Глазами социологов и гуманитариев 7 страница

Однако существует, как подчеркивал В. И. Ленин, тенденция к созданию единого, по общему плану ре­гулируемого пролетариатом всех наций, всемирного хозяйства как целого, каковая тенденция вполне яв­ственно обнаруживается уже при капитализме и без­условно подлежит дальнейшему развитию и полному завершению при социализме. И впереди человечество ждет коммунизм как истинное решение спора между индивидом и родом, как решение загадки мировой истории.

Экономоцентристская в своих основах формационная теория, фиксировавшая моменты повторяемости в истории, длительное время служила основной объ­яснительной парадигмой. И нельзя сказать, что она от начала до конца несостоятельна. Иначе бы на про­тяжении полутора столетий она не пользовалась бы определенным признанием во многих странах, не вхо­дящих в круг “Социалистического мира”. Эта теория ряд фактов вполне удовлетворительно интерпретировала, но, увы, многие другие факты в нее явно не вписывались. Весь феномен “Востока” не находил в ее категориальном составе вразумительного истолко­вания. Да и наша собственная история не послужила бы ее бесспорным подтверждением.

Оказалось, что хотя мир человека и целостен, но в нем, как это ни печально, нет единственной дороги, унифицированных всеобщих правил движения вверх и вверх к осуществлению идеала всеобщего счастья. Мир истории оказался сложнее и противоречивее, а извивы истории, что называется, хитрее и коварнее.

Гегель, например, полагал (а вслед за ним К. Маркс и его последователи), что внедрение и проникновение принципа свободы в мирские отношения являются дли­тельным процессом, который составляет саму исто­рию. Всемирная история, утверждал он, есть прогресс в сознании свободы. Вроде бы подходяще и вдохновляюще. И можно было бы принять этот тезис как фик­сацию главной универсалии истории. Но... Но свобо­да неотделима от зависимости. И рост свободы в одном отношении оборачивается запретом, подавлением, око­вами в другом отношении. Противоречив и коллизионен ход всеобщей истории.

И все же не прекращается поиск всеобщих универ­салий мировой истории. Во времени и пространстве человечество есть целостная система и принцип уни­версализма, есть единственно приемлемый исходный пункт для осмысления истории Рода людей.

Есть давняя диалектическая методологическая идея, которая не раз подтверждала свою продуктивность (от Гегеля до В. И. Ленина и до современных исследова­телей). Ее суть состоит в установке на то, что следует познать целое до определения его составляющих. Сис­темное, надындивидуальное рассмотрение, раскрытие закономерностей системного качества, теоретическое выявление субстанционального образа объекта — все эти моменты необходимо присущи рационалистичес­кой методологии.

Взять мысленно целое, выразив его как категори­альное определение объекта, чтобы потом выйти к анализу тех элементов, которые в совокупности состав­ляют это целое, — это путь специфический для тео­ретического рассмотрения. Помимо этого нельзя по­нять “части”, “элементы”, “аспекты”, “грани”, “стороны” того, что исследуется.

Это издавна понимали проницательные ученые. Еще Э. Тейлор — историк и теоретик культуры XIX в., подходя к сравнительному изучению отдаленных друг от друга культурно-исторических форм, подчеркивал, что характер и нравы человечества обнаруживают од­нообразие и постоянство явлений, заставляющее италь­янцев сказать: “Весь мир есть одна страна”. Он спра­ведливо полагал, что это наглядно и предметно фиксирует черты совпадения и сходства в материаль­ной культуре, способах деятельности, фольклоре — независимо от хронологической и географической от­даленности. Это дает, по его мнению, возможность пос­тавить рядом обитателей озерных жилищ древней Швейцарии о ацтеками, североамериканских оджибве с южноафриканскими зулусами, а английского земле­дельца со сред неафриканским негром. Идея единства человечества — это та идея, к которой постоянно об­ращаются историки и историософы каждого нового поколения.

Само понятие “всемирность” тоже сугубо историч­но. Одно дело понимание “всеобщей истории” у Полибия (около 200 г. до н. э.), иное дело — наши дни. Каждому размышляющему историку приходится стал­киваться с проблемой соотношения “всемирно-исто­рического” и “локально-исторического” (регионально­го, континентального, страноведческого и т.д.). Еще в 1789 г. Шиллер в лекции “Что такое и для каких Целей изучают всемирную историю”, подчеркивал, что ее изучение определяют те цели событий, которые могут быть выявлены лишьво всемирной перспекти­ве и которые в состоянии объяснить современный мир. Еще до него И. Г. Гердер в своем труде “Идеи к философии истории” подчеркнул, что история любого из народов — это и замкнутый круг (“своя история”) и звено во всемирном движении Рода.

Сама категория “всемирность”, как это отметил оте­чественный историк — методолог М. А. Барг, есть выражение познавательного принципа предельности. Она действительно очерчивает предел осмысления мно­жественности фактов в рамках достигнутого на каж­дый данный момент понимания прошлого и судеб всего человечества. Это мощная категория и результатив­ная идея.

Правда, она, эта идея, достаточно ясно прогляды­вается на эмпирическом уровне, легко принимается в исторической интуиции и гораздо более трудно выра­жается в абстрактных моделях. Тем более, что ей про­тивостоит историко-культурный релятивизм, предпри­нимающий усилия по разрыву единого поля мировой истории на обособленные части, плохо сочетающиеся друг с другом. Конечно, различия в историческом бы­тии разных регионов земли существуют. Несомненно, например, что “Европа и Запад” и “Восток” — это существенно отличные друг от друга структуры, несо­впадающие пути развития.

Однако размышлять о них в духе формулы Р. Кип­линга “Запад есть Запад. Восток есть Восток и вместе им не сойтись никогда” вряд ли продуктивно. Дихо­томия “Восток и Запад” не отменяет всечеловеческой целостности, того, что историко-культурные, социо-политические, цивилизационные различия суть оттен­ки, грани глубинных основ монолитной всепланетной цивилизации.

Молодые отечественные историософы сейчас лихо и размашисто пытаются найти такие части, “суперар­хетипы мировой истории”. Так, украинский философ А. М. Еременко(1995 г.) полагает, что таким супер­архетипом, конституирующим целостность всей, во всяком случае европейской и ближневосточной исто­рии, является борьба Востока и Запада. По его мне­нию еще Геродот видел в ней стержень происходя­щих событий. Однако многие нынешние мыслители (например, Л. Н. Гумилев) скептически относятся к подобным идеям.

Нет сомнения в том, что поток выявления “пос­ледних масштабов” и “единых ценностей” будет про­должаться. И эти поиски строятся с позиций полного отказа от “европоцентризма” и установления подлин­ного универсализма. Без истории “отдельных” куль­тур мировой истории быть не может. Нет “Хомо ев-ропикус”, “Хомо арабикус”, нет “Хомо африканус”. Есть повсеместно человек как выражающий мир наш как единый и возможный, весь, целиком и глобаль­но. Нельзя ниспровергать все, что не есть Европа или США, как незрелость, вырождение или инфантиль­ность. Культура ацтеков, равно как и культура Афин, пирамид Египта или Вавилона, Китайской Стены, Бурубудура или Аджанты, — все это моменты единого, но пестрого историко-культурного процесса.

В поисках исторических универсалий многие авто­ры обращаются к “мерцанию многозначных символов”, видя в них выражение общности, повторяемости. В мифологии, в теогониях и космогониях, в мировых религиях и эзотерических прозрениях единство исто­рии обозначается ярче и достойнее, чем в рациона­листически обоснованных моделях исторического про­цесса. Полагают, что объединение “в духе” доступнее пониманию, чем рационалистическое умствование.

В наши дни, может быть, как никогда в прошлом становится видно, что мировая история, универсаль­ная история земного шара действительно была и есть. И в конце XX века это ощутимо с предельной яс­ностью. Видно и то, что только сейчас она действи­тельно стала “земшарной”. Как сказал К. Ясперс: мы только начинаем, мы идем сейчас ко второму “осево­му времени”, находимся в историческом беге на ста­дии обретения “второго дыхания”. Так обстоит дело с видением человека в историческом знании.

Если для историков правомерно представление о человечестве как единстве с самых истоков (на основе сущностных связей), то для экономического сознания “всемирность” человечества как хозяйствующего субъекта есть явление не изначальное, а складывающееся поэтапно в ходе развития.

Экономисты имеют дело с хозяйственными едини­цами, производящими, вступающими в отношения об­мена и распределения, осуществляющими потребле­ние. Такие единицы дискретны. Это отдельные производства, их объединения, сообщества и т. п. Для того, чтобы производители, их сообщества, вышли за рамки стран и континентов и стали по отношению друг к другу выступать как органы целого, понадо­бился длительный путь хозяйственно-экономической истории.

Экономическая всемирность возникла вместе с ка­питализмом, создана им. Мировое хозяйство, всемир­ное хозяйство как единство — это продукт и резуль­тат утверждения капиталистических отношений и их распространения на все континенты. Никто и никог­да не возражает против тезиса К. Маркса о великом цивилизующем действии капитала, создания им та­кой общественной ступени, по сравнению с которой прежние выступают всего лишь как локальное разви­тие человечества.

Товарно-денежные отношения обеспечили “вселен­скую” связь вещей и людей, покрывающую всю пла­нету и интегрирующую ее острова и континенты, ре­гионы и анклавы в одно поле. Снятие, преодоление мелких, локальных способов хозяйственно-производ­ственной деятельности, ломка национальных перегоро­док — все это проложило путь к функционированию мирового рынка, предметной основе экономического единства человечества.

В наши дни глобализация хозяйственной жизни ста­ла наглядной. Сейчас уже фиксируются общие пока­затели мира, взятого как экономическое целое. Еще в б0-е годы Джон Бернал отметил, что одно из разли­чий между современным экономическим положением и прежним состоит в том, что ныне мы в состоянии определять потребности, производственные возможнос­ти и результаты всего мира в целом. И если эти слова были верны тридцать пять лет назад, когда они были написаны, то тем более справедлив такой вывод сей­час. Что же собой представляет современное всемир­ное хозяйство, как строится его теоретическая модель?

Еще недавно такая модель исходила из того, что в мире существуют две различные социально-экономи­ческие системы, находящиеся в отношениях конку­рентного соперничества по всем социальным парамет­рам, в том числе и хозяйственно-экономическому.

Соответственно этому рисовался хозяйственный пор­трет планеты. Сейчас ситуация изменилась. Крах со­циалистического проекта в СССР и европейских стра­нах “социалистического содружества” и упростил, и усложнил положение. Тем не менее нелишне заметить, что социалистический сектор мирового хозяйства пол­ностью не исчез,

Китайская Народная Республика, Северная Корея, Куба по-прежнему ориентируются на ведение эконо­мической жизни сообразно социалистическим целям с использованием соответствующих им средств. Прав­да, и они корректируют свой хозяйственный механизм, расширяя диапазон рыночных факторов. В целом же мирохозяйственные отношения сейчас стали более яв­ными. По сути дела хозяйственная автаркия — это вещь почти невозможная, имеющиеся исключения лишь подтверждают общее правило,

Тенденции к взаимопроникновению экономических потоков порождаются общественным характером со­временной технологической революции, сеткой ком­муникаций, покрывающих планету, информационной Шапкой всеохватывающего характера, массовизацией и стандартизацией производства и быта и т. д.

Для человечества как мирохозяйственной системы Характерно международное разделение труда, произ­водственная и коммерческая кооперация, глобальная оценка и использование ресурсов, взаимопроникнове­ние национальных экономик. В мире нарастает ин­тернационализация производства, определенная уни­фикация технологии, возникает всемирная финансовая инфраструктура, ширится межконтинентальная тран­спортная сеть (воздушная, водная, рельсовая, шоссей­ная), проводная, радиотелевизионная сеть, опирающа­яся на возможности искусственных спутников — все это связывает воедино любые, самые захолустные угол­ки планеты.

Идет унификация статистических оценок, обмен хо­зяйственной информацией и кадрами. Мощные миг­рационные волны породили типичную для ряда стран фигуру “гаст-арбайтера”, иностранного рабочего — вре­менного, сезонного, а иной раз и образующего устой­чивые анклавы.

Возник феномен мировых цен, на основе которых осуществляется обмен товарами. Разделение и специ­ализация труда дают возможность дополнить произ­водство отдельных стран и целых континентов до фор­мирующихся общемировых стандартов. Совокупная хозяйственная деятельность человека породила гло­бальные проблемы (о которых подробно пойдет речь в дальнейшем изложении). Все сказанное характеризу­ет, так сказать, концептуальную, идеальную модель мирового хозяйства. Но давно известно отличие иде­альных моделей от грешной действительности.

Экономика мира — это не картина идиллии и бла­женства, всеобщего удовлетворения и благостной эй­фории. Напротив, тенденция к хозяйственному еди­нению и глобальной интеграции связана с мощным сопротивлением. Противоречия и коллизии рыночно­го хозяйства порой жестоки и суровы. И сопротивля­ются глобализации тоже отнюдь не только дремучие перестраховщики, боящиеся крутых перемен, каки­ми бы они ни были. Нет, недоверчиво относятся к слиянию национальных хозяйств в неразличимое пла­нетарное поле те страны и народы, которые чувству­ют себя аутсайдерами, лишними на жизненном пире.

Самодовольное, сверхсытое, пресыщенное богатст­во с одной стороны, и мерзкая, унизительная, голод­ная нищета — присутствуют на планете, соотносятся друг с другом. Возникло то, что метко кем-то было названо — единство несовместимого. Стоит поставить рядом Швецию и Бангладеш, Канаду и Нигерию, Но­вую Зеландию и Сомали, чтобы воочию увидеть “узлы несовместимости”. Шкала вопиющих различий в обес­печенности, образе жизни непомерно велика.

И тем не менее “полюса различий” мощно стягива­ются друг к другу всем потенциалом мирохозяйствен­ной ситуации. Уже выросли те экономические обсто­ятельства, которые единят локальные хозяйственные субъекты.

Один из составных рычагов “планетизации” эконо­мики — это те структуры, которые именуют ТНК (транснациональные корпорации). Их воздействие на хозяйственную жизнь двойственно. Там, где они по­являются, вкладываются масштабные инвестиции, внедряются самые новейшие технологии и наивысший на данном этапе управленческий опыт, используются свежие теоретические разработки.

Наряду с этим ТНК отнюдь не случайно подчас на­зывают конквистадорами XX века. Имея огромные фи­нансовые и организационные возможности, они ста­вят под контроль экономику (да и политику) многих государств, полагающих себя суверенными. К началу 90-х годов XX века в мире действовало свыше 10 ты­сяч сверхкрупных транснациональных корпораций. Их имена звучны и нарицательны. “Дженерал-Моторс” (США), “Тойота” (Япония), “Бритиш Петролиум” (Ве­ликобритания), “Сименс” (ФРГ), “Нестле” (Швейца­рия), “Рено” (Франция), “Фиат” (Италия) и другие известны всепланетно. По данным ООН, ТНК в разви­вающихся странах имеют более 27 тысяч филиалов. Почти половина из них принадлежит США, четверть — Великобритании.

О размахе их деятельности можно судить хотя бы на примере швейцарской пищевой корпорации “Нестле”, которая имеет филиалы в65 странах на всех континентах. Или, например, англо-голландская ком­пания “Ройял-детч-шелл”, которая контролирует зна­чительную часть всей мировой торговли нефтью и нефтепродуктами. О экономическом статусе ТНК можно судить по выразительной формуле Эрла Батца, быв­шего не так давно министром сельского хозяйства США. Он говорил, что в современном мире есть толь­ко два подлинных вида власти — власть нефти и власть продовольствия. Причем власть продовольствия еще более могущественная, чем власть нефти.

Конечно, мировая экономика пестра, неравновес­на, расчленена несимметрично, ее секторы нарезаны историей непропорционально. Но они существуют. Есть орбиты планетарной экономики, и по ним обращают­ся глобально люди, товары, деньги, технические ново­введения, хозяйственные авантюристы и расчетливые предприниматели. Да, в этой контрастной экономике есть полоса нищеты и богатства. В ней есть и центры экономических сил и притяжения. Их сейчас по край­ней мере три: США, Европа и Тихоокеанский регион, и прежде всего Япония.

Увы, наше Отечество в хозяйственном отношении сейчас что называется “выпало в осадок”. Мы еще не страна-побирушка, но уже не могучая держава. В ми­ровой экономике наш голос пока что становится сла­бее и слабее.

Свой угол зрения на человечество есть у социоло­гов. Социология изучает людей. Но людей, вступаю­щих друг с другом в те отношения, которые имену­ются общественными, людей, объединенных в группы разной размерности, уровня и модальности. Социоло­гический взгляд на общество — это как бы воззрение “изнутри”, со стороны его структуры, действий соци­альных субъектов. Социолога интересуют малые контактные общности, разного рода объединения, базовые социальные единицы, такие как трибальные группы (племя, род, этнос и т. д.) или такие как - страны — государства. В сложной и многоцветной иерархии групп вертикальным стержнем выступает все человечество как группа предельной общности.

Огюст Конт, один из основоположников социоло­гии, еще в прошлом веке представил ее как науку о человечестве. Такое толкование он дал в своем “Кур­се позитивной философии”, особенно в завершающем IV томе. Как отмечал впоследствии Н. Бердяев, Конт веру в Бога заменил верой в высшее существо — че­ловечество. Оно полагается им как Великое Сущест­во, сакрализуется. Предстает как предмет поклоне­ния. Любопытно, что Конт придает ему женственные черты, сближает с Культом Мадонны, даже строит ему алтарь в своей комнате.

Человечество, по Конту, есть существо нераздель­ное, сверхличное — лицо — идея. Оно становится аб­солютным через всеобщий прогресс, неотвратимое вос­хождение разума, представляется как история единого народа. Конт, делая шаг от философии к религии, назначает сам себя жрецом этого нового верования — религии человечества. Вся теоретико-философская эво­люция воззрений Конта служит объяснению и оправ­данию тезиса о единстве человечества. Как отмечал Раймон Арон в своей работе “Этапы развития социо­логической мысли”, Огюст Конт был социологом един­ства человечества, а ведь один из возможных, если не необходимых результатов этой социологии единства человечества — именно религия единства человечест­ва.

Какова же ситуация сегодня у социологов?

Как отмечает отечественный исследователь Г. П. Предвечный (1992) — глобальная социология еще весьма мало разработана, и человечеством как груп­пировкой ученые занимались до безобразия мало. По его мнению, человечество в социологическом видении — это так называемая “квалификационная группа”, то есть в какой-то мере условная, статистическая и она лишь движется по направлению к реальному ин­тегрированию. Ему, в плане социологии, еще пред­стоит быть подлинно единым. Во всяком случае это Можно полагать как реальную возможность.

Человечество — это глобальная, а не парциальная группа. В ней присутствует не механическая, а орга­ническая солидарность, она не орда, не клан, не толпа, а сложнейшее системное целое. По терминологии Питирима Сорокина оно выступает как кумулятив­ная группа предельной сложности, социальный агре­гат, выраженный некоторым идеальным понятием. Социолог изучает человечество не как одного Паскалевского Человека, а всматривается в его структуру, образующие его группы, взятые в их взаимодействии, в личностном общении. В этом основная специфичес­кая черта социологического направления при сопри­косновении с таким познавательным объектом, как весь род людей, причем взятый не столько в его исто­рии, сколько в его синхронном образе.

Среди историков, социологов, тяготеющих к гло­бальному охвату, можно назвать теорию “мировой сис­темы”, вышедшую из-под пера американца И. Валерстайна. Его позиция состоит в утверждении идеи о мировом единстве, стягиваемом свободными связями рыночного типа, объединении центра и периферии, взаимозависимых друг от друга.

А вообще говоря, глобальный обзор для социоло­гии не характерен. Социологи — люди деталей, их задача — “квантификация” социального целого, вы­деление, определение социальных параметров общес­твенного процесса, замер показателей и ранжирова­ние полученных данных соответственно той или иной избранной шкале оценок.

Одно из специфических определений человека за­дано демографической наукой, представляющей его как “народонаселение”. Под народонаселением в де­мографии понимается непрерывно воспроизводящая­ся совокупность людей, рассматривающихся прежде всего с точки зрения возобновляющихся человечес­ких поколений. Демографию интересует “приход” и “уход” людей, естественное воспроизведение их жиз­ни, численность, соотношение рождаемости и смер­тности, половозрастная и семейная структура конкрет­ных социальных субъектов.

Рассмотрение этой совокупности может идти на мно­гих уровнях, от мелкого населенного пункта, города, страны, до масштабов планеты. Народонаселение мира и есть демографическое определение человечества. Вряд ли надо скрупулезно доказывать самоочевидную истину, что от количества людей, одновременно жи­вущих на планете, во многом зависят характер их соб­ственной жизни, особенности материального производ­ства и сферы духовности, отношения с природой и т. д.

Реальное человечество — это динамичное состоя­ние, постоянно самообновляющееся, самовоспроизво­дящееся. “Род приходит — род уходит” — в этом биб­лейском выражении метко схвачен постоянный непреходящий процесс смены уходящих новыми по­колениями, предшествующих последующими. Превы­шение рождаемости над смертностью и создает то, что называют естественным возрастанием количества на­родонаселения.

Сколько людей жило на земле от завершения ан­тропогенеза до наших дней? Понятно, что сколько-нибудь точный ответ на этот вопрос дать трудно. Кро­маньонцы переписей населения не проводили. Да и вообще статистика населения насчитывает едва ли пол­тора столетия. Однако, используя методы косвенных свидетельств, историческое моделирование, многие де­мографы приходят к выводу, что через историю чело­веческую прошло что-то от 70 до 100 миллиардов ин­дивидов.

Именно эта впечатляющая цифра приводится зна­менитым историком Фернаном Броделем. Цифра дей­ствительно фантастическая. И как в шутку говорят, “где поместятся вся эти миллиарды персонажей в день страшного суда?” И эти миллиарды людей прожили свою жизнь до нас, трудились, надеялись, любили, Радовались и печалились. Они ушли. Но они и оста­лись, оставив нам в наследие огромный мир матери­альной и духовной культуры. Они — ушедшие — то человечество, на плечах которого стоит нынешнее поколение 90-х годов XX века. Как однажды образно было сказано: каждому поколению бьет под ноги океан всемирной истории.

Демографическая обстановка на планете уже за ис­торический период существенно менялась. Назовем лишь три цифры.

Так, накануне возникновения земледелия (около 10 и тысяч лет назад) на всей планете жило людей меньше в два раза, чем сейчас живет в одной Москве — около 5 млн. (а Москва перевалила за 9 млн. жителей).

За пять тысяч лет до нашей эры на Земле жило где-то около 30 млн. человек. Это столько, сколько живет сейчас в пределах Украины.

К началу нашей эры народонаселение мира состав­ляло 250 млн. человек, то есть столько, сколько сей­час живет в СНГ (на территории бывшего Советского Союза). Сейчас на земле одних американцев в два раза больше, чем людей во времена Юлия Цезаря на всей планете. Ныне, перевалив за 5 миллиардов и прибли­жаясь к б миллиардам, человечество вовлекает свою планету в какой-то чудовищный эксперимент, не бу­дучи в состоянии как-то контролировать его результаты.

Нынешние темпы роста отнюдь не всегда были при­сущи человечеству. Если сейчас ежегодный прирост населения мира равен примерно двум процентам, то в эпоху палеолита численность населения на два про­цента возрастала лишь за тысячелетия, то есть в ты­сячу раз медленнее, чем сейчас. Изменчивость состоя­ния рождаемости и смертности, характеризующая тип воспроизводства населения, зависит от сложного ком­плекса обстоятельств, само это соотношение неравно­мерно в конкретных странах и в разные эпохи.

Отечественный демограф В. И. Козлов (1969 г.) вы­сказывает такие соображения: если распространить со­временные темпы естественного прироста населения мира (при которых оно может удваиваться каждые 35 лет) в прошлое, то окажется, что человечество могло произойти от одной пары людей — Адама и Евы, поя­вившихся лишь около тысячи лет назад, а все предшествующие тысячелетия история земли была безлюд­ной.

Напомним, кстати, что даже по ветхозаветному сче­ту 1995 год от Рождества Христова является 4693 го­дом от сотворения мира, в иной версии — 5576 го­дом!! Если предполагать, что такие темпы сохранятся в будущем, то уже к 2406 году человечество плечом к плечу заполнило бы всю поверхность суши. Эти сооб­ражения показывают абсурдность чисто арифметичес­кой экстраполяции нынешней ситуации как в про­шлое, так и в будущее.

Закономерности, определяющие рост мирового на­родонаселения, показатели рождаемости и смертнос­ти, его половозрастную структуру, состояние брачности, весь его демографический облик носят сугубо конкретно-исторический характер. Они различны в те или иныеэпохи, связаны с цивилизационными осо­бенностями,зависят от состояния общественного про­изводства, от традиций и нравов.

В наши дни человечество переживает вторую де­мографическую революцию, прямой переход от одно­го типа воспроизводства к другому. Это своего рода поворот, охватывающий продолжение рода, производ­ство самогочеловека. Первая подобная революция про­изошла в эпоху неолита. Она была связана с новыми формами хозяйственной деятельности.Поворот от со­бирательства, охоты и рыболовства к земледелию и скотоводству повлек за собой резкое снижение смер­тности, становление нового воспроизводственного ме­ханизма. Тысячелетия и тысячелетия этот механизм в основе своей не менялся.

С XVII века берет свое начало новая демографичес­кая революция, длящаяся и развивающаяся и поны­не. Она тесно связана с промышленной революцией, проложившей путь к машинному производству и ка­питалистическим отношениям.

Преодоление традиционного уровня смертности, по­вышение экономической ценности человека (работника), известное, а в конце столетия резкое снижение рождаемости — эти моменты (как и ряд других) вы­ступают как слагаемые второй демографической рево­люции.

Демографические процессы, вплетаясь в общую со­вокупность общественных факторов, оказывают сущес­твенное воздействие на историю планеты. К середине нашего столетия выявилась ситуация “демографичес­кого взрыва” (о чем речь пойдет в третьей главе кни­ги). Так или иначе, но демографический портрет че­ловечества не может быть обойден при размышлениях о судьбах людей земли.

Не остается в стороне от проблемы рода и правовая теория. Как известно, любая правовая система имеет конкретно-историческую природу. В марксистской тра­диции право трактовалось как возведение в закон воли определенного класса, содержание которой в конеч­ном счете диктуется экономическими интересами. Есть и другие подходы к этой проблеме, дающие другие основания для ответа на вопрос: могут ли иметь мес­то правовые установления, относящиеся ко всем лю­дям земли, к любым экономическим и политическим системам?

Может быть, стоит рассмотреть этот вопрос на при­мере судьбы той системы, относящихся ко всем лю­дям правовых деклараций, которые принято называть “правами человека”, всякого человека, всех людей зем­ли.

Итак, отметим, что в духовной жизни современно­го мира, в противоборстве и взаимообогащении идей, которые характеризуют общественную мысль -конца XX столетия, одно из центральных мест занимает та целостная система юридически сформулированных те­зисов, которую называют “права человека”.

По своему концептуальному содержанию права че­ловека являются предметом рассмотрения прежде всего политико-юридических представлений, анализируют­ся через призму правовых категорий. Вместе с тем было бы неверным жестко замыкать эту проблему в кодификационные формализованные структуры международных пактов и внутригосударственных законо­дательных установлении.

Всякое право, несомненно, есть не только и не столь­ко основа деятельности, сколько итог, результат, фик­сация реальных социально-экономических процессов, политической ситуации, традиций и тенденций духов­ной жизни.

Право декларирует и закрепляет в качестве норм то, что вызвано противоречиями самой действитель­ности, потребностями и интересами социальных сил, прежде всего тех, которые стоят у власти.

То, что выражено в праве, не может быть лишь констатацией наличных обстоятельств. Содержание правовых норм необходимо требует идеологического оправдания, теоретического обоснования. Без этого нормы права останутся звонкой декларацией, пустым прокламированием. И даже в том случае, когда право подкреплено мощью государственной власти, аппара­том принуждения, прямым насилием, без должной под­держки мысли и духа оно рискует остаться бесплод­ным.

Для эффективного воздействия на социальную жизнь право должно быть представлено для массово­го сознания как должное и обоснованное, соответству­ющее идее правды человеческих отношений. И если оно по сути таким не является, враждебно интересам людей, тем не менее внешне оно обязательно должно быть привлекающим, вызывающим доверие и уваже­ние.