О принце Филиппе, «Четверг-клубе» и «Болване месяца», а также о порноколлекции Бэрона, которую не смогла найти британская контрразведка

Знание атрибутов власти в стране пребывания — залог успешной работы любого разведчика. Мои наставники в академии, а затем и в центральном аппарате ГРУ не уставали это повторять.

В Великобритании институтов и атрибутов власти более чем достаточно. У каждого свое место, своя роль и функции. В поле зрения профессионального разведчика неизбежно попадают правительство и парламент, вооруженные силы и пресса. Я, естественно, должен был знать обо всех важнейших изменениях в этих институтах власти, понимать ее механизм, разбираться в его внутренних пружинах.

Лишь один важнейший атрибут власти, казалось, не должен был входить в круг моих интересов — институт королевской власти. Почему? — Хотя бы потому, что монарх царствует, но не правит. Права английской королевы, — и это знает каждый школьник, — носят формальный, а не практический характер. Созвать или распустить парламент, назначить избранного уже премьер-министра или принять его отставку, утвердить закон, уже принятый парламентом, возвести в пэрство и даровать рыцарский титул, да и то лишь по совету премьера или парламента, — вот и все ее права.

Уже почти двести лет ни один британский монарх ни разу не отказался санкционировать какой-либо законодательный проект вопреки воле парламента.

Все это так. Реальная власть Елизаветы II в 60-е годы, когда я находился в Великобритании, да и поныне равняется ничтожно малой величине. Но ее влияние на жизнь страны, на процесс принятия важнейших решений другими органами и институтами власти трудно переоценить.

Руководитель английского направления ГРУ капитан 1 ранга Голицын, сам долгие годы проработавший на Британских островах, не уставал повторять:

— Женя, учти, монархия — это не торжественные выезды в золоченой карете с эскортом драгун. Это символ нации. Ее гордость. Кроме того, где бы королева ни находилась — в Букингемском дворце, Виндзоре или в Балморале — красный бокс со всеми важнейшими государственными документами и правительственной информацией доставляется ей регулярно и без каких-либо опозданий. Королева — второй наиболее информированный человек в Англии после премьер-министра.

Казалось бы, все ясно. Вывод напрашивается сам собой: военному разведчику негоже игнорировать выход на все возможные источники информации, в том числе и в королевской среде. Правда, трудности внедрения в нее почти непреодолимы.

Но мы, моряки, — народ упрямый. Чем трудней задача, тем усерднее беремся за ее выполнение.

За годы работы в Англии я не мог не убедиться, что почтение к монархии — это основа основ британского общества. Ничто, происходящее внутри страны или за ее пределами, не способно, кажется, поколебать ее. Государство и народ едины в своем уважении к королевскому дому и преданности ему.

И, тем не менее, «нет таких крепостей, которые бы не брали большевики».

Если перед угрозой возможного конфликта стоит задача ослабить мощь потенциального противника, лучше всего взорвать его единство изнутри. Этому искусству войны учили еще в Древнем Китае. Не чурались его и мы. Тем более что угроза ядерной войны с мировым империализмом была в те годы вполне реальной.

Как удалось мне подобраться к королевской семье? — Все началось с моего знакомства с доктором Уардом. Он был лично и уже много лет знаком с принцом Филиппом, позднее герцогом Эдинбургским, и охотно делился со мной тем, что знал.

Уимпол Мьюз 17 — этот адрес лондонской квартиры Стивена Уарда стал местом наших частых встреч. «Мьюз» по-английски значит «конюшня». Таких улиц-конюшен в Лондоне превеликое множество. Когда-то дома на этих улицах действительно служили конюшнями. Но двадцатый век привел на смену гужевому транспорту автомобильный. И конюшни были реконструированы под жилые дома.

В одной из перестроенных «конюшен» и жил мой приятель. Уимпол Мьюз располагалась чуть южнее Риджент парка — одного из самых престижных районов Лондона.

Мы любили проводить свободное время вдвоем. Могли часами напролет беседовать друг с другом, не утомляя себя и получая от взаимного общения удовольствие. Мне такие беседы приносили еще и практическую пользу — конкретную и важную информацию. Причем не только словесную. В личном архиве Уарда, который он со временем предоставил в мое распоряжение, было немало интересных документов, фотографий, рисунков, дневниковых записей.

— Мы с принцем Филиппом давние друзья. — заявил он мне однажды. — Знаем друг друга уже лет пятнадцать. С тех пор как я вернулся из Индии и начал практиковать в Лондоне.

Так, однажды заговорив о своем знакомстве с супругом королевы, Уард дал мне повод в дальнейшем возвращаться к этой теме под различными предлогами, но с одной целью — узнать то, что знал Уард о членах королевской семьи.

Как выяснилось, знал он не так уж и мало.

В течение 61-го года Стив выполнил серию портретов членов королевской семьи, в том числе герцога Эдинбургского, принцессы Маргариты и ее супруга сэра Энтони Армстронг-Джоунса (лорда Сноудена). С ними мне тоже предстояло познакомиться.

Встречу с герцогом Эдинбургским мне подарил визит в Великобританию Михаила Михайловича Сомова. Супруг королевы был президентом Королевского географического общества. А Королевское географическое общество произвело Михаила Сомова в свои почетные члены и присудило ему премию за выдающиеся заслуги в освоении Арктики и Антарктики.

Михаил Сомов в пятидесятые годы возглавлял первые дрейфующие экспедиции «Северный полюс», а также основал нашу первую антарктическую станцию. Очевидно, Королевское географическое общество, помимо прочего, не могло пройти мимо и его научных трудов, посвященных изучению ледового режима полярных морей и ледовому прогнозу. Эти знания были необходимы для успешной навигации по Северному морскому пути транспортных кораблей, соединяющих промышленный центр России с крупными сибирскими добывающими центрами.

Была в работах Сомова и существенная военно-политическая составляющая. Ведь Арктика в послевоенные годы рассматривалась нашим руководством как одно из возможных направлений главного удара в случае ядерного противостояния супердержав. Так что прикладное значение трудов Михаила Михайловича Сомова признавалось и в военных и в разведывательных кругах не только Советского Союза, но и западных стран. Это был действительно выдающийся ученый-практик. Сейчас его имя выгравировано на бронзовой плите в вестибюле Королевского географического общества наряду с именами других почетных членов КГО.

На время визита Михаила Сомова в Великобританию его сопровождающим и переводчиком назначили меня. А я знал, что в этом качестве на одном из раутов Королевского географического обществ обязательно встречусь с принцем Филиппом. Так и произошло.

Но прежде чем остановиться на этом, нельзя не рассказать, что же представлял собой супруг королевы.

Филипп родился в 1921 году на острове Корфу. Светловолосый и голубоглазый наследник греческого престола скорее был похож на скандинава, чем на грека. И неудивительно. Его отцовская линия восходила к датскому королевскому дому вплоть до середины пятнадцатого века. А материнская — к древнему роду Баттенбергов-Маунтбаттенов.

Его отец — принц Эндрю — был седьмым ребенком греческого короля Георгия I. А мать — принцесса Элис — приходилась дочерью принцу Льюису Баттенбергу, первому лорду Адмиралтейства в годы Первой мировой войны. У Элис было пятеро детей: четыре дочери и сын. Филипп был младшим. Его четыре сестры вышли замуж за немецких аристократов. Один из них стал полковйиком СС и приближенным Генриха Гимлера, остальные также служили Адольфу Гитлеру и были активными нацистами.

Удачно пристроив дочерей, отец Филиппа накануне Второй мировой войны поселился на яхте своей сожительницы в Монте-Карло. А принцесса Элис, расставшись с мужем, ухаживать за сыном не стала. Заботы о десятилетнем мальчике взяла на себя его бабушка по материнской линии — маркиза Милфорд-Хэвен. Она забрала внука в Англию. А когда вскоре умерла, ответственность за воспитание Филиппа принял на себя ее старший сын — Джордж. Но и он вскоре умер от рака. Тогда опека над Филиппом досталась младшему брату Джорджа — лорду Льюису Маунтбаттену. Дядя Дики, как называл его Филипп, фактически заменил ему отца и всерьез занялся воспитанием юноши.

Филипп получил достойное образование, стал отличным спортсменом, поступил на военную службу, где дослужился до звания лейтенанта королевских ВМС Великобритании.

В один из отпусков с корабля в 1942 году дядя Дики познакомил Филиппа с Лилибет. Так звали тогда старшую дочь английского короля Георга VI принцессу Елизавету. Девушка влюбилась в греческого принца с первого взгляда.

— Он был пришельцем из другого мира, — вспоминала герцогиня Мальборо. — Это и привлекало к нему Елизавету. Ну и, конечно, его убийственная красота. Боже, как он был красив!

В 1945 году лейтенант военно-морского флота его величества Филипп Маунтбаттен сделал предложение принцессе Елизавете. Ее отец король Георг VI не желал такого брака для своей дочери. Ему не нравился греческий выскочка. Но с помощью все того же дяди Дики короля, наконец, удалось уломать. Он позволил дочери выйти замуж за Филиппа, который сменил фамилию, национальность, религию и уже не вызывал недовольства у британского истеблишмента.

Три десятилетия спустя Филипп заявит своему биографу Бэзилу Бутройду, что в брак с Елизаветой он вступил по расчету.

— Мне надоела нищета. У меня никогда не было своего угла. С восьми лет я скитался по школам и кораблям, — признается он.

Свадьба состоялась в 1947 году. Через год родился их первенец — принц Чарльз. А пять лет спустя была их «вторая свадьба» — так супруги называли коронацию Елизаветы II, последовавшую вслед за смертью ее отца Георга VI.

После свадьбы Филипп оставил службу на флоте, но терпения к дворцовой суете у него хватило ненадолго. В конце концов он был по его же просьбе назначен на эсминец «Чеккерс» первым лейтенантом. Елизавету это не устраивало. Чтобы супруг чаще бывал дома, она назначила его менеджером королевского имущества. Филипп стал также патроном ряда фондов и обществ, в том числе и Королевского географического общества.

Именно на одном из его заседаний и состоялась моя встреча с герцогом Эдинбургским. В честь Михаила Сомова правлением КГО был дан обед. За столом председательствовал президент общества герцог Эдинбургский. Сомов сидел по левую руку от герцога, я — по правую. Михаил Михайлович был человек простой, практически всю жизнь проведший в полярных экспедициях. Для него церемонии такого рода, как он сам потом признавался, были тяжкой мукой. Но он стоически сносил все неудобства, связанные с облачением в смокинг, произнесением ответных речей и прочими формальностями этикета.

Его продолжительное молчание за столом давало мне повод заполнять паузы репликами и вопросами, которые я чаще всего адресовал своему высокопоставленному соседу слева. В результате на смену физической географии пришла география политическая. Я попытался потихоньку втянуть супруга королевы в обмен мнениями о международных делах, а тот, в свою очередь, осторожно уходил от участия в политической дискуссии. Ни германский вопрос, ни проблемы гонки ядерных вооружений, ни перспективы Общего рынка — ни одна из поднимавшихся мною тем не получила сколько-нибудь конкретного развития в разговоре за столом.

Когда подали кофе, мы втроем уединились в небольшой комнате рядом с банкетным залом. Сомов оставался все так же неразговорчив, ну а я по-прежнему пытался расширить знакомство с супругом королевы, предлагая на этот раз для обсуждения вопросы о непреходящих общечеловеческих ценностях — мире, согласии, взаимопонимании, сотрудничестве.

Герцог Эдинбургский вежливо слушал, подавал порой реплики типа: «Вы так полагаете?» и заключил беседу неожиданным вопросом, адресованным уже не мне, а Сомову. Вроде: «Как вам понравился Лондон, господин Сомов?»

В тот вечер я убедился, что от герцога Эдинбургского никакой мало-мальски стоящей информации в разговоре даже клещами не вытянешь. Примерно тот же эффект имели и две последующие встречи с герцогом Эдинбургским — на скачках в Аскоте и на королевской чайной церемонии в Букингемском дворце. Подружиться с супругом королевы мне не удавалось. Ну что ж, «попытка — не пытка», как гласит русская поговорка. Не вышла фронтальная атака, можно попытаться зайти с фланга.

Однажды я поделился впечатлениями от этих встреч со Стивеном Уардом.

— Представляешь, — пожаловался я ему, — их высочество оказалось для меня абсолютно недосягаемым, хоть и сидело рядом со мной за столом. У меня был не разговор, а общение с глухонемым.

— Герцог Эдинбургский и Филипп — это два разных человека, Юджин, — заметил тогда Уард. — Я помню, каким он был до женитьбы. Знаю, каким он стал сейчас. Могу сравнивать. Ты общался с государственным мужем, пытающимся быть и осторожным и мудрым. Дело в том, что долгие годы он жил по иным законам: легко и беспечно. Ошибки молодости теперь обходятся ему недешево. Поэтому сейчас герцог Эдинбургский пытается подмять под себя Филиппа. Во время встреч с тобой ему это, видимо, удалось.

— Власть меняет человека в любой стране, — согласился я, — но о каких ошибках молодости ты говоришь?

— Помнишь фотоальбом Бэрона, который я тебе недавно показывал?

— Конечно, помню, но при чем тут альбом?

— Посмотри еще раз на фотографии, и ты поймешь, в чем дело, — многозначительно заявил Стив. — На них изображен и Филипп, и его кузен Дэвид, и вся наша веселая холостяцкая компания.

Я попытался припомнить содержание альбома, которому не придал в первый раз особого значения. Некоторые снимки в нем были весьма сомнительного, мягко говоря, свойства, — с обилием голых тел обоих полов на фотографиях.

Стив снова протянул мне тот альбом. И стал давать разъяснения. Без них мне сложно было разобраться.

— Это Энтони Бошан — муж дочери сэра Уинстона Черчилля Сары, а это Артур Кристиансен — главный редактор «Дейли экспресс», — пояснял он. — Ну а здесь принц Филипп и его кузен Дэвид. Это Николь, а на этом снимке еще одна девица, кажется, Мэгги. Симпатичные были девочки, — с грустью в голосе выговорил Уард и отправился варить кофе, опрометчиво или же намеренно оставив у меня на руках свой альбом.

Только теперь я понял, что за фотографии хранились в этой коллекции. Как же я сразу не сообразил! — возмущался я своей недальновидностью. — Решил, что это дешевая порнография и только. А здесь целый вагон компромата.

О краже снимков не могло быть и речи, поэтому я достал из-под галстука «Минокс» и довольно быстро переснял несколько наиболее скандальных фотографий из альбома. В комнату вернулся Стив с чашечками дымящегося свежезаваренного кофе.

— Ты всем показываешь этот альбом? — спросил я его.

Уард взглянул на меня и, лукаво улыбаясь, ответил вопросом на вопрос:

— А ты как думаешь?

— Думаю, ты не стал бы выставлять этот альбом напоказ всем и каждому. Ведь эти снимки — бомба для Дома Виндзоров.

— Наконец-то до тебя дошло, — сказал Стив. — А то я уже начал сомневаться в твоей вменяемости. Когда я в первый раз показал тебе альбом Бэрона, ты и глазом не моргнул. Ну да ладно, пей лучше кофе, пока он не остыл.

Я сделал глоток-другой и, не скрывая своей обеспокоенности, заметил:

— Ты бы лучше припрятал этот чертов альбом подальше от чужих глаз. С ним и до неприятностей недалеко.

— Не волнуйся, Юджин, все будет о’кей.

Поясню, что альбом этот достался Стиву в 1956 году после смерти Бэрона и по его завещанию. Королевский фотограф Бэрон Нэйхум стал персоной нон грата для Дома Виндзоров в середине пятидесятых, когда «желтая пресса» подняла шумиху по поводу его скандальных похождений в кампании принца Филиппа и его кузена Дэвида. Бэрон был отлучен от двора ее величества.

О бурной молодости принца Филиппа, его многочисленных любовницах и даже внебрачных детях «желтой прессой» написано уже немало статей. Слов на этот счет было потрачено с избытком, а вот документальных свидетельств найти никому из журналистов так и не удавалось. Каждый раз супруг королевы умудрялся, что называется, выходить сухим из воды.

Как это ни парадоксально, многочисленные статьи «желтой прессы» о любовных похождениях принца Филиппа послужили для него неплохим щитом от нападок тех же газетчиков по существу дела. От газетных историй о «супружеской неверности» герцога Эдинбургского настолько сильно отдавало откровенным душком бульварных сплетен, что поверить в них мог лишь наивный глупец.

Одна из таких историй связана с «романом» принца Филиппа и голливудской кинозвезды Пэт Кирквуд. Эта красавица актриса блистала на экранах мира в 40-е и 50-е годы. Стройная, темноволосая, всегда блестяще и со вкусом одетая, она была звездой не только популярных мюзиклов и телешоу той поры, но и многочисленных светских раутов и приемов для представителей высшего общества, на которых ей не было равных по красоте и элегантности.

Ее воспоминания о знакомстве с принцем Филиппом наглядно демонстрируют, как из встреч, происходивших на глазах десятков свидетелей, репортеры «желтой прессы» фабриковали историю романтической любви и супружеской измены.

Эта история произошла в 1948 году. Пэт Кирквуд и ее партнер по сцене Вэл Парнелл находились тогда на гастролях в Великобритании и выступали с концертами в лондонском Палладиуме. После шоу Пэт договорилась поужинать с Бэроном Нэйхумом, своим женихом. В тот год они неофициально обручились. Но помолвка не выдержала испытания временем. Вскоре обрученные расстались. Свидание было назначено на десять тридцать вечера. Бэрон опаздывал. А когда появился в театре, его сопровождал сам герцог Эдинбургский. Трио отправилось в шикарный лондонский ресторан «Лез Амбассадор» на Пиккадили.

Когда посетители ресторана увидели входящими в зал красавца Филлипа и блистательную Пэт в роскошном вечернем платье, звуки игравшего оркестра заглушили голоса удивления и восторга всех присутствовавших. После ужина герцог пригласил актрису на танец.

«Мы танцевали, танцевали, танцевали и смеялись. Он был очарователен, — будет позднее вспоминать Пэт Кирквуд. — Больше часа мы не уходили с паркета, не пропуская ни одного танца. Число танцующих пар нарастало с каждой минутой.

Всем хотелось оказаться поближе к нам. Нас разглядывали в упор».

— Может быть нам лучше вернуться за столик, — предложила смущенная столь откровенным вниманием к себе мисс Кирквуд.

— Давайте лучше потанцуем, — не соглашался герцог Эдинбургский и с увлечением истинного фаната танцев переходил от закончившейся самбы к начавшемуся вслед фокстроту.

Бэрон был потрясен и подавлен. У всех на глазах его же друг уводил у него невесту. Глубокой ночью фотограф попытался увезти Пэт к себе домой. Но их королевское высочество навязалось в гости. И бедному Бэрону пришлось готовить яичницу для Филлипа и своей ненаглядной Пэт в четыре утра в собственной квартире на Мейфере.

Трио друзей-товарищей не подозревали тогда, что вскоре газетчики объявят мисс Кирквуд новой любовницей герцога Эдинбургского. Через несколько дней подружка Пэт Бесси отправилась на премьеру в лондонский Одеон. Перед сеансом показывали кинохронику. Вдруг на экране появились счастливые Пэт и Филипп. Женщина, сидевшая неподалеку от Бесси в кинозале, заметила во всеуслышанье:

— Ну ты же слышала, конечно, у него теперь новая любовница — Пэт Кирквуд.

Другая подружка Пэт рассказала ей еще более занятную историю. Ее супруг, член респектабельного «Уайтс-клуба» после одной из клубных встреч, поведал жене нижеследующее:

— Представляешь, дорогая, сижу я в «Уайте» и вдруг слышу от соседа справа: «По-моему, даже для герцога это уже чересчур. Это просто слишком. Он подарил Пэт Кирквуд белый Роллс-Ройс!»

Слухи в Лондоне распространялись со скоростью звука. Дополнительное ускорение им придали публикации в «желтой прессе» с измышлениями о романе актрисы и герцога.

Подобных ситуаций в жизни герцога Эдинбургского было не счесть. Филиппу приписывали роман с греческой принцессой Александрой. Затем с некой Элен Фуфунис, дети которой Макс и Луиза, по абсурдному утверждению газетчиков, были незаконнорожденными детьми принца Филиппа. Герцог Эдинбургский стал крестным отцом детей своей давней подруги. Из этого тривиального факта пресса раздула историю об адюльтере. Затем пришла очередь принцессы Марины, герцогини Кентской. Они ходили вместе с Филиппом в бассейн в Виндзорском замке. Этого оказалось достаточно для репортеров с избыточной фантазией, чтобы нарисовать для читателей картину «очередной» измены супруга королевы. Немало журналистских перьев было исписано о романе герцога Эдинбургского и обворожительной Сюзи Фергюсон, будущей матери герцогини Йоркской, супруги второго сына Филиппа и Елизаветы II Эндрю. Затем была история о «королевском любовном треугольнике» — романе герцога с принцессой Маргаритой, сестрой королевы.

Все эти выдумки по большому счету всерьез не воспринимались ни общественностью страны, ни в самом Доме Виндзоров, хотя нередкие оскорбительные выпады прессы в адрес королевской четы, естественно, не поднимали настроение королевы. В то же время в английском обществе утвердился устойчивый стереотип восприятия работы «желтой прессы». В итоге значительная часть читателей уяснила для себя раз и навсегда, что в основе газетных сообщений «желтой прессы» лежит, как правило, безудержная ложь или ловко состряпанная дезинформация.

До конкретных доказательств адюльтера дело у газетчиков с Флит стрит ни разу не доходило. Порноколлекция Бэрона Нэйхума такими доказательствами располагала.

Чтобы понять важность альбома, который был у Стивена Уарда, а затем попал мне на глаза, необходимо сделать небольшой экскурс в историю.

После Второй мировой войны доктор Уард познакомился с фотографом Бэроном Нэйхумом, или просто Бэроном, как его именовали друзья. Бэрона знали как давнего и близкого друга принца Филиппа. Их свел еще дядя Дики. Бэрон был сыном еврейского эмигранта из Триполи. Урожденный Стерлинг Генри Нэйхум вырос в Манчестере, где и начал свою карьеру фотографа. Однажды, работая на Мальте, случай свел его с лордом Маунтбаттеном. И эта встреча перевернула всю жизнь Бэрона. Лорд предложил ему сделать фотографии герцога и герцогини Кентских, а также их детей. Снимки удались на славу. И вскоре Бэрон стал очень популярен при дворе. Он был королевским фотографом на бракосочетании Филиппа и Елизаветы в 1947 году, на коронации в 1953 году.

Многие полагали, что если бы не его национальность, то он смог бы жениться на принцессе Маргарите, которая была им весьма увлечена. Впрочем, Бэрон был любимцем многих знатных особ. В течение ряда лет он делал замечательные снимки королевской семьи. Поговаривали, что он рассчитывал получить рыцарство. Но сэром Бэрон так и не стал. Королева была категорически против. Она считала, что фотограф знакомит Филиппа с девушками легкого поведения, а из-за этого ее муж может попасть в неприятное положение.

Елизавета II была права. Филипп и Бэрон питали слабость к прекрасному полу. Они совместно организовали так называемый «Четверг клуб», где любили обсуждать в чисто мужской кампании свои амурные приключения. Только одна женщина и один единственный раз присутствовала на заседаниях клуба. Ею оказалась Нэнси Спейн. Переодевшись в мужской костюм, эта предприимчивая журналистка прислуживала однажды членам «Четверг-клуба» за обедом, чтобы написать затем материал для своей газеты.

Сначала еженедельные заседания клуба проходили в отдельных номерах китайских ресторанчиков лондонского района Сохо за обедом из устриц и лобстеров, сдабриваемых французским шампанским. Затем их стали проводить на квартирах у членов клуба. Каждый член клуба имел право привести с собой на встречу одного своего друга. Так среди весьма знатных особ членов клуба оказался и Стивен Уард, приглашенный в «Четверг-клуб» своим другом Бэроном Нэйхумом.

Членами клуба, помимо принца Филиппа, Дэвида, маркиза Милфорд-Хэвен и Бэрона, было немало других известных людей. Лондонскую богему, в частности, представляли художники Васко Лаццоло и Феликс Топольский, киноактер Питер Устинов и джазовый музыкант Ларри Адлер. В «политическое» крыло клуба входили один из лидеров консервативной партии, спикер палаты общин Иан Маклеод и редактор газеты «Дейли экспресс» Артур Кристиансен.

На заседаниях клуба регулярно избирался «Болван месяца», — по-английски «Cunt of the Month», — то есть тот из его членов, кто глупее всего подставился за истекший месяц.

Однажды «Болваном месяца» оказался и принц Филипп. Рассказ об этом оставил в своих воспоминаниях виртуоз игры на гармонике американский джазмен Ларри Адлер. Он прекрасно запомнил этот эпизод, поскольку к несчастью его домочадцев он случился в его лондонской квартире на Гроувенор Сквер. Гостями Ларри в тот злополучный день были принц Филипп, его кузен маркиз Милфорд-Хеван и Бэрон Нэйхум. Выпив шампанского, друзья-приятели поспорили, кто попадет в кукушку на часах, когда та выскачет из своего гнезда, чтобы прокуковать очередной час. Бэрон, несмотря на ранение руки во время войны, бросал в цель очень точно. Поняв это, Филипп и Дэвид приуныли. Но затем решили не дать фавориту выиграть спор. Чтобы помешать ему, подвыпившие кузены стали кидать в комнатный камин дымовые шашки, невесть откуда оказавшиеся в тот день в доме Адлеров. Шашки, попадая в огонь, начали с диким грохотом взрываться. Квартира быстро наполнилась клубами едкого сизого дыма. Напуганные до смерти соседи по Гроувенор Сквер вызвали полицию и пожарных. Филипп с Дэвидом, почувствовав недоброе, вылетели из дома, как пробки из полдюжины бутылок выпитого ими за вечер шампанского. И долго пыхтели и кашляли, словно старый паровоз, приходя в себя от собственноручно устроенной в квартире дымовой завесы.

В ближайший четверг Ларри Адлер выступил с сообщением на заседании клуба. По итогам месяца единогласным решением всех членов «Четверг-клуба» кузены стали победителями конкурса и заслуженно разделили приз «Болванов месяца».

Гарри Адлер, безусловно, умел интересно преподнести любую историю. И все же Бэрон слыл наилучшим рассказчиком клуба. Он вел журнал донесений и осуществлял документальную фотосъемку. Иллюстрировал журнал дружескими шаржами королевский художник Васко Лаццоло. За сохранность и неприкосновенность клубного архива отвечал Энтони Бошан, известный фотограф, бывший супруг дочери сэра Уинстона Черчилля Сары. Его снимки также украшали клубный журнал. В итоге архив «Четверг клуба», — несколько журналов фотографий, рисунков и дневниковых записей, — превратился в набор компромата на многих сановных особ Великобритании, в том числе и на Филиппа.

Отцы-основатели «Четверг-клуба» — Филипп и Бэрон — встречались не только на его клубных заседаниях. Нэйхум был известен в богемных кругах Лондона своими феерическими вечеринками. Большинство из них проходили в просторной студии фотографа и выглядели вполне пристойными. Но случались и такие, что не афишировались. О них знал лишь узкий круг преданных друзей. Это были секс-патиз, на которые приглашалась менее шикарная публика, без стеснений занимавшаяся в доме Бэрона групповым сексом. Организатором таких вечеринок, помимо королевского фотографа, был его верный друг доктор Стивен Уард. А гостем-инкогнито периодически появлялся принц Филипп.

— Радуйся, что твоя ширинка не умеет разговаривать, — заметил как-то Филиппу один из его друзей.

Любовные похождения греческого принца это обстоятельство от разглашения не спасло. Рассказы и фотосвидетельства об амурных эскападах супруга королевы попали в архив Бэрона и в его фотоколлекцию. Кое-какие истории о любовных приключениях герцога Эдинбургского просочились в «желтую прессу».

К 1957 году стали даже поговаривать о том, что королевский брак на грани распада. Лондонская журналистка Джоан Грэм так тогда озаглавила свою передовицу в газете: «Слухи о трещине в королевской семье разрастаются».

Но усилиями королевы Елизаветы и ее команды беду удалось предотвратить.

Уард и Бэрон, как уже отмечалось выше, были друзьями, верными и преданными друг Другу. Причем настолько близкими, что после преждевременной смерти Нэйхума в 1956 году все самое скандальное из его архива, — упомянутые дневник «Четверг-клуба» и порноколлекция, — перешли по завещанию во владение к Стивену Уарду.

Фотоальбом Бэрона был известен в богемных кругах. Уард и сам увлекался порнографией. Иногда обменивался снимками с кузеном герцога Эдинбургского — Дэвидом, маркизом Милфорд-Хеван. Тот обладал уникальной коллекцией художественной эротики и порноснимками из жизни королевских особ. Некоторые из этих скандальных снимков перекочевали в альбом Уарда в обмен на фотографии, заинтересовавшие маркиза.

Так Стивен Уард стал владельцем весьма откровенных фотографий, изображавших членов королевской семьи.

Шесть менее откровенных альбомов из коллекции маркиза Милфорд-Хеван и Стивена Уарда перекочевали в разгар скандального дела Профьюмо и связанного с ним судебного разбирательства сначала в полицейский участок, а затем и в МИ-5. После того как фотографии королевских особ были изъяты, альбомы «художественной эротики» были переданы в Британский музей, что называется от греха подальше.

Но вот тайный архив «Четверг клуба» и фотоальбом Бэрона, оставленные им в наследство Уарду, после смерти Стивена обнаружить не удалось. Все последующие усилия британской контрразведки по розыску и изъятию этого компромата на королевских особ тоже не принесли желаемых результатов. Материалы бесследно исчезли.

Специалисты утверждали, что британская контрразведка пыталась заполучить архив Бэрона еще в начале пятидесятых. Фотограф не желал расставаться со своей коллекцией. Говорят, это упрямство и несговорчивость могли стать причиной его преждевременной смерти в 1956 году.

Коллекция Бэрона-Уарда более всего беспокоила Дом Виндзоров и Секретную службу ее величества и во время разбирательства по делу Профьюмо. Не исключено, что именно эту коллекцию искали сотрудники МИ-5 на квартире Стивена Уарда после его смерти. Возможно также и то, что именно из-за королевского компромата доктор Уард скончался, точнее говоря, был убит во время суда над ним.

Стив слишком много знал и был опасен для Дома Виндзоров. Секретная служба никак не могла позволить его материалам попасть в руки недоброжелателей или в «желтую прессу». Последствия такого поворота событий были бы просто катастрофическими для монархии.

А альбом с моей подачи оказался в Москве. Только вряд ли порноколлекция Бэрона когда-нибудь будет открыта для всеобщего обозрения.