Принципы решения и оформления

Любой стадион предлагает режиссеру целый набор оригинальных сценических площадок: футбольное поле и секторы, беговые дорожки, трибуны с входами на разных уровнях, пло­щадками, ступенями, козырьками над входами, бортиками и т. п., мачты стационарного освещения, наконец — небо над ча­шей стадиона. Все эти площадки мы вместе с художником А. П. Мальковым и постарались «задействовать» в представле­нии «Мир победит войну!».

От замысла и специфики места действия родился такой об­разный «ход»: постоянное противопоставление двух миров — Жизни и Смерти, постоянно звучащий голос горечи и гнева.

Итак, углы трибуны, расположенной напротив центральной ложи, были застроены крупными декорационно-конструктивными элементами. Слева находился образный лагерь Войны и Смерти. Он был сконструирован из черных металлических труб и ферм. По ходу представления конструкция ассоциировалась то с тюрьмой, то с обгорелыми руинами, то с виселицами, то со стволами орудий, то с трубами крематория. Этому помогали от­дельные декоративные элементы, появляющиеся на площадках конструкции (пушки, виселицы, ракеты), люди в соответствую­щих костюмах (фашисты, беженцы, заключенные), пиротехни­ческие эффекты (пламя за конструкцией, взрывы, дым, столбом поднимающийся в небо, и т.п.). В финале, когда на месте руин возникал образ Стройки (бело-голубые фермы на черной арма­туре), это было очень неожиданно и эффектно.

Справа был мир Жизни и Счастья. Основными декоратив­ными элементами здесь была подлинная зелень ветвей и вода фонтанов, яркие бутафорские цветы и флаги. Над декорацией в небе возникала пятицветная (пять цветов фестиваля) радуга из легких флажков, укрепленных на тросах. По ходу представ­ления вдоль верхнего бортика появлялись зубцы Кремлевской стены, набранные из алых лент, на площадках поднимались боевые ордена, начинали бить фонтаны и т. п.

Трибуна между этих двух миров была заполнена участника­ми большого сводного хора. В центре трибуны, над козырьком основного входа находился огромный бутафорский колокол. Это был символ Памяти (колокол Хиросимы, колокола Хатыни) и Призыва (набат). Колокол собирает людей на совет (вече­вой колокол), он же возвещает праздник (благовест).

Сзади за стеной стадиона находились машины с подъемны­ми механизмами (телескопические вышки, «механические руки» и т. п.). На них были укреплены детали оформления (например, контуры легко узнаваемых зданий, таких, как Эйфелева баш­ня) и большие буквы (слово «мир» на шести языках), которые в нужный момент представления вырастали над верхним бор­тиком трибуны и застывали на фоне предзакатного неба.

Еще выше на вантовых растяжках, укрепленных между ос­ветительными мачтами, могли появляться, а затем исчезать большие надувные элементы декорации (ракеты, планеты, звезды).

На поле стадиона проходила борьба больших символиче­ских групп (черная гидра войны и стальная стена обороны, белый гриб атомной смерти и карнавал детского счастья), на беговой дорожке одновременно с этим шли аллегорические ше­ствия (дети-сироты с колокольчиками, колонна заключенных, парад 41-го года и Парад Победы, поезд мертвых детей и марш протеста молодежи мира).

Не все удалось воплотить так, как замышлялось. Например, в эпизоде «Нашествие», где противостояли друг другу две большие группы участников — «черные» (символизирующие фашистов) и «красно-стальные» (советская армия). По замыс­лу сценаристов «черные» должны были быть накрыты общей маскировочной сетью и представлять нечто единое и бесфор­менное — гидру, змею, спрута — нечто обволакивающее, погло­щающее, всасывающее в себя все, что встречается этой гадине на пути. Режиссерам, к сожалению, не удалось добиться этого. Они отказались от сети, а следовательно, и от образа гидры, не предложив ничего взамен. В одном и том же ритме марши­ровали вначале «черные», оттесняя «красных» и даже вклини­ваясь в их ряды, потом переходили в наступление «красные», а «черные» в том же ритме отступали. Друг от друга они отлича­лись только цветом. Помимо этого у «красных» в руках были флаги-штыки, а для «черных» быстро изготовили прямоугольные полосы черной ткани, натянутые на каркас из дюралевых тру­бок. «Черные» ходили, держа эти полосы в руках, но полосы ничего не изображали и ни с чем не ассоциировались. Пришлось искать новый художественный образ для «черных», и он был найден, как только мы изменили тип движения, темпо-ритм его, пластику участников. «Черные» шли в атаку абсолютно прямо, не сгибая спины, выбрасывая вперед-вверх прямые но­ги, прижав руки к бедрам и шагая через такт. Появилось ощу­щение мертвой машины, механистического, тупого напора. «Красные» шагали в такт музыке, наклонив туловище вперед, руки — как при команде «В штыки!», ноги слегка согнуты, шаг укорочен. Условно для себя мы определяли первый пластиче­ский образ — «нюрнбергский парад», второй — «атака». Помимо этого, мы поставили ряд мизансцен, где черные полосы смы­кались в глухую стену, пересекались, образуя фашистские кре­сты, подымались над головами, превращаясь в панцирь, и т. д.

К сожалению, эти изменения пришлось делать уже на самом стадионе за сутки до представления.

Не все получилось и в оформлении. По-настоящему выра­зительной была конструкция, изображавшая мир Войны и Смерти, а также радуга над городом Мира и ряд других круп­ногабаритных деталей реквизита. «Мир Жизни», как только живую зелень заменили зеленые и голубые ленты, превратился в бутафорскую декорацию, которую не спасли появившиеся в финале зонтики с цветами-ромашками, яркие флаги, другие цветовые пятна и даже струи фонтанов. Совсем не удался ко­локол— основная смысловая деталь оформления. С учетом ветровой нагрузки он был изготовлен из лент, натянутых на каркас, и оказался более всего похож на абажур. Кроме того, он был неподвижен. Пришлось привязать к нему «язык» и ими­тировать раскачивание пантомимическими движениями массов­ки. Это в какой-то степени объясняло зрителю предназначение странного предмета в центре.