Поломка системы смысловой организации сознания

Поломка наступает в случае экстремального повышения чувствительности и снижения выносливости четвертого уровня, оборачивающихся сверхизбирательностью в контактах с другим человеком.

Задача обеспечения контакта решается здесь тоже самым радикальным способом: установления и удержания единственного, строго контролируемого по качеству контакта, воспроизводимого в очень дозированной и предельно стереотипной форме. Таким образом, и сам контакт во многом теряет свой приспособительный смысл развития произвольного взаимодействия и усвоения социального опыта. В то же время, ввиду актуальности проблемы возникновения дискомфорта, отрицательных переживаний, чрезмерно возрастает роль механизмов четвертого уровня в саморегуляции, и не столько даже как средства эмоционального тонизирования, сколько защиты от отрицательных переживаний Витально важным становится постоянное ободрение, одобрение, успокоение, похвала, побуждение близкого.

При этом переживания близкого являются настолько значимыми, что опосредуют все моменты взаимодействия с окружающим и блокируют развитие собственных индивидуальных механизмов адаптации. Взаимоотношения с миром строятся только опосредованно, через близкого, в рамках стереотипного контакта. Катастрофически не устанавливаются ни собственная дистанция, ни собственные привычки в отношениях со средой. Третий уровень не может развить механизм экспансии, поскольку новизна пугает, и любое затруднение, сбой в привычном стереотипе тормозит активность субъекта. Жизнь организуется строго по правилам, заданным близкими, они усваиваются в готовой форме и не могут редуцироваться, гибко применяться к обстоятельствам, поэтому субъект выглядит педантом, патологическим "занудой".

Иерархическая структура эмоционального переживания не может быть сформирована Субъект останавливается на самых примитивных ранних формах слияния в миметическом заражении. Однако если в норме на ранних этапах развития это уподобление в переживании организуется пластичным первым уровнем, позволяющим ребенку вместе с близким усваивать разнообразные формы отношений с миром и постепенно узнавать в них свои предпочтения, вырабатывать свою манеру отношений с миром, то здесь он жестко фиксирует заданные извне ориентиры. Произвольность поведения не развивается, потому что субъект не может активно присвоить способы самоорганизации и зависит от внешней помощи, от определенных ритуалом правильных форм жизни.

Активные отношения с людьми и, соответственно, с миром подменяются аутостимуляцией. Она принимает формы, характерные именно для приемов саморегуляции четвертого уровня: постоянного воспроизведения моментов стереотипного контакта с близкими, воспроизведения одних и тех же эмоциональных реакций, стимулирующих переживание защищенности, упорядоченности, безопасности.

Распад смысловой структуры предстает здесь как поломка системы организации поведения и сознания на четвертом уровне, которая может быть соотнесена с четвертой группой синдрома раннего детского аутизма.

Таким образом, проследив изменения форм сознания и поведения, происходящие по мере увеличения чувствительности четвертого уровня, мы можем отметить те же тенденции смены преимущества, даваемого его особыми способностями, нарастающей дефицитарностью вплоть до потери уровнем и всей системой адаптивного смысла. Необходимо, однако, отметить, что снижение выносливости в данном случае касается уровня, высшего в иерархии, и сосредоточение всей системы на разрешении его адаптационных задач оборачивается подавлением, недоразвитием низших механизмов - уровней индивидуальной организации сознания. Одним из последствий этого может стать "обескровливание", выхолащивание индивидуальной аффективной жизни, и, прежде всего, недоразвитие средств саморегуляции- поддержания индивидуальной стабильности в отношениях с миром.

Истощается и само переживание четвертого уровня, уменьшается радость непосредственного сопереживания и увеличивается ценность принесенной жертвы. Это может привести к преимущественной ориентации на идеальные моральные ценности в ущерб развитию конкретных привязанностей, взаимопонимания с окружающими людьми. И, несмотря на то, что эмоциональный контроль, казалось бы, сохраняет свое доминирующее положение, мы можем и здесь говорить о нарастающей опасности смысловой деформации системы и потери ею адаптивного смысла.

* * *

Таким образом, чрезмерное усиление или ослабление высшего, четвертого, уровня, определяет недоразвитие уровней организации индивидуальной аффективной жизни, противовеса, необходимого для сохранения целостности и управляемости всей системы сознания. В первом случае это происходит из-за высокой эмоциональной пластичности, во втором - из-за слишком сильного давления эмоционального контроля.

Завершая рассмотрение возможных форм изменения организации сознания, нам хотелось бы еще раз остановиться на некоторых моментах. Во первых, необходимо отметить тот факт, что и усиление, и ослабление отдельного уровня могут не только определить развитие индивидуальных отличий в организации сознания, но и стать причиной его патологических изменений.

Эти изменения во многом носят и симметричный, и зеркальный характер. Так, мы видели, что в обоих случаях особые параметры развития одного из уровней могут привести к трудностям в разрешении его адаптационных задач и, в конечном итоге, к деформации и разрушению всей системы смыслов.

Если рассматривать трудности в организации работы внутри самого акцентуированного уровня, то, видимо, в случае увеличения его выносливости в адаптации игнорируются задачи защиты-накопления, организации и учета отрицательного опыта. В случае же увеличения его чувствительности обеспечение защиты, наоборот, выходит на первый план, что может помешать развитию средств активного освоения среды. Точно так же в русле разрешения задач саморегуляции в первом случае будет более характерно использование средств непосредственного тонизирования витально значимыми впечатлениями, во втором - развитие средств защиты от неприятных переживаний, их связывание, редукция напряжения будут сочетаться с недостаточностью в развитии средств подъема активности.

Мы проследили также, что деформация и распад системы смыслов в этих случаях вызваны полярно разными причинами. Чрезмерное усиление одного из уровней подавляет возможность развития механизмов других уровней, что ведет к общему размыванию межуровневых отношений, ослаблению иерархических связей. В менее выраженной степени это может проявиться как особая незрелость, инфантильность структуры сознания; в более выраженной - стать причиной деформации и распада системы. Ослабление же ведет к сосредоточению всех уровней сознания на разрешении задач дефицитарного уровня, увеличении их нагрузки, развитии жесткости и хрупкости межуровневых отношений, что также может стать причиной деформации, и на этот раз - поломки системы.

В то же время сами признаки нарастания акцентуации, возможности деформации и разрушения системы смыслов в обоих случаях могут быть характеризованы одинаково: 1) акцентуация как выраженный дисбаланс в разрешении уровнем задач защиты и выработки форм контакта с миром, нарастание напряженности (внутренней или внешней) в сохранении целостности системы; 2) деформация как радикальное упрощение системы смыслов - снятие необходимости эмоционального контроля и выход на первый план адаптивных задач дефицитарного уровня. Система сохраняет целенаправленность в выполнении адаптивных функций, однако появляются выраженные влечения субъекта к получению определенных впечатлений (тонизирования или редукции напряжения), начинает формироваться зависимость от них; 3) эта зависимость, нарастая, нарушает баланс между адаптацией и саморегуляцией - и уровень, и система в целом теряют свои адаптивные функции, возможность целенаправленной организации поведения.

Акцентуация в развитии каждого уровня приводит в своей крайней степени к парадоксальным результатам: усиление выносливости уровней, направленных на разработку индивидуальных стереотипов в отношениях с миром оборачивается потерей избирательности; увеличение выносливости к интенсивности и напряженности отношений с миром становится причиной нарушения интуитивного понимания ситуации и самой возможности активной экспансии. Во всех случаях при экстремальном повышении выносливости субъект превращается в пассивного раба внешнего поля - его структуры, чувственного удовольствия, захватывающего напряжения опасности или аффектов других людей.

Экстремальное повышение чувствительности в каждом случае приводит к радикальному ограничению контактов со средой, фиксации максимальной дистанции, избирательности в контактах со средой и людьми, стремлению к полной редукции напряжения. Слом может произойти на разных уровнях, но в каждом случае реальные адаптивные задачи подменяются задачами саморегуляции. При этом в зависимости от уровня этого слома искомые впечатления могут быть разными, но всегда должны находиться под полным контролем субъекта и воспроизводиться им с помощью стереотипной аутостимуляции. Как мы уже говорили, именно эта картина разноуровневых сломов, представленная ранним детским аутизмом, и позволила нам разглядеть необходимые уровни организации нормального сознания.

Заключение

Расставаясь с читателем, мы хотим поблагодарить его за терпение и попросить прощения за то, что путь рассуждений оказался таким долгим. В оправдание можем сказать, что считали своим долгом последовательно пройти основные повороты и ответвления мысли, открывающиеся с той особой точки зрения на значение и функции аффективной сферы, на которую мы вышли благодаря работе с детьми с искаженным психическим развитием. В идеале нам хотелось как можно более четко и полно отразить открывающиеся перспективы. Качество, полнота осмысления поставленных вопросов всегда ограничена возможностями конкретного автора, и у нас нет иллюзии на тот счет, что нам удалось избежать сбоев и технических ошибок в их разработке. Вместе с тем мы уверены в объективной ценности основных выделенных ориентиров именно потому, что они найдены в ходе многолетней работы с особыми детьми.

Изучение трудностей развития детей с аутизмом позволяет более остро осознать возможности благополучной психики. Психическое со всей очевидностью предстает не как набор отдельных жизненно важных функций, а как живая, самоорганизующаяся система, одновременно разрешающая множественные разнородные и разнонаправленные задачи адаптации.

Адаптационная задача определяет характер аффективного переживания, которое раскрывается как механизм организации сознания и поведения. Выделяя ряд таких задач, требующих все более активного взаимодействия с миром, мы находим, таким образом, и ряд аффективных механизмов, необходимых для развития отношений с окружающим миром. И, как уже говорилось, прослеживание постепенных шагов усложнения структуры аффективного переживания дает возможность почти материального ощущения развития ткани психического.

Появляется возможность рассмотреть аффективную сферу как многоуровневую систему организации поведения и сознания, обеспечивающую разрешение внешних и внутренних задач (непосредственного взаимодействия с жизненными обстоятельствами и поддержание необходимого для этого уровня активности, аффективной стабильности в отношениях с миром). Систему, где каждый уровень обладает уникальным жизненно важным смыслом: направлен на разрешение своего класса задач и характеризуется особым адекватным ему типом аффективной ориентировки и организации адаптивного поведения, своей основной формообразующей психической функцией, вносит свой собственный вклад в процессы саморегуляции.

Выделенные уровни могут быть рассмотрены как последовательные шаги в активизации и усложнении взаимоотношений с миром, поэтому их системная организация приобретает отношения иерархии, то есть становится управляемой. В то же время, поскольку каждый из рассматриваемых уровней по задачам и методам их разрешения дополняет все остальные, низшие продолжают жить в высших не просто как подчиненная инстанция, но вступают в сложные отношения. Разнородность их адаптивных задач (прежде всего ориентированность на приспособление к стабильным и к динамичным условиям жизни) формирует разнонаправленные тенденции, реципрокные взаимодействия уровней, придающие всей системе прочность и устойчивость.

Мы показали, что развитие и высших, и низших уровней сознания опирается на врожденные формы организации целесообразного адаптивного поведения и проходит обязательный индивидуальный путь культурного развития. Начиная свое становление в единой системе переживания ребенка и близкого "пра-мы", индивидуальное сознание продолжает развиваться внутри, в теле изоморфного ему сознания культуры. В норме, в системе культуры должны быть заложены уровни стимуляции, направленно адресованные всем уровням индивидуального сознания, ключи, запускающие необходимые аффективные механизмы переживания, дающие нам возможность узнать и принять конкретные, отработанные в человеческом опыте формы мироощущения, и присвоить культурные способы организации поведения. Так же и на всех уровнях индивидуального сознания должны быть заложены способы взаимодействия с уровнями культуры: от пластичного усвоения ее формы, "схватывания" ее стереотипов, разработки сюжетов до встраивания высших уровней в структуру избранных данной культурой ценностей.

Таким образом приходит понимание того, что мы существуем не только в теле своей культуры, но и одновременно на разных уровнях индивидуального сознания с разным самоощущением, с различной картиной окружающего мира, предполагающей даже разное переживание времени и пространства. При этом уровни не изолированы, а активно общаются, содействуют и противоречат друг другу, создают разные конфигурации согласия и противостояния, отвечающие конкретным требованиям встающих перед нами задач и обстоятельств.

Желание передать ощущение немыслимой красоты и изящества такой конструкции - единой, энергетически напряженной вертикали сознания и живой, почти птичьей суеты и разноголосицы его уровней - послужило одной из основных причин нашего упорного стремления завершить эту работу. И понимая, что прорыв этой вертикали к развитию индивидуальной структуры высших ценностей происходит, видимо, с помощью механизмов низшего уровня, т. е. через обвал, растворение и новую кристаллизацию, мы переживаем узнавание: это так, это должно быть так, и уже даже многократно проживалось нами в сакральных культурных образах. И это ощущение узнавания, выявления аналогии (О. Шпенглер говорит о том, что средством уразумливания живых форм является аналогия) было крайне важно для нас.

Моменты усмотрения аналогий были для нас такими необходимыми вехами работы, как, например, неожиданное понимание, что и в индивидуальном развитии, и в развитии систем культурного сознания становление механизмов, отвечающих за адаптацию к стабильным условиям жизни, видимо, должно предшествовать образованию механизмов, адаптирующих к динамичной среде. Именно эти моменты узнавания единой логики развития живой системы служили для нас знаком того, что мы не сбились с пути.

С целью проверить правильность хода рассуждений мы пытались таким образом спроецировать построенную модель в разные области психологического знания, выяснить, насколько она соотносится с привычными представлениями об аффективной сфере, как могут вписываться Шаги ее становления в известные этапы психического развития ребенка и не противоречит ли они характерным возрастным феноменам, можно ли разглядеть выделенные нами варианты ее возможной акцентуации в характерных человеческих типах или в известных особенностях развития культурного сознания в разные исторические периоды.

Понимая, конечно, что читатель к этому моменту уже имел возможность сделать собственное заключение об успешности предпринятой проверки, мы хотим все же остановиться еще на некоторых аргументах, которые, по нашему мнению, могут свидетельствовать в пользу предлагаемой модели. Как нам кажется, в ходе представленных выше рассуждений было выявлено, что с ее помощью возможно осмысление в единой системе координат разработок разных, возможно, даже внешне противоречащих друг другу, психологических школ.

Разнородные заключения и факты в данном случае могут быть осмыслены как взаимодополняющие при учете того, что различные исследователи, изучая функции памяти, внимания или детской игры, рассматривая проявления страха или агрессии, обращаются при этом к разным уровням организации поведения и сознания. Представленная модель, как нам кажется, дает возможность систематизировать существующие разработки, определить белые пятна и стимулировать психологические исследования в тех направлениях, в которых они еще не велись.

Другой, не менее важный для нас аргумент касается возможностей, которые открывает этот подход для развития психологической диагностики и практической психологической помощи. Выделение этапов в развитии организации поведения и сознания, аффективных механизмов, которые должны быть сформированы ребенком для их успешного прохождения, позволяют поставить задачу более точного определения аффективного возраста ребенка и выбора адекватных форм взаимодействия с ним. Понимание характера впечатлений, которые должны активно перерабатываться в каждый конкретный период детства, дает возможность направленно помогать эмоционально-волевому развитию ребенка, осуществлять профилактику его дезадаптации в кризисные возраста и способствовать накоплению "запаса прочности", средств поддержания аффективной стабильности в отношениях с миром на протяжении всей дальнейшей жизни.

Появление в поведении ребенка конкретного симптома аффективных трудностей может расцениваться не само по себе, а в общей логике становления системы, где нет ничего абсолютно хорошего или плохого, нормального или аномального. Настораживать может не сам по себе страх, агрессия, влечение или стереотипность в поведении, а лишь его (ее) неуместность в общем смысловом контексте на данном этапе развития. При этом как явно отрицательное может расцениваться только стойкое выпадение конкретного механизма из единой логики развития и взаимодействия уровней, его работа не на общую адаптацию, а "на себя" - на разрешение одной изолированной проблемы защиты или аутостимуляции. Поэтому принципиально важным становится общая направленность психологической помощи не только на разрешение отдельной трудности, но и на введение ее в общий смысловой контекст адаптации.

Важным для нас становится также понимание того, что патологическое развитие могут иметь механизмы как низших, так и высших уровней, работающие и на защиту, и на непосредственное удовольствие. Мы обсудили в предыдущей главе, что развитию полноценной системы адаптации могут мешать как влечения второго уровня, так я излишняя концентрация на эмоциональном сопереживании и даже сверхсосредоточение на моральных ценностях сообщества. В любом случае такое короткое замыкание лишь на одном из важнейших направлений, несбалансированное противоположными тенденциями, может стать препятствием в развитии целостных форм адаптации.

И, может быть, замыкание на себе механизмов высших уровней даже более опасно, потому что они более активны и сложно организованы, именно им трудно что-то противопоставить. В связи с этим становятся очень понятны "Поздние мысли" К. Юнга (1992, с. 271-302), который рассматривает зло как патологию души, ее одержимость. Он замечает, что даже так называемое добро, в которое "впадают", утрачивает свой моральный характер. "И не то чтобы оно сделалось худо само по себе, но только оно порождает дурные последствия, если в него впадают. Всякая форма хронического отравления есть зло - безразлично, идет ли речь об алкоголе, морфии или идеале" (Там же, с. 273).

Рассмотрение аффективной сферы как системы, где изменение на одном из уровней совершенно определенно отпечатывается и в особенностях развития других уровней, и в характере ее целостной конфигурации, позволяет подойти к более четкой диагностике нарушений эмоционально-волевого развития: к разведению первичных, локальных трудностей в разрешении адаптивных задач ответа на них всей системы.

Появляется возможность более четко дифференцировать отклонения по их качеству и глубине - различать внешне сходные, но противоположные по сути нарушения, когда трудности в организации разрешения одной адаптивной задачи (отсюда их сходство) обусловлены полярно разными обстоятельствами - излишним снижением порога чувствительности или, наоборот, увеличением выносливости к витально значимым для ее разрешения впечатлениям. Это ведет к кардинально различным последствиям для всей системы адаптации: в первом случае - к нарастанию ее внутренней напряженности, ломкости конструкции, во втором - к размыванию ее иерархических связей. Такая дифференциация позволяет четче развести и логику психо-коррекционной работы, где в этих случаях могут стоять совершенно противоположные задачи укрепления иерархических отношений смыслов или развития их внутренних оппозиций.

В рамках данного подхода возможна также разработка психологических критериев перехода от индивидуальных отличий в развитии эмоционально-волевой сферы к ее патологическим изменениям.

Представляется, что показателем приближения к этой границе может служить явная неспособность механизмов одного из уровней самостоятельно справляться со своими адаптивными задачами, обусловливаемая необходимость привлечения к их разрешению механизмов других, не столь приспособленных для этого, уровней.

Глубина дезадаптации при этом может определяться совершенно определенными признаками: сохраняют ли взявшие на себя дополнительную нагрузку уровни способность полноценного осуществления своих собственных функций и соответственно нормальную иерархическую организацию; меняется ли нормальная смысловая конфигурация системы, не становятся ли сверхценными адаптационные задачи неполноценного уровня; и, наконец, сохраняется ли сама ее целостность, не происходит ли редукция ряда адаптивных задач или нарушение баланса в разрешении задач реальной адаптации и саморегуляции.

Косвенная поддержка выделения именно этих признаков углубления психической дезадаптации содержится в работе А. М. Пятигорского (1973), который считает, что патологические проявления можно расценивать как микроизменения, если они идут в границах одного уровня сознания, и макро-, если они ведут к изменению всей структуры психики. С помощью этих критериев он предлагает, например, различать степени дезадаптации: психопатии и психоза.

Мы уже отмечали, что подобное понимание нормы и патологии должно иметь прямые практические следствия в организации психо-коррекционной работы. Оно задает профессионалу установку на взаимодействие с целостным, живым образованием и предостерегает от излишней концентрации на разрешении отдельных аффективных проблем. Это важно, поскольку, по нашим наблюдениям, частный успех в устранении отдельной трудности достаточно часто может стимулировать возникновение сходных проблем и даже обернуться дальнейшим углублением общей дезадаптации. И, наоборот, обращение к отработке совсем других, напрямую не связанных с наличествующей проблемой аффективных механизмов может дать продвижение к более конструктивным отношениям с миром.

Такая логика не удивляет, если помнить, мы имеем дело с живой сложно координированной системой. В этом случае упорное движение в одном направлении всегда в итоге должно приносить противоположный результат. Поэтому появляется необходимость различать оказание немедленной "скорой помощи" на страдающем уровне сознания и работу более длительную, более кропотливую по развитию противоположных тенденций в рамках того же и содружественного ему уровня и механизмов совсем других, реципрокных, уровней сознания.

Так, например, при явной необходимости срочно справиться со страхами ребенка первыми средствами их купирования будут, безусловно, попытки связать их в ритуале защиты, нейтрализовать чувством эмоциональной связи с близкими. Однако, сосредоточившись лишь на разработке этих прямых первоочередных мер, мы будем, по мере успеха, развивать и зависимость ребенка от формируемых средств защиты и в итоге можем обострить его уязвимость к новым страхам. То есть мы рискуем, таким образом, запустить круговое движение, усугубляющее дисбаланс системы.

Этого, однако, не произойдет, если, сияв первую остроту проблемы, мы обратимся к развитию противоположных тенденций внутри самого второго и содружественного ему четвертого уровней (к разработке положительных аффективных стереотипов, укоренению ребенка в чувственно и эмоционально приятной среде) и к стимуляции переживаний, запускающих механизмы реципрокных уровней, дающих большую свободу и гибкость в отношениях с миром. Вне этой работы, нацеленной в будущее, мы, справившись с одним страхом, вскоре встанем перед другой сходной проблемой и, упорно преследуя одну цель, можем оказаться продвинутыми в совершенно противоположном направлении.

Именно поэтому, завершая книгу, мы хотели бы остановиться на самом конкретном практическом заключении, важном, как нам кажется, для всякого, кто начинает работать с людьми, испытывающими аффективные трудности. Невозможно рассчитывать на изобретение в этой области какого-то особого приема, магической психотехники, позволяющей быстро и профессионально разрешать однотипные проблемы. Как уже отмечалось, в этом случае быстрый успех легко обращается в свою противоположность, и подобная романтическая иллюзия дорого обходится и тем, кому помогают, и тем, кто пытается помочь. Представляется, что осознание законов работы с живым целым может лечь в основу построения программы индивидуальной психологической помощи, позволяющей выйти из круга болезненных проблем.