. «Мамина рука такая ласковая, такая гладкая, как асфальт».

Глубина — тайна, в нее хочется проникнуть, поверхность чарует, заманивает. Предметы оживают под пальцами. Мало видеть вещь, ее надо осязать. Запрещая детям прикасаться к предметам, мы лишаем их полноты познания, вызываем тактильный голод, неудовлетворенность. Это может привести их впоследствии к неприятию ласки, к неумению проявлять нежность.

Вот почему лепка, копание в песочнице, выпекание куличе рытье ям, осязание предметов органически необходимы детям. Нельзя лишать их возможности брать в руки или хотя бы трогать те вещи, к которым их влечет. Последствия строгих запретов куда хуже разбитой чашки.