Глава 3. Эпистемология без познающего 9 страница

ко короче, «теориями главного рубильника». В основе

их лежит идея, что наше тело — это своего рода маши-

на, которой можно управлять с помощью рычага или

переключателя с одного или нескольких пунктов цент-

рального управления. Сам Декарт зашел даже так да-

леко, что указал точное расположение такого пункта

управления: дух действует на тело, утверждал он, че-

рез посредство шишковидной железы. Некоторые спе-

циалисты по квантовой теории выдвигали предположе-

ние (и Комптон в предварительном порядке согласился

«с ними), что наша психика действует на наше тело,

воздействуя на определенные квантовые скачки или вы-

бирая их. Затем эти скачки усиливаются центральной

нервной системой, действующей подобно электронному

усилителю, а усиленные квантовые скачки приводят в

действие каскад реле, или «главный рубильник», и в

конечном счете вызывают сокращениемышц 28. Мне ка-

28 Комптон довольно подробно обсуждал эту теорию в [18,

•с. 37—65]. См., кроме того, ссылку на уже цитировавшуюся работу

•Лилли в [18, с. 50], а также [19, с. 47—54]. Значительный интерес

527

/

жется, что в книгах Комптона можно усмотреть, что эта

конкретная теория, или модель, не слишком ему нра-

вилась, и он пользовался ею с единственной целью:

показать, что человеческий индетерминизм (или даже

«свобода») не обязательно противоречит квантовой фи-

зике (см. [1[9, с. VIII; 54]). И я думаю, что здесь он

был прав во всем, включая и его нелюбовь к теориям

«главного рубильника».

Ибо все эти теории главного переключателя — будь

это теория Декарта или теории усиления, выдвигаемые

специалистами по квантовой теории, — принадлежат к

категории, которую я позволю себе назвать «теориями

о крошечных объектах». И мне они представляются

почти так же малопривлекательными, как и крошечные

дети.

Уверен, что все вы слышали анекдот про незамуж-

нюю мать, оправдывающуюся: «Но ведь он такой кро-

шечный». Оправдания Декарта кажутся мне подобны-

ми: «Но ведь она такая крошечная: только точка в

строгом математическом смысле слова, в которой пси-

хика может воздействовать на наше тело».

Специалисты по квантовой теории придерживаются

весьма сходной «теории крошечных объектов»: «Ведь

это с помощью только одного квантового скачка и толь-

ко в рамках неопределенности Гейзенберга — а все это

такое крошечное — психика может подействовать на фи-

зическую систему». Согласен, что определенный прог-

ресс здесь есть, поскольку по крайней мере уточнены

размеры ребенка. Но сам ребенок мне по-прежнему не

нравится.

Ибо каким бы крошечным наш «рубильник» ни был,

модель рубильник-с«т-усилитель заключает в себе очень

сильное предположение о том, что все наши решения

являются либо мгновенными (как я назвал их выше

в разд. X), либо комбинацией мгновенных решений. Ко-

нечно, я признаю, что усилительные механизмы пред-

ставляют собой важную характеристику биологических

систем (поскольку энергия реакции, высвобожденной

представляют замечания Комптона в [18, с. 63 и далее] и в [19,

с. 53] относительно характера индивидуальности наших действий и

его объяснение, почему это позволяет нам избегать того, что можно

было бы назвать второй проблемой дилеммы (если первой проблемой

считать чистый детерминизм), то есть возможность того,, что наши

действия вызваны чистой случайностью.

528

или активизированной каким-то биологическим стиму-

лом, обычно значительно превосходит энергию активи-

зирующего стимула 29), и я не буду спорить и с тем, что

мгновенные решения существуют. Но они радикально

отличаются от решений того рода, которые имел в виду

Комптон: они так мало отличаются от рефлексов, а по-

тому не отвечают ни ситуации комптоновской проблема-

тики о воздействии мира значений на наше поведение,

ни комптоновскому постулату свободы (ни его идее

«гибкого» управления). Решения, которые отвечают все-

му этому, принимаются почти незаметным образом в

результате долгих размышлений. Они принимаются в

процессе, подобном, процессу созревания, который ча-

стично описывается моделью «главного рубильника».

Рассматривая упомянутый процесс размышлений, мы

можем найти в нем еще один намек на нашу новую

теорию. Ибо размышления всегда ведутся методом проб

и ошибок, или, говоря более точно, методом проб к

устранения ошибок, то есть методом предположительно-

го выдвижения различных возможностей и исключения

тех из них, которые не кажутся адекватными. Поэтому

допустимо предположить, что в нашей новой теории

можно воспользоваться некоторым, механизмом проб и:

устранения ошибок.

Теперь я в кратких чертах намечу, как я собираюсь

действовать дальше.

Прежде чем сформулировать свою эволюционную

теорию в общем виде, я начну с того, что покажу, как

она работает на одном частном примере, в приложении;

29 Это чрезвычайно важно, и настолько, что любой процесс вряд

ли можно признать типично биологическим, если он не связан с вы-

свобождением или активизацией запасенной энергии. Однако обрат-

ное утверждение, конечно, неверно: многие небиологические процес-

сы имеют тот же характер. И хотя усилители и процессы высвобож-

дения энергии и не играют большой роли в классической физике, они

весьма характерны для квантовой физики и, конечно, для химии.

(Крайним примером этого может служить радиоактивность, где энер*

гия высвобождения равна нулю. Другим интересным и в принципе

адиабатическим примером является захват частоты на определенных

радиочастотах с последующим огромным усилением сигнала, то есть

стимула.) Именно благодаря этому формулы типа «данные причины

вызывают данные следствия» (и вместе с ними традиционные возра-

жения против декартовского интеракционизма) давно уже устарели,.

несмотря на справедливость законов сохранения (ср. прим. 27 и об-

суждение в разд. XIV ниже стимулирующей или высвобождающей

функции языка; см. также [54, с. 381].

34—913 529

ΕΚ нашей первой проблеме, то есть к комптоновской проб-

леме воздействия значения, смысла на поведение.

Решив таким образом комптоновскую проблему, я

сформулирую свою теорию в общем виде. А тогда обна-

ружится, что она содержит в себе в рамках нашей но-

вой теории, создающей и новую проблемную ситуацию,

самоочевидное и едва ли не тривиальное решение клас-

сической декартовской проблемы о взаимоотношении

.духа и тела.

XIV

Переходя к решению нашей первой проблемы, то

«сть комптоновской проблемы о воздействии значения

на поведение, следует сделать несколько замечаний об

эволюции от животных, языков к человеческим.

Язык животных и язык человека имеют много обще-

то, но между ними есть и различия, ведь все мы знаем,

'что язык человека в некотором отношении превосходит

:язык животных.

Используя и развивая некоторые из идей моего по-

койного учителя Бюлера 30, я буду различать две функ-

ции, общие для языков 'человека и животных, и две

«функции, характерные исключительно для человеческо-

го.языка, или, другими словами, две низшие и две вые·

;шие функции языка, причем будем считать, что высшие

«функции образовались в результате эволюции низших.

Две низшие функции языка следующие. Прежде

:всего, язык, как и все остальные формы поведения, об-

разуется из симптомов или выражений. Именно симпто-

матическое и экспрессивное выражение состояния орга-

низма создает лингвистические знаки.

Следуя Бюлеру, я стану называть это симптоматиче-

ской или экспрессивной функцией языка.

Во-вторых, для того чтобы осуществился языковой,

•или коммуникативный, акт, необходимо наличие не

только организма, производящего знаки, или «передат-

чика», но и организма, реагирующегона эти знаки, то

30 Излагаемая здесь теория функций языка принадлежит Бюлеру

[12 и 13]. К его трем функциям я добавил аргументативную функцию

(а также и еще несколько других, которые в данном контексте не иг-

рают роли, например, увещевательную и убеждающую функции). См.,

например, [54, с. 295, 134]. Вполне возможно, что у некоторых жи-

вотных, особенно у пчел, наблюдается переходная стадия к образо-

ванию дескриптивного языка (см. [24; 25; 38]).

530

есть «приемника». Симптоматическое самовыражение.

первого организма, «передатчика», высвобождает, вызы-

вает, стимулирует или обеспечивает срабатывание реак-

ций второго организма, реагирующего на поведение пе-

редатчика, преобразуя его тем самым в сигнал. Эта

функция языка воздействовать на приемник была назва-

на Бюлером высвобождающей или сигнальной функцией

языка.

Приведем пример. Собираясь улетать, птица может

выразить это посредством определенных симптомов. Это

может вызвать высвобождение или вызывание опреде-

ленного ответа или реакции другой птицы, в результате

чего она тоже приготовится улетать.

Заметим, что две функции— ι экспрессивная и высво-

бождающая·— отличаются друг от друга, ибо можно

указать случаи, когда первая из них проявляется без

второй, даже если наоборот и не бывает: птица может

своим поведением выразить, что она готовится улетать,

не оказывая при этом никакого влияния на другую-

птицу. Таким образом, первая функция может осуще-

ствляться в отсутствие второй, и это показывает, что·

их можно отделить друг от друга, хотя, конечно, во всех

случаях, когда имеет место настоящий языковой обмен

информацией, используются сразу обе функции языка.

Эти две низшие функции языка, симптоматическая

или экспрессивная, с одной стороны, и высвобождаю-

щая или сигнальная, с другой, являются общими и для

языков животных, и для человеческого языка, и эти две

низшие функции присутствуют всегда, когда использу-

ется хотя бы одна из высших функций (принадлежащих

исключительно человеку).

Человеческий язык несравненно богаче. У него мно-

го таких функций и качеств, которыми язык животных

не обладает. Две из этих новых функций особенно важ-

JI ны для эволюции логического мышления и рациональ-

I ности — это дескриптивная и аргументативная функции.

В качестве примера дескриптивной функции я мог

бы сейчас описать вам, как два дня тому назад в моем

саду зацвела магнолия и что случилось, когда пошел

снег. Тем самым я смогу выразить свои чувства и про-

будить или стимулировать какие-то чувства у вас: воз-

можно, что вы прореагируете, подумав о магнолиях в

своем собственном саду. При этом обе низшие функции

будут иметь место. Но в дополнение к этому мне при-

34» 531

/

дется описывать вам некоторые факты, сделать некото-

рые дескриптивные высказывания, и эти мои высказы-

вания будут либо фактически истинными, либо фактиче-

ски ложными.

Стоит ίΜΗβ заговорить, как я неизбежно начну выра-

жать себя; а если вы слушаете меня, то так или иначе

реагируете на то, что я говорю. Поэтому низшие функ-

ции всегда имеют место. Что же касается дескриптив-

ной функции, то се осуществление необязательно, так

как я могу говорить с вами, не описывая никакого фак-

та. Например, продемонстрировав или выразив вам свое

беспокойство, например сомнения в том, хватит ли вас

на то, чтобы дослушать эту долгую лекцию до конца

я совсем не обязательно описал что-то. Тем не менее

описания, включая и описания предполагаемого поло-

жения дел, которые мы формулируем в виде теорий или

гипотез, представляют собой чрезвычайно важную функ-

цию человеческого языка; и именно эта функция наи-

более убедительным образом демонстрирует отличие че-

ловеческого языка от языков различных животных (хо-

тя в языке пчел и можно усмотреть нечто подобное

[24; 25; 38]). И наконец, без этой функции наука вооб-

.ще не могла бы существовать.

Последней и самой высшей из четырех функции, ко-

торые будут упомянуты далее, является аргументатив-

ная функция языка, проявления которой можно подме-

тить в высшей форме ее развития, в хорошо организо-

ванном критическом обсуждении.

Аргументативная функция языка не только самая

высшая из четырех, рассматриваемых здесь функции,

она и самая позднейшая в эволюционном развитии. Ее

эволюция тесно связана с развитием аргументирован-

ной, критической и рационалистической позиции, и, по-

скольку именно эта позиция привела к развитию науки,

мы можем утверждать, что аргументативная функция

языка привела к созданию того, что можно, наверное,

считать наиболее могучим орудием биологической адап-

тации из числа тех, которые когда-либо появлялись в

процессе органической эволюции.

Как и другие функции, искусство критического рас-

суждения развивалось методом проб и устранения оши-

бок и имело, безусловно, решающее влияние на способ-

ности человека мыслить рациональным образом. (Фор-

мальную логику можно охарактеризовать как «органон

532

критического рассуждения» 31.) Наряду с использованием

языка в дескриптивных целях его использование для

аргументации привело к эволюционному развитию иде-

альных стандартов регулирования или «регулятивных

идей» (если воспользоваться термином Канта), причем

главной регулятивной идеей дескриптивной функции

языка стала истина (в отличие от ложности'}, а для

аргумептатпвной функции на стадии критического об-

суждения— обоснованность (в отличие от необоснован-

ности).

Аргументы обычно выдвигают за или против некото-

рого утверждения или дескриптивного высказывания.

Вот почему наша четвертая, аргументативная функция

должна была появиться позже дескриптивной. Даже

если я излагаю в комитете свои соображения о том,

что наш университет не должен идти на какие-то рас-

ходы потому, что он не может позволить себе это, или

потому, что гораздо полезнее использовать те же день-

ги на что-то еще, я на самом деле выступаю не только

за и против чего-то предлагаемого, но также и выдвигаю

аргументы за или против некоторого утверждения, ска-

жем, за то, что предполагаемые траты не будут доста-

точно полезными, и против того, что эти траты принесут

пользу. Поэтому всякая аргументация, даже аргумента-

ция, относящаяся к чему-то предлагаемому, как правило,

направлена на некоторые утверждения, и чаще всего

на дескриптивные утверждения.

И все же аргументативное использование языка нуж-

но четко отличать от его дескриптивного использования

просто потому, что можно что-то описывать, ничего не

аргументируя; другими словами, можно описывать что-

то, не выдвигая аргументов за или против истинности

моего описания.

Наш анализ четырех функций языка, то есть экспрес-

сивной, сигнальной, дескриптивной и аргументативной,

можно подытожить следующим образом: несмотря на то

что низшие функции языка — экспрессивная и сигналь-

ная — присутствуют всегда, когда реализуются высшие

функции, нам нужно тем не менее отличать высшие

функции от низших.

*' См. мою книгу [54, гл. 1], в особенности замечание на с. 64

о формальной логике как «органоне рационального критицизма»,

а также гл. 8—11 и 15.

533

А в то же время многие специалисты по исследова-

нию поведения и многие философы не заметили высших

функций, по-видимому, именно потому, что низшие функ-

ции присутствуют всегда, независимо от того, присут-

ствуют ли при этом высшие функции или нет.

XV

Кроме тех новых функций языка, которые появились

вместе с человеком и развились в процессе эволюции

его рационального мышления, нам нужно обратить вни-

мание еще на одно различие, по своей важности мало

уступающее первому, — между эволюцией органов n

эволюцией орудий труда или машин, различие, честь

обнаружения которого по праву принадлежит одному

из величайших английских философов Самюэлю Бат

леру, автору произведения «Едгин» (1872 г.).

Эволюция животных происходит в основном, хотя и

не только, в результате видоизменения их органов (или

их поведения) или появления новых органов (или но-

вых форм поведения). В отличие от этого эволюция че-

ловека происходит главным образом благодаря разви-

тию новых органов, находящихся вне нашего тела или

нашей личности: «экзосоматически», как это определя-

ют биологи, или «внеличностно». Этими новыми орга-

нами являются наши орудия труда, оружие, машины.,

дома.

Рудиментарные зачатки такого экзосоматического

развития можно найти, конечно, и у животных. Строи-

тельство нор, берлог или гнезд можно отнести к числу

первых достижений на этом пути. Здесь уместно напом-

нить, что бобры устраивают весьма хитроумные плоти-

ны. Но человек вместо того, чтобы развивать у себя бо-

лее остры«глаз или более чуткое ухо, обрастает очка-

ми, микроскопами, телескопами, телефонами и аппара-

тами для глухих. И вместо того, чтобы развивать спо-

собности бегать все быстрее и быстрее, он создает все

более скоростные автомобили.

Но меня больше всего во внеличностной или экзосо-

матической эволюции интересует следующее. Вместо

того чтобы все больше и больше развивать свою память

и мозг, мы обрастаем бумагой, ручками, карандашами,

пишущими машинками, диктофонами, печатными стан-

ками и библиотеками.

534

Все это придает нашему языку, особенно его дес-

криптивной и аргументативной функциям, нечто, имею-

щее совершенно новые измерения. И самое последнее

достижение на этом пути (используемое главным обра-

зом для усиления наших способностей в аргументации)

связано с развитием вычислительной техники..

XVI

Но каким же образом высшие функции и измерения

языка связаны с низшими? Как мы видели, они не под-

меняют низших, а устанавливают лишь своего рода

гибкое управление над ними — управление с обратной

-связью.

Рассмотрим, например, дискуссию на научной конфе-

ренции. Она может быть увлекательной, занятной и со-

держать все симптомы и проявления этого, а эти про-

явления могут в свою очередь стимулировать аналогич-

ные симптомы у других участников конференции. Тем

не менее, без всяких сомнений, в определенной мере эти

симптомы и стимулирующие сигналы будут вызваны и

будут управляться научным содержанием дискуссии, а

так как это содержание будет иметь дескриптивный или

аргументативный характер, низшие функции окажутся

под контролем высших. Более того, хотя удачная шутка

«ли приятная улыбка и могут позволить низшим функ-

циям взять верх на короткое время, в конце концов

^побеждает хорошая, обоснованная аргументация и то,

что она доказывает или опровергает. Другими словами,

наша дискуссия управляется, хотя и гибким образом,

регулятивными идеями истины и обоснованности.

Эта ситуация стала еще более ярко выраженной в

результате открытия и совершенствования новой прак-

тики книгопечатания и публикаций, особенно когда

речь идет о печатании и публикации научных теорий и

гипотез, а также статей, в которых эти теории и гипоте-

зы подвергаются критическому обсуждению.

Я не могу здесь останавливаться на важности кри-

тического рассуждения, так как на эту тему я писал

•очень много (см. прим. 31\ и [[49; гл. 24 и прилож. к т. II

(1962)], а также [54, предисловие и введение]), и не

стану ее затрагивать здесь. Я хотел бы лишь подчерк-

нуть, что критическая аргументация представляет собой

средство управления: она является средством устране-

535

ния ошибок, средством отбора. Мы решаем стоящие пе-

ред нами задачи, выдвигая предположительно различ-

ные конкурирующие теории и гипотезы, своего рода

пробные шары, и подвергая их критическому обсужде-

нию и эмпирическим проверкам с целью устранения

ошибок.

Таким образом, эволюцию высших функций языка,

которую я пытался обрисовать, можно охарактеризовать

как эволюцию новых средств решения проблем с по-

мощью нового типа проб и нового метода устранения

ошибок, то есть новых методов управления пробами.

XVII

Теперь я готов привести мое решение нашей первой

основной задачи, то есть комптоновской проблемы о

влиянии смысла на поведение. Оно состоит в следую-

щем.

Высшие функции языка эволюционировали под дав-

лением потребности в лучшем управлении двух вещей;

более низких уровней нашего языка и нашей адаптиру-

емости к внешней среде с помощью развития не только

новых орудий труда, но и, скажем, новых научных тео-

рий и новых стандартов отбора.

Но, развивая свои высшие функции, наш язык по-

путно усилил абстрактные значения и абстрактное со-

держание, то есть мы научились абстрагироваться от

различия в способе формулирования и выражения тео-

рий и обращать внимание лишь на их инвариантное

содержание или смысл (от которых зависит их истин-

ность). И это справедливо не только относительно тео-

рий и других дескриптивных высказываний, но также

относительно предлагаемых вещей, целей и всего ос-

тального, что можно подвергнуть критическому обсуж-

дению.

Проблема, которую я назвал комптоновской, пред-

ставляет собой проблему объяснения и понимания все-

побеждающей силы СМ.ЫСЛОБ, например содержания на-

ших теорий, наших целей, наших намерений; намерений

и целей, которые в некоторых случаях, должно быть,

усваиваются в результате размышлений и обсуждений.

Но теперь больше нет такой проблемы. Ибо возмож-

ность воздействовать на нас представляет собой неотъ-

емлемую часть содержания и смыслов теорий, целей,

аза

намерений, ведь роль функции содержания и смысла

как раз и состоит в том, чтобы управлять.

Такое решение комптоновской проблемы соответст-

вует комптоновскому ограничивающему постулату. Ибо

управление нами и нашими действиями со стороны на-

ших теорий и намерений является, безусловно,^гибким.

Ничто не заставляет нас следовать управлению со сто-

роны наших теорий: ведь мы можем подвергнуть их

критическому обсуждению и беспрепятственно отвер-

гнуть их, если нам покажется, что они не удовлетво-

ряют нашим регулятивным нормам. Так что это управ-

ление далеко не одностороннее. Научные теории не

только управляют нами, они и управляются нами (так

же как и наши регулятивные нормы), и это образует

своеобразную обратную связь. Если же мы решаемся

следовать нашим теориям, то мы делаем это по доброй

воле, после необходимых размышлений, то есть после

критического рассмотрения альтернатив и в результате

свободного выбора между конкурирующими теориями,

выбора, основанного на критическом обсуждении.

Именно это я и считаю своим решением комптонов-

ской проблемы, и, прежде чем перейти к решению де-

картовской проблемы, я вкратце обрисую более общую

теорию эволюции, которой я в неявном виде восполь-

зовался для решения комптоновской проблемы.

XVIII

Прежде чем излагать мою общую теорию, я хотел

бы принести многочисленные извинения. Мне понадоби-

лось много времени, чтобы всесторонне ее обдумать и

самому уяснить, в чем ее суть. Тем не менее она все еще

не удовлетворяет меня полностью. Частично это объяс-

няется тем, что эта теория является эволюционной и

к тому же, боюсь, мало что добавляет, если не считать

новых акцентов, к уже существующим эволюционным

теориям.

Мне приходится краснеть, когда я делаю это приз-

нание, так как, когда я был моложе, я обычно говорил

о философских учениях эволюционизма в пренебрежи-

тельном тоне. Когда двадцать два года тому назад ка-

ноник Рэвин в своей книге «Наука, религия и будущее»

назвал полемику вокруг дарвиновской теории «бурей

в викторианской чашке чая»», согласившись с ним в

537

принципе, я критиковал его (ср. [53, с. 106, прим. 1J)

за то, что он слишком много внимания уделяет «пару,

все еще идущему из чашки», имея при этом в виду пыл

философских учений об эволюции(и особенно тех из

них, кто уверял в существовании непреложных законов

эволюции). Но сегодня мне приходится признаться, что

эта чашка чая стала в конце концов моей чашкой и к

вынужден прийти с повинной.