Экзистенциальный анализ и логотерапия: В. Франкл

Это направление еще не канонизировано, а Вик­тор Франкл (1905- 1992) — наш современник. В 1985 г. он приезжал в Советский Союз. Он успешно прочитал в Московском университете две лекции, которое собрали большую аудиторию со всей страны. Его работы в допе­рестроечное время были нам почти неизвестны. Первая большая публикация «Человек в поисках смысла» с пред­исловием автора в нашей стране увидела свет в 1990 г. Хотя книга вышла достаточно большим тиражом (136 000), она быстро стала библиографической редкостью.

В официальных учебниках теория и практика экзис­тенциального анализа, кроме его марксистской крити­ки, никак не освещалась. Однако идеи Франкла настолько свежи и актуальны для нашего периода развития, что я позволю себе дать более подробное освещение теории экзистенциального анализа и логотерапии, тем более, что в своей практической работе я широко использую эти идеи.

Но прежде всего о самом Франкле.

Родился он в Вене. Занимался и у Фрейда, и у Адле­ра. Но возглавляемые ими недавно возникшие направ­ления оказались для Франкла слишком традиционными, и он стал выступать с возражениями и против Адлера, и против Фрейда. В 1927 г. он был исключен из адлеровского Общества индивидуальной психологии.

В 1930 г. Франкл получает степень доктора медици­ны. Он не успел эмигрировать из Германии. Один раз ему чудом удалось избежать ареста. Его спас офицер гестапо, которому он оказывал медицинскую помощь. В 1942 г. он попал в концентрационный лагерь, где находился до 1945 г. Но и там он проводил психотера­певтическую работу. Результаты ее обобщены в статье «Психолог в концентрационном лагере», которую труд­но читать без слез. Невозможно не поражаться мужест­ву этого человека, который в невыносимых условиях, страдая сам, продолжал свое дело. И только такой чело­век мог написать, что у личности всегда есть свобода выбора. Он отметил, что и в таких условиях одни стано­вятся свиньями, а другие святыми. Франкла, конечно же, можно считать святым человеком.

После войны он работает директором Венской невро­логической поликлинической больницы, много пишет и разъезжает по свету. Он убедился, что проблема смыс­ла жизни в обществе материального благополучия стала еще более острой, и «каждому времени требуется своя психотерапия». Для нашего времени наиболее подходя­щей можно считать логотерапию. Ведь у нас большое количество людей совершенно неожиданно и незаслу­женно лишилось привычных условий существования. Познакомьтесь с работами Франкла. Меня, когда я чи­таю его работы, охватывает глубокое волнение, и те не­приятности, которые я пережил и переживаю теперь, кажутся мне мелкими и ничтожными. Такими же взвол­нованными и одухотворенными становятся и мои слуша­тели, когда я излагаю идеи Франкла. Но, к сожалению, этот эффект длится недолго. Потом опять начинаешь увязать в мелочах быта и самокопании. Приходится вновь и вновь возвращаться к В. Франклу.

Лечебный эффект логотерапии, примененной по по­казанию, потрясает не только выраженностью результа­та, но и скоростью его возникновения.

Франкл считал, что традиционная психотерапия толь­ко проявляет в сознании глубинные явления душевной жизни, а логотерапия стремится обратить внимание со­знания к подлинным духовным сущностям и призвана привести человека к осознанию собственной ответствен­ности. Именно последняя является основой человечес­кого существования.

Прежде всего Франкл поднимает вопрос о смысле жизни. В явном или неявном виде этот вопрос мучит каждого человека. Сомнения в смысле жизни нельзя рассматривать как проявления психической патологии; эти сомнения отражают истинные человеческие пере­живания, они являются признаком человека в самом человеке. Ибо только человек задумывается о смысле своего существования, сомневаясь в нем.

Проблема смысла жизни временами может букваль­но завладеть всем человеком. Деятельность его невоз­можно представить в отрыве от исторического контекс­та. Особенно это справедливо в случае неврозов, когда человек искажает действительность, и его поведение определяется не прошлым или будущим, а только «вне-историческим» настоящим. Многие невротики говорят., что они предпочли бы жить вдали от борьбы за сущест­вование.

Конечно, можно временно взять «отпуск» от своих повседневных обязанностей и забыться, например в ал­коголе. Но потом все равно жизнь предъявит свои пра­ва. Если человек забывает цель и увлекается средства­ми, у него возникает «невроз выходного дня» — ощуще­ние пустоты собственной жизни. Жертвы данного не­вроза напиваются для того, чтобы спастись от ужаса этой пустоты.

Логотерапия и экзистенциальный анализ помогают человеку бороться с такими страданиями, которые вы­званы философскими проблемами, поставленными самой жизнью. Но логотерапия дает опору и больным, в кото­рой здоровый человек не так нуждается.

Духовные проблемы нельзя описывать как симптомы. Они являются не симптомами, а достоинством, выража­ющим уровень осмысленности, достигнутый пациентом, или тот уровень, которого он должен достичь. Особенно это относится к людям, потерявшим любимого челове­ка, которому они посвятили свою жизнь. Эти люди утра­чивают духовный стержень и вызывают особую жалость. Не имея его, человек оказывается не в состоянии в трудные периоды жизни противостоять ударам судьбы. Так, все долгожители придерживались спокойной и жизне­утверждающей позиции. Философская позиция должна проявиться рано или поздно. Если человек не сможет придумать доводы в пользу жизни, то рано или поздно у него возникают мысли о самоубийстве. Задайте себе вопрос о том, почему вы не думаете о самоубийстве, и вы найдете смысл своего существования.

Франкл считает, что есть какой-то сверхсмысл, и в этом он чем-то напоминает верующего в Бога. Он счита­ет, что мы никогда не поймем сверхсмысла, как ветвь не поймет смысла дерева. Однако вера в сверхсмысл имеет огромное психотерапевтическое и психогигиеническое значение. Такая вера делает человека более жизнеспо­собным. Для такой веры нет ничего бессмысленного. Когда она имеется, человек понимает, что ни одна дра­ма внутренней жизни не проходит впустую, даже если она проходит в тайне. «Роман, прожитый каждым инди­видом, остается более грандиозным произведением, чем любое из произведений, когда-либо написанных на бу­маге.» Прочтите еще раз эту фразу и проникнитесь той любовью к отдельно взятому человеку, которую испыты­вал В.Франкл! Тот человек, который верит в сверхсмысл, осознает, что содержание его жизни сохраняется и обе­регается. Тогда получается, что прошедшее тоже вид бытия и, может быть, самый надежный. Это своего рода склад, из которого уже ничего не пропадет. Спасти воз­можность можно только путем ее реализации, ибо в про­шлом реализованная возможность хранится навсегда и в безопасности.

Прежде всего Франкл описывает те явления и состо­яния, которые не могут быть смыслом жизни. К ним он относит удовольствие, радость и счастье. Удовольствие — это следствие результата наших стремлений, а радость всегда направлена на какой-то объект.

Стремление к счастью само по себе не может быть смыслом человеческого существования. Человек, кото­рый отчаянно рвется к счастью, самим своим рвением отрезает себе дорогу к нему. Как только я постигаю ка­кую-нибудь ценность, тут же осознаю, что она сущест­вует сама по себе. Любой предмет привлекателен, пока ты не стал им обладать. Так, например, привлекатель­ность сексуального партнера существует до тех пор, пока человек находится в состоянии сексуального возбужде­ния. После ослабления этого чувства начинает казать­ся, что партнер потерял привлекательность или даже никогда ее не имел.

Франкл утверждает, что необходимо разъяснять боль­ным богатство мира ценностей и помочь ему выработать гибкость и способность переключаться на другую цен­ностную группу, если к настоящей утратился интерес.

Надо показать пациенту, что положение человека, его профессия абсолютно ничего не значат. Решающим яв­ляется то, как он работает, справляется со своим кру­гом обязанностей.

Обыкновенный человек, действительно справляющий­ся со своим кругом обязанностей и задачами, которые ставит перед ним его положение в обществе, несмотря на «маленькую» жизнь, более велик, чем «великий» го­сударственный деятель, безнравственные решения кото­рого могут нести большое зло.

Итак, ценности, которые реализуются в продуктив­ных творческих действиях, Франкл называет «созида­тельными». Помимо созидательных существуют ценнос­ти, реализуемые в переживаниях. Это — «ценности пе­реживания». Они проявляются в благоговении перед произведениями искусства. Смысл данного момента не определяется действиями личности. Но и ради духовно­го экстаза стоит жить! Величие жизни определяется величием момента. Ведь высота горной гряды определя­ется не высотой долины, а величиной высочайшей вер­шины. Так и жизненные пики определяют осмысленность всей жизни. И единичное событие может задним чис­лом наполнить смыслом все предшествующее. И если я на закате своей педагогической карьеры воспитаю одно­го гения, весь мой прошлый преподавательский труд приобретет глубокий смысл, даже если тогда, в прошлом, он казался нелепым.

Третья категория ценностей относится к факторам, ограничивающим жизнь человека. Это «ценности отно­шения». Ибо действительно значимо отношение челове­ка к своей судьбе, выпавшей на его долю. То, как он несет крест, то мужество, которое он проявляет в стра­даниях, достоинство, которое он высказывает, когда он приговорен и обречен, — все это является мерой того, насколько он состоялся как человек. Кстати, то, как ве­дет человек в болезни, также показывает, что он за че­ловек.

Франкл приходит к выводу, что жизнь человека по сути своей никогда не может быть бессмыслен­ной. И пока сознание не покинуло человека, он посто­янно обязан реализовывать ценности до последнего мо­мента своего существования. И пусть возможностей для этого у него немного, ценности отношения остаются для него всегда доступными.

Франкл привел такой пример.

 

Умирающий больной был парализован и лишен воз­можности действовать, но он читал и наслаждался му­зыкой. А когда ему и это стало недоступно, он утешал больных. В день своей смерти, о которой он узнал, под­слушав разговор врачей, он попросил сестру сделать укол вечером, чтобы не беспокоить ее ночью.

Когда на одном из занятий в группе я привел этот пример, он произвел столь сильное впечатление на од­ного ипохондрика (назовем его П.), что вскоре у него наметилось существенное улучшение.

Вот его рассказ.

 

«После окончания института меня планировали ос­тавить в аспирантуре. Но судьба сложилась так, что я был призван в армию на кадровую службу. Для меня это было источником тяжелейших переживаний, и я вскоре заболел. Кстати, мой первый сосед по комнате в общежитии попал в такой же переплет. Но он быстро сориентировался. Позднее он стал космонавтом. Я же через шесть лет службы после одной из «неприятнос­тей» — перевод в нежелательный для меня гарнизон — заработал нарушение мозгового кровообращения. Мне не разрешалось подниматься с постели, и когда одеяло падало на пол, меня укрывал сосед по палате, больной лейкозом. Не думаю, что он не знал о своем смертель­ном заболевании. Но он укрывал меня. Я жив, а он давно в могиле! Мне стыдно за себя!»

Я поддерживаю хорошие отношения с ним, теперь уже бывшим пациентом. Он доктор наук, написал пять монографий. У него много учеников и международная известность. От болезни не осталось и следа. К расска­зу о его судьбе я буду еще возвращаться.

Но вернемся к идеям Франкла.

Франкл энергично выступает против эйтаназии и против самоубийства. Врач должен помогать больному реализовать его право на жизнь и стремление жить Помогать надо и покушающимся на самоубийство. Если бы судьба действительно готовила человеку смерть, она всегда нашла бы способ довести дело до конца. Врач никогда не должен брать на себя роль судьбы. Кроме того, вывод о безысходности может оказаться субъек­тивным. Самоубийца похож на шахматиста, который столкнулся с очень трудной задачей и просто смахивает фигуры с доски. А ведь таким способом задачи не ре­шить. Необходимо научить пациентов благоговеть пе­ред жизнью. И нам надо помочь пациенту наполнить жизнь смыслом. «Если у человека есть зачем, он выне­сет любое как». Жизнь всегда более осмысленна, если она труднее дается. Ничто не помогает человеку пре­одолеть объективные трудности и переносить субъек­тивные неприятности, если перед ним не стоит жизнен­но важная задача, особенно, если она представляется чем-то вроде миссии.

Франкл считает, что есть ценности ситуативные и вечные. Осуществить ситуативную ценность человек может единственный раз в жизни. Если эта возможность упущена, она теряется безвозвратно. Следует помнить, что существование человека является конкретным и субъ­ективным. Вот почему логотерапия призывает людей в своей собственной жизни реализовывать эти неповтори­мые и уникальные возможности.

Вот почему я во время чтения лекций и при написа­нии этой книги то и дело отхожу от академического сти­ля и советую не мучиться проблемой выбора. Вы читае­те книгу, но вот вас пригласил на свидание любимый человек. Бросьте чтение, пойдите на свидание. Иначе эта ситуативную ценность будет упущена раз и навсег­да. И у вас еще долго будет болеть голова из-за упущен­ной возможности. Не беспокойтесь, если встреча вас разочарует. Все равно вы уже одну задачу решили и больше с этим человеком встречаться не будете. И тог­да вы сможете вернуться к книге и читать ее будете внимательно.

А теперь вновь вернемся к Франклу.

Цель логотерапии состоит в том, чтобы помочь чело­веку достичь максимальной состредоточенности на жиз­ненной задаче, стоящей перед ним. Затем надо показать ему, что жизнь каждого человека имеет свою неповто­римую цель, к достижению которой ведет один путь. Больному необходимо помочь понять неповторимость и своебразность его собственной жизни. Ведь его все вре­мя учили быть «как все» и, следовательно, осознанно или неосознанно уничтожали. Как человеку разобрать­ся, каким он должен быть в отличие от того, каков он есть? На этот вопрос отвечает Гете: «Как нам познать себя? Размышляя — никогда, но только действуя! Ста­райтесь исполнять свой долг, и вскоре вы узнаете, кто вы. А что тогда является вашим долгом? Требования каждого дня!»

Невротик обычно стремится выполнить какую-либо одну задачу в ущерб остальным, что неправильно, ибо мы прошли бы мимо ситуативных ценностей вместо того, чтобы реализовать их. Вот и сейчас захотелось отвлечь­ся от изложения идей Франкла, и рассказать о конкрет­ных примерах их использования.

Может быть, это неправильно, и я получу упрек от коллег за такой характер изложения материала. Но так учебное пособие еще никто не писал. Может быть, и так неплохо. Кроме того конкретное использование идей сра­зу оживляет изложение. Ведь именно так, отвлекаясь от генеральной линии, я читал свои лекции, и слушателям они нравились. Так почему же сейчас они не понравятся?

Так вот, я хочу еще раз вернуться к П. и рассказать о некоторых деталях работы с ним. Я посоветовал ему не ставить жестких задач: стать заведующим кафедрой, профессором, а постараться посмотреть на вопрос шире и поставить задачу получить Нобелевскую премию. Такой подход сразу снимает многие ограничения. Для того, чтобы стать заведующим кафедрой, есть один путь. Для получения Нобелевской премии много путей. Перед боль­ными мы всегда ставим задачу большую и реальную, т. е. формально выполнимую. Нельзя ставить задачи не­посильные. К таким мы относим задачу перевоспитания другого человека, изменение обстоятельств. Мы предла­гаем заняться собой. Когда задача реальная, то даже если ее не удастся выполнить, в процессе ее решения все-таки будут кое-какие положительные итоги.

Итак, он перестал думать о карьере и сосредоточился на конкретных задачах. Кстати, когда появилась боль­шая цель, то прежние неприятности как-то измельчали. В более запущенных случаях мы предлагаем пациенту делать то, что ему хочется. Пусть это дело он потом бросит, но хоть какой-нибудь навык приобретет. Затем появится новое дело. И опять следует попытаться его вы­полнить, и опять приобретется какой-нибудь навык, и жизнь все время будет осмысленной. Я консультировал одного клиента, поставившего передо мной проблему перевоспи­тания младшего сына, который, обладая неплохими спо­собностями, никак не мог определиться в жизни. Послушайте его рассказ.

 

«Ознакомясь с современными идеями, я проникся ими и решил не сдерживать желаний своего сына. К десяти годам он неплохо учился, но был весьма мнительным, одновременно непоседливым, и у него не было стойких интересов. Я решил не вмешиваться в его жизнь и спо­собствовать выполнению его желаний. В течение года его успеваемость резко упала. Свободное время он про­водил в основном на улице. Вскоре он превратился в двоечника. Его все ругали, кроме меня.

Естественно, когда ему стало совсем плохо, он обра­тился ко мне (ему поставили двойку по математике и оставили на осень. Такого удара он не ожидал). Я ска­зал, что он парень способный и сможет быстро усвоить математику. Только надо быстрей начать занятия. К мо­ему удивлению, за две недели он освоил программу чет­вертого класса и еще за неделю полугодовую программу пятого класса.

Когда ему захотелось завести собаку, я тоже не препятствовал этому, но предложил ему вначале вырастить цыплят, чтобы понять, сможет ли он ухаживать за соба­кой. Неделю он с увлечением выращивал цыплят, но затем это ему надоело, и когда цыплята начали дохнуть, мы их передали соседям. Но вопрос приобретения соба­ки был закрыт. Навык ухода за цыплятами остался.

Когда ему захотелось приобрести велосипед, я поп­росил его вскопать сад. Свободных денег в семье не было, а в освободившееся время я смог бы заработать ему на велосипед. Сад он вскопал за один день, попро­сив о помощи своих друзей. Так он приобрел организа­торские навыки.

Когда он решил стать телохранителем, я ему тоже не препятствовал. Два года он интенсивно и с увлече­нием занимался ушу. Когда он поступил в медицинский институт, то на первых курсах метался и пытался зани­маться бизнесом. И я тоже ему не препятствовал. Вско­ре он сам понял, что бизнес не для него. На пятом кур­се он увлекся хирургией. И оказалось, что ему пригоди­лись и навыки, приобретенные при выращивании цып­лят, и хорошая физическая подготовка, и общительность, развившиеся в контактах с малознакомыми людьми, когда он пытался заниматься бизнесом. В настоящее время он стал неплохим хирургом».

С точки зрения логотерапии, «жизненной задачи во­обще» не существует, как не существует лучшего хода в шахматах. Необходимо сделать не «самое лучшее», а «самое лучшее, на что ты способен в данной ситуации». Следует также довольствоваться постепенным прибли­жением к цели.

О смысле смерти.

Смерть также имеет смысл.

О смысле смерти: бы мы были бессмертны, то мог­ли бы спокойно откладывать свои дела на какое угодно время. К сожалению, многие люди, особенно невротики, ведут себя, как бессмертные боги, откладывая свои дела. Но перед лицом смерти мы обяза­ны использовать отведенное нам время максимально. Только тогда жизнь приобретает смысл. В основе смыс­ла человеческой жизни лежит принцип необратимости существования. Эту мысль и следует доводить до боль­ного, чтобы он взял на себя ответственность за свою жизнь.

В общем виде ведущий принцип экзистенциального анализа можно сформулировать следующим образом: к любой ситуации следует подходить так, как будто жи­вешь во второй раз и в прошлой жизни уже сделал ошиб­ку, подобную той, которую сейчас пытаешься совершить. Представьте себя в такой ситуации и вы немедленно осознаете всю глубину ответственности, которую несе­те в любой момент своей жизни.

Вначале жизнь представляет собой нетронутый «ма­териал», но вот она разворачивается, и «материала» ста­новится все меньше и меньше. Он превращается в «одеж­ду». Это наши поступки, переживания, опыт. Все то, что мы накопили на жизненном пути. А если ничего этого нет, то «материал» пропал безвозвратно — ушел на тряпки.

Еще одну аналогию проводит Франкл. Человек по­хож на скульптора, который из камня ваяет свою жизнь. И поступать следует так, как поступает скульптор. Он старается уже в камне увидеть то, что из него можно сделать так, чтобы было меньше отходов. Кроме того, человек не знает, сколько времени ему отпущено. Торо­питься не следует, но и простаивать не стоит. Неважно, если работа не завершена. Важно, какого она качества.

Жизнь имеет смысл, длинна она или коротка, воспро­изводит себя или нет. Если бы жизнь бездетной женщи­ны была абсолютно бессмысленной только потому, что у нее нет детей, это значило бы, что человечество живет для детей, и единственным смыслом жизни человека является воспроизведение себе подобных. Тогда получа­ется, что каждое поколение передает проблему следую­щему, так и не разрешив ее.

Видеть в материнстве единственный смысл жизни женщины — значит бросать тень не только на жизнь женщин, не имеющих детей, но и на жизнь женщины-матери, низводя ее до уровня самки. Удовлетворение сексуальных потребностей и биологическое воспроизвод­ство — это два не самых важных аспекта брака. Франкл считает более важным «духовный фактор» — то, что мы называем любовью.

Франкл предупреждает нас, чтобы мы не стремились стать идеальными. Если бы все люди были идеальными, то каждого можно было бы заменить другим. Именно из нашего несовершенства вытекает незаменимость и не­воспроизводимость каждого индивида, поскольку каж­дый из нас несовершенен на свой манер. Чем более спе­цифичен человек, тем менее он похож на других, тем менее он соответствует норме.

Мы — стадные животные. С этим ничего поделать нельзя. Поэтому Франкл отмечает, что в каждом из нас есть чувство стадности. Но у человека имеются задачи, выходящие за пределы чувства стадности. Личности необходимо сообщество, ибо лишь в нем жизнь приобрета­ет смысл. Но и сообщество не может обойтись без от­дельных личностей. Франкл считает, что там, где не признается индивидуальность, нет сообщества, там — толпа, стадо. Толпа не терпит идивидуальности. Толпу он сравнивает с булыжной мостовой, а истинное сообщество с мозаичным рисунком. В булыжной мостовой один камень можно заменить другим; в мозаике каждый фрагмент незаменим. И если он выпадает, приходится перестраивать весь рисунок. Вот почему потеря личнос­ти для сообщества невосполнима. Сообщество подчер­кивает индивидуальность ее членов, толпа ее подавляет, ограничивая свободу личности ради равенства и под­меняя братство стадным инстинктом.

Человек представляет собою нечто, завершенное в себе — его нельзя ни разделить, ни сложить с другими предметами. Его нельзя вводить составляющим элемен­том ни в какую систему высшего порядка, ведь при этом он теряет особое качество — чувство достоинства.Человек должен жить по формуле: быть — значит отличаться. Существование человека как личности означает абсолютную непохожесть его на других.

Толпа как таковая не имеет сознания и ответствен­ности. Скрываясь и растворяясь в толпе, человек утра­чивает важнейшее из присущих ему качеств — ответ­ственность. Бегство «в толпу» — это освобождение от бремени собственной ответственности. Как только кто-нибудь начинает вести себя как частица «высшего цело­го», он начинает получать истинное наслаждение от того, что удалось сбросить с себя бремя собственной ответ­ственности. Эта тенденция к избеганию бремени ответ­ственности оказывается мотивом для любых форм кол­лективизма. Истинное сообщество — это сообщество ответственных личностей; толпа же — это просто мно­жество обезличенных существ.

Работы Франкла, как мы видим, проникнуты уваже­нием к человеку, к личности.

Он указывал, что, когда дело доходит до оценки чело­веческих поступков, коллективизм приводит к нелепым заблуждениям. Вместо личной ответственности форми­руются конформность и уважение к социальным нор­мам. Индивид предстает как усредненный тип. Но чело­век не машина, и оценка по типу не проходит. Чем бо­лее стандартизирована машина, тем она лучше; но чем больше стандартизирована личность, тем больше она растворяется в своем классе, национальности или ха­рактерологическом типе. Чем больше она соответствует стандартному среднему, тем ниже она в нравственном отношении.

В нравственном плане идея коллективизма приводит к понятию коллективной вины: с людей спрашивают за то, за что они ответственности не несут. Тот, кто судит их, ответственности за приговор не несет.

Франкл считает, что у человека всегда есть возмож­ность выбора, и он должен нести ответственность за свой выбор. Невротик сам себе не дает реализовывать собственные возможности, он сам себе мешает стать таким, каким он может быть. В результате он искажает свою жизнь. Быть человеком — это значит не только не походить на других, но также уметь становиться непохожим на себя, т. е. уметь из­меняться.

Невротик, вспоминая свои неудачи, заключает, что у него неудачная судьба определяет все его будущие ошиб­ки. На самом деле ошибки должны служить плодотвор­ным материалом для формирования лучшего будущего; из собственных промахов следует извлекать уроки. Ни­когда не поздно учиться, но и никогда не рано: учиться всегда самое время, чему бы мы ни учились. Иначе мы можем уподобиться пьянице, которого убеждали бро­сить пить.

 

— Теперь уже поздно, — отвечал он.

— Но ведь это никогда не поздно! — продолжали убеждать его.

— В таком случае я обязательно брошу, но как-ни­будь потом.

Интересны взгляды Франкла на судьбу. Судьба, как все свершившееся, должна всегда выступать стимулом к новым сознательным и ответственным действиям. Ста­новясь прошедшим, наши реализованные возможности никогда не исчезнут бесследно. Действительность спа­сается от исчезновения, становясь прошлым. Момент превращается в вечность, если возможности, скрытые в нем, превращаются в реальность. Прошлое — великолепный склад, где сделанное хранится «навсегда». Тогда смерть не страшна

Но судьба может предстать человеку в трех формах: естественная предрасположенность, или природный дар: ситуация; взаимодействие предрасположенности и си­туации, которое формирует человеческую позицию, т.е. его отношение к чему-либо. Так вот, позицию, отноше­ние как раз и можно изменить. Этим и занимается пси­хотерапия. Психотерапевты должны действовать так, как будто судьба не посягает на свободу действий. Ведь и биологическая судьба не раскрыла всех возможностей.

В инстинктах мое «Я» черпает энергию. Мои страс­ти это ветер, который дует, куда ему вздумается, а мое «Я» должно управлять парусами судьбы, чтобы плыть туда, куда мне надо. Хороший моряк может плыть и против ветра. А куда плыть? Вот для этого и нужен смысл жизни.

Изначальное слабоволие — это глупая выдумка. Сла­бовольным становится тот, у кого нет цели и кто не умеет принимать решений. Невротик каждый раз про­гнозирует неудачу. Вот поэтому он ничего и не добивается. Он не хочет разрушать собственные ожидания. Нередко и у врачей существует терапевтический ниги­лизм. Франкл считает^ что человек остается слабоволь­ным до тех пор, пока он хочет оставаться слабовольным.

Поэтому и в депрессии незачем поддаваться психоло­гической судьбе. Человек должен помнить, что солнце существует даже тогда, когда небо затянуто тучами. Нельзя оправдываться неправильным воспитанием, как это делают многие невротики. Последствия неправиль­ного воспитания следует исправлять сознательными уси лиями.

Франкл советует психотерапевтам руководствовать­ся следующими словами Гете: «Если мы принимаем лю­дей такими, какие они есть, мы делаем их хуже. Если мы относимся к ним так, как будто они уже таковы какими им следует быть, мы помогаем им стать такими, какими они в состоянии стать». Вот почему к детям сле­дует относиться так, как мы относимся к взрослым. Франкл рекомендует не придавать значения приступам болезни. Тогда от них легче оправиться. Хорош совет Ницше относиться к болезни, как к надоедливой собаке. Когда перестаешь на нее обращать внимание, она пере­стает кусаться.

И социологические законы не мешают проявляться свободе воли. Они просто определяют границы. В них всегда имеются области индивидуального пользования. Ценности переживания — восприятие природы, искус­ства — остаются в распоряжении индивида даже при полном одиночестве и являются принципиально личны­ми. Ценности переживания могут опираться на широ­кие сообщества (дружба, солидарность и т.п.) и на бо­лее узкую основу (сексуальное партнерство).

О смысле страдания.

Жизнь бывает не только созиданием или наслаждением, но и страданием. Жизнь мо­жет наполниться благородным смыслом даже тогда, ког­да она неожиданно нарушается. На этом положении ос­нован подход к психотерапии злокачественных новооб­разований. Врачу-онкологу, знавшему, что он болен ра­ком щитовидной железы, я предложил провести на себе одно научное исследование. Его состояние значительно улучшилось. Очень показателен в этом отношении фильм «Мертв по прибытии». Один бизнесмен узнал, что его отравили, и он через две недели обязательно умрет. И вот он посвящает оставшиеся ему дни жизни разобла­чению преступников.

Недостаток успеха никогда не означает ут­рату смысла жизни. Вспомните периоды собствен­ной влюбленности без взаимности! Решитесь ли вы вы­бросить из жизни периоды несчастной любви со всеми их сомнениями и страданиями? Полнота страданий ни­когда не кажется нам недостатком осмысленности.

Напротив, человек растет и мужает, страдая; его не­счастная любовь приносит ему больше пользы, чем мог­ло бы дать множество любовных побед. Преувеличивая значимость приятных и неприятных переживаний, люди вырабатывают в себе ничем не оправданную склонность жаловаться на судьбу. Мы посланы в этот мир не для наслаждений. Удовольствие не в состоянии придать нам смысл жизни. А если так, то отсутствие удовольствия не умаляет смысла жизни. Для оценки мелодии неваж­но, мажорная она или минорная.

Страдание не лишено смысла, ибо страдая, мы внут­ренне как бы отодвигаемся от того, что вызвало наши страдания. Страдая, мы все время остаемся между тем, что есть в действительности, и тем, что должно быть. В страдании сам факт отчаяния снимает вину с челове­ка. Страдание вызывает плодотворное, кардинально пре­образующее духовное напряжение, которое на эмоцио­нальном уровне помогает человеку осознать то, чему сле­дует быть.

В страданиях человека открывается глубокая мудрость, которая выше всякого рассудка. Для внутренней жизни скорбь и раскаяние полны глубокого смысла. Потерян­ная возлюбленная продолжает жить в нашей душе бла­годаря скорби о ней, раскаяние позволяет виновному вновь поднять голову, как бы очистившись от вины.

Скука тоже имеет смысл. Она как бы напоминает нам, что мы бездействуем. Но деятельность существует не для того, чтобы спасаться от скуки. Скорее, скука существует для того, чтобы напоминать нам о том, что мы бежали от бездействия и должным образом поняли смысл нашей жизни.

И смысл тревоги — это тоже напоминание. Смысл страдания в том, что оно оберегает человека от апатии и духовного оцепенения. Пока мы способны к страданию, мы остаемся живыми духовно. Мы растем и мужаем в страданиях, они делают нас богаче и сильнее. Скорбь как бы возвращает прошлое в настоящее. Раскаяние и скорбь — оба эти чувства — служат для того, чтобы как бы «исправить» прошлое. Нельзя гасить несчастья наркотиками. Пытаясь забыться, человек заставляет себя «не замечать» случившегося, пытается убежать от него. Но притупление чувств не приводит к устранению сама го предмета переживаний. То, что оттеснено в область бессознательного, не вытесняется в действительности. Здоровые родственники умершего категорически отка­зываются принимать транквилизаторы и предпочитают круглосуточно рыдать над умершим.

Наркотизация — это духовная анестезия. Но духов­ная анестезия может привести к духовной смерти. Пос­тоянно убивая наркотиками эмоционально значимые переживания, человек убивает свою внутреннюю жизнь. Страдание и горе являются частью человеческой жиз­ни, как судьба или смерть. Ни одно из них нельзя вы­рвать из жизни, не нарушая ее смысла. Ибо лишь под ударами молота судьбы в горниле страданий выковыва­ется личность, и жизнь приобретает свои форму и со­держание.

Франкл предупреждает, что человек не должен пре­ждевременно сложить оружие, ибо легко принять ситу­ацию за судьбу и склонить голову перед мнимой участью. Лишь только тогда, когда он не имеет возможности реализовывать созидательные ценности, когда нет под ру­кой средств, чтобы воздействовать на судьбу, наступает время реализовывать ценности отношения, имеет смысл взвалить на себя крест. Ценности отношения могут быть полностью реализованы только тогда, когда доля, выпав­шая человеку, оказывается на самом деле неизбежной. Это — благородное страдание. Но если человек ничего не сделал для того, чтобы избежать страдания, то его страдание нельзя назвать благородным, да и вообще не­льзя назвать страданием.

Читая эти мысли Франкла, я вдруг понял, что так называемые любовные страдания наших молодых лю­дей — это страдания, связанные с тем, что у них нет своего дела, что они не реализуют созидательных цен­ностей, что их жизнь бессмысленна, что вызвать сочувствие они не могут, что они нуждаются не в устройстве любовных дел, а в интересной работе. Легче работать со страдающим от неудачной любви, который увлечен сво­им делом. Мы предлагаем ему сосредочиться на послед­нем, вырасти, перерасти своего партнера, который пос­ле этого станет неинтересным, и «любовь» пройдет.

Терпение оправдано только тогда, когда сама судьба ставит человека в условия, когда он вынужден терпеть, ибо ни изменить своего положения, ни избежать его он не в состоянии. Только оправданное терпение является нравственным достижением; только неизбежное страда­ние имеет нравственный смысл. Таким образом, круг оправданных страданий, по Франклу, весьма узок. В него входят неизлечимые заболевания при условии, что были предприняты все меры профилактики, заключение в кон­центрационный лагерь при авторитарных режимах, ги­бель близких людей и т.п.

«Жизнь — ничто, жизнь — это возможность сделать что-то». В этом принципе Геббеля содержится ответ на вопрос о смысле жизни. Ибо существуют лишь две возможности: работать вместе с судьбой, придавая ей формы, и таким образом реализовывать созидатель­ные ценности или, если это невозможно и страдание неизбежно, страдать, реализуя ценности отношения.

Иногда целью экзистенциального анализа является научение человека страданию. Ведь есть ситуации, ког­да человек может выполнить свою задачу только путем истинных страданий, иначе он может оказаться недо­стойным мучений, выпавших на его долю.

В плане смысла страданий можно понять заключен­ную концентрационного лагеря, в прошлом избалован­ную женщину, которая сказала: «Я благодарю судьбу, что она обошлась со мной так сурово. Моя жизнь до лагеря была слишком легкой». Читая эти слова, я стал вспоминать свою жизнь. И вспомнились мне лишь те эпизоды, которые были хоть как-то связаны со страда­ниями: и как мы заблудились в горах, и какие усилия мы предприняли для того, чтобы выбраться оттуда, и неожиданные повороты карьеры, которые я восприни­мал как несчастье, и мытарства, связанные с защитой диссертации. Хочу заметить, что воспоминания эти ра­достные, ибо мне удалось преодолеть препятствия, и я понимаю, что выгляжу привлекательнее именно благо­даря этим страданиям. Один человек отличается от дру­гого не столько достижениями, сколько страданиями. Ведь «остепененных» у нас много, а тех, кто искомой степени добился, пробиваясь сквозь тернии трех сове­тов, гораздо меньше.

Вайцзекер заметил, что больной в чем-то превосхо­дит врача. Врач, тонко чувствующий ситуацию, всегда будет испытывать чувство стыда, находясь у постели неизлечимого или умирающего больного. Ибо врач бес­силен вырвать жертву из тисков смерти, а больной ста­новится героем, смело встречающим свою судьбу; он не сдается, ибо принимает свою судьбу с тихим страдани­ем. У врача же связаны руки, и он терпит поражение.

О смысле труда.

В чем смысл жизни? На этот вопрос отвечать мы должны не словами, а делами. А пра­вильность ответа зависит от конкретной ситуации и кон­кретной личности. Для Франкла человек без смысла жизни напоминает скалолаза, который находится в плот­ном тумане и может поддаться панике и чувству отчая­ния. Но как только он увидит вдали домик, у него сразу прибавятся силы.

Пока созидательные силы находятся на переднем пла­не жизненной задачи человека, он их использует в про­цессе работы. Невротики нередко заявляют, что они лучше смогли бы выполнить свою миссию, если бы вы­брали другую профессию. Но это глубокое заблужде­ние. Если и существуют случаи, когда выбранная рабо­та не приносит удовлетворения, то здесь виноват сам человек, а не работа. Работа сама по себе не делает человека нужным и незаменимым; она лишь дает ему возможность стать таковым. Важна не работа, которую человек выполняет, а то, как он ее выполняет. Все зави­сит от того, сколько личностных качеств вложит чело­век в свою работу.

Труды Франкла весьма актуальны и для ситуации в нашей стране, когда начинает формироваться класс бо­гатых людей и над многими нависла угроза безработи­цы. Он отмечает, что некоторые финансовые магнаты настолько заняты добычей средств для жизни, что забы­вают саму жизнь.

Франкл описывает и невроз безработицы. Он замеча­ет, что основным симптомом ее является не депрессия, а апатия. Она опасна тем, что безработный становится все более пассивным, все реже проявляет инициативу и оказывается не в состоянии ухватиться за руку помощи, которую ему могут протянуть.

Человек, не имеющий работы, переживает пустоту своего времени как пустоту своего сознания. Он чув­ствует себя ненужным. Безработица, таким образом, становится питательной средой для распространения неврозов. Когда человеческий дух работает вхолостую, это может привести к развитию устойчивого «воскрес­ного невроза». Но нередко сам факт безработицы дает пищу для невротических переживаний. Тогда безрабо­тица для невротиков — находка, ибо теперь во всех жизненных неудачах они могут обвинить именно ее. Безработица выступает в виде козла отпущения, на ко­торого они могут свалить всю вину за неудавшуюся жизнь. «Ах, если бы у меня была работа, все было бы иначе, все было бы превосходно», — заявляют они. И считают, что теперь с них нечего спросить. И сами ничего от себя не требуют. Объяснять все происходя­щее результатом действия единственного фактора, да еще предопределенного судьбой, очень удобно. Тогда ничего не нужно делать, кроме того, как ждать.

Но не каждый безработный поддается неврозу безра­ботицы. Некоторые безработные становятся доброволь­ными помощниками в общественных организациях, по­сещают бесплатные образовательные курсы, публичные библиотеки и обсуждают с друзьями прочитанное. Они умеют сделать свою жизнь осмысленной. Франкл подчеркивает, что и в данной ситуации есть возмож­ность выбора, и считает, что безработные нуждаются в психотерапевтической помощи, но занятия с ними глу­бинной психологией были бы просто смехотворными. Куда более подходящим здесь будет экзистенциаль­ный анализ.

Способность и возможность трудиться сами по себе ничего не значат, ибо в труде можно стать простым ору­дием для добывания средств. Некоторые пытаются на­йти себя в наслаждениях. Но это тоже не выход. «Где нет любви, ее заменяет работа; где нет работы, наркоти­ком становится любовь», — заметила писательница Алиса Литткенс.

Работа — это не вся жизнь. Но нередко невротик пытается уйти от жизни вообще, найти прибежище в работе. И тогда действительно скудость и пустота су­ществования выступают на первый план, как только при­останавливается профессиональная деятельность.

Воскресенье в любом городе — самый грустный день недели. Именно в этот день проявляется скудость город­ской жизни. Люди, не имеющие цели в жизни, несутся по ней с такой быстротой, что не замечают ее бесцель­ности. В воскресенье, когда в бешеной гонке наступает суточная пауза, вся пустота их существования встает перед ними в полный рост.

И на что только они не идут, чтобы заполнить эту пустоту! Они мчатся на танцы — там громко играет музыка, и шум избавляет от необходимости разговари­вать. И думать нет нужды.

Следующее убежище — искусство. Но если здорово­го искусство обогащает, то для невротика искусство — лишь возможность убежать от себя. Тогда для чтения выбираются детективы. И если желание узнать, чем кон­чится, захватывающее дух состояние тревожного ожи­дания доставляют невротику удовольствие, то это удо­вольствие со знаком «минус».

Для тех, кто жаждет сильных ощущений, самым силь­ным ощущением является смерть — как в жизни, так и в искусстве. Какой-нибудь тупица, читая за едой газету, жаждет сообщений о несчастьях и о смерти. Но этого может оказаться мало. Тогда он начинает смотреть бое­вики. И напоминает наркомана, которому для получе­ния наслаждения необходимо все время увеличивать дозу. Эти чужие смерти нужны ему для контраста; ему начи­нает казаться, что, если кто-то и должен умереть, то только не он. Франкл описывает еще одну форму бегст­ва от жизни — чтение дешевых романов. Невротики при этом отождествляют себя с вымышленными героями.

Самая большая ошибка, которую мы можем совер­шить в жизни — это почить на лаврах. Никогда не следует довольствоваться достигнутым. Жизнь не пере­стает задавать все новые и новые вопросы, не позволяя остановиться. Только постоянное одурманивание делает нас нечувствительными к уколам совести. Стоящего об­ходят; довольный собой потерян. Ни в творчестве, ни в переживаниях нельзя довольствоваться достигнутым. Каждый день, каждый час требуют от нас новых свер­шений.

О смысле любви

Франкл рассматривает любовь как область, где легко реализовать ценности пережи­вания. Любовь он определяет как переживание другого человека во всем его своеобразии и неповторимости.

Таким образом, оказывается, что существует два спо­соба утвердить своеобразие своей личности. Один спо­соб — активный — путем реализации созидательных ценностей. Другой — пассивный. В этом случае челове­ку представляется, что на него свалится манна небес­ная. «Любовь нечаянно нагрянет», — как поется в из­вестной песне. С точки зрения Франкла, это путь быть любимым. Без какого-то вклада, усилия и труда — по милости Божией — человек получает то, что возможно лишь при реализации его своеобразия и неповторимости.

В любви любимый человек воспринимается как един­ственное и неповторимое существо. Как человеческая личность он становится незаменимым для того, кто его любит. Человек, которого любят, «не может не быть» своеобразным и неповторимым, т. е. ценность личности его реализуется. Любовь не заслуживают, любовь это — просто милость.

А для того, кто любит, любовь накладывает чары на весь мир. Любовь значительно увеличивает полноту вос­приятия ценностей. Врата в мир ценностей как бы рас­пахиваются. Для любящего весь мир озаряется сиянием тех ценностей, которые видит только тот, кто любит. Франкл считает, что любовь делает человека не слепым, а зрячим, способным видеть ценности.

Существует три слоя личности — физический, пси­хический и духовный. Существует и три возможных спо­соба отношений к личности. Самый примитивный под­ход относится к внешнему слою: это сексуальное отно­шение. Физические данные человека оказывают сексу­альное возбуждение, обусловливающее сексуальное вле­чение к партнеру.

На ступеньку выше стоит эротическое отношение. Оно глубже сексуального. Эротика проникает уже в психи­ческую сферу человека. Такое отношение рассматрива­ется как сильное увлечение, ибо в данном случае мы увлечены и психическими достоинствами партнера — чертами темперамента и характера.

Но эротическое отношение не проникает в сердце другого человека. Это происходит на третьем уровне: на уровне самой любви. Любовь является конечной стадией эротического отношения, так как она проникает глубо­ко в личностную организацию партнера. Любовь — вступ­ление во взаимоотношение с другим человеком как с духовным существом. Духовная близость партнеров пред­ставляется Франклу наивысшей достижимой формой партнерства. Тому, кто любит, уже больше недостаточ­но соответствующего физического или эмоционального состояния — его по-настоящему затрагивает только духовная близость с партнером. Любящий любит люби­мого самого: не «что-то такое», что имеет любимый, а то, чем он является сам. Взгляд того, кто любит, прони­кает сквозь физическое и психическое «одеяние» до са­мой сердцевины другого существа. Увлеченность меша­ет заглянуть в суть другого человека. Кто в этом сомне­вается, тому Франкл советует представить следующую ситуацию: любимая безвозвратно потеряна (умерла или уехала). Ему предлагают двойника. Сможет ли он пере­ключить любовь на него?

При физическом, как и при эротическом влечении измены гарантированы. И только настоящая любовь является гарантом постоянства. Таким образом, лю­бовь — это нечто большее, чем эмоциональное состо­яние; любовь — это действие, которое направлено на сущность другой личности. А эта сущность, в конеч­ном счете, не зависит от существования. Вот почему любовь переживает смерть любимого человека; в этом смысле любовь сильнее смерти. Существование лю­бимого человека может быть прекращено смертью, но сущность его не умирает.

Я убедился в правильности положений Франкла на практике. Психологический анализ показывает, что те, кому любовь недоступна и кто часто меняет сексуаль­ных партнеров, всегда выбирают определенный тип. И имея дело со многими партнерами, практически име­ют дело с одним человеком. Часто в памяти у них даже не остаются имена многочисленных «компаньонов по сек­су». Я знал и таких людей, которые по мере духовного созревания проходили этапы беспорядочных половых связей на уровне физического влечения и сильных увле­чений на эротическом уровне. Но как только их посеща­ла любовь, то они не только не изменяли, но и не дума­ли об этом даже в условиях длительной разлуки. Верность не представляла в таких случаях какой-либо проблемы.

Франкл утверждает, что и в разлуке человек духовно поддерживает связь с любимым существом. Он приводит рассказ одного заключенного концентрационного лагеря, который говорил, что в трудные минуты его под­держивала мысль о любимой. Он вел с ней мысленные разговоры, хотя не знал, жива она или нет. Любовь так мало направлена на тело любимого, что она может лег­ко перенести его смерть; она остается существовать в сердце того, кто любит.

В моей практике был случай, когда две сестры поте­ряли своих мужей, находясь в инволюционном возрасте. У старшей, у которой муж умер первым, была выражен­ная эмоциональная реакция. Предполагалась инволюци­онная депрессия, но через некоторое время она вышла замуж, и от скорби не осталось и следа. Когда умер муж у второй, то она после волнений, связанных с похорона­ми, продолжала оставаться работоспособной, никого не обременяла своим горем, но о замужестве и не помыш­ляла, хотя предложения были. А вот ее слова: «Я не представляю, чтобы рядом со мной был еще какой-то мужчина». Какой-либо сексуальной или психической патологии у нее не было.

Тому, кто по-настоящему любит, смерть любимого существа кажется непостижимой, как непостижимой кажется ему и его собственная смерть. Когда исчезает тело, неверно говорить, что личность больше не сущес­твует, она просто не проявляется. Вот почему истинная любовь не зависит от присутствия человека. Любовь в такой степени независима от тела, что не нуждается в нем. Даже секс не является первичным, он только сред­ство самовыражения. Любовь как таковая может сущес­твовать без него. Там, где сексуальность возможна, лю­бовь будет желать ее и стремиться к ней; но там, где требуется отказ от нее, любовь не охладеет и не умрет. Любовь использует тело. Вот почему физически зрелые любовники в итоге придут к сексуальной связи. Но пос­ледняя является лишь одной из форм выражения любви. И именно любовь придает сексу человеческое достоин­ство, а сексуальный акт для любящих является выраже­нием духовного единства.

Для любви физическая внешность имеет небольшое значение Действительные черты любимого и черты его характера приобретают эротическое значение благода­ря самой любви. Именно любовь, как лучший космето­лог, делает эти черты привлекательными. Вот почему Франкл призывает сдержанно относиться к косметике. Потому что даже недостатки являются существенной частью личности.

Некрасивый человек довольно часто мучительно до­бивается того, что так легко приходит к привлекатель­ному. И совершенно зря он преувеличивает значение любви. В действительности она — это лишь один из способов наполнить жизнь содержанием, притом не са­мый лучший. Наша жизнь была бы бедна, если бы ее смысл зависел от любви. Человек, который не любит и которого не любят, может организовать свою жизнь так, что она будет наполнена глубоким смыслом. Но прежде чем отказаться от ценностей любви, нужно выяснить, действительно ли отсутствие любви — судьба, а не не­вротическое явление.

Франкл предупреждает, что не следует раньше вре­мени смиряться с судьбой. Любая покорность судьбе имеет плохой побочный эффект — чувство злобы. Не­вротик, которому не удалось реализовать себя в мире созидательных ценностей, нередко кончает тем, что пе­реоценивает значение любви и всю свою энергию на­правляет в эту область. Тогда невротическое напряже­ние после «счастья» в любви («все видят, какая это яр­кая и большая любовь») приводит к «несчастью». Изу­чая этот материал, я пришел к выводу, что настоящая любовь выглядит скромно и напоминает подернутый пеп­лом уголек, который может и согреть, и прожечь. А не­вротическая истерическая любовь напоминает ярко го­рящую солому, которая может только обжечь.

Франкл указывает, что нельзя пытаться силой открыть ту дверь, которая открывается сама и не поддается на­сильственному штурму. Проблемы любви нельзя решать, они решаются сами. Но следует подготовить себя к любви. И если она свалится на тебя, нужно к этому време­ни быть сильным, чтобы эта ноша не казалась тяжестью и давала наслаждение.

Франкл пишет, что не следует и обесценивать лю­бовь, как это делают иногда невротики, не добившиеся успеха в любви. Тогда они напоминают ту лису, кото­рая, не дотянувшись до винограда, объявила, что он зе­леный и кислый, и сами закрывают себе путь к счастью. Внутреннее чувство обиды в сочетании с покорностью судьбе приводит к тому же результату, что и протест, и бунт против судьбы. Обе реакции не позволяют челове­ку использовать свой шанс. Франкл советует после не­удачи в любви на время отказаться от нее, а потом по­пытаться еще раз, если выпадет случай.

Он предупреждает об опасности переоценки значение красоты для эротической любви, так как при этом человек обесценивается как таковой. Есть что-то оскорбительное в этом, когда женщину характеризуют как красивую. Высо­кая оценка в низкой категории наталкивает на мысль о наличии низкой оценки в более высокой.

Франкл подчеркивает, что любой флирт игнорирует внутреннее содержание партнера. В нем люди избегают любви. Здесь предпочитается тип. Очень часто предпо­читается тип хористки. Как и хористка в ревю, такая женщина в жизни легко может быть заменена другой. Это женщина, которую мужчина может «иметь»; поэто­му у него нет необходимости ее любить. Она собствен­ность без индивидуальных черт характера, без личной ценности. Любить можно только личность; безликий тип хористки нельзя любить. С ней не встанет вопрос о вер­ности: неверность следует из самой безликости. Невер­ность в таких отношениях необходима. Там, где отсут­ствует счастье в любви, оно компенсируется количест­вом сексуального удовольствия.

Когда я давал этот материал на лекциях в молодеж­ных аудиториях, на многих он производил большое впе­чатление. Одни приободрялись, другие задумывались и нередко после этого круто меняли свой образ жизни.

Но вернемся к Франклу.

Выражение «я поимел эту женщину» полностью рас­крывает сущность последней. То, что ты имеешь, можно обменять иди купить. Такие отношения поверхностны и для женщины. С помощью косметики она сделает все для того, чтобы скрыть свои личностные качества, не беспокоить ими мужчину и дать ему то, что он ищет — предпочтительный тип. Такая женщина, или, скорее, современная городская кукла, полностью поглощена своей внешностью. Она хочет, чтобы ее «брали», но она не хочет, чтобы ее «брали» всерьез как человеческую личность во всем своем своеобразии и неповторимости. Она желает, чтобы ее принимали как представительни­цу пола, и поэтому она прежде всего заботится о теле, стараясь как можно больше соответствовать модному типу из мира кино или журналов, изменяя себе, своему «Я». И мужчины, и женщины ведут себя легкомыслен­но. Вместо того, чтобы искать друг в друге своеобразие, которое одно только и делает человека достойным люб­ви, они довольствуются фикцией. Расплата не заставля­ет себя долго ждать.

 

В молодости я служил в военном гарнизоне, где был избыток молодых холостых мужчин и куда стремились попасть женщины с неустроенной личной судьбой. Но, продолжая вести себя в манере хористки, они ничего не могли изменить в своей жизни. Специальности они не приобретали, замуж их никто не брал. Многие из них пытались покончить жизнь самоубийством. Некоторых удавалось спасти, некоторых — нет.

Франкл подчеркивает, что в труде каждый человек проявляет свою неповторимость, а в любви он вбирает неповторимость и своеобразие партнера. Во взаимном отказе от любви собственная личность замыкается на самом себе. А импульс любви пробивается к такому слою существа, в котором каждый человек представляет со­бой не тип, а самого себя, обладающего всем достоинст­вом своей неповторимости. Это достоинство есть достоинство ангела. А ангелы не представляют вид. Скорее всего, существует одни экземпляр. Любовь пере­живается как вечность. В тот момент, когда мы испыты­ваем истинную любовь, мы ощущаем ее как длящуюся вечно.

Франкл предупреждает, что и в вопросах любви мы не застрахованы от ошибок. Например, человеку кажет­ся, что любовь его заставила видеть, а на самом деле он ослеплен сильным увлечением. Но ведь никто не начи­нает с предположения, что он, может быть, ошибся. Поэтому невозможно, чтобы кто-то любил «пока», вре­менно. Любовь не планируется на определенный срок. Но как только любовь умирает, человек перестает при­нимать достоинства своего объекта любви.

Очевидный вывод, к которому приходит Франкл, — простое увлечение является противопоказанием к бра­ку, но это не значит, что любовь является показани­ем к браку. Брак — нечто большее, чем проблема личных переживаний. Это организация социальной жизни.

Франкл считает, что молодость должна научиться выбирать и одновременно научиться быть верной. До­вольно часто перед молодым человеком стоит дилем­ма: бросить данную связь, чтобы испробовать как мож­но больше других связей, или же сохранить ее. Но лучше сформулировать вопрос иначе: желает ли он бросить связь, чтобы избежать ответственности, или цепляется за нее, боясь пробыть в одиночестве не­сколько недель? При такой постановке вопроса реше­ние найти легко.

Франкл считает, что любовь видит человека таким, каким его предполагал при создании Бог. В любви мы постигаем человека не только таким, каков он есть, но и таким, каким он может стать. Психотерапия должна стре­миться видеть потенциальные ценности пациентов и помочь им их реализовать.

С точки зрения Франкла, такого понятия., как «нераз­деленная несчастная любовь», нет, ибо любовь неизбежно обогащает того, кто любит. В самом понятии заложено противоречие. Либо вы действительно любите и в таком случае чувствуете себя обогащенным, либо не любите по-настоящему и ищете в партнере качества, которые он имеет и которыми вы могли бы обладать. Конечно, ваши чувства могут остаться безответными, но тогда значит и вы не любите. Мы все должны помнить следу­ющее: увлечение ослепляет нас, настоящая любовь дает возможность видеть. Любовь позволяет нам ощутить личность другого человека и тем самым приводит к рас­ширению нашего внутреннего мира. Любовь помогает любимому стать таким, каким его видит любящий. Даже если человек чувствует себя крайне несчастным, он не только внутренне обогащается, но и приобретает более глубокое ощущение жизни. Такие переживания приво­дят к внутреннему росту и личностной зрелости. Если вы считаете, что вам не повезло в любви, прочитайте еще раз эти строки, а затем читайте дальше.

Да, неразделенная любовь может сопровождаться напряжением. Но невротик боится этого напряжения и избегает всего того, что может к нему привести. И пос­ле неудачи в любви стремится уйти от нее, чтобы опять не возникло напряжение. Поэтому выражение «неразде­ленная любовь», с точки зрения Франкла, — это смако­вание несчастья, вокруг которого почти мазохистическим образом вьются в порочном круге мысли человека. И он впадает в несчастье прошлого, чтобы избежать возможности счастья в будущем. Вместо того, чтобы продолжать поиски, он отказывается от них вообще. Такого человека надо перевоспитывать. Следует объ­яснить ему, что необходимо продолжать работать, ре­ализуя ценности созидания, и не ставить преграды для любви, которая обязательно придет. Психотера­певтическое лечение неразделенной любви должно состоять в раскрытии этого стремления к бегству от счастья.

Разъясняя это положение больным, я привожу такой пример.

 

Вы — береза, и живете под столом, который не дал вам вырасти. Под столом хорошо чувствуют себя поми­доры. Но помидор березе не пара. Поэтому ничего пут­ного вы здесь не найдете. Выйдите из-под стола, встань­те в полный рост, осмотритесь и увидите свою пару. Работайте!

Примыкает к проблеме неразделенной любви про­блема ревности. По Франклу, тот, кто ревнует, низво­дит предмет своей любви до предмета потребления. В настоящей любви нет места ревности, ибо любимого нельзя сравнить ни с кем другим. Если я ревную — значит, я считаю, что меня не любят.

С ревнивцами я провожу обычно следующую беседу.

 

Я: Вы считаете, что вам жена изменяет?

Пациент: Да нет, я не вполне уверен!

Я: А какая разница? Раз вы считаете, что она спо­собна на измену, то если сейчас не изменила, значит, изменит в следующий раз. Подумайте, какие основания у нее есть, чтобы вам изменять. Она или порочная жен­щина, или вы ей чего-то недодаете. Если она порочная женщина, то кто вы, раз с ней живете? Если она жен­щина порядочная, то не изводите ее и не оскорбляйте своими подозрениями, дайте ей то, что необходимо. А если вы чего-то недополучаете, скажите ей об этом. Если она любит и если она в состоянии выполнить вашу просьбу, она вам не откажет. Не кажется ли вам, что своими сомнениями вы ее предаете? На Востоке сомне­ние приравнивается к предательству и рекомендуется не иметь дело с человеком, который в вас сомневается.

Франкл разбирает и проблему ревности к прошлому. Людям, зараженным подобной ревностью, он советует быть скромнее и желать быть последним. Все, кто под­вержен такой ревности, упускают из виду тот основной факт, что каждый человек несравним по своей сути. Сравнивать себя с другим — значит проявлять неспра­ведливость либо по отношению к себе, либо по отноше­нию к другому.

Ревность, по мнению Франкла, глупость в любом слу­чае, так как она проявляется слишком рано или слишком поздно. Она либо неоправданная, либо обоснован­ная. Если она и обоснованная, то все равно бессмыслен­ная, ибо партнерства не существует. Ревность — опас­ная эмоция, ибо она порождает то, чего боится — исчезновения любви. Ревнивый человек, сомневаясь в своей способности удержать своего партнера, может дей­ствительно потерять его, толкнув в объятия другого. Вер­ность — одна из задач любви; но это задача для того, кто любит, и никогда не должна быть требованием к партнеру, что может быть воспринято как вызов.

Франкл против фанатичной приверженности к прав­де в любовной жизни. В нашем обществе женщину за измену осуждают гораздо строже. Возможно, несправед­ливость такой морали только кажущаяся. Все мы стре­мимся к вечной жизни. Единственная возможность про­длить свое физическое существование после смерти — это передать свои гены потомству. Изменяя своему парт­неру, женщина как бы убивает его.

Франкл отрицательно относится к проституции. Че­ловек, пользующийся услугами проститутки, зацикли­вается на сексе, тогда как для любящего сексуальный акт — это физическое выражение любовного союза. Когда мужчина относится к сексу не как к выражению, а как к цели, он делит всех женщин на два класса — мадонн и шлюх. Кстати, и у нас многие матери совету­ют своим сыновьям «немного погулять», а потом жениться на «честной». Но когда мужчина зациклен на сексе, у него может развиться импотенция по механизму невро­за ожидания. Подумайте сами. В любви сексуальная неудача не имеет никакого значения. Да и сбои не очень замечаются и фиксируются любящим. А если люди встре­тились только для занятий сексом? Тогда неудача дела­ет встречу бессмысленной.

И вообще человек должен желать быть достойным счастья, а не стремиться к нему, желать быть достой­ным любви, а не искать ее, делать свое дело, а не думать об успехе. Все это — побочные продукты правильно организованной осмысленной жизни.

Психосексуальное созревание идет постепенно. Пер­вый шаг — это когда сексуальное побуждение требует разрядки. По мере созревания начинает проявляться эротичность, и в сексуальности начинает все больше выражаться личность. Этот шаг логически ведет к моно­гамным отношениям. По-настоящему зрелый человек испытывает сексуальное влечение только тогда, когда любит; он будет рассматривать возможность сексуаль­ных отношений только тогда, когда любит, только там, где секс является выражением любви. Моногамные от­ношения, по Франклу, являются кульминацией сексу­ального развития. Но Франкл не морализирует. Он го­ворит, что это идеал, и может быть только руководящим принципом- Как писал Гете, «он устанавливается подоб­но «яблочку» в мишени, в которое надо всегда целиться, даже если в него не всегда попадаешь». Редко кто спо­собен на настоящую любовь, и так же редко кто дости­гает наивысшей духовной зрелости. Это предел нормы.

Франкл выделяет три типа сексуального невроза.

Первый тип — обиженный. Невроз развивается после разочарования в партнере (сбой на последнем этапе созревания), и молодой человек скатывается в секс, в угаре которого пытается забыть неудачный эротический опыт.

Второй тип — тип смирения. Человек никогда не достигал эротического отношения к партнеру. Он счи­тает любовь иллюзией. Дон-Жуан принадлежит к данно­му классу. На неискушенные души он производит ог­ромное впечатление. Они считают его эротическим ге­роем. Но на самом деле он слабовольный трусливый че­ловек. Он не осмеливается пережить опыт истинной любви.

Третий тип — бездеятельный — не достигает ничего даже в сексуальном плане. Он вообще избегает партнерства, остается один на один со своей сексуаль­ностью и занимается онанизмом. Мастурбация не бо­лезнь, а признак нарушения развития или извращенного отношения к любовной жизни. Ипохондрические мысли о тяжелых последствиях мастурбации необоснованы. Но «похмелье», которое наступает после мастурбации, свя­зано с чувством вины, которое приходит всякий раз, ког­да человек стремится к пассивным сексуальным пере­живаниям.

Франкл считает, что большой вред принесли доктри­ны о вредности сексуального воздержания: они способ­ствовали развитию сексуальной озабоченности. Сексу­альности надо дать спокойно дозреть через эротизм до любви, иначе потом возникают трудности соединения секса, эротики и любви.

Бездеятельный тип лучше всего лечить введением па­циента в смешанную компанию его возраста. Там он рано или поздно влюбится, т. е. найдет партнера в эротическом плане, и сексуальное расстройство его пройдет.

Аналогично лечится смиренный тип сексуального невроза. Это хорошо описано в романе Д.Лондона «Мар­тин Идеи». Главный герой имел много сексуальных свя­зей, но как только его посетила любовь, грубая сексу­альность моментально прошла.

Франкл в этом плане дает следующие рекомендации.

1. При определенной физической зрелости н