Глава 13. Опыт тантры

 

Я не изучала Тантру — я её проживала. В один прекрасный день я вошла в ворота одной духовной коммуны в Индии, самый воздух которой пульсировал энергией Тантры. И, начиная с этого момента, я продолжала получать и исследовать тантрический опыт.

 

На самом деле я, сама о том не подозревая, следовала по пути Тантры ещё до приезда в Индию — потому что, сколько себя помню, у меня всегда было это базовое «Да!» по отношению к жизни. А это «Да!» — и есть суть тантрического подхода. Это — путь согласия, неотрицания, принятия всего, что может предложить жизнь, от мирского до священного, от секса до самадхи.

 

История Тантры как духовного течения в Индии — когда и где она процветала, какие ритуалы при этом соблюдались, почему она подверглась преследованиям и стала тайным, подпольным учением — никогда меня особо не привлекала. В своих беседах Ошо говорил о видении Тантры, её основных положениях и важности как духовного пути. Он тоже не слишком интересовался историческими подробностями. Все его усилия были направлены на то, чтобы сделать Тантру современной живой силой, которую мы смогли бы ощутить немедленно и непосредственно, в своём собственном теле. И в этом Ошо невероятно преуспел.

 

Я говорю «невероятно», потому что его маленький ашрам на какое-то время стал мощной кастрюлей-скороваркой, в которой «варились», занимаясь исследованиями, сотни, а затем и тысячи людей. Это был интенсивный, взрывной, революционный, очень провоцирующий эксперимент, который привлёк внимание прессы и телевидения, переполошил индийских политиков и притянул отважных искателей и любителей приключений со всего мира

 

Возможно, лучший способ познакомить вас с ним — это рассказать свою собственную историю, потому что в 1976 году, когда я приехала в коммуну, эксперимент этот только-только зарождался. Мои личные переживания помогут обрисовать и ту обстановку, в которой развивалась моя практика Тантрических пульсаций.

 

Я попала в Индию через Европу, где, как уже упоминалось в главе 3, я начала проводить группы по райхианской терапии. В Лондоне я впервые познакомилась с санньясинами — так называют учеников Ошо — и именно они показали мне Динамическую медитацию. Оттуда я улетела в Бомбей, или в Мумбай, как он сейчас называется.

 

Ашрам Ошо находился в Пуне, примерно в 120 милях от Мумбая. С первого взгляда это место не производило особого впечатления: два-три больших здания в колониальном стиле, расположенные в сонном пригороде, да спрятанный за ними маленький зал для медитаций.

 

Но очень скоро я была очарована неким таинственным качеством, буквально висевшим там в воздухе, особенно по вечерам, когда всё покрывала лёгкая дымка, наполняемая запахами ночных цветов и странными криками экзотических птиц на фоне хора множества сверчков и лягушек. Внутри ашрама существовала какая-то особая вибрация, некая энергия, которую я с трудом могла отделить от тёплого субтропического климата. Когда я входила в ворота, мне казалось, что всё смешивается в атмосферу, которую я могла впитывать, и которая очень быстро взяла верх над первым впечатлением заурядности этого места.

 

Помимо индийских санньясинов в коммуне было около сотни людей с Запада, по большей части работавших в ашраме. То, что происходило между ними, мне очень понравилось. Там было много смеха, ощущение подлинного сердечного тепла, и особенно моё внимание привлекали их долгие и очень близкие объятия, которые, казалось, длились часами. Бывало так, что, направляясь в столовую за чашкой чая — его индийской разновидности: крепкого, сладкого, с молоком и специями, — я проходила мимо мужчины и женщины, обнимавшихся на дорожке. Спустя полчаса, возвращаясь обратно, я видела, что они по-прежнему стоят на том же самом месте, тесно прижавшись друг к другу и оставаясь полностью поглощёнными собой.

 

Эти объятия необязательно бывали сексуальными, несмотря на полный телесный контакт. Это было энергетическим явлением — иногда, проходя мимо, я чувствовала жар — и должна признаться, что для меня оно было и загадочным, и привлекательным.

 

В первый раз я увидела Ошо, придя на его утренний дискурс[4], и я не могу сказать, что его присутствие оказало на меня какое-то немедленное воздействие. Я чувствовала определённое возбуждение и любопытство — «Боже мой, я здесь, в Индии, а этот человек, по слухам, просветлённый мастер!» — однако для того, чтобы ощутить в себе способность впитывать его энергию каким-то глубоким образом, потребовалось некоторое время.

 

В Европе я видела фотографии Ошо, так что его телесный облик более или менее соответствовал моим ожиданиям: лысый, с седой бородой, большими карими глазами, искрившимися, когда он улыбался; не очень высокий, одетый в простую белую робу.

 

На второй день моего пребывания в ашраме я попросила об инициации в санньясу. Это решение я приняла ещё в Европе, потому что было очевидно, что тот опыт, который я надеялась получить с Ошо, мог прийти только через участие. И, кроме того, я всегда была из тех девушек, которые сначала прыгают, и лишь потом задают вопросы.

 

На моём первом даршане (так называлась вечерняя встреча с Ошо) присутствовало человек пятнадцать. Проходил он в той же маленькой аудитории, где Ошо проводил дискурсы.

 

Когда настала моя очередь, я села перед Ошо. Он попросил меня закрыть глаза, а сам стал писать моё новое имя на листке бумаги. Затем он прикоснулся большим пальцем к моему третьему глазу. Постепенно, под опущенными веками мои глаза повернулись вверх, к тому месту, к которому он прикасался. Через несколько мгновений Ошо сказал: «Хорошо», — и убрал руку. Было похоже на то, что он ждал, пока я обращусь внутрь, к самой себе, и лишь затем отпустил мой третий глаз. Затем он попросил меня открыть глаза и показал мне моё имя: Дева Аниша, пояснив, что «дева» означает «божественная», а «аниша» означает «безбожность».

 

Что за парадокс — быть одновременно и божественной и безбожной!

 

Ошо продолжал объяснять, что, по его мнению, парадокс есть самая сущность и закон жизни. «Бог — это не личность, — говорил он. — В действительности, Бога нет — есть лишь божественная энергия. Лучше называть её не Богом, а божественностью. Жизнь — божественна, но бога, подобного отцовской фигуре, нет. Нет никого, кто бы манипулировал и управлял. Никто никогда не создавал жизнь — она существует вечно».

 

Он сказал, что религии, в которых присутствует фигура отца — детские, и что великие религии Востока, подобные той, что основал Гаутама Будда, предназначены для взрослых людей, которые не нуждаются в Боге. Ещё Ошо сказал, что ждал меня, и я подумала, что это замечание, возможно, как-то связано с тем, что я груплидер из Эсалена.

 

Ещё до личной встречи я послала Ошо экземпляр моего буклета «Пульсация и чувство» с дарственной надписью, предоставив себя и свои умения в его распоряжение. Этот буклет до сих пор находится в личной библиотеке Ошо. Я знала, что в ашраме предлагается широкая программа западных методов терапии и восточных медитаций. Мне казалось вполне естественным, что если я собираюсь пробыть в коммуне какое-то время, то я буду здесь также и работать.

 

На тот момент в моём расписании было запланировано проведение ещё нескольких групп в Европе и США. Так что в тот мой первый приезд у меня оставалось время только на то, чтобы самой погрузиться в групповой процесс, который был совершенно непохож на всё, с чем я сталкивалась в Эсалене.

 

Группы в коммуне представляли собой дикие, интенсивные структуры без каких-либо ограничений. Групповой процесс поддерживал выражение всей той подавленной эмоциональной и сексуальной энергии, которую люди пытались сдерживать всю жизнь. В сочетании с Динамической медитацией, проводившейся каждое утро в шесть часов, а также с другими медитационными техниками, пробуждающими и приводящими в движение энергию, это составляло сильнодействующий коктейль, который быстро смыл наш коллективный налёт социальной морали и вежливого обхождения.

 

На этих группах я дралась, лягалась, орала, плакала, занималась любовью... Множество доводящих до крайности ситуаций в итоге заставили меня совершить внутренний квантовый скачок, оставив далеко позади ту личность, которой я себя считала В результате я открыла в себе такие энергетические ресурсы и грубые животные эмоции, о которых прежде даже и не знала.

 

Позже я поняла, что группы в этой коммуне на самом деле никогда не прекращались. Можно сказать, что жизнь в Пуне была одной большой группой. Постоянно меняющийся поток любовных приключений, сексуальных связей и взаимоотношений в растущем международном сообществе санньясинов обеспечивал почти круглосуточный процесс переживания интенсивных эмоций.

 

Вспоминается один случай, когда во время группы, посвящённой медитации Випассана, я столкнулась с собственной ревностью крайней степени.

 

Випассана — не та группа, где предусмотрены столкновения. Это классическая буддийская медитация, в которой вы молча сидите с закрытыми глазами, наблюдая за своим дыханием, и за тем, как в ритме с ним поднимается и опускается живот. Вы встречаетесь со своей уединённостью — и это всё.

 

Однако случилось так, что у моего тогдашнего бой-френда была очень заметная пара туфель. И всякий раз, когда мы выходили из медитационной комнаты, чтобы выполнить «дзенскую ходьбу», я замечала, что эти туфли неизменно стоят у входа в соседнее помещение, где жила очень привлекательная молодая девушка. Я видела эти туфли ежедневно в течение десяти дней и всё, что я могла с этим сделать — сидеть в молчании, глубоко дышать и наблюдать, как постепенно теряю рассудок.

 

Штурманом, прокладывавшим для нас курс через этот лабиринт интенсивности, был сам Ошо, который каждое утро в течение полутора часов беседовал с нами. Его дискурсы были построены на изречениях и сутрах просветлённых людей прошлого: Гаутамы Будды, Лао-Цзы, Патанджали, Кабира, Иисуса — самых разных дзенских, суфийских и тантрических мастеров. Но основная цель этих бесед состояла в том, чтобы питать пламя нашей осознанности. Именно осознанность должна была помогать нам видеть и понимать всё, что с нами происходило.

 

Ошо говорил, что для духовного роста необходима вся наша энергия и что она станет нам доступна только тогда, когда все подавленные эмоции, заблокированная сексуальность, подсознательные психологические шаблоны — ревность, сравнение, чувство неполноценности, вина — будут извлечены на свет осознания и разрушены. Именно трансформация этих энергий, независимо от того, насколько они являются отравляющими или разрушительными, приводит человека к внутреннему единству и открывает дверь к высшим состояниям сознания.

 

«То, что я говорю вам — абсолютно живое, новое, свежее, молодое, и не относится ни к какой традиции, — объяснял Ошо. — Поэтому я называю свою Тантру Нео-Тантрой. Это совершенно особое явление. И Тантра, и другие древние религии всегда были ритуальными. Сейчас человечество повзрослело, достигло совершеннолетия. Дни детства миновали. Прошлые ритуалы выглядят глупыми. Нам нужно освободить Тантру от всех ритуальных обрядов. Нам нужно сделать её более поэтичной, более непосредственной, менее стандартной, менее структурированной. Именно это я и делаю».

 

К моим удивлению и радости, Ошо говорил и о Вильгельме Райхе. Он отметил, что, не имея представления о Тантре, Райх тем не менее разработал методы исцеления сексуальных проблем, сходные с тантрическими техниками, созданными несколькими тысячелетиями раньше. Ошо соглашался с принадлежащей Райху теорией мышечного панциря — с тем, что тело несёт в себе прошлые воспоминания, накопленные в мышцах в виде хронического напряжения. Ошо говорил также, что описываемое Райхом расширение энергии тела, когда человек ощущает любовь, и её сжатие, когда любви нет, это, по сути, описание человеческой ауры, о которой на Востоке также было известно в течение многих веков.

 

«Он был одним из величайших революционеров в истории и остался неизвестным, неоценённым и забытым», — заметил Ошо, добавив, что учение Райха способно ещё сильнее раскрыть свой потенциал, если его развивать совместно с Тантрой.

 

Когда в апреле 1977 года я начала проводить свою собственную группу, Ошо назвал её «Анаттой», буддийским термином, означающим «не-я». Итак, женщина по имени «безбожность» вела группу, которая называлась «не-я».

 

Нет Бога и нет «я»... и для меня почти не осталось чего-либо, за что я могла бы цепляться. Возможно, таково и было стоявшее за всем этим намерение. А несколько недель спустя у меня случилось мощное озарение, связанное с тем, почему Ошо использовал такие термины.

 

По окончании каждой группы участники и лидеры приглашались на вечерний даршан, где они могли задать Ошо вопросы о том, что с ними происходило во время группового процесса — или же о том, что было для них важно. Груплидеры располагались в первом ряду, поэтому в тот вечер я сидела очень близко к Ошо, почти прямо напротив него.

 

Я просидела там в течение всего даршана, тихо и мирно наслаждаясь.

 

Я помню, это было чувство, что каждое произнесённое им слово просто падало ко мне внутрь и там оставалось. Дело было не в том, что он говорил, а в той вибрации, которая присутствовала в словах. Впервые я позволила себе пить и впитывать его присутствие.

 

Даршан закончился и Ошо начал вставать из кресла, чтобы уйти, соединив руки в знакомом индийском жесте намастэ, которым он всегда нас приветствовал. За какое-то мгновение до того, как встать, Ошо встретился со мною глазами и удерживал мой взгляд всё то время, пока поднимался. Это не могло длиться больше, чем несколько секунд, но показалось мне вечностью. Затем он приветствовал жестом намастэ всех собравшихся и покинул аудиторию.

 

Этот взгляд...

 

Я не могу сказать, что было передано через этот взгляд, через возникший у нас контакт глазами. Но он проник глубоко-глубоко ко мне внутрь, и я почувствовала, что получила такое огромное количество «чего-то», что едва могла вместить это.

 

Моя голова опустилась на пол, и я начала плакать. Я плакала от благодарности, от смирения, оттого что получила такой невероятный подарок. Но не могла даже назвать это. На самом деле я была так глубоко затронута не тем, что он мне дал. Это было то, как он давал, как он делился — со мной, с каждым из нас — так щедро, так безусловно и безгранично проливая это «что-то», — то, что я в этот момент, видимо, была готова принять.

 

Это было необъяснимо. Это было вне слов. Это было передачей божественной энергии, подобно тому, как пламя перепрыгивает с одной свечи на другую. Это было получением «чего-то», но также и получением «ничего».

 

Тогда я и поняла ценность избавления от таких концепций как «я» и «Бог». Ведь всё то, что просачивается в таинственное измерение, называемое «духовностью», настолько превосходит все слова, понятия и концепции, что они могут лишь помешать передаче. Это поистине превосходит всякое понимание.

 

В начальный период ведения «Анатты» моя работа не претерпела каких-либо радикальных перемен. У меня было какое-то количество упражнений и структур, которым я научилась у Чака и Эрики Келли и которые использовались в практике «Радикс». Они и составили основу пятидневной группы, которую я проводила. Я не торопилась менять свой стиль работы, и никто меня к этому не подталкивал. Я знала, что некоторые терапевты получали от Ошо подробные указания относительно того, что они должны были делать в своих группах, но мне ничего подобного он не говорил.

 

Время от времени на даршане некоторые участники, сидевшие перед Ошо, описывали что-то из того, что с ними происходило — возможно, энергетически, в теле, или, может быть, с точки зрения психологии. Отвечая, Ошо иногда поворачивался ко мне и спрашивал: «Что ты об этом думаешь, Аниша?»

 

Я говорила то, что с моей точки зрения казалось поверхностным и довольно очевидным. Например, я указывала на сжатие в области диафрагмы и связанную с ним неспособность глубоко дышать и, в общем, не высказывала ничего особенно мудрого в терминах духовности или медитации. Однако Ошо кивал и говорил: «Это совершенно правильно», — а затем возвращался к разговору с задавшим вопрос человеком.

 

В результате я ощущала его общую поддержку. По существу, Ошо предоставил мне полную свободу, и я могла заниматься своей работой так, как считала нужным. Оглядываясь назад, я вижу, что изменения, произошедшие в моей практике, выросли не из каких-то идей, теорий или указаний, но из моих собственных личных переживаний, полученных в энергетическом поле Ошо. И поэтому я собираюсь немного рассказать о них.

 

Прежде всего, годы в Пуне были для меня путешествием в уединённость, в мой личный, внутренний мир. И это был один из тех парадоксов, о которых говорил Ошо, потому что внешне я жила очень интенсивной общественной жизнью. Я находилась в самом центре растущего сообщества сотен санньясинов, была тесно связана с ними, у меня были любовники и друзья, я полностью участвовала в жизни коммуны, проводя группы и сессии.

 

Но была и другая, очень отличающаяся часть меня, которая двигалась бок о бок с внешней жизнью. Это была моя внутренняя искательница, медитирующая. Каждый день она приходила, чтобы, сидя в молчании, в течение полутора часов слушать утренний дискурс Ошо. Используя его слова и промежутки между ними, она всё глубже и глубже погружалась в себя. Это была та, которая перед работой или после неё регулярно участвовала в ежедневной программе медитационных техник, проводившихся в ашраме.

 

Моя влюблённость в различные техники длилась месяцами и годами. Иногда я погружалась в Динамическую медитацию, которая проходила ранним утром. Иногда в медитацию Кундалини, проводившуюся на закате. Иногда это была Випассана, иногда — Суфийские танцы, яркое празднование с пением и танцами.

 

Я всё больше и больше понимала, что ашрам в Пуне не был ашрамом обычного типа. Основой всего, что в нём происходило, являлась медитация, однако вторым по значению и почти настолько же существенным было празднование. Разделяя с нами своё видение жизни, Ошо говорил, что медитация без празднования слишком суха, в то время как празднованию без медитации недостаёт глубины. Необходим был их синтез, и поэтому в ежедневной программе ашрама предоставлялось много возможностей и для пения, и для танцев, а мне нравилось и то, и другое.

 

Когда я была подростком, я танцевала — рок-н-ролл и тому подобные вещи — а также играла на гитаре и пела народные песни и мелодии из мюзиклов. Однако, повзрослев и переехав в Калифорнию, я стала практикующим терапевтом, а все эти вещи исчезли из моей жизни. Каким-то образом для них не осталось места.

 

В Пуне всё вернулось, и в огромном количестве. Каждый вечер мы пели и танцевали в Будда-холле — в только что сооружённом, большом помещении для медитаций, способном вместить всё возрастающее количество посетителей.

 

Услышать, как Ошо говорит о важности празднования, а затем испытать это в своём собственном теле — ценность пения и то, какое блаженство оно мне приносит — было для меня откровением. Петь от всего сердца, танцевать в упоении, действительно ощущая тот момент, когда танцующий исчезает и остаётся лишь танец... такими были некоторые из моих наиболее ценных переживаний.

 

Если бы кто-нибудь спросил меня, что я вынесла из первых лет, проведённых в Пуне, то мне пришлось бы сказать, что сам стиль жизни в целом был гораздо более важным, чем любое отдельное переживание или момент понимания. Ошо называл этот коллективный феномен «полем будды»: собравшиеся в группу искатели усиливают процесс роста друг у друга просто в результате того, что они все вместе пребывают с просветлённым мастером в одном энергетическом поле.

 

То понимание, которое я приобрела для своей практики и которым я теперь делюсь с другими, пришло ко мне естественным образом, в результате того, что я просто жила этой жизнью, на опыте познавая свою собственную энергию в процессе ежедневных медитаций, празднования и работы.

 

Характер моей работы в группе «Анатта» стал изменяться с конца 1978 года, когда Ошо начал давать «энергетические даршаны».

 

Ещё в свой первый приезд в Пуну я обратила внимание на то, что Ошо на даршане часто работает с энергией людей. Иногда он пользовался фонариком, который, по-видимому, помогал ему различать ауру, окружающую тело; иногда он просил человека закрыть глаза и позволить телу двигаться и издавать звуки, в то время как он прикасался к его третьему глазу или сердцу.

 

В этих случаях Ошо просил женщин-санньясинок подойти и сесть позади человека, с которым он работал, и таким образом выступить в роли медиумов для его энергии — помогая энергии протекать через сидящего перед ним человека. Несколько раз он приглашал на эту роль меня, что доставляло мне большое удовольствие.

 

Затем Ошо ввел новое измерение. Помимо инициации в санньясу, возможности задать вопросы, прощания перед отъездом или приветствия по возвращении, мы могли теперь обратиться с просьбой об «энергетическом даршане», который не предполагал разговоров. Люди подходили по двое и садились перед Ошо, затем их окружали женщины-медиумы — числом около дюжины. Они располагались определённым образом и были связаны друг с другом. Ошо просил всех присутствующих в аудитории поднять руки, закрыть глаза и начать раскачиваться, издавая гудение. Воздух наполнялся бешеной музыкой, вспыхивал и гас свет, люди гудели и временами в экстазе вскрикивали, и мы погружались в это океаническое «ничто», которое, поднимаясь, поглощало всех нас.

 

Я не принадлежала к числу постоянных медиумов, вызываемых каждый вечер, но, будучи груплидером, приходила на даршан довольно часто и очень любила этот новый энергетический процесс, наслаждаясь каждой его секундой. Я поднимала руки, начинала гудеть, позволяла своему телу раскачиваться, и у меня практически сразу появлялось сильное ощущение энергии, поднимающейся в моём теле и распространявшейся от сексуального центра через сердце до макушки головы.

 

Это навсегда изменило моё представление об энергии. Это было полученным из первых рук практическим переживанием того тантрического принципа, о котором Ошо говорил на дискурсах — движение от животного через человеческое к божественному Также это вывело меня за пределы учения Райха, потому что он остановился на человеческом, земном, в то время как я ощущала внутреннее восходящее движение, уносящее меня за границы материальной формы, позволяющее таять и сливаться с безбрежным морем божественной энергии.

 

Казалось, что непосредственным источником этой энергии был Ошо, но он, по его собственным словам, был лишь дверью, пройдя через которую мы могли получить доступ к чему-то намного, намного большему, нежели любая личность. Сам он уже исчез в этом океане и поэтому мог сделать его доступным и для других.

 

Всякий раз, приходя на энергетический даршан, я переживала этот феномен поднимающейся энергии и, конечно, когда я сидела напротив Ошо в окружении медиумов, это переживание было особенно сильным. Его прикосновение к моему третьему глазу побуждало мою энергию ринуться вверх в порыве оргазмического расширения; казалось, она достигала космических измерений, которые, несомненно, простирались за пределы ума — люди Дзен называли это состоянием «вне ума». Часто для многих людей это переживание оказывалось настолько мощным, что существовала специальная команда молодых мужчин, которых называли «подъёмниками». В конце каждой сессии они готовы были осторожно унести тех, кто был так потрясён и переполнен этим переживанием, что временно потерял способность ходить.

 

Даже когда я не была на даршане, я участвовала снаружи, потому что с началом энергетических сессий весь ашрам погружался в темноту. И если я сидела у себя в комнате или пела на вечерней музыкальной группе, то с началом даршана я прекращала всё, что делала, и просто чувствовала его энергию. Это было очень важной частью моего дня.

 

Благодаря тому, что происходило со мной на энергетических даршанах, я начала понимать, что система чакр и сегменты Райха, функционируя на разных уровнях, по сути, представляют собой части одного и того же явления. Мышечные сегменты находятся на периферии — материальной и явной, в то время как чакры — энергетическое измерение — максимально приближены к ядру тела. На своих группах я начала использовать методы, помогающие людям энергетически соединиться с чакрами и наполнить их жизненной силой так же, как и мышечные сегменты.

 

Примерно годом позже я почувствовала, что хочу создать группу другого типа. Я всегда работала структурированным образом, но вдруг ощутила, что мне будет интересно действовать без структуры и что это станет для меня вызовом.

 

Я спросила у Ошо, можно ли мне провести трёхдневную группу, на которой я могла бы поэкспериментировать с отсутствием структуры, и он поручил мне группу под названием «Сахадж», что на древнем индийском языке санскрите означает «спонтанность».

 

Проводя «Сахадж», я с интересом наблюдала, как энергия день ото дня скакала в различных направлениях. Иногда я помогала ей, иногда позволяла участникам поладить с ней самостоятельно. Иногда вся группа целиком сворачивалась в один большой клубок, расслабляясь и ничего не делая. Затем энергия каким-то образом переключалась, и в группе происходил взрыв: люди начинали носиться по комнате, играть как дети, вопить и кричать. Затем энергия снова менялась, успокаивалась, становясь, к примеру, более мягкой и чувственной.

 

Именно благодаря ведению этой группы я научилась доверять спонтанному потоку энергии внутри группы людей. Динамика этого потока очень напоминает ту, которая существует в косяке рыб или в стае птиц, когда все особи внезапно меняют направление.

 

Примерно в то же время я попросила Ошо разрешить мне вести группу, называвшуюся «Пульсация», чтобы поэкспериментировать с тем, чему я училась на энергетических даршанах. На группе я стала создавать структуры, в которых участники раскачивались подобно водорослям на океанском дне, как будто бы их мягко подталкивали и тянули невидимые потоки энергии. Я пробовала выстраивать различные энергетические формы, такие как мандалы, соединяя людей, сидящих в кругах, друг с другом. Я использовала танец живота и ритмичные змееподобные движения, чтобы пробудить энергию в тазовом сегменте и помочь ей подняться по телу. Я сознательно работала над тем, чтобы помочь людям открыть новое измерение чувствительности, особенно в прикосновении — более женственном, восприимчивом, не-делающем.

 

В 1981 году, когда Ошо и его санньясины переехали в Америку и начали строительство новой коммуны на большом ранчо в Центральном Орегоне, я на какое-то время уехала в Европу и проводила там группы в нескольких странах. Затем я приехала на ранчо и разделила своё время между строительством домов — что мне очень нравилось — и ведением групп для посетителей коммуны.

 

Наше пребывание в США продлилось четыре с половиной года Здесь не совсем подходящее место для описания всей этой истории: изумительной скорости, с которой мы построили целый город, и сражения, развернувшегося между нашим сообществом и почти всей Америкой. Достаточно сказать, что присущее Ошо радикальное видение жизни и наша способность с энтузиазмом воплощать это в реальность вызвали реакцию, очень похожую на ту, с которой столкнулся Вильгельм Райх. И, так же как Райх, Ошо не пошёл на компромисс ради собственного спасения.

 

Ошо был арестован, посажен в тюрьму и в ноябре 1985 года депортирован. Он объехал весь мир в поисках нового места пребывания, но в конце концов вернулся в Пуну. Там в 1987 году я вновь присоединилась к нему и стала снова вести группы в растущем вокруг него новом сообществе. Именно тогда я начала проводить тренинги, где люди приобретали практический опыт работы с райхианскими техниками и учились проводить индивидуальные сессии. Тогда же я стала называть райхианскую практику «Пульсациями».

 

Ошо умер в январе 1990 года, но сообщество в Пуне продолжало существовать.

 

Я никогда не забуду его высказывание о том, что методы Райха и Тантра могут развиваться совместно. Для меня это стало зерном нового процесса, Тантрических пульсаций, который я сейчас предлагаю в качестве одного из разделов моей практики Пульсаций.

 

Третья часть моей книги посвящена рассказу о том, как работают Тантрические пульсации.