Ушинский

Рождение собственной русской философии, произошедшее в тридца-тых-сороковых годах девятнадцатого века, шло все-таки не как стремление понять мир и человека, а как попытка стать самостоятельными от западных влияний. Это значит, что все философские течения той и даже последующей поры были в изрядной мере политическими. И признаком этого является то, что государство постоянно вмешивалось в дела философии, то запрещая кому-то из философов публиковаться, то закрывая философские факультеты вообще. Глава 2. Вопрос о душе — вопрос о сознании. Ушинский

При этом борьба с Западом шла как во внешних проявлениях, вплоть до порток, заправленных в сапоги, и косовороток у славянофилов, так и внутри их душ. Они сами все были разорваны на части, которые то тянулись к западу, то влеклись к родной культуре. Чаадаев, впоследствии Герцен — главные наши западники той поры — самые искренние защитники России. Иван Киреевский, лучший философ славянофильства, даже попал в число неблагонадежных из-за своего западничества. Как удалось ему, не меняя в целом своей философии, перетечь из западников в славянофилы — до сих пор нерешенная загадка русской философии.

Впрочем, я склонен принять ту точку зрения, что «обращение» западника Киреевского в славянофильство шло с одновременным «обращением» его в православное христианство, которое совершила, в первую очередь, его собственная жена, сумевшая показать, что все самые возвышенные мысли Шеллинга были ей знакомы из сочинений святых отцов.

Протоиерей Василий Зеньковский, который очень внимателен и чуток в отношении любых проявлений религиозности, однозначно относит наших славянофилов к религиозным философам, хотя они и были по жизни людьми светскими. Самоопределение русского пути без учета Православия действительно вряд ли возможно. Даже попытки в чистом виде выделять народную культуру не приведут к возрождению какого-то языческого мировоззрения. Если даже возможно говорить о двоеверии, мировоззрение это все равно будет православным.

Поэтому я пропускаю рассказ о славянофилах и оставляю его для последующего исследования русской православной философии. Моя же задача пока рассказывать лишь о светском понятии души.

То понятие души, которым пользовалась революционная демократия и близкие к ним революционные, анархистские и террористические круги, меня не интересует, потому что ничего отличного от естественнонаучного лозунга о том, что душа — это бредни церковников, за ним нет. Эта часть русской философии к мудрости отношения имела мало, хотя и была достаточно хитра, чтобы улучать души. Перевороты в великих империях без улуче-ния множества душ не делаются.

Это значит, что, кроме прямого понятия о душе как деятельности нервной системы, было у всех естественников революционного толка и какое-то скрытое понятие, которое они и использовали, когда охотились за душами. Но искать его надо не прямо, а опосредованно, растворенным в тех способах воздействия на умы и поведение людей, которые я показывал на примере Сеченова. Сделать такое исследование, вероятно, однажды придется, но без выведения самого общего понятия о душе оно все равно бессмысленно. Поэтому этот рассказ я тоже опускаю и перехожу сразу к тем работам, которые писались светскими философами в середине и второй половине девятнадцатого века. Круг четвертый — Слой первый — Век девятнадцатый

Константин Дмитриевич Ушинский (1824—1871), считающийся отцом русской педагогики, отчетливо заявлял, как сообщают о нем все учебники педагогики, что педагогика наука философская и требует единства идей. Это значит, что он пытался создать некую философскую основу педагогики, отличную от тех воюющих друг с другом учений, что существовали в его время. Этого не поняли. Советская наука, а вслед за ней и современная русская, считали, что «Ушинский искал пути естественнонаучного обоснования педагогики» (Алексеев. Философы, с. 1006).

Это вроде бы и верно, но как понять, к примеру, вот такое высказывание, которое читали все русские дети, начиная с шестидесятых годов девятнадцатого века: «Почему слово Бог начинается прописною буковою. Бог есть имя собственное, то есть такое, которое принадлежит одному предмету, а не многим, ибо истинный Бог один» (Ушинский. Родное слово, с. 54).

Это были строки из знаменитого учебника русского языка, называвшегося «Родное слово». Больше него на сознание русских людей не оказывала воздействия ни одна книга. Именно этот учебник и распространял основные понятия, включая и понятие о душе. Не забывайте, что все советские учебники русского языка строились все на той же основе, что заложил когда-то Ушинский. Примерно в это же время Ушинский пишет для журнала «Отечественные записки» (1866 год) статью о душе, что явно показывает, что Ушинский осознанно исследовал вопрос о душе.

Поэтому, когда он, говоря в «Родном слове» о склонениях, вводит понятие одушевленности так, будто избегает говорить об этом понятии, за этим определенно присутствует какое-то умолчание.

«52. Заметим теперь, по каким вопросам изменялись окончания слогов в склонениях.

Первый вопрос был кто, когда дело шло о старике, о старухе, о рыбке, то есть о предметах одушевленных, — и что, когда дело шло о неодушевленном предмете (о море)» (Там же, с. 67).

Вот и все понятие души, которое дает Ушинский в своем учебнике русского языка для начинающих. Поскольку завершается этот учебник «Цер-ковно-славянской хрестоматией», то можно считать, что его понятие души полностью совпадает с православным. Не зря главная «Философская энциклопедия» советской поры говорит о нем вовсе не так восторженно, как педагоги, и туманно предупреждает:

«По Ушинскому педагогика — наука философская, требующая единства идей. Однако реализовать это единство Ушинскому не удалось, его философское учение осталось в своей основе дуалистическим, соединяющим постулат о нервной системе как чистом механизме с пониманием души как бестелесной сущности» (ФЭ).

И даже если он и «искал пути естественнонаучного обоснования педагогики», понятие одушевленных и неодушевленных предметов, до сих пор живущее в русском языкознании, исходило из понимания души, как сущности, которая делает тела живыми, движущимися и чувствующими, а человека — бессмертным. Глава 2. Вопрос о душе — вопрос о сознании. Ушинский

В виде небольшого отступления могу сказать, до настоящего времени в языковедении сохранилась традиция использовать понятия «одушевленность-неодушевленность у существительных» как нечто само собой разумеющееся, и объяснений не требующее, как это, к примеру, сделано в «Современном русском языке» под редакцией В. Белошапковой (1997 г.)- Просто описываются признаки одушевленных предметов, никак не объясняя, что значит само одушевление. Языковедение — наука узкая и лишней ответственности нести не хочет.

В советское время одушевленность, чаще всего, даже не поминалась в оглавлениях учебников, как ее нельзя найти в знаменитом «Русском языке» академика В. Виноградова. Как нет ее и в его «Истории слов», писавшейся с 1920-х и до смерти в 1969 году.

И тем не менее, все мы сталкиваемся впервые с понятием души, идущим через образование, через школу именно в русском языке, который оказывается неспособным объяснять себя без разделения всех явлений мира на одушевленные и неодушевленные. Конечно, Ушинский, наверное, не был первым, кто ввел это разделение, но благодаря ему, мы можем говорить об очень определенном и очень широком бытовании этого понятия в умах русских людей.

Что же думал Ушинский о душе, если заглянуть в ту статью в «Отечественных записках», которая, судя по названию, прямо ей и посвящена — «Вопрос о душе в его современном состоянии»? Первое впечатление — сильнейшее разочарование. Прочитайте еще раз название и попробуйте составить себе мнение о человеке, который после такого названия в первой строчке пишет:

«Прежде всего и само собою ложится под перо простой и основной вопрос: что такое сознание?» (Ушинский. Вопрос, с. 74).

Как этот вопрос мог сам собою ложиться синонимом вопроса о душе, можно понять, допустив, например, что автор не задумывается о действительной душе, а думает о ней строго в том ключе, в каком предложила естественная наука, для которой души нет, а есть то ли психика, то ли сознание.

И вообще, на первый взгляд, создается впечатление, что статья эта написана для того, чтобы показать, что автор обладает незаурядной образованностью. Писалась она, очевидно, в Швейцарии, где Ушинский изучал постановку педагогического дела с 1860 по 1867 годы. Похоже, он использовал эту поездку как возможность познакомиться с европейской наукой.

Понятие души впервые появляется в ней, когда Ушинский рассказывает об «идеалистических воззрениях» на сущность сознания. Соответственно, не сразу удается понять, излагает он свои мысли или только воззрения идеалистов, когда говорит:

«Как индивид, человек живет общею жизнью со всею природою, но отражает ее в себе особенным образом, индивидуализирует ее. Душа человеческая есть идеальная форма всех индивидуальностей человека, есть идея тела. Круг четвертый — Слой первый — Век девятнадцатый

Таким образом отклонялось новыми идеалистами то противоречие между душою и внешним миром» (Там же, с. 78).

Высказывание столь же туманное, сколь туманен и его источник — немецкий идеализм. Тем не менее, пересказ этих взглядов позволяет понять, чем жила та часть русской философии, которая строила себя на заимствованиях из немецкого идеализма.

Однако далеко не все так просто с Константином Дмитриевичем Ушин-ским. Предполагаю, что ему просто не хватало литературного дара. Он не умел писать, особенно не умел писать ясно и четко. Из-за этого его не понимали, и всякий видел в нем то, что хотел увидеть. Вот и эта странная статья о душе, начинающаяся разговором о сознании, а завершающаяся совершенно излишним и скучным разделом, посвященным Спенсеру, просто не была доведена до того в вида, в котором ее можно было бы опубликовать. Это всего лишь черновик, случайно попавший издателям. Или же Ушинскому не повезло с редактором.

Между тем, если читать ее внимательно, вдруг выявляется действительная творческая мысль, к тому же данная в развитии. Попробую доработать статью, не столько за Ушинского, сколько для собственного понимания. Если она ставит в названии вопрос о душе, значит, естественно предположить, что статья эта все же посвящена тому, что такое душа? Можно доверять в этом автору, а можно, как я, прочитать ее целиком и убедиться, - это действительно так. Тогда очень естественным становится вот такое добавление в самом начале: