Походы имама Гази Мухаммада в Осетию

Для историка, исследующего северокавказские коллизии, существует немало своеобразных «подводных камней», наткнувшись на которые, линия исторического исследования может исказиться и пойти по неверному пути. Богатство и разнообразие накопленного на протяжении последних трех веков материала требует особо тщательного подхода для взвешенного ориентирования в нем. Когда мы обращаемся к нашим предшественникам и коллегам, уже прошедшим по этому пути, то нередко находим то, что хотелось бы видеть, исходя из задач времени, а не то, что существовало на самом деле. Так, Г.Л. Бондаревский в своем серьезном исследовании приводит документальные свидетельства того, что в октябре 1810 года новый главнокомандующий кавказской армией генерал А.П. Тормасов229 направил рапорт военному министру М.Б. Барклаю-де-Толли с осуждением жестоких способов подавления горцев. Тормасов также рекомендовал прекратить злоупотребления на кавказской военной линии и начать налаживать мирные связи с кабардинцами, осетинами, ингушами и чеченцами.230 Исходя из этого, Г.Л. Бондаревский делает заключение о миролюбивой политике Тормасова по отношению к горским народам.

Но это — лишь отрывочный фрагмент дипломатических уловок российской администрации на Кавказе. На самом же деле гораздо чаще генерал Тормасов отдавал совсем другие распоряжения для своих подчиненных: «Нужно окончить те снисходительные меры, кои доселе были употребляемы против здешних обитателей», — считал Тормасов и, продолжая развивать мысль, делал заключение, что «восьмилетние опыты кротости только их разбаловали и доказали на опыте, что для азиатца, так же как и для горячей лошади, лучшее средство есть муштук, — он делает их послушными и кроткими... Итак, сила и страх, страх и сила при справедливости одни только могут здесь действовать успешно, а милосердия здешний народ не чувствует и не понимает».231

После назначения в мае 1816 года главнокомандующим на Кавказе А.П. Ермолова232 вооруженное подавление окончательно получило предпочтение перед «либеральничаньем» и дипломатией с горцами. Сразу же по прибытии в Тифлис Ермолов разработал широкий план переноса Кавказской военной линии с реки Терек к подножию Кавказского хребта и план перехода к непосредственному подчинению горских обществ Северного Кавказа российской военно-административной власти.

А.П. Ермолов, пойдя на «усмирение» горцев, считал виноватым в их фанатизме и религиозные убеждения: «...Правительство допустило среди них мусульманскую веру, и явились озлобленные против христиан священнослужители... Но слишком равнодушное ко всем сим переменам начальство тогда предприняло противиться оным, когда меры насилия были необходимы, и убеждению не давал места фанатизм. Люди, прежде нам желавшие добра, охладели. Неблагонамеренные сделались совершенными злодеями. Веру и учреждения свои решились все защищать единодушно».233 Таким образом, Ермолов не только обвинял горцев в негативном отношении к русским, но и подчеркивал нерадивость царских наместников, упустивших время, когда еще проблемы с горскими народами можно было решать мирным путем.

Этот более чем десятилетний период активного подавления этнической самобытности народов Северного Кавказа дал свои результаты: все большая часть населения готова была встать под знамена джихада, чтобы бороться с «русскими гяурами» за свою свободу. В 1831 году первый имам Дагестана мулла Гази Мухаммад и второй имам Гамзат бек обратились к горцам Дагестана, призывая их на войну с гяурами (кяфирами), обвиняя своих земляков в слабой вере: «О, дорогие братья! — говорилось в воззвании. — Почему вы ставите правителями кяфиров, минуя верующих?.. Не бойтесь наказания Аллаха в сражении с отступниками и в изгнании их из своей земли и присвоении их имущества... Не страшитесь смерти, участвуя в войне... и не считайте ваших мертвецов умершими, ибо Аллах говорит: «Вы никак не считайте павших в войне за веру мертвецами, они у Всевышнего живы и здоровы»«.234

Во время восстания 1831 года Гази Мухаммад сохранял идею создания единого горского государства при помощи Ирана. Н.И. Покровский в своей работе «Кавказские войны и имамат Шамиля», вышедшей в свет более чем через 50 лет после ее написания, отмечал, что «проекты эти, если они и были, не разглашались. О них мы скорее подозреваем, чем знаем определенно».235 Однако есть и более точные указания на то, что, теряя свое доминирующее положение в Закавказье, Иран пытался еще некоторое время влиять на политику в северокавказских регионах. Известно, что в середине 1820-х годов с мусульманской пропагандой и антирусской агитацией в Чечне выступал иранец Нох-хан. Чеченский мулла Магомет Маюртупский в качестве представителя Нох-хана направился в Тагаурию. Тагаурские алдары Беслан Шанаев и Хамурза Тулатов откликнулись на призывы Нох-хана и в декабре 1826 года с группой других алдаров (всего — 6 человек) вместе с муллою Маюртупским отправились в Чечню. Дореволюционные авторы сообщают, что они «были приняты с удовольствием, обласканы и, слегка поощренные персидским золотом, обещали хану возмутить всех остальных соплеменников».236

Давая оценку происходящим событиям, штабс-капитан Императорского штаба Веревкин указывал на тот факт, что «по отъезде генерала Ермолова в 1826 году, нашествие Персиян и потом персидская и турецкие войны отвлекли внимание графа Паскевича237 от дел в Дагестане, что дало возможность созреть учению Муллы Магомета и приготовить Дагестан к продолжительной войне с русскими...».238 Со стороны Осетии в объединительном движении чеченского имама выступили тагаурцы,239 и в июле 1830 года генерал Абхазов начал свои действия по подавлению восстания горцев в Тагаурии. Прибыв с военным отрядом из крепости Грозной во Владикавказ, он вызвал к себе несколько алдаров. Беслан Шанаев, явившийся сначала во Владикавказ, тайно удалился в Тагаурию для сбора вооруженного отряда, который бы не пропустил русских к селениям, расположенным в глубине ущелья. В состав отряда Шанаева входили сын Беслана прапорщик Азо Шанаев (бывший некоторое время на службе в русской армии), Хамурза Тулатов, Бета Кануков, Базрук и Джанкой Мамсуровы, Мусса Албегов, Кургоко Карсанов, Инус Дударов, Дзамбек Гуриев и др.240 На призыв тагаурцев о помощи откликнулись алагирцы и куртатинцы, в связи с чем генерал Абхазов приказал военному отряду закрыть вход в Куртатинское ущелье. Всего в движении приняли участие 2500 человек.

Это восстание осетин, проходившее под объединительным знаменем ислама, было подавлено в течение двух дней (27–28 июля 1830 г.). Войска Абхазова прошли по Тагаурскому, Кобанскому, Санибанскому, Куртатинскому ущельям, заняли штурмом аулы Геналдон, Кобань; некоторые аулы были преданы огню, взорваны боевые башни осетинских владельцев. 7 августа русские войска возвратились во Владикавказ. Семь осетинских старшин во главе с алдаром Бесланом Шанаевым сосланы в Сибирь; за пределы Осетии высланы и другие участники восстания. Тагаурские алдары в наказание были лишены права взимать дорожную пошлину с проезжавших по Военно-Грузинской дороге; средний класс тагаурского общества обложен податью из расчета по одному барану, две курицы и восемь фунтов сыра на двор. От каждого осетинского общества, принявшего участие в восстании, были взяты заложники-аманаты.241

Почти сразу после подавления тагаурцев и их сподвижников вспыхуло восстание в Кобанском ущелье и Дигории. Гази Мухаммад с военным отрядом, в состав которого входили кабардинцы, абадзехи, ингуши, чеченцы, осетины, напал на крепость Владикавказ. Сами повстанцы называли Владикавказ городом Буру: дагестанский историк, современник имама Шамиля Мухаммад Тахир аль-Карахи сообщает, что «Когда они подошли к городу Буру, то снаряд, выпаленный из пушки, контузил Гази Мухаммада и сбросил его с коня. Оттуда он вернулся обратно».242 Интересно то, что в своей хронике аль-Карахи называет Гази Мухаммада не иначе как «объявителем шариата» среди горских народов.243

В течение 1831 года шло подавление последних очагов сопротивления, после чего к иранской идее в имамате больше уже не возвращались. Не исключено, что определенная работа, направленная на раскол между шиитским Ираном и суннитским Кавказом, проводилась и тайным пропагандистским аппаратом российской армии. В этот период Турция могла быть представлена российским мусульманам в качестве противовеса и ориентира в исламском мире: в силу многочисленности внутренних и внешних проблем эта страна была ослаблена и не могла серьезно повлиять на процесс установления российского доминирования в северокавказском регионе.244

Под давлением российской армии сопротивление горцев принимало все более скрытые формы. Усиливалось взаимопроникновение народов Северного Кавказа в Турцию и мусульманских проповедников из Османской империи на Северный Кавказ. Жестких границ в то время не было, и, поскольку мусульмане считали себя представителями единой мусульманской уммы, независимо от того, где они проживали, некоторые из осетин-мусульман также начали периодически выезжать в Турцию; все более явно стала намечаться тенденция тяготения осетин-мусульман к Турции.