Лекция 4. Средневековье и древности.

1. Средневековый образ мышления. Средневековье очень слабо отражено в историографии археологии. Лишь в немногих историографических курсах (Sklenař 1983; Trigger 1989; Schnapp 993/1996) есть соответствующие разделы, и только один из этих курсов (Алена Шнаппа) содержит значительный объем фактов. На него приходится чаще всего ссылаться.

Чтобы понять средневековое отношение к древностям, нужно хотя бы кратко рассмотреть средневековый образ мышления.

Огромное место в средневековом мире занимала религия, гораздо большее, чем в античном мире. Еще рабовладельческие монархии пытались сформировать монотеистическую религию, в которой бы одному земному властителю соответствовал один Бог (опыт такой реформы в Египте при Аменхотепе III – Эхнатоне провалился). Первой такая религия (иудейская) сложилась у маленького семитского народа на востоке Средиземноморья – евреев. Народ был небольшим и часто страдал от нашествий более сильных соседей (Египта, Ассирии, Вавилона, Рима). В этих условиях особую популярность получили пророки – юродивые вероучители, диктовавшие по наитию путь к спасению, и вера в Мессию – боговдохновенного спасителя, который придет и резко изменит жизнь к лучшему. Во время кризиса рабовладельческого общества в составе Римской империи в первые века н. э. широкое распространение по всей империи получила одна секта иудейской религии, по учению которой Мессия, по имени Иисус Христос, уже побывал на земле и принял мученический конец во искупление грехов человечества. Учение призывало низшие слои к покорности, дав им надежду на вечное блаженство в царствии небесном в воздаяние за их муки на земле. Христианство стало господствующей религией по всей Европе.

В Азии и Африке несколькими веками позже распространилось, как пожар, другое ответвление иудейской религии – ислам (мусульманство или магометанство). Согласно этому учению, истинным мессией был не Христос, а араб Мухаммед (Магомет), живший в VII веке. Это учение, распространявшееся вначале среди наиболее многочисленных семитов – арабов, вольных кочевников, меньше упирало на греховность человека и не так принижало человека в земной жизни, как христианство (первоначально религия рабов), но – в силу большей отсталости – ставило каждого человека в более жесткую зависимость от общины и стариков.

Эти две религии по сути сформировали мировоззрение средневековой Европы, западной части Азии и северной Африки, где и складывался феодализм.

Триггер (Trigger 1989: 31 – 35) построил свое изложение по пунктам "средневековой парадигмы истории". Речь у него идет об основных чертах средневекового образа мышления, которое так отличало средневекового человека Европы от современного в понимании хода истории и устройства мира и делало многие поступки и речи людей того времени непонятными нам. Некоторые черты изложил также Эрнст Вале (Wahle 1951: 507 - 511), а наиболее полно средневековая ментальность описана А. Я. Гуревичем (1972). Эту "парадигму", сформированную христианской религией, можно изложить по следующему плану (заглавия пунктов мои):

1. Ревеляционизм (от лат. слова revelatio – Откровение). Истинная вера дана человеку самим Богом в виде Священного Писания (Библии), дополнена Евангелями и является единственным источником истинного знания. Отсюда примат веры над разумом. Истолковывать откровение и блюсти истинную веру призвана церковь. Отсюда ее власть над духовной жизнью людей. И с этим же как-то связана была безоглядная вера в авторитет писанного, книжного слова (Библия, писания отцов церкви, Аристотель). Это, конечно, заведомо подрывает необходимость в археологии.

2. Креационизм (от creatio – сотворение). Средневековый человек усвоил из Библии, что мир создан единым всемогущим Богом и должен повиноваться его отеческим заповедям. Отсюда застойный консерватизм средневекового мышления и нередкие вспышки фундаментализма – воинствующего учения о том, что неизменность основ мира есть благо и всякое нарушение заведенных порядков (божественных!) есть тяжкий грех, что всякое новшество опасно.

3. Адинамизм восприятия. Библейская хронология вообще была очень сжатой – сотворение мира мыслилось за несколько тысяч лет до Рождества Христова. Для средневекового человека характерна не только поразительная статичность социально-исторической жизни, ее застойный характер, длительность всех процессов, но и нечувствительность к ходу времени. Отчасти из-за действительной застойности жизни, отчасти из-за креационизма люди не замечали изменений вещественного мира – как видно по их рисункам, представляли себе далеких предков в тех же одеждах, что носили сами, и в таких же городах, в которых жили сами, помещали давние народы в близкое время. Древних греков и римлян представляли по своему образу и подобию. Это тоже снимает мотивированность археологии.

         4. Дегенерационизм. Всё в мире было создано в лучшем виде, а постепенно ухудшается, разрушается и приходит в упадок. Причина – первородный грех первых людей (нарушение запрета на половые сношения). Ухудшается и вера: истинная вера в единого Бога сменяется многобожием и идолопоклонством.

5. Эсхатологизм (от греч. eschatologos – конечный, последний). Мир движется к своему концу, который наступит скоро. Это будет Страшный Суд, когда Бог покарает грешников и наградит праведников. Нужно жить по заповедям, задаривать Бога и молиться.

6. Провиденциализм. Всё, что происходит в мире, представляет собой уникальные события и происходит по прямому промыслу Божиему, его волей, по его плану. Вне этого человеческие дела либо стоят, либо повторяются по заведенному циклу.

8. Ориентоцентризм. Коль скоро Библия впервые появилась у евреев, начальная история человечества изображается происходившей на Востоке, корни всего мыслятся там, а остальную историю благочестивые историки должны подключать к этой первой, библейской истории, и к библейским народам.

Можно сказать, что обстановка жизни, родившая некогда увлеченность греков и римлян науками и философией, в корне изменилась. Исчез слой людей, обладавших свободой и знаниями для размышлений о происхождении человека, культуры и народов, исчезла городская цивилизация и светская образованность. Люди изрядно одичали в своих деревнях и замках, а культура грамотности сосредоточилась в церковных пристанищах - аббатствах и монастырях, оказавшись под жесточайшим контролем христианской религии.

2. Древности из классического наследия. Религиозный центр тогдашней Европы находился в Риме, где по традиции, унаследованной от Римской империи, была резиденция главы католической церкви, управлявшего верующими христианами всего западного мира. Церковники заядло уничтожали все символы язычества – храмы, статуи, святыни. Но часть таких материальных следов язычества они просто переделывали в христианские святыни, вырезая на них кресты и надписывая благочестивые молитвы. Светские властители, признавая частично авторитет церкви и конкурируя с ней в борьбе за политическую власть и влияние, гораздо больше интересовались памятниками древности – дворцами, статуями, колоннами, утварью, монетами – как символами власти и могущества.

Это определяло отношение к древностям: часть уничтожалась, часть использовалась, но в преобразованном виде.

В первые века после падения Империи новая культура в значительной мере строилась на использовании остатков старой. Ален Шнапп пишет:

"Какая разница была между германскими вождями, обосновавшимися во дворце римского губернатора, крестьянами, захватившими опустевшую часть сельской виллы, князьями, добывавшими мрамор больших городов для вымостки их залов, епископами, коллекционировавшими колонны, статуи и саркофаги для украшения их церквей и гробниц, и учеными, которые в неустойчивом мире своих библиотек, выискивали цитаты древних авторов? Чтобы превратить остатки Империи в рамку для нового образа жизни, должно было возникнуть искусство использования руин" (Schnapp 1996: 85 – 87).

Разграбление Римских древностей началось сразу же после падения империи. Король остроготов Теодорих Великий (кон. V – начало VI вв.), захватив Рим, украшал свой дворец в Равенне красивейшими колоннами и мраморными статуями из Рима (рис. 1). Для этого он применял к древностям право на выморочное имущество, поручая своему подвластному:

"Мы посему повелеваем тебе, этим moderata jussio, где услышишь о погребенных сокровищах, прибыть на место с подходящим свидетелем и объявить для общественной Сокровищницы как золото, так и серебро, удерживаясь, однако, от возложения рук на прах покойника. […] не будет жадностью убрать то, что хозяин не сможет никогда оплакать как утрату" (из писем Кассиодора, IV, 34, цит. по: Schnapp 1996: 84).

Развелось много грабителей могил, с которыми византийские императоры боролись, претендуя на свое исключительное право владеть этими сокровищами.

Византия и страны Западной и Центральной Европы тогда опережали Италию по образованности. Из Рима европейские короли и князья вывозили статуи на север. Уже Константин Великий забрал из Греции много статуй в свою восточную столицу – Константинополь. Король вандалов Гейзерих утащил из Рима статуи и позолоченную черепицу. Императоры Карл Великий и позже Фридрих Барбаросса собирали античные геммы и монеты, использовали в своих постройках римские детали архитектуры и подражали римским статуям (Weiss 1969: 3 – 15). В VIII и IX вв. папы Адриан I и Лев III разбирали для своих построек старые римские здания.

Карл Великий претендовал на восстановление под своей властью империи, подобной Римской. В его царствование наступил "первый ренессанс" – увлечение античным наследием. Античные авторы теперь почитались в монастырях наряду с отцами церкви. Карл выпросил у папы Адриана разрешение на раскопки в Риме, чтобы извлекать "мраморы и колонны" для украшения аббатств Э-ля-Шапель и Сен-Рикер. В 774 г. папа Адриан I, который даже не знал латыни, выдал Карлу Великому разрешение на вывоз в Аахен произведений искусства, в том числе статую всадника с обнаженной сопровождающей фигурой, что для северных стран было непривычно. Конная статуя самого Карла Великого (рис. 2) изготовлена как очень близкая копия римской статуи императора Марка Аврелия (второй четверти II в. н. э.) (рис. 3). В самом Риме уже плохо знали, кто изображен на коне – говорили, что это некий крестьянин, взявший в плен короля – тогда еще под поднятым копытом имелась маленькая фигура плененного властителя со связанными руками – об этом сообщают "Mirabilia Romae" ("Чудеса Рима"), рукопись 1150 г. (Sichtermann 1996: 40 – 43). Развился обычай использовать античные саркофаги для похорон знати. Сам Карл был похоронен в саркофаге с изображением похорон Персефоны, Людовик Благочестивый – в саркофаге с изображением утопления войск фараона в Красном море.

Потом претензии на восстановление империи переместились в Германию, и позже это рыхлое образование получило название Священной Римской империи. Император Фридрих II Остолбенение Мира (царствовал с 1220 по 1250) тоже вывозил в Германию бронзовые скульптуры. Из своей резиденции на Сицилии он посылал в Италию специального уполномоченного по раскопкам "в местах, где можно ожидать максимума числа находок" (Weiss 1988: 12).

Примеру королей последовали владетели помельче, князья и владыки аббатств. Началась торговля древними произведениями искусства. В середине XII в. епископ Генрих Винчестерский приобрел в Риме статуи, которые вывез в Англию. Только в 1162 г. сенат Рима установил немалую ответственность за сохранность колонны Траяна, тогда во владении женского монастыря Св. Кириака, - смертную кару за ее поврежедение. "Мы желаем, чтобы она оставалась в целости, без вреда, столь долго, сколь мир будет стоять … Любой, кто попытается повредить ее, должен быть осужден на смерть, а его добро должно быть передано в казну" (Schnapp 1996: 94). Это был самый радикальный закон об охране памятников!

После "Каролингского Ренессанса" развилось паломничество ученых монахов из наиболее богатых монастырей Европы в Италию, особенно в Рим, чтобы лично увидеть почитаемые и славные древности. Около 1030 г. для нужд любителей древностей появилось описание Рима – "Graphia-Libellus" ("Книга-описание"). Веком позже, около 1150 г., при папе Иннокентии II (1130 – 1143), предположительно Бенедикт, регент хора собора св. Петра, составил большое описание памятников и произведений изобразительного искусства Рима под названием "Чудеса города Рима" ("Mirabilis urbis Romae"). Цели этого труда изложены так:

"Эти и многие другие храмы и дворцы кесарей, консулов, сенаторов и префектов, кои были в языческие времена в этом золотом граде, как мы это читали в старых анналах и видим собственными глазами и от древних это слышали, как они прекрасно блистали златом, серебром и медью, слоновой костью и драгоценными каменьями, мы постарались, соразмерно своим силам, изложить яснее в этом писании для памяти тех, кто придет после нас" (Sichtermann 1996: 44).

Насколько люди средневековья развили в себе вкус к античным вещам, можно видеть по высказыванию Ристоро д'Ареццо, мастера керамики XII века, о древнеримских сосудах:

"Из этих сосудов я смог приобрести небольшой сосуд, украшенный рельфно столь естественными и тонкими вещами, что знатоки, увидевшие их, громко вскричали, утратили самообладание и вели себя, как идиоты – тем, кто ничего о них не знал, могло бы показаться, что они хотят разбить их и выбросить вон" (Weiss 1988: 13, note 4).

И то сказать, XII век – это уже преддверие Ренессанса.

 

3. Средневековое увлечение древностями в Азии. Коллекционирование древностей имело давние (и иные) корни в Китае, о чем уже говорилось. В средние века это увлечение продолжалось. Сохранился очень ранний, рубежа древнего времени со средневековьем, отчет о случайном вскрытии могилы. Знатный китаец Жу Лин в V в. н. э. раскопал древнюю могилу, и описание раскопок содержится в сочинении принца Цзи Хуйлян в начале VI в. н. э.

"Выкапывая ров к северу от Восточного округа, мы дошли до глубины в несколько ярдов, когда наткнулись на древнюю могилу. Не было никакого знака сверху, а для саркофага не использованы черепицы, только дерево. В саркофаге было два гроба, совершенно квадратные, без изголовий. Что до сосудов, то мы нашли их двадцать или около того разного рода из керамики, бронзы и лака, большинство их необычной формы, и мы не могли опознать их все. Было также более двадцати человеческих фигур, сделанных из дерева, каждая три фута длины. Когда могила была впервые открыта, мы увидели, что это были всё человеческие фигуры, но когда мы стукали по ним или чем-либо протыкали, они рассыпались в прах под нашими руками. На верху гроба были более чем сотня монет династии Хан весом с "пяти-грошовые". В воде были сочленения сахарного тростника вместе с косточками сливы и семенами дыни, все они всплыли, ни одно из них не очень попорчено.

Могильная надпись не сохранилась, так что мы не сумели установить дату или возраст могилы. Мой господин распорядился. Чтобы работавшие на стене перехоронили их на восточном холме. И тут с поросятиной и вином мы провели церемонию для покойных. Не зная их имен, были ли они близки нам или далеки, мы дали им условные имена "Темные Господин и Госпожа".

В седьмой год царствования Юнь-Цзя на четырнадцатый день девятого месяца владетельный Чжу Лин, распорядительный начальник и секретарь цензората, назначенный Главным Управителем арсенала, главный ригистратор, правитель Линшаня, приготовил церемониальныю свинину и вино и почтительно предложил их духам Темных Господина и Госпожи".

Год, указанный автором (7-й год царствования Юнь-цзя), это 430 г. н. э. Далее в тексте следуют сочиненные по этому случаю стихи о том же (Owen 1986: 39 – 40).

Из этого видно, что в самом начале средневековья, полторы тысячи лет тому назад, при обнаружении могилы очень тщательно отмечалось ее устройство, содержимое регистрировалось и описывалось, покойники почтительно перехоранивались. А вещи? Об этом ничего не сказано, но для чего же так усердно делались попытки датировать могилу, опознать находки? Ясно, что это было важно потому, что вещи шли в коллекции.

С V века появились рукописные книги о древностях, основанные на коллекциях. Одна из коллекций дошла до нас. Она принадлежала Ли Шоули, генерал-губернатору района Шен-цзи, умершему в 741 г. н. э. Это два больших керамических сосуда и серебряная ваза, содержащие фаянсовую посуду, драгоценности, лекарства и серию монет. Кроме китайских монет тут были сасанидские из Ирана и византийские, а из китайских древнейшая относится к V в. до н. э., то есть ко времени коллекционирования ей было уже 800 лет.

С утверждением в IX веке династии Сонь (960 – 1270) увлечение древностями стало еще более выраженным. Его стимулировало случайное открытие бронзовых сосудов Шаньской династии по причине изменения русла Хуан хэ. Сосуды эти вошли в состав императорской коллекции древностей (до сих пор сохранилась в Пекине). Составлялись каталоги древностей (бронзовых и нефритовых), а еще немного позже появились первые иллюстрированные резными по дереву гравюрами печатные книги о древностях: "Каогу ту" Лу Далина в 1092 г. (в ней более 200 объектов из коллекции императора и 30 из частных коллекций) и "Богу ту" в 1122 г. (839 позиций). На каждом рисунке в заголовке – имя коллекционера, на обороте – протирка надписи на сосуде, ее перевод в современные иероглифы, помечены местонахождение, размеры и вес объекта (рис. 4 и 5). В каталогизировании китайцы, приученные своими философами и чиновниками к аккуратности, опережали всех.

Собирание и упорядочивание коллекций развивало интерес к происхождению древностей, к поискам на местности, к обзорам памятников. Так, в 1080 г. был сделан план города Цзян, столицы Таньской империи – это на полвека позже, чем план Рима, но он был основан на более ранних образцах. В начале XI века Лю Чжан объяснил, что древние бронзы могут удовлетворить три разных потребности: историки религиозных ритуалов могут определять употребление ваз, генеалоги устанавливать последовательность исторических фигур, а языковеды дешифровать надписи и устанавливать происхождение значений. Его современник с печалью отмечал потери вещественных свидетельств истории со временем: "Но горы сносятся и равнины заполняются, и стихии наносят им ущерб, разрушая их. Когда мы нисходим до периода Чень Хо и Цзюан Хо, восемь десятых от этих древних объектов оказывается уже утраченными" (Rudolph 1962 – 1963: 170, 175).

Всё это Восточная Азия. Что касается арабского Востока, то, хотя арабов весьма интересовали греческая наука и философия, больше интереса у них вызывали древности Египта, чем Греции и Рима. Особенно привлекали пирамиды (Лауэр 1966: 36 – 44). Масуди, арабский историк Х века сообщает, что когда в 820 г. халиф ал-Мамун прибыл в Египет и увидел пирамиды, он приказал в одной из них сделать пролом. Внутри обнаружили бассейн, наполненный золотыми монетами. Это явная сказка: во времена фараонов монет не было. В более поздних рукописях находки ал-Мамуна излагаются более реалистично: камера, колодец, малахитовая статуя, внутри которой тело человека в золоте.

В рукописи конца XII века "История Египта и его чудес" Ибрагима ибн Вазиф-шаха описывается совершенно сказочная история сооружения пирамид за триста лет до потопа царем Суридом. Излагаются устрашающие подробности о мерах по охране содержимого пирамид: "Западную пирамиду охраняла статуя из гранитной мозаики; в ее руке было нечто вроде небольшого метательного копья, голова была увенчана змеей, свернувшейся в клубок. Как только кто-нибудь приближался к статуе, змея бросалась на него, обвивалась вокруг шеи, умерщвляла и возвращалась на свое место". И т. д. Прочтя это, нетрудно понять источник страха современных феллахов перед вскрытием пирамид, но и смелость грабителей, у которых жажда наживы пересиливала страх.

 

4. "Народная археология" в средние века. Увлечение римскими древностями в Европе вовсе не означает, что дело шло к классической археологии. Увлечение это было простым следствием того, что римские древности издавна считались показателями богатства и роскоши у варварских соседей Рима, что в средние века притягательным идеалом светской власти была Римская империя, а центр духовной власти помещался в Риме. Отношение к прочим древностям продолжало руководствоваться нормами "народной археологии". Не случайно примеры разных аспектов "народной археологии" в значительной части были взяты мною из средних веков.

Из рассказов о "громовых камнях" к средним векам относится отправка в 1081 г. византийским императором Алексеем Комнином в дар германскому императору Генриху IV небесного топора, оправленного в золото; также цитированные мною немецкие стихи реннского епископа Марбода о благостных свойствах громового камня.

Из фольклора, связанного с мегалитами, средневековый пласт составляют записи Саксона Грамматика (1200 г.) о великанах-строителях мегалитов; можно отнести к сугубому средневековью отраженное несколько позже (XIV век) сказание о воздвижении Стоунхенджа чародеем Мерлином. К средним векам относится и наименования курганов у померанского хрониста 1234 г. - "tumulus gigantis" (могилы великанов").

Поскольку огромного распространения достигло разграбление римских древностей, особенно много баек о заколдованности сокровищ было сопряжено с кладами и тем, что принимали за клады.

 Фотий в IX в. рассказывает: "Группа людей собралась вскрыть греческую могилу в поисках богатств. Коль скоро они трудились тщетно и не нашли ничего, каждый сказал своему соседу: «Пока мы не убъем собаку и не съедим ее мяса, земля не выдаст нам то, что мы ищем". Сказано – сделано». Прибегая к магии, они нарушали законы религии (цит. по: Schnapp 1996: 84 – 85).

О папе Сильвестре II (999 – 1003 гг.), очень образованном и энергичном, ходили слухи, что он прибегал к магии: он проводил раскопки в поисках сокровищ. Английский монах XII века Уильям из Малмсбери (William of Malmesbury) в своем сочинении "О деяниях властителей английских" (II, 169), с неодобрением писал об этом папе, который до своего понтификата был Равеннским епископом, а еще раньше – Гербертом, сыном крестьянина из Орильяка:

"По наущению дьявола Герберт добивался удачи таким образом, что никогда не оставлял дела неоконченным, раз уж он замыслил его. В конце концов его желания пали на клады, некогда заколдованные и укрытые язычниками и которые он открывал некромантией, запросто снимая колдовство.

КАК ГЕРБЕРТ ОТКРЫЛ КЛАД ОКТАВИАНА.

В Лагере Мартия близ Рима была статуя, не знаю, из бронзы или железа, у которой указательный палец на правой руке был вытянут, а на голове была надпись: "Ударь тут". В прошлом люди били эту безвредную статую многими ударами топора, предполагая, что надпись означала, что там они должны найти клад. Но Герберт распознал ошибку, решив трудность совершенно другим способом: заметив, куда падает тень от пальца в полдень, когда солнце в зените, он отметил это место столбиком, а когда пришла ночь, он пришел туда, сопровождаемый только слугой с фонарем. Земля открылась посредством знакомых ему искусств, и показался вход, достаточный, чтобы войти.

Перед собою они увидели просторный дворец с золотыми стенами, золотым потолком, и всё было из золота: золотые солдаты, видимо играющие в золотые кости, король из того же металла, покоящийся со своей королевой; яства, поставленные перед ними, и слуги, стоящие рядом; и сосуды огромного веса и ценности, превосходящие природу. Во внутренней части жилища карбункул величайшей ценности, хотя и малого размера, разгонял темноту ночи. В противоположном углу стоял мальчик с луком, согнутым и с наложенной и нацеленной стрелой.

Но в то время как драгоценное искусство всего восхищало очи наблюдателей, тут не было ничего, до чего бы можно было дотронуться, хоть видеть и можно было: ибо тотчас, как только протянешь руку, все эти образы бросались вперед, чтобы пресечь подобную наглость. Сдерживаемый страхом, Герберт подавил свои наклонности, но его слуга не мог удержаться от того, чтобы не схватить нож чудесной работы, который он видел на столе; он без сомнения думал, что посередь такой уймы добычи, такое крохотное воровство пройдет незамеченным. Но все образы подняли страшный шум, и мальчик с луком бросился к карбункулу, и тьма поглотила их; и если бы слуга, по слову своего господина, не бросил бы быстренько нож назад, они бы оба дорого заплатили. Вот так, оставив свою безграничную жадность неутоленной, они отступили, а фонарь освещал их отступление" (William 1887: 196 – 197).

Это описание ничем не отличается от обычных народных рассказов о заколдованных кладах, разве что тем, что клад не дался даже самому искусному колдуну.

В 1150 г. в "Кайзеровской хронике" рассказана история о спрятанной в Тибре статуе Меркурия, которая служила прачке подставкой для выбивания белья, все же сохранила божественную власть и в конце концов обеспечила выбор Юлиана (будущего Отступника) в императоры.

В этой же хронике есть и более романтическая история. За мячом, неудачно брошенным в игре, один юный римлянин вбежал в храм, увидел там статую Венеры, и она ему мигнула. Он влюбился и женился на ней. Но так как настоящее соединение было невозможно, он впал в безнадежную тоску. Только христианский священник увел его с этого дьявольского пути. Юноша обратился в христианство, а статую папа римский посвятил архангелу Михаилу и вознес высоко над Римом.

Другой вариант этого сказания есть в изложении английского хрониста Уильяма из Малмсбери. Согласно этому варианту игрок в мяч надел мешавший ему перстень на палец бронзовой статуи Венеры, а когда он хотел взять его назад, это оказалось невозможным, так как палец согнулся. Юноша, хотя и счастливо женатый, почувствовал себя насильственно обрученным со статуей. Сведущий в магии священник спас его, но сам священник раскаялся в своем обращении к магии (ведь это грех) и покончил с собой (Sichtermann 1996: 39).

 

5. Действия в рамках "сакральной археологии" в средние века. Уже в первые века после падения Империи интерес к римским древностям сдерживался опасением оскверниться от соприкосновения с язычеством. Но от этого было простое средство – освятить нечистые предметы, очистить их от скверны молитвами и наложением креста. В разделе о "народной археологии" я уже рассказывал о католических молитвах для очищения языческих урн в Польше. Подобные молитвы существовали и в других католических странах. По всей Европе можно было применять "Benedicto super vasa reperta in locis antiquis" (Благословение горшков, найденных в древних местах"). Текст молитвы гласил: "сотвори так, чтобы эти сосуды, изготовленные искусством язычников, могли быть использованы верующими в мире и спокойствии" (Wright 1844: 440).

В житии Св. Рупрехта есть эпизод, когда он открыл древний город Ювавум в Норике (Зальцбург).

"Он сообразил, что в месте близ реки Юварум, которая называлась своим древним именем Ювавум, были в древние времена многочисленные и чудесные строения, почти в руинах и покрытые лесом. Поняв это, человек Бога захотел удостовериться собственными глазами, и вещи оказались подлинными. Он попросил герцога Феодосия поручить ему прочесть мессу, дабы очистить и освятить это место и он предпринял меры, чтобы отстроить его, возведя сперва прекрасную церковь Богу" (цит. по: Schnapp 1996: 88).

В житиях святых и хрониках есть немало сообщений об отрытии святынь, святых реликвий и о вскрытии могил, случайном и намеренном. Французский историк Люшен (1999: 33) счел даже возможным сказать, что "Истинная религия средневековья – это поклонение реликвиям…".

Самые ранние раскопки этого рода были, похоже, самми масштабными, потому что предприняты были императрицей-матерью Еленой. Ее сын, Константин Великий, объединивший под своей властью Восточную и Западную части Римской империи и устроивший столицу на Боспоре (Византий-Константинополь), разгневал богов (он почитал и языческих и христианского). Он перебил значительную часть своей семьи – тестя, жену и сына. После этого мать его, 78-летняя Елена, будучи христианкой, решила отправиться в Иерусалим, и чтобы замолить грехи сына, отыскать Крест Господень – тот, на котором распяли Христа. Прибыв в Иерусалим и расспросив местного митрополита Макария, она обнаружила, что найти крест чрезвычайно трудно. Во-первых, на том месте казнили многих – как опознать нужный крест? Во-вторых, прошло около трех веков, дерево могло истлеть. В-третьих, в 70 г. н. э. город был разрушен римлянами, на его месте построен новый, а по приказу Адриана в 135 г. место Голгофы было засыпано и на этом месте возведен храм Венеры.

Елена раздобыла в некой еврейской семье план Иерусалима до разрушения, велела снести храм Венеры и, снарядив большую команду землекопов, начала обширные раскопки. Церковная традиция гласит, что 14 сентября 327 г. в засыпанном рве был найден деревянный крест, а на его продольной балке табличка, на которой можно было разобрать надпись "назареянин". Табличку эту через 66 лет видела Сильвия Этерия, оставившая об этом запись (рукопись сохранилась). Таким образом, крест и табличка существовали, а были они подлинными или делом рук людей епископа Макария или самой Елены, неизвестно. Константин был очень растроган и велел строить на месте находки Храм Креста (Kramarkowie 1972: 70 – 84).  

В 415 г. в Палестине ранние христиане искали мощи св. мученика Стефана. Скромный пресвитер Лукиан поведал в письме "ко всем христианам", что ему трижды во сне явился ученый раввин Гамалиэль, учитель апостола Павла, и сообщил, что сам он со своим сыном Хабибом и собеседник Иисуса Никодем лежат вместе со святым Стефаном в заброшенной могиле, которую нужно вскрыть. По наитию Лукиан обратил внимание на отдаленный холмик и собрал всю деревню, чтобы его снести. Под ним была обнаружена стела с еврейской надписью, которая сообщала истинное место погребения – в 475 локтях от холма, и там-то нашли действительно 4 погребальных камеры и надпись с четырьмя нужными именами. Разумеется, от могилы исходило чудесное благовоние, а за открытием последовали чудеса (Hansen 1967: 48 – 49). Сложность хода событий и надписи, так замечательно всё подтверждающие, ясно говорят об искусственности всего рассказа, который понадобился для придания неким реликвиям достоверности. Но по этому сценарию происходили в дальнейшем и действительные поиски мощей.

Еще одни византийские раскопки имели место в Крыму, а ведущим производителем был Константин (Кирилл) Философ, один из двух братьев-создателей славянской письменности. О раскопках рассказывают четыре источника IX – XII веков. Константина с братом византийский император Михаил III послал в Хазарию по просьбе кагана. Константин задержался в Крыму и задался целью найти останки св. Клемента, третьего (после апостола Павла) папы римского, мученика, сосланного в конце I века римлянами в Херсонес и утопленного с железным ярмом на шее в море. Со времени похорон прошло около 7 веков, а где он похоронен, было предано забвению. После долгих расспросов местных жителей, чтения книг и страстных молитв Константин по божьему наущению решил, что гроб надо искать то ли на острове, то ли на полуострове, куда и поплыли на судне с епископом и клиром. Копая там некий пригорок, нашли сначала одну кость, потом другие и даже железное ярмо (Kramarkowie 1972: 91 – 100). Это было в 861 г. – за год до легендарного "изгнания варягов за море" из славянской земли (в которую Крым тогда не входил). Раскопки Константина, по всем признакам, - еще более легендарные, даже если он и предъявил соверующим "мощи св. Клемента".

Самое раннее изображение находим в Геласийском сакраментарии VII в. (рис. 6). Заглавная литера О иллюстрирована изображением землекопа с заступом, добывающего Истинный Крест. Землекоп пробивается внутрь буквы, а в ней нарисованы три креста – красный Иисусов и два черных, на которых были казнены разбойники. Однако содержание картинки мифическое. Художник VII в. рисовал по воображению.

Более близки к реальности другие изображения. На одном, император Михаил III, причастный к миссии Константина и Мефодия, и сам изображен на средневековой миниатюре (в Ватиканком менологии) находящим реликвию путем раскопок (рис. 7). На другом, в Эхтернахском Евангелии XI века (рис. 8 и 9), показаны поиски мощей Св. Этьена – христиане уже открывают могилу. На других, в рукописи XIII в. "Chronica majora" (рис. 10), нарисовано отрытие мощей Св. Амфибала (жившего в 286 – 303 гг.) двумя землекопами под наблюдением Роберта, графа Сент Олбен.

Согласно Гиральдусу Камбриенсису (Джеральду Кембриджскому), в 1184 г. аббатство Глэстонбери сгорело, и в 1191 г. монахи аббатства восстанавливали и перестраивали эту славную святыню. Во время строительных работ они обнаружили могилу человека чрезвычайно высокого роста, похороненного вместе с женщиной. Они сразу поняли, что это не обычный покойник, а некий великий герой, что и было подтверждено тут же выкопанным свинцовым крестом с надписью: "Здесь лежит славный король Артур с Геневерой, своей второй женой, на острове Авалон" (Armitage Robinson 1926: 8 - 9). В том же году Ричард I Львиное Сердце, король Англии, подарил Танкреду, королю Сицилии, меч, который по его уверению являлся знаменитым Эскалибуром, чудесным мечом короля Артура.

Легендарный Артур царствовал в Уэльсе в VI в. н. э. и является героем мифов и рыцарских баллад. Крест с надписью до нас не дошел и остается на совести монахов, так же, как возраст и принадлежность меча, подаренного Ричардом, - на его совести (а может быть, на совести тех же монахов).

Во время крестовых походов реликвии стали "находить" в местах евангельских событий. Одна из них – Святое Копье, якобы найденное под Антиохией, то самое, которое пронзило бок Иисуса при его страстном ходе на Голгофу. Есть очень детально проработанное изображение этого события в рукописи XV века "Пересечение морей". Поклонение копью происходит в соборе, копье держит епископ, а в центре собора плиты пола сломаны длинной траншеей, из которой якобы достали копье, и рядом лежат мотыга и заступ (рис. 11).

В 1390 г. князь Людвик из Бжега в Силезии провел раскопки древнеславянской крепости Рычин на Одере, чтобы найти резиденцию вроцлавского епископа XI века.

Из почитания древностей как святынь и ориентоцентризма библейской истории выросла идея обеспечить возможность регулярного паломничества к Святым местам Палестины. За идеей освободить от неверных (мусульман) Гроб Господень в Иерусалиме стояли также экономические и политические интересы европейских государств и церкви (здесь о них не место говорить). Эта идея подвигла массы населения Европы в конце XI – XII вв. на Крестовые походы, столкнувшие европейцев лицом к лицу с мусульманами и ознакомившие их с иной культурой и иной государственной религией. Эти события, а также конечная неудача походов несколько пошатнули безоглядную убежденность европейцев в естественность и неизбежность христианства.

Ознакомление с реальными древностями библейской истории на Востоке (древние города, храмы) изменили облик древности в представлении европейцев – наряду с белокаменным древним Римом появился образ средневекового Иерусалима. На миниатюре Николо Полани, правда, несколько более позднего времени, Град Божий Св. Августина подан как Небесный Иерусалим, в ореоле на небе, а на земле под ним расположены рядом два образцовых города – белокаменный древний Рим с колоннами и Иерусалим с минаретами, хотя он и очень напоминает средневековый Рим (рис. 12).

6. Археологические ситуации. Возникали ситуации, очень напоминающие археологические изыскания. Бывало, что охота за святынями приводила к открытию и светских памятников.

В IX веке епископ Озерра и его брат аббат Луп Серват де Феррьер (Loup Servat Abbé de Ferrière) втянулись в исторические разыскания, связанные со святым Реном. Луп нашел в библиотеке текст "Комментариев" Цезаря и отослал брату. Там говорилось о горе Окзуа, на которой происходили чудеса св. Рена. В 866 г. епископ организовал перевозку мощей святого мученика из каплицы на горе в монастырь Флавиньи. Но Луп идентифицировал эту гору еще и с древнеримской Алезией, где вождь германцев Верцингеторикс сдался Цезарю, где Цезарь разбил германцев.

"Он разбил их, - передает рассказчик, - и позаботился, чтобы город был разрушен и чтобы ничего, напоминающего о нем, никогда не было восстановлено. … Город, который был полностью снесен, находится в очень выгодной позиции, как всякий может видеть. Но было ли его восстановление впоследствии начато кем-либо неизвестным, у нас нет документов, которые бы могли поведать об этом" (цит. по: Schnapp 1996: 90).

Почтенному аббату не приходило в голову, что поведать обо всем этом могли бы сами материальные остатки города, их раскопки. Он уповал только на письменные источники, на слово.

Редко, но всё же попадались попытки осмыслить древние памятники, и встречались рассуждения, более близкие к археологическим. Гибер из Ножана (Guibert de Nogent), аббат Нотр-Дам де Ножан-су-Куэ, в начале XII в. написал в своей автобиографии о том, чтó он заметил возле своего монастыря.

"Место, о котором речь, это Новигентум. Оно "новое" в своем монастырском обличии, но его мирское заселение восходит к очень древнему времени. Даже если нет о нем письменных данных, необычное и, по моему мнению, нехристианское расположение могил, найденных здесь, достаточно показательно. Вокруг церкви и внутри нее, сама древность собрала столь много саркофагов, что эта масса трупов, скученных в таком месте, должна показать, сколь велика была слава этого места, искомого всеми. Размещение могил вовсе не такое, каким мы его знаем; они размещены кольцом вокруг одной из них; кроме того, внутри этих могил находились сосуды, что не напоминает ничего в обиходе христианского времени. Объяснение должно быть таким: что это могилы либо языческие, либо принадлежащие к христианской эре столь давней, что языческие обычаи были еще в обиходе" (Guibert 1981: 211 – 213). 

Шнапп считает, что аббат Гибер обнаружил меровингское кладбище. Он сравнивает его впечатления с растерянностью солдат Цезаря, раскопавших древние могилы в Коринфе.

"В обоих случаях, античном и средневековом, - пишет он, - земля не понималась как потенциальный источник истории. Если древность открывалась, или скорее, если пробуждалось сознание древности остатков, это всегда происходило случайным образом, как разрыв непроницаемого барьера, отделяющего настоящее от прошлого" (Schnapp 1996: 95 – 97).

Но вот еще более близкое к археологии событие. Английская хроника ("Chronica Majora") Мэтью Пэриса (Matthew Paris), написанная в XIII в., сообщает, что в начале XI века аббаты могущественного аббатства Сент Олбенс, основанного на месте древнеримского города Веруламия, начали его раскопки, Они преследовали цель защитить монастырь от ограблений и установить контроль над меняющимся руслом реки. По мере раскопок глава аббатства, Элдред (Aeldred), тщательно сохранял черепицу и камни, чтобы использовать их при строительстве церкви. Он собирался использовать древний город как рудник для сооружения новой святыни. Ведя раскопки, он находил остатки лодок и раковины, и это доказывало, что в древние времена море доходило до этих мест. Открыл он и большую полость, как бы пещеру, которую он принял за логово чудовищного змея церковных мифов, в существовании которого он не сомневался. Но он оставил всё, как было, и объявил, что примет все меры, чтобы сохранить это открытие для потомства. Шнапп полагает, что монах наткнулся на коридорную гробницу или камерное погребение под курганом (Schnapp 1996: 98).

Его преемник Элмер (Elmer) продолжил раскопки и похвалялся, что нашел книгохранилище, в котором оказались языческие книги и – о счастье! – житие патрона аббатства, Св. Олбена. Языческие книги монах сжег, а житие велел скопировать, после чего древняя книга рассыпалась в прах. Определить достоверность списанного текста и самого эпизода, конечно, невозможно. Но монах с интересом встречал находки светского характера из городища: колонны, черепицы, обработанный камень. Далее пошли горшки, амфоры, стеклянные сосуды, пепел – словом, типичные находки при раскопках могильника.

Шнапп характеризует в итоге эти раскопки как "один из лучших примеров средневековой практики археологии" (Schnapp 1996: 99). Что ж, присмотримся и оценим трезво этот "лучший" пример: цели раскопок – бытовые (защита от ограблений, мелиорация, использование древностей как строительного материала) и, вторичным образом, сакральные (обнаружение жития святого), но никак не познавательные. Опознание находок ненаучное и несуразное (логово мифического змея, могильник принят за поселение), невозможно отделить выдумку от реальности (книги погибли, житие Св. Олбена под подозрением). Словом, никакой археологии, только отдельные схожие с ее практикой элементы (раскопки, интерес к древностям, стремление сохранить найденное, иногда фиксация).

Другой случай археологического рассуждения – находка статуи Марса. Фулькой де Бове (Foulcoie de Beauvais), архидьякон из Мо, оставил поэтическое описание находки на месте "языческого храма" в Мо, здесь передаваемое прозаически:

"Была в городе стена, которая показывала, где были руины. Время прошло, но имена остались; старые крестьяне говорят, что это храм Марса – по сей день, крестьяне, вы называете эти камни храмом Марса. Вы говорите так, не зная почему. Открытие дало нам доказательство этого имени. При пахоте среди руин крестьянин нашел статую, она выглядела как живой человек. Он нашел вырезанную голову, которая выглядела как ничто живое или сделанное человеком. Страшная голова, но облик хорошо подходит к ней, ее гримасы устрашают, и получается ужас. Ее смех, ее дикий рот, ее странная свирепость, искаженная форма подходящего облика. Даже до того, как я посетил это место, резьба была принесена мне, так что я мог определить, что она изображала, кем и для кого она была сделана.

Слыша извращенное имя, под которым это место известно у местных жителей, я обследовал голову – невозможно не видеть, как ясно само место поучает нас, давая нам как имя, так и дикую голову. Это место есть храм Марса, эта голова есть голова языческого Марса, ошибочно принимаемого за бога. В древние времена, когда культ был жив, - так рассуждал я, - страх привел богов к жизни. Это демонстрируется сим местом. Этот бог не состоятелен и нуждается в руке человека и посредстве камня, дабы существовать. Ни рот, ни око, ни рука, ни нога, ни ухо не могут шевелиться. Искусство дарует напоминание, не наличие. Он не был создан, чтобы быть Богом, ибо Бог сотворил всё. Он был создан как Марс; поэтому он не Бог, а если он не Бог, то его не нужно почитать" (Adhémar 1937: 311 – 312).

Монах не столь озабочен функциональным и смысловым определением статуи, сколь ее определением как идола, а не образа бога (хотя чем она отличается в принципе от изображений Иисуса и святых, непонятно). Смысловая идентификация выводится исключительно из эмоционального восприятия и из местоположения, отвечающего местному преданию. Кроме определения и доказательства реальности предания, никаких задач не преследуется.

Наконец, в рукописи XIV века, т. е. уже эпохи Возрождения, но из Англии, куда Возрождение в XIV веке еще не пришло, изображен Стоунхендж, но не таким, каким его все видели, разрушенным, а в мысленной реконструкции, при чем средневековый миниатюрист не сумел передать в перспективе круглую форму сооружения и изобразил его прямоугольным (рис. 13).

Постепенно, с удалением от античности и времени Карла Великого и Фридриха II интерес к античным древностям угасал, их оттесняли герои собственного героического эпоса – король Артур, Роланд, сам Карл Великий, а с античными мифическими героями смешивались мусульманские демоны и Магомет.

 

7. Библейская история и короткая хронология. Разумеется, образованных людей и властителей средневековья интересовало происхождение своих народов. В условиях образования национальных государств при господстве феодально-аристократической идеологии с ее погружением в генеалогические споры, хронисты видели свою задачу в том, чтобы подыскать своим народам достойных предков. Направлений для поиска корней было два. Претензии королей на преемственность от Римской империи диктовали поиск в этом направлении, в истории греко-римского мира, в ее мифической глубине. Авторитет же Библии диктовал поиски в библейской истории. А учитывая наличие библейской Таблицы народов, генеалогически построенной, задача сводилась к подысканию в ней эпонимов (родоначальников) по созвучию имен.

В Англии и Франции пестовались легенды о происхождении от героев троянской войны, британцев вели от нее через Брута. В IX в. валлийский монах Ненниус пишет, что Брут, троянский князь, первым поселился на британских островах после потопа. Хронист XI века Джоффри из Монмаута в своей "Истории королей Британии" дает даже точную дату прибытия Брута на острова: 1170 г. до Р. Хр. В Швеции (по книге ок. 1250 г. "Rydaarbog") производили себя от готов, а готов от библейского Гога, внука Ноя.

Таковы были исторические рамки, в которые можно было мысленно вписывать древнейшие памятники. Но тогда еще к материальным древностям эти изыскания не были применены. В истинно первобытное прошлое монахи того времени не могли заглянуть, во-первых, потому, что не могли распознать первобытные памятники, отличить их от чудесных явлений "народной археологии", а также от средневековых и библейских памятников, во-вторых, потому, что за пределами библейской истории практически не оставалось места для чего-нибудь еще.

Библейская же хронология основывалась на сложении сроков последовательных правлений иудейских царей до рождения Иисуса Христа. Это сравнительно несложно. Но вглубь от древнейших царей хронология более шаткая. Она была основана на расчетах, сводившихся к сложению возрастов всех перечисленных в Библии праотцев в последовательных поколениях, но, конечно, не полных возрастов, а возрастов их дожития до рождения сыновей. Часто это цифры предположительные, потому что возрасты обзаведения сыновьями не приведены. Раввинские авторитеты отнесли исходную точку - сотворение мира (в том числе и Адама) – к моменту, который (если подключить Евангелие) должен отстоять от Рождения Христа вглубь на 3700 лет, т. е. к 3700 г. до н. э. Это уже во время Реформации папа Клемент VIII поправил раввинов и предложил другую дату сотворения мира – 5199 г., а в XVII в. англиканский архиепископ Джеймс Ашер (James Usscher) вернулся ближе к еврейской дате и предложил 4004. Так или иначе, вся история от сотворения мира до рождения Христа занимала всего несколько тысяч лет, из которых около тысячи лет уходило на классическую историю (параллельную с библейской историей "царств"), а остальные – на предешествующую библейскую.

В древнем мире греки, ссылаясь на египтян, верили, что история человечества насчитывает десятки тысяч лет. Христиане этого не приняли. В V в. н. э. св. Августин изгнал из христианского мира "гнусную ложь египтян", которые утверждали, что их мудрости 100 000 лет. В арабском и еврейском мире отношение к хронологии было не столь жестким. И всё же в книге испанского еврея Иуды Галеви "Хазары", написанной в начале XII века и содержащей якобы переписку ученого еврея с хазарским царем народа, жившего в поволжских степях, защищается библейская хронология. Книга рассказывает о выборе вер хазарским царем (перед тем, как принять иудейскую веру). В этой переписке царь спрашивает еврея: "Не ослабляет ли твою веру, когда тебе говорят, что у индийцев есть древности и строения, которые, как они говорят, насчитывают миллионы лет?". На это еврей отвечает: "Это бы ослабило мою веру, если бы у них была записанная форма религии, или книга, относительно которой множество народа придерживалась бы одного и того же мнения, и в которой нельзя было бы найти исторических несообразностей…" (цит. по: Schnapp 1996: 224).

Библейские догмы не только ставили предел всматриванию вглубь тысячелетий, но и сковывали восприятие дохристианских древностей.

 

7. Новации эпохи Возрождения. Возрождение античных норм, вкусов и ценностей стало лозунгом новой эпохи. Началось всё в конце XIII века, когда в итоге Крестовых походов торговые пути на Восток пошли через итальянские города, тамошнее купечество и ремесленники разбогатели, перестали терпеть господство феодальных властителей и установили республиканские порядки. В мышлении людей произошли глубокие изменения:

1. Антропоцентризм. Новым хозяевам городов претило господство феодально-аристократических слоев и их идеологии, поддерживаемой догмами христианской церкви. Церковь лицемерно проповедовала благость аскетизма, тогда как сама владела огромными богатствами. Но главное было не в этом. Торговцы, банкиры и ремесленники были заинтересованы в одобрении труда, накопления и потребления, в признании материальных благ достойными ценностями. Мыслители и художники нового толка, отражавшие представления буржуазии, стали все больше смещать свои интересы с чисто религиозных сюжетов на мирские, светские дела, с божественного - на человеческое. Человек оказался в центре их интересов (антропоцентризм - от греч. "антропос" - человек; термин "антропос" обычно употребляется для обозначения человека как вида, т. е. человечества). Схоластической образованности средневековья, основанной на изучении логики, метафизики и "естественной философии", т. е. спекулятивных рассуждений о природе вещей в реальном мире, они противопоставили studium humanitatis - изучение наук о человеке: истории, поэтики, права. 

2. Гуманизм. Изучая их, они приобрели другую систему ценностей. Не отвергая основных догм религии, они ожидали более терпимого отношения к естественным человеческим чувствам и мирским интересам. Монашество утратило притягательность святости – наиболее способные монахи и сами занялись гуманитарными исследованиями. Даже в религиозных сюжетах люди Возрождения стали выискивать человеческие аспекты, в божественных героях – человеческие черты. Они видели достоинство человека во всех его естественных проявлениях, требовали милосердия к слабостям человека – человечного отношения.

3. Индивидуализм. Общество средневековья было сугубо сословным, средневековый человек был корпоративным существом. Он целиком, душой и сердцем принадлежал к сословию, даже в личной жизни зависел от него – от сельской общины, в городе – от цеха, от соседей по улице и церковному приходу. Эта связанность мешала буржуазному предпринимательству и личному обогащению. Деятели Возрождения подняли достоинство отдельной личности, выступили за высвобождение ее творческих сил от оков корпоративной зависимости. Прежде любое имя, кроме властных и святых, терялось в сплаве общего дела. Теперь всякий активный человек обретал свое лицо, всякое творение обрело автора, подпись.

 4. Университеты. Университеты как нецерковные центры высшего образования возникли еще до Возрождения – сначала в Китае, потом в арабском мире, в середине XII – начале XIII века - в Париже, Оксфорде, Кембридже, Монпелье и Неаполе. Но первые университетские статуты, сделавшие их официально признанными учреждениями появились в конце XIII – начале XIV века: в 1289 – в Монпелье, 1317 г. – Болонье, 1318 – Кембридже, и к концу XIV века университеты существовали уже по всей Европе – Прага, Краков, Вена, Гейдельберг и т. д., только Скандинавии эта волна достигла лишь в XV веке, но везде севернее Альп они появились раньше других форм Ренессанса. Кроме грамматики, логики, математики, астрономии и музыки, нужных для религиозной деятельности, в университетах изучали теологию (включая антропологию), но также право и медицину. История, подлежавшая ведению монахов, постепенно тоже отошла университетам. Университеты сыграли важную роль в подготовке деятелей Возрождения. Из университета в Болонье вышли Данте, Петрарка, Торквато Тассо, из университета в Неаполе - Боккаччо.

5. Тяга к новациям и первичный трансформизм. Людей Возрождения вдохновляло ощущение нового века. Они понимали, что наступает новое время, что они живут в обновляющемся мире. Люди впервые за тысячу лет ощутили ход времени – осознали, что всё изменяется, что прошлое другое, чем современность, что, стало быть, в прошлом люди пользовались вещами иного типа, создавали искусство в другом стиле, ходили в иных одеждах (Rowe 1965). Впрочем, меньше всего это касалось первобытности и ее одежд – их просто не знали. На миниатюре из "Хроники Аугсбурга" (1457 г.) немецкого гуманиста Сигизмунда Мейстерлина (Sigismund Meisterlin), даже в издании 1522 г., первобытные жители Аугсбурга сидят в пещере и в шалаше, но в одеждах, современных художнику (рис. 14).

6. Возрождение античности. Относясь критически к своим непосредственным предшественникам, к схоластам и аскетам средневековья и отвергая их традицию, мыслители нового толка искали опоры на другую авторитетную традицию. Мечтая о новой жизни, о более удобной организации общества, о человечном искусстве, всё это они находили у античных авторов – республиканские нормы, человеческое достоинство свободных людей, меньшую зависимость от религии и близкие к природе идеалы телесной красоты. Языческая античность оказалась духовно ближе, чем христианское средневековье непосредственно предшествующих веков. Произошла передвижка идеалов с библейских патриархов на языческих греков и римлян.

Как пожар распространилось почитание античных творений: философии, искусства, литературы. Ученые занялись переводами сочинений древних авторов. Архитекторы, скульпторы, художники и поэты стали подражать античным творениям - вот тогда эти творения и получили статус классических, т. е. образцовых, а по ним и вся эпоха была названа классической, новая эпоха была названа Возрождением, или по-французски – Ренессансом (имелось в виду возрождение античных норм), а промежуточные века и получили название средних.

7. Географическое распространение и хронология. В XIV веке гуманисты ученые, поэты и художники создавали первые великие произведения в новом духе в Италии, в XV веке новое течение охватило и Западную Европу, а в XVI веке распространилось на Центральную и Северную. XVI век – это одновременно и эпоха Реформации и религиозных войн в Европе.

8. Веротерпимость и церковь. Расширился круг народов почитаемых и уважаемых. Стало возможным признавать лучшим и высшим не христианское, а языческое: античные греки и римляне ведь были язычниками. Более того, именно в это время возникшая на месте Византии Оттоманская империя турок, при всей враждебности христианского мира к исламу и турецкой военной угрозе, получила признание как мощная сила. Арабы в Испании захватили почти всю территорию страны, и в процессе общения арабские культурные достижения переходили к христианам.

Опасность заставила католическую церковь организовать сопротивление новым веяниям. С первых ростков Возрождения, в XIII в., церковь организовала ордена доминиканцев и иезуитов, ввела инквизицию, а в народе бедствия войн вызвали вспышку диких суеверий и жестокости. Самое средневековое мракобесие – мучительные растянутые казни, охота за ведьмами, костры инквизиции – это именно эпохи Возрождения и Реформации. Так что не по ошибке эти эпохи включаются в средневековье.

 

8. Ориентация на классические древности. Именно в это время итальянцы активно занялись изданием и переводами античных (классических!) авторов, сбором и чтением эпиграфики, освоением античных традиций в искусстве, подражаниями античной поэзии. Рим тогда был центром не только папской духовной (на весь западно-христианский мир) и светской (на часть Италии) власти, но и официальным центром Священной Римской империи германской нации.

Молодой гуманист Кола ди Риенцо (Cola di Rienzo, или di Rienzi, 1314 – 1354) систематически собирал античные надписи. Его называют "первым исследователем древностей Рима" (Gregorovius 1980, II, 2: 877). В середине 40-х годов он составил "Описание города Рима и его достопримечательностей". В 1346 г. он обнаружил в Латеранском соборе Св. Иоанна древнеримский Веспасианов Закон об Империи, высеченный в камне, и истолковал его в том духе, что народ выше императоров. Вытекающий из этого призыв к независимости города Рима был вывешен на церковной стене, а 20 мая 1347 г. на многолюдном народном собрании Кола зачитал этот документ и свое толкование всем. Рим был объявлен республикой, а молодой трибун получил диктаторские полномочия. Республика в Риме продержалась недолго, через 7 месяцев папские войска овладели городом, и Риенцо пришлось бежать. В 1354 г. он снова установил республику в Риме, но она продержалась еще меньше, а Кола погиб. И всё же, как выразился Шнапп, Кола ди Риенцо показал народу Рима, что древние камни и впрямь могут говорить (Schnapp 1996: 108). Именно революционное правительство Кола ди Риенцо приняло первый в мире закон об охране памятников прошлого.

Ведущие глашатаи итальянского Возрождения в литературе Франческо Петрарка (Francesco Petrarca, 1304 – 1374) и Джованни Боккаччо (Giovanni Boccaccio, 1313 – 1375) тоже обращали некоторое внимание и на материальные древности. Петрарка пропагандировал новый тип путешествия по древним достопримечательностям – с томиком классического автора в руках, а Боккаччо развивал критику письменных источников и отвергал народные предания как средство идентификации материальных памятников. Американская исследовательница Корнелия Коултер собрала все сведения об археологических памятниках, содержащиеся в его работах и показала, что он знал много древностей Италии, но как раз древности Рима знал слабо: Рим был тогда в упадке, слабо заселен, и его древние здания были скрыты под культурным слоем (Coulter 1937).

В XV веке архитектурные руины Рима описывал Поджо Браччолини (Poggio Bracciolini, 1380 – 1459), изучавший древние труды об искусстве. Собрав также большую коллекцию античных древностей Рима и окрестностей (статуи, геммы, монеты) о превратил свой загородный дом в своего рода частный музей. Другой гуманист, Флавио Биондо (Flavio Biondo, 1392 – 1463), был не любителем, а ученым-профессионалом, и его иногда называют "основателем археологии" (Gregorovius 1978: III, 1: 270 – 271). Вызванный папой Евгением IV в Рим, он служил там этому и двум последующим папам, написав несколько исторических книг и в 1446 г. одну о древностях - "Восстановленный Рим" (напечатана в 1481). Это был первый опыт мысленной реконструкции города на основе сопоставления показаний древних авторов с сохранившимися частями построек. Вторая его книга, "Триумфальный Рим" (1481, напечат. в 1531), посвящена реконструкции не материальных памятников, а государственного устройства, религии и обычаев.

Из ученых гуманистов, собиравших классические древности в своих путешествиях, особое место занял Кириак из Анконы (Ciriaco de' Piccicolli, Кириако де Пиччиколли, 1391 – 1454 или 1455). Успешный купец, он с 1423 г. неустанно путешествовал более четверти века по Греции и всему Восточному Средиземноморью, включая Египет, Далмацию, Иллирию, везде копируя древние надписи и зарисовывая памятники, собирая монеты, рукописи и произведения искусства. Кириако был столь увлечен классической древностью, что сделал своим покровителем не какого-нибудь христианского святого, а языческого бога торговли Меркурия и сочинил латинскую молитву ему. Сохранился рисунок Кириако, на котором он трактовал Меркурия весьма фривольно (рис. 15). Когда император Священной Римской империи (со столицей в Вене) Сигизмунд Габсбург прибыл в 1433 г. в Рим, именно Кириако водил его по древним руинам. Он был в фаворе как у императоров Священной Римской империи и Византии, так и у их злейшего врага турецкого султана Мехмета II, у которого он одно время был секретарем. Это не помешало ему подговаривать императора Сигизмунда и папу Евгения IV к крестовому походу против турок. Когда же с этим ничего не вышло, Кириако сопровождал султана Мехмета в том последнем походе на христианский Константинополь, который ликвидировал Византийскую империю и превратил Константинополь в Стамбул. Это было в 1454 г. В следующем году Кириако умер (Casson 1939: 93 – 99; MacKendrick 1952; Weiss 1969: 137 – 142).

Кириако был одним из первых, кто поставил под вопрос надежность письменных источников. Он пришел к выводу, что материальные остатки (архитектурные памятники, надписи и монеты) являются как бы sigilla historiarum ("историческими печатями"), которые удостоверяют истинность событий. Скорее в них, чем в письменных источниках содержатся искомые fides (истина) и noticia (знания). Но больше всего он предпочитал надписи, эпиграфику. Шесть томов комментариев к надписям, составленные им, сгорели в пожаре библиотеки через 60 лет после его смерти. Всё же остались другие его труды, в частности корпус латинских надписей. Значение Кириака в истории археологического изучения классического наследия повышается тем, что это был последний объезд памятников Греции и Малой Азии перед тем, как они были надолго закрыты для европейцев: за год до смерти Кириака пала Византия, и эти регионы оказались под турецким владычеством, а турки очень ревностно берегли свои владения от европейцев. Некоторые историографы называют его "первым археологом" (Trigger 1989: 36), "отцом археологии" (????????).

Через 10 лет после его смерти именно в его родной Анконе проезжавший через нее папа Пий II призвал христиан к крестовому походу против турок (рис. 16), но вскоре умер там же, в Анконе. В окружении папы мы уже видим людей в тюрбанах, в частности турецкого принца Баязета, конкурентного претендента на турецкий престол. Этот папа был до избрания на престол известным гуманистом – Энием Сильвием Пикколомини (Aeneas Silvius или Enea Silvio de'Piccolomini), написавшим исторические труды (в том числе в 1458 г. коментарии к "Германии" Тацита, найденной всего за 7 лет до того в одном монастыре), а также стихи и рассказы в стиле Боккаччо.

Отзвук тех же идей, что у Кириако, находим в книге "Об архитектуре" Себастьяно Серлио (Sebastiano Serlio), архитектора из Болоньи. В третьем томе, посвященном античным памятникам Рима, помещен девиз: "Чем был Рим, учат сами руины" (Sichtermann 1996: 53).

Таким же завзятым путешественником XV века был флорентийский священник Кристофоро Буондельмонти (Cristoforo Buondelmonti). Путешествуя 16 лет по островам Эгейского моря он иллюстрировал свои рукописи набросками и планами наиболее примечательных мест. Среди них мы находим план руин Трои и выведенные из него мысленные реконструкции, правда, без всякого подтверждения (рис. 17).

В середине XV века на римском Квиринале возникла Римская Академия (Academia Romana), известная как Академия древностей. Это была полусекретная организация, которая стремилась не только к сбору и восстановлению римских древностей, но и к восстановлению римских обрядов, празднеств и обычаев, не исключая и политических норм. Она была организована известным гуманистом Помпонием Лэтом (Pomponius Laetus, по-итальянски Джулио Помпонио Лето, Julio Pomponio Leto, 1428 - 1497), который присвоил себе титул pontifex maximus (а понтификом именовался Его Святейшество папа!). Члены академии взяли себе вместо христианских древнеримские языческие имена, на собраниях справляли древние языческие ритуалы. Не столько эти ритуалы, сколько политические цели обратили на себя внимание властей, в 1468 г. папа Павел II распустил Академию и велел арестовать всех участников. Через год их помиловали, но оставили под надзором. Еще через два года был избран новый папа, Сикст VI, который в 1478 г. разрешил восстановить Академию.

Знатные и богатые начали коллекционировать классические древности – статуи, вазы, рукописи. В специальной работе "Человек дождя" (Клейн 1997) я рассматриваю увлечение коллекционированием как своего рода аутизм, как свидетельство неудовлетворенности окружающей средой современности, как уход в прошлое, в мир идеальных вещей, послушно приводимых в искомый порядок. Это вполне согласуется с коллекционированием классических образцов, служивших идеалом для людей эпохи Возрождения.

Как обстояло дело с охраной памятников