Глава 2. Принципы и логика концептуального анализа власти

 

Понятие власти, как и любое другое понятие, выражает некоторую совокупность смысловых значений, характеризующую определенное множество предметов, явлений, процессов, свойств или отношений. “Понятие есть форма мышления (мысль), содержание которой составляет совокупность общих и существенных признаков предмета” (Дмитревская, 1995:43). Определение понятия власти (но, не слова и не термина “власть” ¹) – это важнейшая составляющая концептуального анализа, представляющая собой логическую операцию, в процессе которой раскрывается содержание понятия. [с.59]

Роль научных понятий в теоретическом анализе и эмпирических исследованиях многогранна. Во-первых, понятия являются основными элементами теорий, они аккумулируют и передают существенную часть нашего знания о реальном мире и делают возможным его описание и объяснение. Выполняя специфическую интегративную функцию в системе научного знания, они осуществляют синтез знания на различных уровнях его интеграции. Понятия необходимы для систематизации, классификации и сравнения явлений, измерения их параметров и свойств, и т.д. Они, как выразился П.Кресс, являются “кровеносной системой научной деятельности” (Kress 1977: 559). Во-вторых, понятия обеспечивают научную коммуникацию. Роль понятийной структуры в науке сравнима с ролью речи в человеческих отношениях. В-третьих, понятия выполняют эвристическую функцию, являясь рабочими инструментами (орудиями) научного исследования.

В определении научных понятий сложились две традиции – “эссенциалисткая” (реалистская) и “номиналистская” (формалистская). Согласно первой, каждое дескриптивное понятие имеет сущностное значение; сущности являются характеристиками “реальных вещей”, а не слов; содержание понятия не “приписывается”, а “открывается”. Еще у Платона мы видим попытку “раскрыть” сущностные характеристики понятия, в частности понятия “справедливость” в “Государстве”.

В этом ключе трактовались понятия и в отечественной философской литературе. Считалось, что хотя понятия и существуют в сознании людей, они объективны по источнику и характеру образования и, вследствие этого, по своему содержанию, являясь своеобразными формами мысленного “отражения действительных вещей” (Маркс и Энгельс, 23: 301).

Эссенциалистский подход подвергся мощной критике за то, что он рассматривает понятия “как имена собственные и обозначает абстрактные сущности... практически так же, как имена собственные обозначают людей” (Рар, 1949: 507). Оппоненты его утверждают, что данная интерпретация понятия создает проблемы. [с.60]

“Время, – пишет Э.Исаак, – расходуется на поиск истинных сущностей понятий, а не эмпирических связей между ними”. По его мнению, “в науке нет места реальным значениям и сущностным характеристикам. Понятия используются дня описания мира таким, каким мы видим его, и поэтому значение сущностности является чуждым науке” (Isaak, 1969: 62–63).

В отличие от эссенциализма, современный формализм придерживается точки зрения, что значение понятия связано с лингвистическим выражением, а не с вещью, и что дефиниции характеризуют значение (смысл) выражений, определяющих понятие. Соответственно, “определения не несут в себе "новой" информации о "реальности", но лишь заключают в себе правила использования лингвистических символов” (Oppenheim, 1975: 290). Поскольку мы не можем быть уверенными, что понятие правильно представляет какой– то аспект реальности, номинальные определения не являются ни истинными, ни ложными. Давая номинальные определения, мы не открываем сущность, а лишь обозначаем (даем название) какой– то совокупности явлений. Например, мы устанавливаем, что появление А, Б и В означает возникновение властного отношения. Таким образом, “цель концептуального анализа скорее состоит в том, чтобы прояснить значение утверждений о власти, чем установить истинность или ложность этих утверждений” (Baldwin, 1989: 7).

Хотя научные понятия и призваны представить те или иные аспекты объективной реальности и описать мир “как он есть”, они не являются прямым отражением действительности, не выводятся из опыта, а представляют собой определенные теоретические конструкции. Познавая мир, исследователь выстраивает “порядок из хаоса”, подводит свои чувственные впечатления и опыт под определенные понятия ². Чтобы нечто могло быть познано, оно должно быть помыслено. [с.61]

Конструктивная роль сознания особенно проявляется в тех ситуациях, когда объектом мысли выступают вещи (объекты, предметы), непосредственно ненаблюдаемые, имеющие сложную систему референций. Исследователь вначале конструирует нечто в своем мышлении, а уже потом познает то, что он сконструировал. Это хорошо видно при формировании социальных понятий, поскольку большинство их, даже “наиболее близкие” к наблюдаемой реальности, являются теоретическими; социальные исследователи чаще всего оперируют абстракциями, не имеющими четкого выражения в реальном мире. Власть в этом смысле “невидима”, хотя и связана опосредованно с теми или иными наблюдаемыми явлениями, которые позволяют верифицировать ее концептуальные модели.

Понятия не являются зеркальным отражением бытия, его “копией”. Бесконечные споры, ведущиеся в отечественной и зарубежной философской литературе по поводу определения таких понятий, как “культура”, “мораль”, “национальное”, “эстетическое”, “политика” и др., их соотношения с другими социальными понятиями показывают, что объективная реальность – то, что стоит за этими понятиями, – “отражается” в зависимости от теоретико-методологической ориентации исследователей, их опыта, интуиции. Как, например, отличить власть от авторитета, влияния, силового взаимодействия или любых других видов социальных отношений? Здесь мы не можем просто “сослаться” на социальную реальность; в данном случае она нам не подсказывает (по крайней мере напрямую), что есть власть, каковы ее специфические свойства и, соответственно, какое определение власти следует использовать.

Социальные понятия “субъективны”, они есть результат нашего осмысления социальной реальности и не могут быть такими же однозначными как имена собственные. В отличие от последних, не требующих специального концептуального анализа поскольку денотат изначально точно определен и с данным определением [с.62] все абсолютно согласны, социальные понятия нуждаются в обосновании на основе системы критериев и принципов. Именно поэтому существует необходимость в специальных исследованиях ключевых социальных понятий, к числу которых относится и понятие власти. Определяя понятие, мы должны объяснить, почему мы включаем или не включаем в него те или иные признаки и каким образом соотносим его содержание с содержанием других понятий.

В чем конкретно заключаются проблемы определения понятия власти? Так называемый “понятийный треугольник” Огдена и Ричардса состоит из трех основных элементов: (1) слова (термина), (2) значения (смысла) и (3) референта (объекта ссылки). См. диаграмму.

 

 

Структура треугольника выделяет две группы проблем концептуального анализа: (1) как значение соотносится со словом (термином) и (2) как значение соотносится с референтом (объектом) ³. С точки зрения отношения между значением и словом (термином), типичными недостатками использования слов (понятий) являются неясность и двусмысленность. В естественном [с.63] языке практически все слова являются полисемичными и очень редко имеют лишь одно значение. Поэтому недостатком является не многообразие значений слова само по себе, а путаница в значениях или использование слова таким образом, что невозможно четко определить какое значение слова имеется в виду. Что касается отношения между референтом и значением, то здесь проблемой является неопределенность (нечеткость) понятия (“денотационная неадекватность”), делающая границы референта (объекта) расплывчатыми и затрудняющая отнесение тех или иных отношений и событий к определенным явлениям, обозначаемым понятием ⁴.

Чтобы избежать этих и других недостатков в процессе концептуализации власти и определить понятие таким образом, чтобы оно успешно выполняло свои функции, необходимо руководствоваться рядом принципов, касающихся его содержания, логической структуры и возможностей использования в практических исследованиях. Хотя “власть”, как и любое другое понятие, не имеет “реального” значения, это отнюдь не подразумевает, что его можно определять произвольно без объяснения [с.64] и обоснования или что все концептуализации одинаково приемлемы. Существуют объективные критерии выбора понятия, его продуктивности и полезности. “Концептуальный анализ, – пишет Д.Болдуин, – предполагает определенные директивные принципы или "правила игры", с помощью которых его можно оценить”. Он подчеркивает, что идея “свободного” определения понятий – это “анафема для концептуального анализа” (Baldwin, 1989: 171).

С точки зрения содержания понятия главным принципом является “уникальность”. Понятие власти, как отмечает П.Моррис, следует определять таким образом, чтобы выразить что– то, что не может быть выражено без данного понятия (Morriss 1987: 36). Научные понятия должны обладать определенным (уникальным) содержанием: понятийная структура не может быть “засорена” синонимами, присутствие которых неизбежно сказывается на четкости и ясности описания и объяснения социальной реальности. Хотя многие понятия имеют общие элементы или одни понятия выступают элементами других, у них не должно быть одинакового содержания.

Данный принцип был обстоятельно рассмотрен Дж.Сартори, который даже предложил “правило против расточительности” (antiwaste rule): ни одно слово не должно использоваться в качестве синонима другого (Sartori, 1984: 35–40). Сартори подчеркивает, что необоснованное использование слов в качестве синонимов – это пустая трата языка, ведущая к неясностям и путанице.

С этой точки зрения вполне оправдана критика тех авторов, которые не делают четких различий между терминами, используя их как синонимы. Как мы уже отмечали ранее, у Р.Даля “власть”, “влияние”, “контроль” и другие “властные термины” используются как взаимозаменяемые. Д.Болдуин также не пытается различать “родственные термины” (к ним он относит “власть”, “влияние”, “контроль”, “убеждение”, “манипуляцию”, “доминацию” и “силу”). Вместо этого он фокусирует внимание на “значении, лежащем в основании всех этих терминов”. Болдуин не отрицает, что [с.65] между ними есть различия. Он также допускает, что выделение видов власти, ассоциирующихся с вышеуказанными терминами, может быть полезным. Тем не менее, он использует понятия “власть” и “влияние” в качестве синонимов (Baldwin, 1989: 7).

Власть, разумеется, имеет различные формы. Но это не означает, что разные понятия допустимо использовать в качестве синонимов. “Власть” можно определять через “влияние” или наоборот, “влияние” – через “власть”. В некоторых контекстах различие между этими понятиями может и не иметь существенного значения. Но так или иначе, это разные понятия; как бы мы ни определяли “власть” и “влияние”, они должны обозначать (по крайней мере в чем– то) разные вещи. Их разграничение, как и разграничение между всеми остальными “властными” терминами, необходимо проводить в любом исследовании, тем более в концептуальном анализе власти.

Обычно все попытки определения власти начинаются с семантического анализа слова “власть”. Это соответствует разделяемому большинством исследователей принципу концептуализации, согласно которому социальное понятие должно коррелировать с обыденным значением слова, представляющего данное понятие. Правомерность данного принципа не вызывает сомнений: социальное понятие не может иметь содержания, полностью отличного от значения соответствующего слова, поскольку это неизбежно приведет к недоразумениям, непониманию и трудностям в процессе научной коммуникации. Связь с миром повседневности представляет собой одну из существенных особенностей социальной науки, отличающей ее от методологии естественных наук (Батыгин, 1995: 38; Марков, 1993: 164) ⁵. Ф.Оппенхейм пишет: [с.66]

 

Политическая мысль и политическое действие были традиционно связаны с такими “нетехническими” понятиями, как авторитет, легитимность, демократия, равенство, справедливость, каждое из которых имеет свою собственную историю – наследство, от которого нельзя отказаться. Более того, понятия в обыденной речи часто указывают на различия, существенно важные для отражения богатства и нюансов политической жизни, которые не в силах выразить технический язык. В обыденной речи мы различаем соперничество и конфликт, убеждение и торг, преференцию и интерес. Осознание имплицитных правил употребления [языковых выражений] является необходимой прелюдией в понимании политических явлений. (Oppenheim, 1975: 283)

 

Таким образом, семантический анализ современных значений и происхождения слова “власть” способствует определению семантического поля “власти” и выявлению ее особенностей ⁶. Он показывает спектр отношений и свойств, определяющих понятие власти, и вносит некоторый порядок во взаимоотношения между ними. Одновременно он помогает обнаружить недостатки уже существующих подходов (Lane and Stenlund, 1984: 325).

В некоторых случаях именно обращение к семантике слова и тем принципам, которым люди имплицитно следуют при употреблении языка, становится одним из источников переосмысления содержания некоторых важных понятий. Это хорошо видно на примере понятия политики. На протяжении длительного времени использование понятия ограничивалось сферой деятельности государственных структур и процессом принятия решений. Однако в 60-е годы ряд исследователей (Риган, Хэкер, Бэкрэк) обратили внимание на те аспекты и характеристики деятельности корпораций и групп, [с.67] которые на обыденном уровне соотносились с политикой: корпорации выбирали между различными альтернативами; этот выбор оказывал существенное влияние на широкие слои населения и многие группы стремились противодействовать его реализации. “Нельзя сказать, – пишет Ф.Оппенхейм, – что люди в своей повседневной жизни постоянно использовали понятие политики в отношении корпоративной активности. Скорее правила, которым они безоговорочно следуют при его употреблении, подвигли политических исследователей расширить сферу его применения и включить в нее корпоративную активность. Опираясь на обыденный язык, они начали изучать “политические аспекты негосударственных организаций” (Oppenheim, 1975: 308).

Однако концептуальный анализ власти не сводится к определению понятия только на основе изучения лингвистических аспектов данного слова. Анализ обыденных значений слова “власть” может и должен быть начальным этапом концептуализации власти, поскольку он позволяет определить, какие понятия мы должны использовать, когда говорим о власти, и почему мы используем именно эти понятия. Изучение слов, их смысловых значений и происхождения, как подчеркивает П.Моррис, “помогает нам взять старт”. Оно показывает, какие понятия нам нужны. Но после старта, когда мы уже начинаем рассматривать сами понятия, факты вербального порядка нам уже не могут помочь (Morriss 1987: 204).

Следование традиционному значению социальных понятий важно и в силу того, что понятия аккумулируют наш интерес к определенным аспектам социальной реальности. “Власть” обычно понимается как способность индивида или группы обеспечить подчинение других индивидов или групп. Она ассоциируется с контролем над жизнью и положением людей, с неравным распределением прав, привилегий, статусов, возможностей реализовать определенные желания и интересы. С этой точки зрения концепции власти М.Вебера, Р.Даля, С.Льюкса и др. предпочтительнее альтернативных подходов [с.68] Т.Парсонса и Х.Арендт, поскольку они более соответствуют традиционному (на уровне здравого смысла) значению “власти”.

Этот момент был специально подчеркнут С.Льюксом в процессе рассмотрения концепций Т.Парсонса и Х.Арендт. Хотя мною и не разделяется в полной мере концепция самого Льюкса, в целом можно согласиться с его оценкой альтернативных подходов: несмотря на то, что концепции Парсонса и Арендт “рационально обоснованы”, они тем не менее уступают его собственному (более традиционному) подходу, поскольку они далеки от центрального значения “власти” (в его традиционном понимании) и того, что обычно интересует социальных исследователей при изучении властных отношений в обществе. Во-первых, они фокусируют внимание на “власти для” (власти сделать что-то), не замечая “власти над” (власти над кем-то), то есть оставляют в стороне то, что и является предметом особого интереса исследователей – “достижение подчинения людей путем преодоления или предотвращения их оппозиции”. Действительно, определяя власть близко к понятию “авторитет”, Парсонс и Арендт, по существу, игнорируют ситуации, когда легитимные решения направлены на реализацию узкокорыстных частных и групповых интересов, исключая анализ власти в терминах борьбы и взаимодействия политических групп. Во-вторых, Льюкс убежден, что все, что могут выразить концепции Парсонса и Арендт, “может быть объяснено с большей ясностью в рамках предлагаемой (Льюксом. – В.Л.) концептуальной схемы” (Lukes, 1974: 30) ⁷. [с.69]

Во многом аналогичную оценку можно дать и концепции М.Фуко. Никто из исследователей, разумеется, не ставит под сомнение необходимость тщательного изучения “дисциплинарной власти”. Сомнения, однако, могут возникать и возникают относительно правомерности столь широкого толкования власти, которое, в отличие от большинства других концепций, уже не столь четко различает власть и механизмы объективной социальной регуляции, власть и господство. В отличие от традиционного понимания власти, интерпретация Фуко лишает власть субъектности и антропоцентричности. Власть перестает зависеть от воли субъекта и не связана с его намерениями; она становится видом межличностной силы, превращающей людей – носителей властных отношений – в ее объектов. Хотя Фуко и подчеркивает, что субъект власти обладает свободой выбора, но будучи продуктом власти, он, по сути, играет роль лишь носителя властных отношений, элемента ее производства и воспроизводства, не являясь самостоятельным актором, ответственным за подчинение объекта. При этом в отношении концепции Фуко может быть высказано то же самое замечание, которое Льюкс отнес к концепциям Парсонса и Арендт: в ней не отражаются те аспекты, которые традиционно интересуют исследователей, а именно власть субъекта над объектом, способность субъекта навязать свою волю объекту и добиться его подчинения. Субъект– объектные отношения и их результаты перестают играть существенную роль в анализе власти, поскольку они фактически детерминированы дисциплинарной властью и ее [с.70] специфическими дискурсами. Поэтому то, что Фуко относит к“власти, предпочтительнее, на мой взгляд, определять в терминах “структурного влияния” или “дисциплинарного контроля”.

Другой принцип определения понятий состоит в том, что понятия должны конструироваться в рамках общей понятийной и теоретической системы в соотношении с другими социальными понятиями. Связи и отношения между понятиями помогают уточнить их содержание. их общие черты и различия, и способствуют формированию структуры социальных теорий. Каждое понятие имеет определенное содержание уже само по себе, независимо от других понятий. Вместе с тем его содержание может быть полностью раскрыто только в соотнесении с другими понятиями. Известная ограниченность и обособленность понятий преодолевается установлением их взаимосвязей и переходов. Лишь в системе научные понятия образуют гибкую логическую форму, обеспечивающую всестороннее отражение универсальной связи,

Многие авторы особо подчеркивают, что понятия должны объясняться в контексте более общей теории. Дж.Марч пишет: “Понятие власти должно быть вписано в определенную теоретическую модель, и обоснованность модели является непременным условием обоснованности понятия” (March, 1966: 49). Т.Парсонс в начале свой основной статьи по власти указал, что его цель – "выяснить главное значение понятия... путем рассмотрения власти в контексте общей концептуальной схемы анализа больших и сложных социальных систем, т.е. обществ” (Parsons, 1986: 94). Его объяснение власти, как он сам считает, есть “дальнейшее развитие основного направления анализа социальной системы в целом” (Parsons, 1986; 139), Некоторые отечественные исследователи даже утверждают, что любое понятие существует только в рамках определенной научной теории (Гущин и др., 1981: 164).

Данный критерий нередко используется для различения “операциональных” и “теоретических” понятий. [с.71] В частности, Э.Исаак, как и многие другие исследователи, выделяет три типа понятий: (1) непосредственно наблюдаемые понятия, (2) операциональные понятия и (3) теоретические понятия. Теоретическое понятие, пишет он, определяется только в рамках теоретической системы:

 

Рассмотрим теорию как систему взаимосвязанных понятий; некоторые из них определяются непосредственно или операционально, некоторые – нет. Последние относятся к числу теоретических понятий; они приобретают свое значение из теории: если вырвать их из контекста теории, то они станут бессмысленными. …Теоретическое понятие не может быть определено самостоятельно, а только в рамках общей теории. В этом суть. Его значение зависит от других понятий данной теории и их взаимоотношений между собой. (Isaak, 1969: 66, 68)

 

В качестве примеров теоретического понятия Исаак использует “линию” и “точку” в евклидовой геометрии. Он отмечает, что эти понятия приобретают свое содержание из взаимоотношений с другими понятиями. “Уберите евклидову "точку" из ее "естественной среды обитания", – пишет он, – и у вас будет не просто одинокое понятие, но бессодержательное понятие” (Isaak, 1969: 67).

В отличие от теоретических понятий, два других типа понятий – “непосредственно наблюдаемые” и “операциональные” – сохраняют свое значение даже вне контекста теории, в рамках которой они используются. “Непосредственно наблюдаемые понятия” (например, “стул”) “непосредственно связаны с физическими объектами и у них есть определенный набор свойств, которые нам хорошо известны” (Isaak, 1969: 63). “Операциональные” понятия не соответствуют непосредственно наблюдаемым предметам, но могут быть выражены с помощью непосредственно наблюдаемых явлений или поведения, т.е. “определены с помощью непосредственно обозреваемых свойств” (Isaak, 1969: 68). В отличие от теоретических понятий, операциональные [с.72] понятия обозначают и выражают определенную совокупность эмпирических показателей и в этом смысле мы не можем сказать, что революцию или государство невозможно эмпирически зафиксировать (но мы можем сказать это об атоме или точке в евклидовой геометрии) ⁸.

Вместе с тем, различия между теоретическими и операциональными понятиями не следует преувеличивать. Иногда оно бывает вообще трудно различимым. Значения операциональных понятий часто в той или иной степени связаны с определенными теоретическими системами. Хотя “власть” и можно определить с помощью эмпирически фиксируемых свойств, высокого уровня четкости и конкретности понятие достигает лишь занимая определенное место в системе взаимосвязанных социальных понятий. В этом случае “власть” приобретает специфическую, только ему присущую роль в объяснении социальной реальности и содержание, отличное от содержания других понятий. Вне связи с понятийной системой, описание и объяснение эмпирических фактов вряд ли будут цельными и строгими.

Следующая группа принципов определения понятия касается структуры понятия и формы его экспликации: структура понятия должна обеспечить четкое и ясное понимание “власти”. Одно и то же содержание (значение) понятия может быть выражено с помощью различных средств и различными способами. Поэтому его описательные и объяснительные возможности, а следовательно и его практическая полезность также будут различными.

Данная группа принципов включает, прежде всего, такие стандартные требования, как точность, последовательность, полезность (Kuhn, 1977: 322). Кроме того, определяющие свойства “власти” должны быть четко [с.73] объяснены, а их значения свободны от двусмысленностей и неясности. Наконец, необходимо, чтобы структура понятия позволяла сравнивать содержание понятия с другими социальными понятиями и видеть их общие черты и различия. Предпочтение здесь имеют понятия с определенной структурой и ясно очерченными границами, состоящие из четко определенных конституирующих элементов.

Не все авторы уделяют должное внимание форме концептуализации понятия и четкому описанию ее элементов, в частности необходимой спецификации объясняющих терминов, Определяя власть с помощью таких понятий, как “способность”, “воля”, “сила”, “эффект” и др., они часто не затрудняют себя объяснением их содержания ⁹, что, разумеется, делает их концепции менее четкими, а подчас ведет к путанице в понятиях. Далеко не всегда исследователи проводят сравнение “власти” с другими понятиями; нередко они вообще не идут дальше формулирования дефиниции с ее последующим объяснением. Обоснование выбора определяющих элементов “власти” и необходимости включения (или не включения) того или иного элемента в структуру понятия также нередко отсутствует.

Практическая полезность и ценность понятий обычно ассоциируются с возможностями их использования в эмпирических исследованиях. Многими философами это считается “основным требованием”, предъявляемым к социальным понятиям, согласно которому “понятия [с.74] есть основные составляющие эмпирической науки, и они должны быть связаны с эмпирическим миром” (Isaak, 1969: 69; Hempel, 1952: 39–45).

Не все понятия, как уже отмечалось ранее, непосредственно связаны с соответствующими эмпирическими переменными. Тем не менее, они имеют (должны иметь) эмпирическую значимость в силу того, что они логически связаны с другими понятиями” (Isaak, 1969: 69). Таким образом, эмпирическая полезность “власти” обусловлена теми элементами ее структуры, которые могут быть эмпирически измерены, и их связями с другими элементами в содержании понятия.

Практическая значимость понятий также зависит от их эвристических возможностей, т.е. от способности ориентировать исследование на поиск новых тематических горизонтов. Понятие в качестве модели некоторой реальности должно способствовать описанию проблемной ситуации, выявлению “русла”, главной проблемы и периферийной проблематики научного поиска. В этом случае концептуальный анализ в известном смысле превращается в предварительную стадию эмпирического изучения власти.

Некоторые исследователи прямо указывают, что понятия должны соответствовать критерию операциональности (см.: Oppenheim, 1975: 297–303). Здесь, однако, необходимо уточнить, в каком смысле следует говорить об операциональное понятий. Например, Дейч в своем учебнике пишет, что “каждое понятие определяется через какие– то операции, которые могут повторить и протестировать разные люди независимо от их преференций” (Цит. по: Oppenheim, 1975: 297). Однако не совсем понятно, как указывает Оппенхейм, какие именно “операции” содержатся в его (Дейча) собственных определениях политики (“принятие решения публичными средствами”), интереса (“чей-то "интерес" в данной ситуации состоит в вознаграждениях, которые он в ней может получить”), свободы (“способность действовать в соответствии с самим собой без необходимости [с.75] самоотречения”), легитимности (“термины "легитимный" и "справедливый" будут использоваться взаимозаменяемо”). Являются ли вообще два последних определения операциональными хоть в каком– то смысле этого слова? По мнению Оппенхейма, среди исследователей возникла тенденция привязывать других (но не себя) к операциональным требованиям, которые не может выполнить ни одно исследование.

Все это, однако, отнюдь не означает, что от “операционального требования” нужно вообще отказаться. Этой тенденции можно сопротивляться и без утраты преимуществ операционализма, по крайней мере в его смягченной форме. Сегодня большинство исследователей пишут об операциональности понятий в самом широком значении: то, что концептуализируется, должно иметь связь с миром социального опыта, хотя и не обязательно определяться полностью через операции. Но и в такой трактовке требование операционализации направлено против тех определений социальных понятий, в которых отсутствует даже косвенная связь с наблюдаемыми явлениями. В данном контексте операциональное требование представляется важным, поскольку социальные понятия нередко определяются исключительно в ценностно-нормативной терминологии. Например, свобода – как то, что кто-то должен делать, общественные интересы – как общественное благо и т.д. Подобные определения не соответствуют критерию операциональности даже в его самом широком смысле. Операциональный подход стремится направить исследователей к замене такого рода ценностных определений понятиями, которые можно использовать (или адаптировать) для исследования социальной практики.

Говоря о возможностях понятий быть использованными в эмпирических исследованиях, следует отметить принцип, согласно которому практическое значение понятия будет выше, если оно не будет включать в себя “по определению” то, что предпочтительнее оставить открытым для эмпирического исследования. Важные проблемы [с.76] социального анализа не должны решаться на уровне концептуализации понятия. Понятие власти следует оставить свободным от данных эмпирических наблюдений, содержательных оценок властных отношений в различных социальных сферах, нормативных предпочтений, социальных фактов и т.п. Все это вполне уместно в научных теориях, призванных дать всестороннее и наиболее полное объяснение явлений природы и социальной действительности, но не в понятиях.

Исходя из данного принципа, многие известные определения социальных понятий могут быть подвергнуты критике. Например, согласно С.Вербе, демократия выражает “степень рассредоточения власти в обществе и влияния на важные для общества решения” (Цит. по: Oppenheim, 1975: 306). Приводя это определение, Оппенхейм поясняет, что, с точки зрения вышеуказанного критерия, предпочтительнее было бы определить демократию через совокупность формальных институтов и оставить для политической науки задачу установления эмпирической связи между демократическими институтами и рассредоточением власти в принятии политических решений. Может оказаться, пишет он, что демократия в институциональном смысле вполне совместима с различным распределением политической власти, которое может варьироваться от власти одной элиты до реальной полиархии. По этим же соображениям Оппенхейм считает нецелесообразным определять демократию как “правление большинства”, поскольку данное условие не обязательно выполняется в силу того, что выбранные депутаты представительных органов власти не являются делегатами голосующих. Возможность рассмотреть эмпирический вопрос о том, выше ли вероятность реализации интересов граждан в условиях демократии по сравнению с другими политическими системами, возникает только в том случае, если демократия определяется в институциональных терминах (Oppenheim, 1975: 306–307).

Что касается понятия власти, то здесь также наблюдается стремление многих исследователей изначально [с.77] включить в определение ссылки на некоторые свойства, которые, как представляется, следует оставить для эмпирической проверки в конкретных властных отношениях. В частности, это относится к концепциям, в которых власть либо описывается как негативный (с точки зрения влияния на интересы объекта) феномен (Р.Даль, П.Блау, С.Льюкс и др.), либо связывается с реализацией коллективных целей (Т.Парсонс).

Наконец, социальные понятия имеют большую практическую ценность, если они связаны с уже накопленным знанием и разработанными методами исследования. Применительно к анализу власти этот принцип был рассмотрен Дж.Найджелом. Найджел утверждает, что его концепция власти имеет преимущества перед концепциями других авторов, поскольку она основывается на хорошо разработанной каузальной теории; тем самым методы каузального объяснения могут быть использованы при исследовании властных отношений.

Итак, понятие власти должно; (а) иметь специфическое, только ему присущее содержание, (б) относительно близкое к традиционному (обыденному) значению слова “власть”, и (в) быть связано и соотнесено с другими социальными понятиями, а также (г) с теоретической системой в целом. Структура и значение понятия должны: (д) воспроизводить главные проблемы власти, (е) соответствовать логике ее исследования и (ж) давать возможность использовать существующие модели объяснения социальной реальности и современные методы исследования.

Всем этим принципам (которые не только играют роль “путеводителя” при определении понятия, но и могут использоваться при оценке и сравнении различных концептуализации власти) следовать, разумеется, не просто, так же как и оценить, например, практическую значимость понятия или его близость к обыденному значению слова. Более того, некоторые принципы могут находиться в противоречии друг с другом, например, теоретические и операциональные свойства понятия. Как отметили Дж.-Э.Лэйн и Х.Стенлунд, [с.78] некоторые анализы власти (в том числе, судя по всему, и данный анализ) “ориентируются прежде на теоретическое содержание” и “стремятся повысить теоретическое значение [понятия] за счет практического значения”. Другие, наоборот, “нередко начинаются с абстрактных теоретических дефиниций и далее движутся в направлении операциональных определений, связь которых с изначальным абстрактным определением не всегда бывает заметной” (Lane and Stenlund, 1984: 356).

Поэтому применение этих принципов должно быть гибким и принимать во внимание некоторые другие соображения, касающиеся содержания понятия,

Обычно исследователи, как уже ранее отмечалось, соглашаются между собой в том, что различные концептуализации власти имеют некое общее ядро, лежащее в их основании. Оно чаще всего определяется как “способность оказывать влияние” (другая формулировка: “А каким-то образом воздействует на Б”), Из этого следует, что диспут вокруг определения власти ведется на границах понятия: какие характеристики включать в содержание понятия, а какие – нет? Ответ на данный вопрос в значительной мере зависит от того, какой тип Понятия мы предпочитаем в данном случае – “широкий” или “узкий”. Оба вида понятия имеют свои преимущества и свои недостатки. “Узкие” понятия обычно более четкие и гомогенные, в то время как “широкие” – более сложные, гетерогенные и могут быть использованы в отношении целого спектра социальных фактов и отношений.

Выбор между “широким” и “узким” толкованиями понятия зависит прежде всего от самого понятия. Для “власти”, на мой взгляд, более подходит “широкая” трактовка. Во-первых, “власть”, как уже отмечалось, является очень “популярным” словом – как в обыденной речи, так и в политическом дискурсе; оно используется в отношении множества довольно разных событий и явлений человеческой жизни. В этом смысле “широкая” концепция представляется вполне естественной. [c.79]

Во-вторых, “власть” является к тому же и “сильным” (“весомым”, “значимым”) понятием; она интуитивно отождествляется с чем– то очень важным, имеющим существенное влияние на жизнь людей. Хотя здесь, в отличие от механики, соотношение между “весом” и “объемом” не столь очевидно, тем не менее “широкое” понятие более соответствует традиционным ассоциациям, чем “узкое”.

В-третьих, оно кажется предпочтительным и с “практической” точки зрения: “широкая” концептуализация власти делает понятие достаточно универсальным для того, чтобы учесть различные интересы (моральные, оценочные, политические и др.) в изучении власти; она позволяет использовать понятие в различных целях без необходимости постоянно менять значение понятия при изменении конкретного предмета исследования, Мы можем принять “широкое” определение власти и далее фокусировать внимание на тех ее формах, которые нас интересуют ¹⁰. И наоборот, существенное ограничение сферы применения понятия неизбежно вызовет желание постоянно переопределять “власть” и тем самым приведет к путанице. И наконец, главный довод в пользу “широкой” концептуализации власти, как уже отмечалось ранее, состоит в том, что нам нужно понятие, которое бы обозначало все виды отношений между социальными субъектами, в котором один субъект может заставить другого субъекта делать то, что тог в ином случае не стал бы делать. [с.80]

Некоторые авторы считают, что “широкая” концепция власти делает невозможным объяснение власти как отдельного социального отношения. Например, Т.Парсонс считает, что традиционные концепции не в силах представить власть в виде специфического механизма воздействия на людей, поскольку они объединяют в себе разнородные элементы (Parsons, 1986; 95). Напротив, его концепция власти, как он сам утверждает, вделает возможным выделить специфику власти и рассматривать ее в точных терминах, избегая теоретической расплывчатости и включения широкого спектра проблематичных явлений в качестве "форм" власти” (Parsons, 1986; 138–139).

На мой взгляд, эти аргументы не вполне убедительны. Представляется вполне естественным утверждение, что в любом явлении можно выделить его различные виды и формы. Способность принуждать людей и способность манипулировать ими – это две довольно разные вещи. Но обе они означают, что один человек или группа могут заставить других людей делать что– то, что те в ином случае не стали бы делать. В этом смысле они выражают одно и то же явление.

Содержание понятия зависит, разумеется, не только от выбора между его “широким” и узким” толкованием. В каждом конкретном случае включение того или иного элемента в содержание понятия должно быть специально обусловлено.

Рассмотрим в качестве примера “убеждение” и “побуждение” (позитивные санкции). Анализируя данную проблему – относить к власти способность оказывать воздействие на основе убеждения и/или позитивных санкций или нет – Ф.Оппенхейм приходит к выводу, что “власть” должна включать как убеждение, так и побуждение. Его главный довод, который уже ранее приводился, состоит в том, что “нам нужно единое понятие, охватывающее все методы, с помощью которого один актор детерминирует действия других” (Oppenheim, 1981: 39). Д.Болдуин также настаивает на “широкой” [с.81] концептуализации власти, которая бы не ограничивала впасть сферой негативных санкций. Он приводит следующий аргумент: поскольку “политологи не будут относиться и не относятся к “власти” просто как к обычному термину, желательно определить власть достаточно широко, чтобы включить в ее содержание позитивные санкции. Сами по себе позитивные санкции не будут иметь необходимого внимания со стороны исследователей политики, поэтому они должны быть интегрированы в понятие власти” (Baldwin, 1989: 81). Болдуин подчеркивает, что

 

сегодня (курсив мой. – В.Л.), как никогда ранее, важно, чтобы мы могли описать весь спектр возможностей А, а не только возможности, основанные на негативных санкциях, поскольку сегодня неразумное использование негативных санкций может вообще уничтожить жизнь, политическую и любую другую. Ядерный век не положил конец попыткам влияния… В таком мире будет возрастать потребность в осмыслении и использовании позитивных санкций. Политическая наука… должна прояснить… политикам, что А может заставить Б сделать Х не только с помощью негативных санкций, но и на основе позитивных санкций. (Baldwin, 1989: 81)

 

В приведенной цитате отражается общепринятая идея о том, что содержание ключевых понятий в определенном смысле зависит от общих тенденций развития общества и его проблем. С этой точки зрения предпочтительнее те концептуализации, которые допускают возможность гибко отрефлектировать изменение социального контекста.

Некоторые авторы пишут, что включение (не включение) убеждения, как и любых других элементов, в структуру власти имеет в их концепциях “рациональные основания”, т.е., оно соответствует “внутренней логике” самих понятий. Например, С.Льюкс утверждает, что вопрос о том, является ли убеждение формой власти, не может быть разрешен, поскольку “здесь просто сталкиваются противоречивые концептуальные требования”. [с.82] Сам он “склонен сказать одновременно и "да", и "нет". "Да", поскольку [убеждение] – это форма значимого влияния: А заставляет делать что– то или мыслить так, как он в ином случае не стал бы делать или мыслить "Нет", поскольку Б автономно принимает поводы А, и таким образом можно сказать, что это не А, а доводы А, или их принятие со стороны Б, вызывают изменение действий Б ” (Lukes, 1974: 32–33). То есть, объяснение Льюкса основывается на логических аргументах: две разные противоречащие друг другу логики концептуализации власти дают два разных варианта решения “проблемы убеждения” ¹¹.

Наконец, решение отнести те или иные виды социальных отношений к власти нередко опирается просто на “здравый смысл”. Например, Д.Уайт строит свои выводы на основе анализа нескольких образцов властных отношений (власть премьер-министра, власть дорожного полицейского и др.) (White, 1971). На конечной стадии анализа, как это подразумевается, выводы становятся “очевидными”, т.е. не требуют дальнейшего обоснования.

Этот метод, однако, может привести к весьма различным (подчас противоположным) интерпретациям “очевидных” ситуаций, которые на самом деле обычно не столь очевидны, как это представляется в начале ¹². Но в ряде случаев он оказывается полезным и может способствовать уточнению и объяснению нюансов понятия.

Как необходимо построить концептуальный анализ, чтобы учесть эти принципы? Очевидно, что он не может [с.83] сводиться лишь к даче определения с последующим его объяснением. Конструирование понятия должно иметь определенную логику и состоять из ряда необходимых этапов.

Исследователями использовались различные способы проведения концептуального анализа власти. Например, анализ Дж. Дебнэма состоит из двух основных частей. Вначале он выделяет четыре определяющих свойства (элемента) власти, которые образуют ядро понятия. Для этого он рассмотрел несколько определений власти (предложенных Ф.Хантером, Р.Далем, Р.Престусом, Р.Эггером, Д.Голдрихом и Б.Свэнсоном, П.Бэкрэком и М.Бэрэтцем, С.Льюксом ¹³) и разложил их на 15 элементов (действие, актор, воздействие, асимметрия, возможность, повиновение, конфликт, решение, интенция, интерес, результат, рациональное восприятие, реляционность, санкции, ценность), которые использовались в различных комбинациях и с разной частотой в данных концепциях. Проанализировав эти элементы, Дебнэм пришел к выводу, что только четыре элемента – актор, действие, интенция и результат – являются обязательными элементами “власти”. Другие понятия, как он утверждает, следует рассматривать либо в качестве “гетерогенных расширений” (конфликт, санкции), либо как конституирующие один и тот же общий элемент (ценность, интерес, воздействие, асимметрия охватываются понятием “результата). Наконец, некоторые из элементов, как считает Дебнэм, вообще не имеют значения в данном контексте (рациональное восприятие) или просто не относятся к власти (реляционность), поэтому их можно опустить (Debnam, 1984: 8–15). Во второй (основной) части Дебнэм объясняет значение каждого из основных элементов “власти” и рассматривает связанные с ними проблемы.

Д.Ронг (Wrong, 1988) предлагает несколько отличный способ (схему, процедуру, логику) концептуального [с.84] анализа власти. Он начинает с определения власти, затем выделяет и рассматривает несколько “главных проблем и трудностей в концептуальном анализе власти” (намерение во власти, эффективность власти, латентность власти или актуально/потенциальная проблема, асимметрия и баланс во властных отношениях, результат власти, три свойства властных отношений). Далее он предлагает подробную классификацию различных форм власти.

Дж.-Э.Лэйн и Х.Стенлунд считают, что определение значения “власти” следует начать с “наиболее общего отношения или свойства и далее переходить к менее общим отношениям и свойствам”. Тем самым понятие власти приобретет свою семантическую структуру (Lane and Stenlund, 1984: 324). Лэйн и Стенлунд привели 15 потенциальных свойств власти (каузация, интенция, конфликт, санкция, влияние, предотвращение, наказание, насущность, значимость, зависимость, убеждение, сила, разубеждение, асимметрия) и проанализировали определения власти, строящиеся на их комбинациях в предложенном порядке – от наиболее общих свойств к менее общим. Далее они сопоставили “власть” с некоторыми другими понятиями и показали, как она соотносится с различными “квази– синонимами” (Lane and Stenlund, 1984: 327–384).

Мною “власть” рассматривается и объясняется в процессе комбинированного анализа указанных ранее основных проблем и признаков, претендующих на статус отличительных признаков власти. Анализ начинается с наиболее общих проблем и основных признаков, которые в значительной мере предопределяют другие проблемы и отличительные признаки, а также направления последующей дискуссии и ее выводы. К числу таких проблем относятся: власть и причина, проблема актуального и потенциального, власть и интенция, результат власти, власть и конфликт, власть и интересы, власть и структура. В процессе анализа осуществляется последовательное обоснование содержания понятия власти. Одни смысловые признаки и оттенки вписываются [с.85] в понятийную конструкцию, другие – исключаются; по мере перехода от одной проблемы к другой смысл “власти” становится все более определенным, а границы понятия – более четкими. Такова суть используемого в данном исследовании аналитического метода, определяющего логику второго раздела книги “ Конструирование понятия власти ”.

Процесс концептуализации власти состоит из трех этапов. Вначале обозначаются самые общие контуры понятия власти на основе анализа семантики и этимологии слова “власть” (3. “Семантическое поле власти”). Далее уточнение содержания понятия осуществляется путем подведения его под более общее понятие. Эта позволяет преобразовать весьма широкий круг значений (“семантическое поле власти”) в более определенное (хотя не имеющее еще четких контуров) представление о власти как о субкатегории другого понятия (4. “Власть как каузальное отношение”). Основной этап конструирования понятия власти состоит в исключении тех видов причинной связи, которые не относятся к власти. Диспозиционное понимание власти обосновывается в процессе рассмотрения “актуально/потенциальной проблемы” (5. “Проблема актуального и потенциального”). “Власть” ограничивается социальными отношениями, в которых субъект власти детерминирует действия и сознание объекта в соответствии со своими интенциями (6. “Власть и интенция”). Как разновидность каузальной связи, впасть характеризуется определенным результатом, который субъект власти способен достичь в отношениях с объектом. Власть концептуализируется как власть над людьми и ее итогом является подчинение объекта субъекту (7. “Результат власти”).

Некоторые другие “кандидаты” в определяющие свойства (отличительные признаки) власти (“конфликт”, “интересы”, “оппозиция”, “сопротивление”, “асимметрия”, “рациональное восприятие” и др.) были отвергнуты –– либо без отдельного анализа (поскольку невключение их в число отличительных признаков понятия власти следовало из предшествующей [с.86] дискуссии), либо после их специального рассмотрения. Мною обосновывается точка зрения, что понятие власти может использоваться и в тех случаях, когда конфликт между субъектом и объектом – как конфликт субъективных преференций, так и конфликт (объективных) интересов – отсутствует (8. “Конфликт, интересы и власть”).

Анализ ресурсов власти (9. “Ресурсы и власть”) также является важным элементом концептуального анализа власти. Понятие ресурсов власти необходимо для объяснения власти, поскольку в отличие от обычных человеческих способностей и диспозиций, выражающих свойства органического мира и неодушевленных предметов, власть не является внутренним свойством (собственностью) субъекта, а зависит от окружающей среды и отношений с другими акторами.

Так как власть действует не в изолированном пространстве, а вплетена в различные социальные отношения, проблема “локализации” власти – определения ее “места” во взаимодействии объективных (структурных) и субъективных (персонализированных) факторов – становится важной для понимания природы власти и характера властных отношений (10. “Действие, структура и власть”). В заключительной главе раздела (11. “Понятие власти (заключение)”) содержатся основные выводы и дается определение понятия власти.

В “реальной жизни” власть всегда принимает конкретные формы. Все они имеют общие (определяющие, необходимые) свойства (элементы), но различаются по другим параметрам. Поэтому концептуальный анализ власти не может ограничиваться выделением и рассмотрением лишь общих свойств (элементов) власти, иначе понятие власти будет малопригодным для конкретных исследований отдельных форм власти.

В третьем разделе книги (“Типологический анализ власти”) предлагаются три различные классификации власти. По источникам подчинения объекта субъекту выделяются и описываются шесть основных [с.87] форм власти (12. “Сила, принуждение, побуждение, убеждение, манипуляция, авторитет”). Второе различение сделано между индивидуальными и коллективными формами власти (13. “Индивидуальная и коллективная власть”). Далее (14. “Политическая и неполитическая власть”) исследуется понятие политической власти и выделяются ее отличительные признаки. Итоги анализа основных форм власти подводятся в последней главе книги (15. “Виды власти (заключение)”). В Заключении показывается место предлагаемой концептуализации власти в спектре имеющихся подходов и высказываются некоторые соображения практического характера. [с.88]

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Хотя термины “понятие”, “слово”, “определение”, “термин”, “дефиниция” часто используются как взаимозаменяемые, они не являются тождественными. “Понятие” – не есть просто слово. Слова – это лишь знаки, обозначающие понятия, их материальные носители. Между словом и определенным понятием не всегда имеет место соответствие, что проявляется в том, что у разных людей одно и то же слово может обозначать разные понятия (омонимия) (Roberts and Edwards, 1991: 24–25). Например, слово “свобода” ассоциируется и с наличием возможностей реализовать те или иные желания, и с отсутствием каких– либо препятствий, и с независимостью от кого-либо. “Власть” может означать и способность сделать что– то, и право контролировать кого-то. И наоборот, одно и то же понятие нередко выражается с помощью разных слов (синонимия). Например, термины “субъект”, “актор”, “действующее лицо”, “агент” могут использоваться в одном значении, т.е. выражать одно и то же понятие. Кроме того, значение понятия часто связано не с отдельными словами (терминами), а с определенным выражением (суждением) или группой выражений (суждений), включающих эти слова (термины). Обычно “слово” является синонимом “термина”. Но “термин” уже “слово”: в него не включаются союзы и предлоги (и с этой точки зрения “термин” предпочтительнее “слова”). “Термин” – это слово, обозначающее понятие.

Вернуться к тексту

2 А.Эйнштейн писал, что фундаментальные понятия в физике есть результат деятельности человеческого разума, имея в виду, что не может быть непосредственного перехода от эмпирических данных к фундаментальным понятиям (Эйнштейн, 1964: 167).

Вернуться к тексту

3 По мнению Дж.Сартори, термин “референт” предпочтительнее термина “объект”. Под ним он понимает “все, что находится до или за пределами ментальных или лингвистических восприятий. Можно сказать, что референты – это части реального мира (если таковой существует) в нашей голове” (Sartori, 1984: 24).

Вернуться к тексту

4 По теории понятия и проблемам определения понятий написано немало трудов – как в нашей стране, так и за рубежом. В них с самых различных теоретико-методологических позиций рассматривается широкий круг вопросов, касающихся самого понятия “понятие”, содержания, способов определения, классификации понятий, их статуса и роли в научном познании (См.: Арсеньев, Библер и Кедров, 1967; Войшвилло, 1967, 1989; Гегель, 1975; Горский, 1961; Готт и Землянский, 1981; Готт, Семенюк и Урсул, 1984; Диалектическая концепция понятия, 1982; Коршунов и Мантатов, 1974; Курсанов, 1963; Achinstein, 1968; Flathman, 1973; Hempel, 1952, 1965; Isaak, 1969; Lane and Stenlund, 1984; Oppenheim, 1975, 1981; Рар, 1949; Sartori, 1984; Wittgenstein, 1953 и др.). Мною не ставилась задача специального обстоятельного рассмотрения этих вопросов, имеющих для данного исследования вспомогательное значение. В настоящей главе предлагается ряд принципов, которыми, на мой взгляд, следует руководствоваться при определении власти и уточнении ее содержания. Именно этот аспект менее всего представлен в специальных работах по власти.

Вернуться к тексту

5 Этот принцип наиболее полно выражен в герменевтике и феноменологии. А.Шютц пишет: “Чтобы охарактеризовать социальную реальность, конструируемые социальными исследователями мыслительные объекты должны быть основаны на мыслительных объектах, сконструированных здравым смыслом, и соответствовать обыденному опыту людей, живущих повседневной жизнью в своем социальном мире” (Schutz,1970: 11–12)

Вернуться к тексту

6 Например, по мнению П.Морриса, происхождение и современные значения слова власть (power) указывают в пользу “диспозиционной” концептуализации власти, которая различает “власть” и “влияние”.

Вернуться к тексту

7 На этот же недостаток указывает и Э.Гидденс: “Что исчезает практически полностью из анализа Парсонса, так это сам факт, что власть всегда осуществляется над кем– то! Рассматривая власть как обязательно (по определению) легитимную и потому начиная с предположения о наличии некоторого консенсуса между субъектами власти и их подчиненными, Парсонс фактически игнорирует, вполне осознанно и намеренно, иерархический характер власти и расхождение интересов, которые часто связаны с этим. Хотя власть и может основываться на “согласии”, ведущем к авторитету, используемому в коллективных целях, также верно и то, что интересы субъектов власти и тех, кто находится в их власти часто могут сталкиваться” (Giddens, 1994; 79). По мнению Ю.Хабермаса, Арендт не учитывает, что легитимность власти не обязательно свидетельствует о ее направленности на реализацию интересов тех, кто ее делегировал. Он подчеркивает, что сила и принуждение не могут быть выведены за пределы политики (Habermas, 1986).

Вернуться к тексту

8 Э.Исаак считает, что “власть” является не теоретическим, а операциональным понятием, поскольку “ее можно определить самостоятельно” и “существует совокупность эмпирических обстоятельств, которая может быть названа "властью"” (Isaak, 1969: 68).

Вернуться к тексту

9 Например, понятие силы – ключевой элемент в определении власти Р.Берштедта – автором так и не было определено. В отечественной литературе по власти по-прежнему доминирует т.н. “волевая” концепция власти, где власть описывается обычно с помощью таких выражений, как “волевое отношение”, “доминирование воли”, “навязывание воли” (Кейзеров, Аникевич, Осадчий, Гвоздкова, Хомелева и др). Но дальше этого исследователи, как правило, не идут, видимо предполагая, что смысл этих лексических конструкций интуитивно понятен. Между тем они допускают довольно разные толкования.

Вернуться к тексту

10 Даже если нас обычно не интересует исследование всех форм власти, пишет Х.Маклахлан, “совершенно нет резона определять заранее, какие аспекты власти станут предметом нашего интереса. …Представьте, что меня интересует изучение власти с моральной точки зрения и я хочу исследовать власть в обществе лишь с целью ее осуждения или одобрения. Конечно, большинство случаев осуществления власти окажется вне моего интереса. Но из этого не следует, что было бы разумным переопределить понятие власти таким образом, чтобы оно удовлетворяло мой интерес в изучении власти с позиции моралиста” (McLachlan, 1994: 320).

Вернуться к тексту

11 Здесь я цитирую Льюкса лишь с целью иллюстрации возможных мотивов включения (или невключения) тех или иных значений в содержание понятия. Фактически же я не согласен с его противопоставлением А доводам А. Если принять этот аргумент, то мы должны противопоставлять А оружию А, авторитету А и т.д., т.е. всем ресурсам власти, которыми обладает А и может использовать их для подчинения Б.

Вернуться к тексту

12 Об этом хорошо свидетельствует пример с дорожным полицейским, который разбирается многими исследователями.

Вернуться к тексту

13 Hunter, 1953; Dahl, 1957; Presthus, 1964; Agger, Goodrich and Swanson, 1964; Bachrach and Baratz, 1970; Lukes, 1974.

 

 

Раздел II

Конструирование понятия власти

Глава 3. Семантическое поле “власти”

 

В обыденной речи слово “власть” обозначает разные вещи. Мы говорим о власти короля и власти идей, политической власти и власти исцелять, экономической власти и власти стихии; произнося слово “власть” мы можем иметь ввиду влиятельного человека и определенные отношения между людьми, политический режим и потенциал группы, могущество и право командовать, государственную структуру и деятельность по воплощению социальной программы. Выражение “человек обладает властью” характеризует и его физические возможности, и персональные характеристики, и формальный статус, и неформальное влияние.

В Словаре русского языка приводятся следующие значения слова “власть”:

1. Право управления государством, политическое господство, права и полномочия государственных органов. 2. Органы государственного управления, правительство, должностные лица, начальство. 3. Право и возможность распоряжаться, повелевать, управлять кем-либо или чем-либо. 4. Могущество, господство, сила. Ваша власть – как вам угодно, ваше дело. В моей (твоей, его и т.д.) власти – зависит от меня, касается меня. Во власти или под властью – под воздействием, под влиянием. Отдаться во власть, отдаться или предаться власти – подчиниться кому-либо или чему-либо, оказаться под воздействием кого-то или чего-то. Терять власть над собой – терять самообладание. Глагол “властвовать” используется в значениях управлять, править (страною, государством), подчинив своей воле, распоряжаться кем-либо или чем-либо, управлять, оказывать. воздействие, подчинять своему влиянию (Словарь русского языка, 1985: 183–184) ¹. [с.91]

Слово “власть” (“властвовать”) заимствовано из церковнославянского. Оно происходит от слова “волость”, имевшее значения “область, территория, государство, власть”. Старославянское “власть” (болг. “власт”, сербохорват. “власт”, словенский last означало “владение”, “собственность”, чешское “vlast” и словацкое “vlast” – “родину”, польское “wlosc”, латышское “valsts”, литовское “valscious” – “волость”. Эти значения получил и глагол “володеть” (Фасмер, 1986; 344),

В XI–XVIII веках значения слова “власть” были, по сути дела, теми же, что и сегодня, плюс значение “страна, государство, область, владение”. В частности, в Словаре древнерусского языка (XI–XIV вв.) (1988: 444–446) называются следующие значения слова “власть”: 1. Область, княжество, государство. Население определенной территории, организованное в виде отряда, войска. 2. Владение, собственность. 3. Власть, господство, владычество. 4. Право, возможность что-либо делать. 5. Мн. Лица, облеченные властью.

Близкие значения приводит и Словарь русского языка XI–XVII вв. (1975: 221–222): 1. Власть, господство, верховная власть, правление, владычество, деятельность наместника, управителя, должностного административного лица, ведающих, распоряжающихся чем-либо на местах. 2. Органы власти, духовные и гражданские лица, облеченные властью. 3. Область, находящаяся под одной верховной властью (княжество, удел, [c.92] волость). 4. Властность, возможность, право поступать по своей воле ². Глагол “властвовать” (“властвовати”) использовался в значениях: 1. Владычествовать, править, управлять. 2. Доминировать, преобладать (Словарь русского языка XI–XVII вв., 1975: 216), а также “быть свойственным, присущим кому-либо” (Словарь русского языка XVIII века, 1987: 202–203).

В других языках “власть” ³ также имеет ряд значений, при этом многообразие семантического спектра может быть еще большим. В английском языке слово “власть” (power) употребляется в следующих смысловых значениях:

 

1 способность делать что-то или действовать... 2 определенная способность (свойство) человеческого тела или ума... 3 а правление, влияние или авторитет; б политическое или социальное господство или контроль... 4 санкция, делегированный авторитет... 5 персональное господство; 6 влиятельный человек, группа или организация... 7 а военная сила; б государство, имеющее международное влияние, особенно основанное на военной силе... 8 сила, энергия; 9 действующее свойство или функция чего-либо... 10 разг. большое число или количество чего-либо... 11 возможность использовать механическую силу или делать какую-то работу (лошадинаясила). 12 механическая или электрическая энергия (в отличие от ручного труда)... 13 а доставка (особ. электрической) энергии; б определенный источник или форма энергии (гидроэлектрическая энергия); 14 используемая механическая сила... 15 физ. показатель выходной мощности; 16 продукт, полученный в [с.93] результате увеличения (умножения) какого-то числа в несколько раз... 17 увеличительная способность линз...” (The Oxford English Reference Dictionary, 1996: 1135–1136)

 

Английское “power” и французское “pouvoir” непосредственно происходят от латинских слов “potestas” и “potentia”, имеющие значение “способность” и берущие начало от глагола “potere” – “быть способным сделать что-то”. Для римлян “potentia” – это возможность или способность человека или вещи воздействовать на другого человека или вещь. В древнегреческом языке слово “власть” (arche) имело два основных значения: “суверенитет” и “начало”. Глагол “властвовать” (archein также употребляется в двух смыслах: справить” и “начинать” (стартовать) (Myres, 1927: 158). Эти смысловые оттенки видны в использовании данного слова Аристотелем (см.: Walter, 1964: 350) ⁴.

Могут возразить, что приведение смысловых значений английского слова “power ” или других иностранных эквивалентов и анализ их семантики и этимологии не имеют отношения к анализу понятия “власть”, поскольку слова, а, соответственно, и понятия в разных языках не всегда совпадают по своему содержанию. На мой взгляд, это не так. Действительно, ухе из приведенных значений слов “власть”