Проблемы научной рациональности и антропоразмерности науки и научного знания

Проблема научной рациональности, рассматриваемая с позиции её системного анализа, способна ассимилировать содержание аспектов науки, предписывая осмысливать это содержание с точки зрения разумности. Однако наблюдается достаточно отчётливое доминирование в качестве предметного поля данной проблемы двух её аспектов. Прежде всего, науки как специфической деятельности и научного знания как её результата. Но и здесь акцент делается на анализе науки как деятельности (её целенаправленности, последовательности, обоснованности, регулируемости (контролируемости), воспроизводимости и др.). Иногда эта интенция проявляется в редукции проблемы научной рациональности к проблеме научного метода, должного обеспечить приращение предметного знания.

Соответственно научная рациональность мыслится, прежде всего, как совокупность критериев (правил) осуществления научно-исследовательской деятельности и оценки её результатов. Одна из наиболее известных их типологий предложена К. Хюбнером. Он выделяет пять основных критериев научной рациональности:

1) инструментальные (регулирующие процесс получения и оценки результатов измерений);

2) функциональные (дающие возможность оценивать адекватность законов и закономерностей, выведенных из результа­тов наблюдений и измерений);

3) аксиомы, задающие граничные условия при формулировке законов и экспериментальных предсказаний;

4) оправдательные, включающие принципы фальсификации и верификации, которые ставят принятие или неприятие теорий в зависимость от данных эксперимента;

5) нормативные, определяющие некоторые общие характеристики теории как результата научно-исследовательской деятельности, к которым относятся принципы простоты, наглядности, эвристичность, согласованность и др.

Данные критерии, составляющие ядро научной рациональности, связаны с широкой совокупностью более общих характеристик научной рациональности, отражающих положение науки в обществе, её связь с другими сферами общественной жизнедеятельности, с социальной организацией общества и инструментами регулирования общественных и межиндивидуальных отношений, а также с характеристиками рациональности в самом общем значении этого термина.

В современных философско-методологических исследованиях показано, что о рациональности можно говорить там, где имеет место рефлексивная деятельность субъекта (рациональная критика), в ходе которой осмысливаются цели, предпосылки, условия, инструментарий деятельности, характер её результатов и последствия их использования. В этом смысле также говорят о рациональной культуре как способе бытия общества.

В рефлексивном осмыслении научной рациональности на первый план выходят два основных ее аспекта:

1) целерациональность, понимаемая как характеристика научного познания, гарантирующего получение достоверного в предметном плане или полезного в прикладном аспекте знания;

2) объекторациональность (законосообразность) – характеристика научного познания, выражающая его обоснованность знанием об объективных законах познавательного осваиваемой реальности.

Второй аспект далеко не всегда находится в центре внимания, когда анализируются формы общественного сознания, различные идейные образования, ценностные ориентации, определённые образы (модели) действий в их отношении к предметному миру и его объективным законам. Его игнорирование ограничивает характеристики вненаучных типов рациональности набором проекций из субъективной сферы, делает её понимание формальным и, в конечном счёте, бесполезным в сфере науки.

Научная рациональность реализуется в устойчивом нормативном функционировании определённой совокупности форм регламентации познавательной деятельности в науке, являющимся рациональным базисом науки. В него входит:

· во-первых, добытое в конкретных науках достоверное предметное знание, конкретно-научные и общенаучные формы его фиксации, средства и методы исследования;

· во-вторых, это система предпосылочного знания, включающая основания научного поиска, философские идеи, принципы и категории, выражающие специфику познавательного отношения человека к миру, естественные и искусственные языки науки, логические формы, правила и законы, стиль научного мышления в целом;

· в-третьих, это система мировоззренческих представлений, включающая совокупность онтологических, социально-политических, религиозных, нравственных, эстетических принципов, идеалов и убеждений, тем или иным способом воздействующих на познавательный процесс.

Одна из актуальных проблем современной науки – выявление тенденций эволюции рационального базиса, а в рамках этого процесса – анализ системного взаимодействия факторов, определяющих её направленность. Результаты такого анализа позволяют выявлять, за счёт чего формируется продуктивный потенциал рационального базиса современной науки, интегрирующий целе- и объекторациональные аспекты научно-исследовательской работы.

Такого рода интеграция является основой особого эпистемологического статуса науки. Она нехарактерна для других форм духовного и духовно-практического освоения мира, ныне активизировавшихся в конкуренции с наукой за духовное лидерство в социуме. Следовательно, основным фактором формирования и развития продуктивного потенциала науки в целом, и её рационального базиса в частности, по-прежнему является содержание накопленного наукой предметного и регулятивного знания. Из других сфер, как и прежде, могут быть заимствованы в качестве эвристических элементов определённые фрагменты, но не их типы рациональности, где доминируют целерациональные ориентации, индуцированные субъективными акцентациями.

В контексте проблем научной рациональности в общих чертах обозначается и проблема антропоразмерности науки и научного знания. Стимулирующие факторы развития антропологической составляющей находятся как в самой сфере науки и её методологического сознания, так и в социуме, в котором она существует.

Действие внутринаучных факторов во многом связано с философско-методологическим осмыслением познавательных возможностей человека и создаваемых им средств в научном освоении природной, социальной и духовной реальности. Всё более тонкой оценке подвергались возможности чувственных каналов восприятия, памяти, механизмов идеального конструирования реальности, его языкового воспроизведения и др. В итоге в сфере философско-методологической рефлексии неуклонно набирали влияние течения, в которых названные аспекты были представлены наиболее полно (критический реализм, лингвистический позитивизм, структурализм, постструктурализм и др.).

Особое значение имел начавшийся во второй половине XIX в. процесс разработки научной методологии исследования социальных явлений и, в частности, методологии исторического познания. В неокантианстве, философии жизни, марксизме практически одновременно в сфере философско-методологической рефлексии оказались вопросы о специфике объектов социального познания, методов их исследования, формах организации и обоснования социального знания, критериях его достоверности. Этот процесс осуществлялся во многом под знаком успехов естествознания, что создавало предпосылки для взаимоисключающих ориентаций при осмыслении проблем методологии социального познания. Если в марксизме общественная жизнь рассматривалась как общественно-исторический процесс в принципе ничем не отличающийся от природных процессов (хотя при этом постоянно подчёркивалось, что в обществе действуют не стихийные природные силы, а одарённые сознанием и волей люди), то в неокантианстве (Г. Риккерт) специфика исторического познания общества ставилась в противоположность особенностям естественнонаучного познания. В частности, на первых порах акцентировалось значение понимания как познавательной процедуры в противовес процедуре объяснения в естественнонаучном познании, ценности как социальной нормы в противовес объективному знанию, индивидуализирующих методов исследования в противовес генерализирующим. Однако в ходе дальнейших методологических исследований, осуществляемых, прежде всего, в рамках герменевтической традиции (Ф. Шлейермахер, В. Дильтей, Р. Арон и др.) была выработана модель анализа социальных явлений («интерпретационный круг»), которая органически сочетает в себе как идущие от естествознания детерминистские дедуктивные схемы объяснения, так и понимание как специфическую познавательную процедуру, раскрывающую значение и механизмы действия субъективных факторов. Её суть в идее взаимосвязи части и целого: специфику целого выражают законы как знание общего, специфику части – представления о мотивах, целях, интересах и других особенностях сознания и воли субъектов социального (исторического) действия. Вместе с тем закон в своём генезисе – это то, что выражает равнодействующую проявлений сознания и воли, а они (сознание и воля субъектов), в свою очередь, детерминированы особенностями целого, выраженного в законах. Соответственно и научная мысль, претендуя на раскрытие специфики социальных явлений, должна осуществлять челночное движение поочередно от общих законов к конкретным характеристикам и действиям социальных субъектов и от них к законам с целью их корректировки.

В итоге в методологии социального познания тезис о человеко-размерности (экзистенциальном) характере научного результата (истины) приобрёл статус одного из основополагающих, не противореча ни одному из положений общенаучной методологии, выработанной в основном на материале естествознания.

С другой стороны, сама наука, а точнее естествознание было отмечено небывалым ранее явлением в сфере его методологических оснований – выдвижением на авансцену антропного принципа. В самом общем плане антропный принцип – это ответ на вопросы: почему природа, частью которой мы являемся, устроена именно так, как она устроена, а не иначе? Почему законы Вселенной именно такие, какими мы их познаём, а не иные? – потому что во Вселенной, развивающейся по другим законам (прежде всего, по законам, конкретный вид которых не предполагает ныне установленных количественных значений ряда фундаментальных физических констант – скорости света, постоянной тяготения, массы элементарных частиц и др.), наше существование было бы невозможным. При этом утверждается, что количественные значения фундаментальных физических констант были заданы на начальных этапах эволюции Вселенной с высокой точностью как бы для гарантии, что на определённом этапе этой эволюции появится человек, и что в целом эволюция Вселенной имела ту общую направленность, в результате которой на одном из её последних этапов обеспечивалась возможность появления человеческого разума, позволяющего Вселенной «осознать себя».

Более конкретные выражения антропного принципа:

· «слабый» вариант – «наше положение во Вселенной с необходимостью является привилегированным в том смысле, что оно должно быть совместимо с нашим существованием в качестве наблюдателей» и

· «сильный» вариант – «Вселенная (и, следовательно, фундаментальные постоянные, от которых она зависит) должна быть такой, чтобы в ней на некотором этапе эволюции допускалось существование наблюдателей».

Однако и представителей конкретных наук, и тем более «консервативных» философов не может не настораживать чрезвычайная лёгкость решения на основании этого принципа фундаментальных логико-гносеологических проблем, самообольстительность антропо-центристских мировоззренческих ориентаций (имеющих печальные исторические аналогии и параллели), а также полная неясность перспектив воздействия «антропной» науки на человеческое сообщество, на судьбы техногенной цивилизации, возросшей на творческом потенциале качественно иной (в основном классической) науки.

Даже если не брать во внимание окрашенный далеко не в радужные тона факт, что использование в науке антропного принципа даёт мощный импульс теологическим спекуляциям, а также его достаточно очевидную тавтологичность и предметную тривиальность, то уж во всяком случае нельзя проигнорировать то обстоятельство, что результаты его применения не дают ответа на вопросы: почему появление во Вселенной человека с его разумом было обеспечено в виде предпосылок на столь ранней ступени её эволюции, каким образом более позднее событие в жизни Вселенной (появление человека и его разума) могло повлиять на содержание и характер протекания более ранних событий? Само по себе постулирование такого влияния не сопровождается установлением желаемой во всяком объяснении каузальной связи.

Реакцией на возникшие трудности с ответами на эти вопросы стало свёртывание онтологического аспекта антропного принципа и акцентирование его методологических аспектов, в частности, эвристического потенциала. Например, эвристические свойства антропного принципа были использованы Ф. Типлером для доказательства несостоятельности модели стационарной Вселенной. Он показал, что существование Вселенной в неизменном виде бесконечно продол­жительное время привело бы к тому, что жизнь в ней зародилась бы повсюду с бесконечной вероятностью, а за законченный промежуток времени Вселенная оказалась бы заполненной проявлениями жизни целиком. Но этого не произошло. Гипотезы о космических пришельцах пока не имеют достаточно надежных фактических подтверждений.

Разумеется, онтологическая проблематика, индуцированная антропным принципом, полностью не иссякла. Продолжаются попытки поиска его новых прочтений («аргумент от замысла», «версия участия», «редукционистская» и «антиредукционистская» (синергетическая) программы). Однако выбор сделан явно в пользу других аспектов, а именно, гносеологического и научно-этического.

Научно-этический аспект антропного принципа концентрирует в себе, по крайней мере, две проблемы, точнее сказать два основных постулата как следствия антропного принципа, на основе которых формируются и предлагаются в качестве фундаментальных и первоочередных два круга проблем:

· первый постулат выразим словами академика Н.Н. Моисеева – «развитие мира происходит при условии крайней неустойчивости по отношению к его определённым параметрам»;

· второй постулирует возможность дальнейшего существования и развития человека лишь при условии очень высокой согласованности эволюции человеческого общества и эволюции природы, т.е. лишь в условиях их коэволюции.

В итоге новые горизонты приложения конструктивных способностей познающего субъекта, открывающиеся ему на основе антропного принципа, оказываются вовсе не бесконечными, а очень строго очерченными. Очерченными, прежде всего количественными параметрами и характером связей фундаментальных физических констант, отражающих структуру реальности, направления и законы её эволюции. Соразмерность человека процессу творения этих структур и законов у истоков космической эволюции на современном этапе обязала его глубже отражать их и строить свои мыслительные и предметные конструкции, не преодолевая «сопротивление материи» (Г. Башляр), а настраиваясь с нею «на резонанс».

Определённый тип антропоразмерности науке и научному знанию предлагает и социум, в котором существует наука. Прежде всего, по каналам целеполагания.

О целях и целеполагании очень много написано в обоснование идеи о должной подчинённости всего многообразия целей человеческой деятельности, в том числе и научного познания, раскрытию и реализации многогранных способностей и возможностей человека, раскрытию его «сущностных сил» и удовлетворению растущих потребностей. Идеи гуманной, идущей почти от времен зарождения философии, конкретизированной в виде закона о возрастании человеческих потребностей.

Но как быть с неожиданно горьким финалом на практике, где к настоящему времени первейшей целью оказалось физическое выживание человечества, причём во многом благодаря негативным последствиям научно-технического прогресса, оказавшего доминирующее воздействие на все сферы человеческой жизнедеятельности?

Возникшие в русле развития современной техногенной цивилизации противоречия (между потребностями расширенного воспроизводства материальных благ и ограниченностью сырьевых ресурсов, особенно невосполнимых и трудновосполнимых, в рамках существующих технологий; между потребностью совершенствования существующих, разработки принципиально новых технологий и реальной возможностью потери контроля над технологическими процессами; между потребностью потенциально бесконечного развития способностей человека к адекватному познанию и конструктивному преобразованию среды обитания и его конечными возможностями как биологического существа (объём памяти, скорость протекания психофизиологических процессов); клубок противоречий, связанных с военным противостоянием различных систем и государств и социальным и психологическим отчуждением личности в современном мире), явились решающим фактором «корректировки» целей человеческой деятельности в ущерб тому множеству гуманных, самообольстительных и «комфортабельных» целей, вокруг которых, разумеется, никогда не иссякнут разговоры и дела, в силу естественного, явно или неявно выраженного желания человека к самореализации и самоутверждению. Новейшим вариантом такого рода корректировки, а точнее её идеологией явился постмодернизм как широкое интеллектуально-философское течение, кредо которого выражено в афоризме «действуй локально, думай глобально». Более детальное представление о месте и значении науки в деятельности людей, ориентированной не на глобальное переустройство во всех сферах жизне­деятельности, а осмотрительное постепенное изменение, ориентированное набором определённых жизненно важных, телеологически не иерархизированных критериев, можно получить, проанализировав современные проблемы «большой науки».