Глава 3. Эпистемология без познающего 4 страница

стиц отличается от роли времени в физике твердого

тела, особенно в оптике. В то время как физика эле-

ментарных частиц утверждает о существовании лезвие-

подобного непротяженного мгновения, «pimctum temporis

», которое отделяет прошлое от будущего, и тем,

самым существование временной координаты, образо-

ванной из (континуума) непротяженных мгновений, а в

конечном итоге мира, «состояние» которого может быть

задано для любого такого непротяженного мгновения,

ситуация в оптике совершенно другая. Подобно тому

как существуют пространственно протяженные растры

в оптике, чьи части взаимодействуют на значительном-

пространственном расстоянии, так существуют и протя-

женные во времени события (волны, обладающие часто-

тами), чьи части взаимодействуют в течение значитель-

ного промежутка времени. Поэтому в силу законов

оптики в физике не может быть какого-либо состояния

мира в некоторый момент времени. Эта аргументация

должна дать и действительно дает совершенно другое

понимание нашей интуиции: то, что называлось неопре-

деленным психологическим даром, не является ни не-

определенным, ни характерным только для психологии,

интуиция подлинна и имеет место уже в физике 22.

Таким образом, не только общая концепция интуи-

дии как непогрешимого источника знания является ми-

фом, но и наша интуиция времени подвержена критике

и исправлению — точно таким же образом, как, соглас-

. но брауэровскому допущению, это происходит с нашей

• интуицией пространства.

В главном пункте этих своих рассуждений я обязан

философии математики Лакатоса. Этот пункт состоит

P том, что математика (а не только естественные на-

уки) растет благодаря критике догадок и выдвижению

смелых неформальных доказательств, а это предпола-

гает лингвистическую формулировку таких догадок и

Доказательств и поэтому определение их статуса в

третьем мире. Язык, являясь вначале просто средством

коммуникативного описания долингвистическнх объек-

21 Я подробно рассмотрел эту проблему в моей лекции «Об ис-

точниках знания и незнания», которая помещена в качестве введе-

ния к [44].

474

22 «Если мы хотим довести эту мысль до своего логического за-

вершения, то мы должны сказать, что pimctum temporis не может

Даже выступать в качестве бессмысленной точки, так как свет имеет

."Частоту»,[18, с. 297]. (Данный аргумент может быть подкреплен рас-

суждениями, рассматривающими предельные условия.)

TOB, превращается в силу этого в существенную часть

научной деятельности, даже в математике, которая в

свою очередь становится частью третьего мира. В язы-

ке тем самым существуют слои, или уровни (независи-

мо от того, формализованы они в иерархию метаязыков

или нет).

Если бы интуиционистская эпистемология была бы

•права, то вопрос о математической компетентности не

составлял бы проблемы. (И если бы кантовская теория

была бы права, то непонятно, почему мы, а точнее,

Платон и его школа, должны были так долго ждать

Евклида 23.) Однако эта проблема существует, так как

даже весьма компетентные математики-интуициони-

сты могутне соглашаться между собой по некоторым

трудным вопросам 24. Для нас нет необходимости иссле-

довать, какая сторона в этом споре права. Достаточно

указать, что раз интуиционистское конструирование

подвергается критике, то рассматриваемая проблема

может быть решена лишь путем существенного исполь-

зования аргументативной функции языка. Конечно, кри-

тическое использование языка, по существу, не предпи-

сывает нам использовать аргументы, запрещенные ин-

туиционистской математикой (хотя и здесь существует

проблема, как будет показано ниже). Моя точка зре-

ния в данный момент заключается просто в следую-

щем: раз допустимость предложенного интуиционизмом

математического конструирования может быть подверг-

нута сомнению, и, конечно, оно действительно подвер-

гается сомнению, то язык выступает более чем просто

средством коммуникации, без которого можно в прин-

ципе обойтись: он является необходимым средством

критического обсуждения, дискуссии. Соответственно

этому он не представляет собой только интуиционист-

ской конструкции, «которая объективна в том смысле,

что она не связана с тем субъектом, который ее со-

здает» [34, с. 173]. На самом деле объективность даже

интуиционистской математики опирается, как это про-

исходит во всех науках, на критикуемость ее аргумен-

23 См. соответствующее замечание о кантовском априористском

взгляде на ньютоновскую физику в [44, гл. 2, абзац, к которому Д°"

бавлено прим. 63]. 24 См. комментарии С. К. Клини в [32, с. 239—253] о Брауэре

[9, с. 357—358].

476

тации. Это же означает, что язык является необходи-

мым как способ аргументации, как способ критической

дискуссии [33].

Сказанное поясняет, почему я считаю ошибочным

субъективистскую эпистемологию Брауэра и философ-

ское оправдание его интуиционистской математики. Су-

ществует процесс взаимного обмена между конструи-

рованием, критикой, «интуицией» и даже традицией, и

этот процесс не учитывался Брауэром.

Однако я готов допустить, что даже в своем оши-

бочном взгляде на статус языка Брауэр частично прав.

Хотя объективность всех наук, включая математику,

неотделимо связана с их критикуемостыо и тем самым

с их лингвистическим формулированием, Брауэр был

прав тогда, когда активно выступал против идеи рас-

сматривать математику лишь как формальную языко-

вую игру, или, другими словами, считать, что не суще-

ствует таких вещей, как внелингвистические математи-

ческие объекты, то есть мысли (или, более точно, с

моей точки зрения, содержание мышления). Он настаи-

вал на том, что беседа на математические темы являет-

ся беседой об этих объектах, и в этом смысле матема-

тический язык выступает вторичным образованием по

отношению к этим объектам. Однако это вовсе не озна-

чает, что мы можем конструировать математику без

языка: не может быть никакого конструирования без

постоянного критического контроля и никакой критики

без выражения наших конструктов в лингвистической

форме и обращения с ними как с объектами третьего

мира. Хотя третий мир не идентичен миру лингвистиче-

ских форм, он возникает вместе с аргументативной

функцией языка, то есть является побочным продуктом

языка. Это объясняет, почему, раз наши конструкции

делаются проблематичными, систематизированными и

аксиоматизированными, язык может сделаться также

проблематичным и почему формализация может сде-

латься отраслью математического конструирования.

Именно это, я думаю, имеет в виду Майхилл, когда он

говорит, что «наши формализации исправляют наши ин-

туиции, в то время как наши интуиции формируют на-

ши формализации» [37, с. 175] (курсив мой). То, что

делает это высказывание заслуживающим цитирования,

состоит в том, что оно, будучи сделанным в связи с

брауэровской концепцией интуиционистского доказа-

477

тельства, в действительности помогает исправлению

брауэровской эпистемологии.

(2') Онтологические проблемы. То, что объекты ма-

тематики обязаны своим существованием отчасти язы-

ку, иногда понималось самим Брауэром. Так, он писал

в 1924 году: «Математика основывается («Der Mathematik

liegt zugrunde») на бесконечной последователь-

ности знаков или символов («Zeichen») или на конечной

последовательности символов...» [6, с. 244]. Это не

следует понимать как допущение приоритета языка:

без сомнения, ключевым термином здесь является «по-

следовательность», а понятие последовательности осно-

вывается на интуиции времени и на конструировании,

опирающемся на эту интуицию. Однакоэто утвержде-

ние показывает, что Брауэр знал о том, что для осуще-

ствления конструирования требуются знаки и символы.

Моя точка зрения состоит в том, что дискурсивное мыш-

ление (то есть последовательность аргументов, выра-

женных лингвистически) имеет огромное влияние на

наше осознание времени и на развитие нашей интуиции

последовательного расположения. Это никоим образом

не расходится с конструктивизмом Брауэра,· но дей-

ствительно расходится с его субъективизмом и мента-

лизмом, ибо объекты математики могут теперь рассмат-

риваться как граждане объективного третьего мира:

хотя содержание мышления первоначально построено

нами (то есть третий мир возникает как продукт нашей

деятельности), такое содержание обусловливает своп

собственные непреднамеренные следствия. Натураль-

ный ряд чисел, которые мы конструируем, создает про-

стые числа, которые мы открываем, а они в свою оче-

редь создают проблемы, о которых мы и не мечтали.

Вот именно так становится возможным математическое

открытие. Подчеркнем, что самыми важными математи-

ческими объектами, которые мы открываем, самым!!

благодатными гражданами третьего мира являются

именно проблемы и новые виды критических рассуж-

дений. Таким образом, возникает некоторый новый вид

математического существования — проблемы, новый вид

интуиции — интуиция, которая позволяет нам видеть

проблемы и понимать проблемы до их решения (ср.

браузровскую центральную проблему континуума).

Рейтингом был прекрасно описан способ, которым

язык и дискурсивное мышление взаимодействуют с бо-

478

.-.лее непосредственными интуитивными конструкциями

„-(взаимодействие, разрушающее, между прочим, тот

:/--идеал абсолютной очевидной достоверности, которого,

как предполагалось, достигает интуитивное конструиро-

вание). Можно процитировать начало того отрывка из

-его работы, который не только стимулировал меня на

дальнейшие исследования, по и поддержал мои'размыш-

ления: «Понятие интуитивной ясности в математике са-

мо не является интуитивно ясным. Можно даже по-

строить нисходящую шкалу степеней очевидности. Выс-

шую степень имеют такие утверждения, как 2+2 = 4.

Однако 1002+2= 1004 имеет более низкую степень; мы

доказываем это утверждение не фактическим подсче-

том, а с помощью рассуждения, показывающего, что

вообще (п+2) +2 = п+4... [Высказывания подобно это-

му] уже имеют характер импликации: «Если построе-

но натуральное число п, то можно осуществить кон-

струкцию, выражаемую равенством (n-f-2)+2 = n-f-4»

[26, с. 225]. «Степени очевидности» Рейтинга имеют в

данный момент для нас второстепенный интерес, а бо-

лее важным выступает прежде всего исключительно

простой и ясный анализ Рейтингом необходимого взаи-

модействия между интуитивным конструированием и

его лингвистическим выражением, которое неизбежно

приводит нас к дискурсивному и тем самым к логиче-

скому рассуждению. Данный момент подчеркивается

Рейтингом, когда он продолжает: «Эта степень может

быть формализована в исчислении со свободно пере-

менными» [26, с. 225].

Наконец следует сказать о взаимоотношении Брауэ-

ра с математическим платонизмом. Автономия третьего

мира несомненна, и поскольку это так, то брауэровское

равенство «esse = construi» должно быть отброшено, по

крайней мере в отношении проблем. Это, возможно, за-

ставит нас заново пересмотреть проблему логики ин-

туиционизма: не отбрасывая интуиционистских стандар-

тов доказательства, следует подчеркнуть, что для кри-

тического рационального обсуждения важно четко раз-

личать между тезисом и очевидными свидетельствами

в его пользу. Однако это различие разрушается интуи-

ционистской логикой, которая возникает из смешения

свидетельства (или доказательства) и утверждения, ко-

торое должно быть доказано (см. выше, разд. 5.4).

(3') Методологические проблемы. Первоначальным

479

мотивом интуиционистской математики Браузра была

потребность в надежности, уверенности — поиски более

верных, надежных методов доказательства, фактически

непогрешимых методов. В этом случае, если вы хотите

более надежных доказательств, вы должны более стро-

го подходить к использованию демонстративной аргу-

ментации: вы должны применять более слабые сред-

ства, более слабые предположения. Брауэр ограничи-

вается использованием логических средств, которые

были слабее, чем средства классической логики 25. До-

казать теорему более слабыми средствамиявляется

(и всегда являлось) в значительной степени интересной

задачей и одним из великих источников математических

проблем. Этим и обусловлены интересы интуиционист-

ской методологии.

Однако я полагаю, что сказанное справедливо лишь

для доказательств. Для критики и опровержения мы не

нуждаемся в слабой логике. В то время как органон

доказательства может быть достаточно слабым, орга-

нон критики должен быть очень сильным. В критике

мы не должны быть ограничены тем, что то или иное

доказательство невозможно, — мы ведь не утверждаем

непогрешимость пашей критики и часто бываем удов-

летворены, если можем показать, что некоторая теория

имеет контринтуитивные следствия. В органоне критики

слабость и экономия не являются добродетелями, ибо

добродетель некоторой теории состоит в том, что она

может противостоять сильной критике. (Поэтому, по-

видимому, в критических дебатах, так сказать в мета-

дебатах о жизненности интуиционистского конструиро-

вания, возможно допускать использование классиче-

ской логики.)

7. Субъективизм в логике, теории вероятностей

и физике

Учитывая то, что говорилось в разд. 5, особенно об

эмпиризме, становится вполне понятным, почему в со-

временном мышлении все еще широко распространено

25 Эти замечания справедливы лишь для логики интуиционизма,

которая является частью классической логики, в то время как ин-

туиционистская математика не является частью классической матема-

тики (см., в частности, замечания Клини о «брауэровском принципе»

в [32, с. 100]).

480

пренебрежение третьим миром, следовательно, распро-

странена субъективистская эпистемология. В различ-

ных конкретных науках часто можно обнаружить субъ-

ективистские тенденции, даже там, где не существует

связи с брауэровской математикой. Я рассмотрю неко-

торые такие тенденции в логике, теории вероятностей и

физической науке,

7.1. Эпистемическая логика

Эпистемическая логика оперирует такими формула-

ми, как «а знает р» или «а знает, что р», «а верит в р»

или «а верит, что р». Обычно эти формулы символиче-

ски записываются так:

«Кар» или «Вар»,

где К и В соответственно означают отношения позна-

ния и веры, α — познающего или верящего субъекта,

р — суждение, которое известно или в которое верят,

а также соответствующее ему положение дел.

Мой первый тезис, выдвинутый в разд. 1, состоит в

том, что все это не имеет ничего общего с научным

познанием и знанием, а именно нельзя сказать, что

ученый (я буду обозначать его S) или познает, или

верит во что-то. Что же он в действительности делает?

Я приведу самый краткий список вариантов:

«S пытается понять р»,

«5 пытается думать об альтернативах р»,

«S пытается думать о критических оценках р»,

«S предлагает экспериментальную проверку р»,

«S пытается аксиоматизировать р»,

«S пытается вывести р из g»,

«S пытается показать, что ρ невыводимо из q»,

«S предлагает новую проблему х, возникающую

из р»,

«S предлагает новое решение проблемы х, возни-

кающей из р»,

«S критикует свое последнее решение проблемы х».

Данный список мог бы быть значительно расширен.

По своему характеру он довольно далеко отстоит от

«S знает р» или «S верит в р» или даже «S ошибочно

верит в p», «S сомневается в р». Фактически очень важ-

но здесь подчеркнуть, что мы можем сомневаться без

Критики и критиковать без сомнения. (То, что мы можем

Делать так, было понято Пуанкаре в работе «Наука

31—913 481

и гипотеза», которая в этом вопросе может быть сопо-

ставлена с произведением Рассела «Наше знание о

внешнем мире».)

7.2. Теория вероятностей

Нигде субъективистская эпистемология не распро-

странена столь сильно, как в области исчисления ве-

роятностей. Исчисление вероятностей есть обобщение

булевой алгебры (и, следовательно, логики высказыва-

ний). Оно все еще широко интерпретируется в субъек-

тивистском смысле — как исчисление незнания или не-

надежного субъективного знания; однако это равнознач-

но интерпретации булевой алгебры, включая исчисле-

ние высказываний, как вычисления надежного знания —

надежного знания в субъективном смысле слова. Этот

вывод будут лелеять немногие бэйесианцы (так назы-

вают себя в настоящее время сторонники субъективи-

стской интерпретации исчисления вероятностей).

С этой субъективистской интерпретацией исчисле-

ния вероятностей я боролся в течение тридцати трех

лет. В своих фундаментальных чертах она порождена

той же самой эпистемической философией, которая при-

писывает высказыванию «Я знаю, что снег белый» боль-

шее эпистемическое достоинство, чем утверждению

«Снег белый».

Я не вижу какого-либо основания, почему бы нам

не приписывать еще большее эпистемическое достоинство

утверждению: «В свете всех данных, доступных мне, я

убежден, что рационально верить, что снег белый». Ана-

логичным образом можно поступить и с вероятностны-

ми высказываниями.

7.3. Физика

Субъективный подход в науке значительно преуспел

примерно с 1926 года. Прежде всего он захватил кван-

товую механику. Здесь он делается таким мощным, что

его оппоненты рассматриваются глупцами, которых не-

обходимо с полным правом заставить замолчать. За-

тем он завладел статистической механикой. Здесь Сци-

лард предложил в 1929 году к настоящему времени

почти универсально принятый взгляд, что мы должны

платить за субъективную информацию возрастанием

482

физической энтропии. Это интерпретируется как некое

доказательство того, что физическая энтропия пред-

ставляет собой недостаток знания и, таким образом,

.субъективное понятие и что знание или информация

.есть эквивалент физической негэнтропии. Такой ход

развития событий четко сопровождался параллельным

развитием теории информации, которая возникла как

•совершенно объективная теория каналов коммуника-

ции, однако позднее была объединена с сцилардовским

понятием субъективной информации.

Таким образом, субъективная теория познания во-

шла в науку на широком участке фронта. Первоначаль-

ным участком этого вхождения была субъективная тео-

рия вероятностей. Но зло распространилось на стати-

стическую механику (теорию энтропии), квантовую ме-

ханику и теорию информации.

Конечно, в этом докладе невозможно опровергнуть

•все эти субъективистские теории. Я могу лишь сооб-

щить, что я выступал против них в течение многих лет

!(самый последний раз в работе [46]). Однако я не

яитаю каких-либо иллюзий. Возможно, пройдет еще

много времени, прежде чем положение изменится (что

•ожидается Бунге в [И]), если это вообще когда-нибудь

произойдет.

В этой связи я желал бы остановиться лишь на

-двух моментах.

Во-первых, я попытаюсь указать, на что эпистемо-

логия или логиканаучного исследования похожа с

объективной точки зрения и как она может бросить не-

который свет на биологию научного исследования.

Во-вторых, я попытаюсь указать в последней части

этого доклада, на что похожа психология научного ис-

следования с той же самой объективной точки зрения.

8. Логика и биология научного исследования

С объективной точки зрения эпистемология высту-

пает как теория роста знания. Она становится теорией

решения проблем, или, другими словами, теорией кон-

струирования, критического обсуждения, оценки и кри-

тической проверки конкурирующих гипотетических тео-

рий. Я думаю, что в отношении конкурирующих теорий,

'Возможно, лучше говорить об «оценке» их, «отзыве» о

31· 483

них или о «предпочтении» одной из них, а не об их

«одобрении», «признании». Но дело не в словах. Ис-

пользование слова «одобрение» не приносит вреда при

условии, если иметь в виду, что одобрение всегда вре-

менно, предварительно и, подобно вере, имеет прехо-

дящее и личностное, а не объективное и беспристра-

стное значение 26.

Оценка или отзыв о конкурирующих теориях отча-

сти предшествуют проверке (a priori, если вам нравит-

ся, хотя и не в кантианском смысле термина, который

означает верное a priori) и отчасти — после проверки

(a posteriori опять в некотором смысле, который не

означает верности, обоснованности). Также предше-

ствует проверке (эмпирическое) содержание некоторой

теории, которое тесно связано со своей (фактической)

объяснительной силой, то есть силой решать существо-

вавшие ранее проблемы — те проблемы, которые порож-

дают теорию и в отношении которых теории являются

конкурирующими.

Теории могут быть оценены a priori и их значения

сравнены лишь в отношении некоторого ряда проблем,

существовавших ранее. Их так называемая простота

также может быть сравнена лишь в отношении тех

проблем, в решении которых они соревнуются.

Содержание теорий и их фактическая объяснительная

сила являются самыми важными регулятивными идея-

ми для их априорной оценки. Они тесно связаны со

степенью проверяемости их.

Самой важной идеей для апостериорной оценки тео-

рий является истина или, так как мы нуждаемся в бо-

лее доступном сравнительном понятии, то, что я назы-

ваю «близостью к истине», «правдоподобием» (см. [44,

гл. 10, разд. 3 и прил. 6], а также [43, с. 282, 17—26]).

Важно отметить, что, в то время как некоторая теория

без содержания может быть истинной (такова, напри-

мер, тавтология), правдоподобие основывается на ре-

гулятивной идее истинного содержания, то есть на идее

о количестве интересных и важных истинных след-

ствий, выводимой из некоторой теории. Таким образом,

тавтология, хотя и истинная, имеет нулевое истинное

28 Например, у меня нет возражений к какому-либо использова-

нию Лакатосом терминов «одобрение,» и одобрение 2» в его статье

«Изменения в проблеме индуктивной логики» [35, § 3].

484

содержание и нулевое правдоподобие. Разумеется, она

обладает вероятностью, равной единице. Вообще гово-

ря, содержание, проверяемость и правдоподобие 27 могут

быть измерены невероятностью.

Апостериорная оценка теории целиком зависит от

способа, которым она противостоит серьезным* и изобре-

тательным проверкам. Но серьезные проверки в свою

очередь предполагают высокую степень априорной про-

веряемости или содержания теории. Таким образом,

апостериорная оценка теории в значительной степени

зависит от ее априорной ценности: теории, которые

a priori неинтересны, то есть обладают малым содер-

жанием, не нуждаются в проверке, потому что их низ-

кая степень проверяемости a priori исключает возмож-

ность того, что они могут быть подвергнуты действи-

тельно значительным и интересным проверкам.

С другой стороны, теории, обладающие высокой

степенью проверяемости, интересны и важны, даже ес-

ли они потерпели крушение в ходе своей проверки.

Мы очень много можем узнать из их провала. Их

крушение может быть продуктивным, так как оно мо-

жет реально показать дорогу для построения лучшей

теории.

Однако все это подчеркивание фундаментальной

важности априорной оценки теории может быть объяс-

нено в конечном счете нашей заинтересованностью в

высокой апостериорной ценности этих теорий — в полу-

чении теорий, которые имеют высокое истинное содер-

жание и правдоподобие, хотя они остаются, конечно,

всегда предполагаемыми, гипотетическими, пробными.

К чему мы стремимся, так это к теориям, которые не

только интеллектуально интересны и обладают высо-

кой степенью проверяемости, но и реально прошли

серьезные проверки лучше, чем их конкуренты, кото-

рые, таким образом, решают свои проблемы лучше и

которые порождают новые, неожиданные и продуктив-

ные проблемы, когда их предположительный характер