Глава I. Обзор основных проблем 21 страница

реальностью, то зачем нам нарываться на него, форму-

лируя те или иные утверждения? Если мы стремимся к

безопасности, то надежнее всего было бы пользовать-

* 27 Карнап в работе [17] признает практическую ценность пред-

сказаний, однако он частично разделяет только что сформулирован-

ное утверждение о том, что мы могли бы довольствоваться одними

базисными высказываниями. Так он утверждает, что теории (он го-

ворит о «законах») не являются «необходимыми» для науки, они не

обязательны даже для предсказаний: мы всегда можем обходиться

одними сингулярными высказываниями. «Тем не менее, — пишет

° н > — целесообразно, конечно, формулировать универсальные законы

в книгах по физике, биологии, психологии и т. д.» [17, с. 575]. Однако

это не вопрос целесообразности, а вопрос научной любознательности.

Некоторые ученые хотят объяснить мир: их цель — найти удовлетво-

рительные объяснительные теории, хорошо проверяемые, то есть про-

стые, теории и проверить их (см. также {70, прил. *Х]).

219

ся теоретическими системами, вообще не содержащими

гипотез [«Слово — серебро, молчание — золото»].

Выдвинутое же мною правило, требующее, чтобы

вспомогательные гипотезы использовались как можно

более осторожно («принцип экономии — в использова-

нии гипотез»), не имеет ничего общего с рассуждения-

ми Кайлы. Меня интересует не уменьшение числа на-

ших утверждений, а их простота в смысле их высокой

проверяемости. Именно это приводит меня, с одной сто-

роны, к правилу: вспомогательные гипотезы должны

использоваться как можно более экономно, а с другой

стороны, к требованию сокращать число наших аксиом,

то есть число наиболее фундаментальных гипотез. По-

следний пункт вытекает из того требования, что в на-

уке следует предпочитать высказывания высокого уров-

ня универсальности и что система, состоящая из многих

«аксиом», должна быть, если это возможно, выведена

(и, таким образом, объяснена) из системы с меньшим

количеством «аксиом» и с аксиомами более высокого

уровня универсальности.

84. Замечания об использовании понятий

«истинно» и «подкреплено»

В развиваемой нами концепции логики науки можно

избежать употребления понятий «истинно» и «лож-

но»* 28. Их можно заменить логическими утверждениями

28 Вскоре после того как это было написано, мне посчастливи-

лось встретить Тарского, который объяснил мне основные идеи своей

теории истины. Очень жаль, что эта теория — одно из двух великих

открытий, сделанных в области логики со времени «Principia Mathematica

» [92], — часто все еще истолковывается неправильно. Следу-

ет обратить особое внимание на то, что понятие истины Тарского (для

определения которого относительно формализованных языков он

предложил соответствующий метод) есть то же самое понятие, ко-

торое имел в виду Аристотель и которое подразумевает большинство

людей (за исключением прагматистов), а именно: истина есть соот-

ветствие фактам (или реальности). Однако что мы имеем в виду, ког-

да о некотором высказывании говорим, что оно соответствует фак-

там (или реальности)? Как только мы поняли, что это соответствие

не может быть структурным подобием, задача разъяснения данного

соответствия начинает казаться безнадежной и, как следствие этого,

понятие истины становится подозрительным, и мы предпочитаем не

использовать его. Тарский решил эту, казалось бы, неразрешимую

проблему (для формализованных языков) путем введения семантиче-

ского метаязыка, с помощью которого идея соответствия сводится к

более простой идее «выполнимости».

220

об отношениях выводимости. Поэтому вместо того, что-

бы говорить: «Предсказание ρ истинно при условии

истинности теории t и базисного высказывания Ь», мы

можем сказать, что высказывание p следует из (непро-

тиворечивой) конъюнкции t и.>. Фальсификацию тео-

рии можно описать аналогичным образом. Вместо того

чтобы назвать теорию «ложной», мы можем сказать,

что она противоречит определенному множеству при-

нятых базисных высказываний. Не нужно нам говорить

и о базисных высказываниях, что они «истинны» или

«ложны», так как их принятие мы можем интерпрети-

ровать как результат конвенционального решения, а

сами принятые высказывания считать следствиями это-

го решения.

Это не означает, конечно, что нам запрещено поль-

зоваться понятиями«истинно» и «ложно» или что их

использование создает какие-либо трудности. Сам тот

факт, что мы можем обойтись без них, показывает, что

введение этих понятий не может породить каких-то но-

вых фундаментальных проблем. Использование поня-

В результате благодаря теории Тарского я больше не испытываю

колебаний, говоря об «истинности» и «ложности». И аналогично воз-

зрениям каждого человека (если только он не прагматист) мое соб-

ственное понимание этой проблемы оказалось по существу совмести-

мым с теорией абсолютной истины Тарского. Поэтому, хотя мои воз-

зрения на формальную логику и ее философию испытали революцион-

ное влияние теории Тарского, мое понимание науки и ее философии

осталось при этом принципиально тем же самым, хотя и стало более

•ясным.

Большая часть современной критики теории Тарского мне пред-

ставляется совершенно несостоятельной. Говорят, что его определе-

ние является искусственным и сложным. Однако, поскольку он опре-

деляет истину для формализованных языков, он вынужден опирать-

ся на определение правильно построенной формулы в таких языках,

и его определение имеет точно такую же степень «искусственности»

или «сложности», как и определение правильно построенной форму-

лы. Говорят также, что истинными или ложными могут быть только

•суждения или высказывания, а не предложения. Возможно, термин

-«предложение» был не очень хорошим переводом оригинальной тер-

минологии Тарского (лично я предпочитаю говорить о «высказыва-

ниях», а не о «предложениях» — см., например, мою статью [65,

«. 388, прим. 1]). Однако сам Тарский сделал вполне ясным то об-

стоятельство, что неинтерпретированная формула (или цепочка сим-

волов) не может быть названа истинной или ложной и что эти по-

нятия применимы лишь к интерпретированным формулам — «осмыс-

ленным предложениям» (в английском переводе «meaningful sentences

»). Улучшения терминологии всегда допустимы, но критиковать

теорию по терминологическим основаниям — явный обскурантизм.

221

тий «истинно» и «ложно» совершенно аналогично ис-

пользованию таких понятий, как «тавтология», «проти-

воречие», «конъюнкция», «импликация» и т. п. Они яв-

ляются не эмпирическими, а логическими понятиями 2 9,

Они описывают илиоценивают некоторое высказыва-

ние безотносительно к каким-либо изменениям в эмпи-

рическом мире. Хотя мы считаем, что свойства физиче-

ских объектов («генетически тождественных» объектов

в смысле Левина) с течением времени изменяются, ло-

гические предикаты мы решаем использовать таким об-

разом, что логические свойства высказываний оказы-

ваются вневременными: если некоторое высказывание

является тавтологией, оно будет тавтологией всегда.

Точно такую же вневременность мы — в соответствии с

обычным употреблением — придаем также понятиям

«истинно» и «ложно». Говорить о некотором высказыва-

нии, что оно было вполне истинно вчера, но сегодня

стало ложным, не соответствует общепринятому упо-

треблению. Если вчера мы считали истинным высказы-

вание, которое сегодня оцениваем как ложное, то в этой

оценке содержится неявное признание того, что вчера

мы ошибались, что данное высказывание было ложным

уже вчера — ложным безотносительно ко времени, по

мы ошибочно «принимали его за истинное».

В этом пункте мы ясно можем видеть различие

между истиной и подкреплением. Оценка некоторого

высказывания как подкрепленного или неподкреплен-

ного также является логической и, следовательно,

вневременной оценкой: она говорит о том, что между

теоретической системой и некоторой системой принятых

базисных высказываний имеется определенное логиче-

ское отношение. Однако мы никогда не можем просто

сказать о некотором высказывании, что оно как тако-

вое или само по себе «подкреплено» (аналогично тому

как мы можем утверждать, что оно «истинно»). Мож-

но лишь сказать, что оно подкреплено относительно не-

которой системы базисных высказываний, принимаемой

в определенный момент времени. «Подкрепление, полу-

ченное теорией вчера», логически не тождественно «под-

креплению, полученному теорией сегодня». Поэтому

каждой оценке подкрепления мы должны приписать,

так сказать, определенный индекс, указывающий на ту

систему базисных высказываний, к которой относится

данное подкрепление (например, отмечая дату их при-

нятия, см. прим. 15).

Таким образом, подкрепление не является «истин-

ностной оценкой», то есть оно не может быть поставле-

но в один ряд с понятиями «истинно» и «ложно»' (у ко-

торых нет временных индексов). Одно и то же выска-

зывание может иметь любое число различных оценок

подкрепления, которые все могут быть «корректны»

или «истинны» в одно и то же время, ибо эти оценки

логически выводимы из теории и различных множеств

базисных высказываний, принимаемых в разные момен-

ты времени.

Высказанные соображения могут помочь нам также

оценить различие между моим пониманием истины и

точкой зрения прагматистов, которые предлагают опре-

делять «истину» в терминах успеха теории и, следова-

тельно, в терминах ее полезности, ее подтверждения

или подкрепления. Если они при этом намереваются

утверждать лишь то, что логическая оценка успеха тео-

рии может быть не более чем оценкой ее подкрепления,

то с этим я согласен. Однако, мне кажется, было бы

далеко не «полезно» отождествлять понятие подкрепле-

ния с понятием истины* 30. Это противоречит также и

общепринятому словоупотреблению. О теории вполне

можно сказать, что она до сих пор вообще едва под-

креплена или что она все еще остается неподкреплен-

ной, однако обычно мы не говорим, что теория до сих

пор вообще едва истинна или что она все еще ложна.

85. Путь науки

В эволюции физики можно обнаружить нечто вроде

общего направления — от теорий более низкого уровня

универсальности к теориям более высокого уровня уни-

версальности. Это направление обычно называют «ин-

дуктивным», и тот факт, что физика продвигается в

этом «индуктивном» направлении, казалось бы, можно

29 Карнап, по-видимому, сказал бы «синтаксическими понятиями»

(см. [15]).

222

* 30 Если бы мы определили «истинное» как «полезное» (что пред-

лагают некоторые прагматисты) или как «успешное», «подтвержден-

ное» или «подкрепленное», то мы ввели бы лишь новое «абсолютное»

и «вневременное» понятие, играющее роль «истины».

223

использовать как аргумент в пользу индуктивного ме-

тода.

Однако продвижение в индуктивном направлении

не обязательно складывается из последовательности ин-

дуктивных выводов. Действительно, мы показали, что

его можно объяснить совершенно иным образом — в

терминах степени проверяемости и подкрепляемости.

Теория, которая была хорошо подкреплена,может быть

превзойдена только теорией более высокого уровня уни-

версальности, то есть теорией, которая лучше проверяе-

ма и которая вдобавок содержит старую, хорошо под-

крепленную теорию или по крайней мере хорошее при-

ближение к ней. Поэтому, может быть, лучше считать

это развитие к теориям все более высокого уровня уни-

версальности «квазииндуктивным».

Квазииндуктивный процесс можно описать следую-

щим образом. Выдвигаются и дедуктивно проверяются

теории некоторого уровня универсальности; затем пред-

лагаются теории более высокого уровня универсальности,

которые в свою очередь подвергаются проверке с по-

мощью ранее выдвинутых теорий меньшего уровня

универсальности, <и τ. д. При этом методы проверки

постоянно опираются на дедуктивные выводы от более

высокого к более низкому уровню универсальности* 31.

Вместе с тем в ходе своего временного развития благо-

даря переходу от более низких уровней к более высо-

ким достигаются соответствующие уровни универсаль-

ности.

В связи со сказанным могут возникнуть такие во-

просы: почему бы нам сразу не построить теорию са-

мого высокого уровня универсальности? Зачем для это-

го ждать квазииндуктивной эволюции? Не потому ли,

что в ней в конце концов содержится некоторый индук-

тивный элемент? Я не думаю таким образом. В ходе

развития науки постоянно выдвигаются все новые и

новые предположения или теории всех возможных уров-

ней универсальности. Те теории, которые находятся,

так сказать, на слишком высоком уровне универсаль-

ности (то есть слишком далеко от уровня, достигнутого

* 31 «Дедуктивные выводы от более высокого к более низкому

уровню универсальности» являются, конечно, объяснениями (в смыс-

ле, в котором употреблялось это понятие в разд. 12); поэтому гипоте-

зы более высокого уровня будут объяснительными по отношению к

гипотезам более низкого уровня.

224

проверяемой наукой данного периода), возможно, дают

начало «метафизическим системам». В этом случае даже

если из такой системы могут быть выведены (или вы-

ведены только частично, как это, например, имеет мес-

то в системе Спинозы) высказывания, принадлежащие

к господствующей в это время научной системе, среди

них не будет новых проверяемых высказываний. Это

означает, что нельзя поставить решающего эксперимен-

та для проверки рассматриваемой системы* 32. Если же

решающий эксперимент можно поставить, то система

будет содержать в качестве первого приближения не-

которую хорошо подкрепленную теорию, а также нечто

новое — то, что можно проверить. Такая система не

будет, конечно, «метафизической». В этом случае рас-

сматриваемая система может считаться новым успехом

в квазииндуктивной эволюции науки. Сказанное объ-

ясняет, почему связь с наукой данного периода имеют,

как правило, лишь те теории, которые выдвигаются для

преодоления существующей проблемной ситуации, то

есть существующих трудностей, противоречий и фальси-

фикаций. Предлагая решение этих трудностей, теория

может указать путь к решающему эксперименту.

Для того чтобы построить наглядную модель этой

квазииндуктивной эволюции науки, представим ви-

зуально различные идеи и гипотезы в виде частиц, на-

ходящихся во взвешенном состоянии в жидкости. Про-

веряемая наука представляет собой частицы, выпавшие

в осадок на дно сосуда: они наслаиваются по уровням

(универсальности). Толщина осадка возрастает с рос-

том числа этих слоев, причем каждый новый слой со-

ответствует более универсальной теории, чем те, кото-

рые располагаются ниже ее. В результате этого про-

цесса идеи, первоначально плавающие в более высоких

метафизических областях, настигаются иногда растущей

наукой, вступают с ней в контакт и оседают в ней.

Примерами таких идей были: атомизм, идея единствен-

ного физического «принципа», или конечного элемента

(из которого получаются все другие элементы), теория

* 32 Следует отметить, что под решающим экспериментом я пони-

мают эксперимент, предназначенный для опровержения (если это

возможно) некоторой теории, и в частности для осуществления вы-

бора между двумя конкурирующими теориями посредством опровер-

жения (по крайней мере) одной из них, не доказывая при этом, ко-

нечно, другой (см. также прим. 7 к гл. IV и [70, прил. *1Х]).

15—913 225

земного движения (которое Бэкон считал фикцией),

древняя корпускулярная теория света, теория электри-

ческого флюида (возродившаяся как электронно-газо-

вая гипотеза проводимости металлов). Все эти метафи-

зические понятия и идеи — даже в своей ранней фор-

ме, — может быть, помогли внести порядок в человече-

скую картину мира, а в некоторых случаях они даже,

может быть, приводили к успешным предсказаниям.

Однако идеи такого рода приобретают статус научных

только после того, как они оказываются представлен-

ными в фальсифицируемой форме, то есть только после

того, как становится возможным эмпирический выбор

между каждой такой идеей и некоторой конкурирующей

с ней теорией.

В ходе проведенного анализа я рассмотрел различ-

ные следствия принятых мною методологических реше-

ний и конвенций, в частности критерия демаркации,

сформулированного в начале настоящей книги. Огля-

дываясь назад, мы можем теперь попытаться охватить

единым взором ту картину науки и научного исследо-

вания, которая была нами нарисована. (Я не имею в

виду картину науки как биологического феномена, как

инструмента приспособления или как одного из средств

производства — меня интересуют лишь ее эпистемологи-

ческие аспекты.)

Наука не является системой достоверных или хоро-

шо обоснованных высказываний; она не представляет

собой также и системы, постоянно развивающейся по

направлению к некоторому конечному состоянию. На-

ша наука не есть знание (episteme): она никогда не

может претендовать на достижение истины или чего-

то, заменяющего истину, например вероятности.

Вместе с тем наука имеет более чем только биоло-

гическую приспособительную ценность. Она не только

полезный инструмент. Хотя она не может достигнуть

«и истины, ни вероятности, стремление к знанию и по-

иск истины являются наиболее сильными мотивами

научного исследования.

Мы не знаем — мы можем только предполагать.

И наши предположения направляются ненаучной, мета-

физической (хотя биологически объяснимой) верой в

существование законов и регулярностей, которые мы

аюжем обнаружить, открыть. Подобно Бэкону, мы мо-

226

жем описать нашу собственную современную науку

(«метод познания, который человек в настоящее время

применяет к природе») как состоящую из «поспешных

и незрелых предвосхищений» и из «предрассудков»

(см. [2, с. 16]).

Однако эти удивительно образные и смелые пред-

положения, или «предвосхищения», тщательно и после-

довательно контролируются систематическими провер-

ками. Будучи выдвинутым, ни одно из таких «пред-

восхищений» не защищается догматически. Наш метод

исследования состоит не в том, чтобы защищать их,

доказывая нашу правоту; напротив, мы пытаемся их

опровергнуть. Используя все доступные нам логические,

математические и технические средства, мы стремимся

доказать ложность наших предвосхищений с тем, чтобы

вместо них выдвинуть новые неоправданные и неоправ-

дываемые предвосхищения, новые «поспешные и незре-

лые предрассудки», как иронически называл их Бэ-

кон* 33.

Путь науки можно интерпретировать и более про-

заически. Можно сказать, что научный прогресс «...осу-

ществляется лишь в двух направлениях — посредством

накопления нового чувственного опыта и посредством

лучшей организации опыта, который уже имеется»

[26] * 34. Однако такое описание научного прогресса, хо-

* 33 Термин Бэкона «предвосхищение» («anticipatio» — см. [2,

с. 16]) означает почти то же самое, что и термин «гипотеза» в моем

. смысле. Бэкон считал, что для того, чтобы подготовить мышление

к интуитивному восприятию истинной сущности, или природы, вещи,

его нужно тщательно очистить от всех предвосхищений, предрассуд-

ков и идолов. Источник всех ошибок кроется в засоренности нашего

собственного мышления — природа же сама по себе не лжет. Главная

функция элиминативной индукции (как и у Аристотеля) состоит в

том, чтобы помогать очищению нашего мышления (см. также [61,

гл. 24; прим. 59 к гл. 10; прим. 33 к гл.11], где кратко изложена тео-

рия индукции Аристотеля). Освобождение мышления от предрассуд-

ков понимается как некоторый ритуал, совершаемый ученым, жела-

ющим подготовить свое мышление для интерпретации (беспристраст-

ного прочтения) Книги Природы, подобно тому как мистическое очи-

щение души требуется для подготовки ее к созерцанию бога (см.

[71, введение]).

*** Та точка зрения, что прогресс науки обусловлен накопле-

нием чувственного опыта, все еще имеет широкое распространение

(см. мое предисловие к первому английскому изданию 1959 г. этой

книги). Мое отрицательное отношение к этой точке зрения тесно свя-

зано с моимнеприятием учения о том, что наука или знание обязаны

развиваться, поскольку наш опыт обязан накапливаться. Напрс~

15· 227

тя и не является совершенно ошибочным, тем не менее

представляется несостоятельным. Оно слишком напоми-

нает бэконовскую индукцию — усердный сбор виногра-

да с «бесчисленных вполне зрелых лоз» [2, с. 73], из

которого он надеялся выжать вино науки — его миф о

научном методе, который начинает с наблюдений и экс-

периментов, а затем переходит к теориям. (Между про-

чим, этот легендарный метод все еще продолжает вдох-

новлять некоторые новые науки, которые пытаются

применять его, будучи убеждены в том, что это метод

экспериментальной физики.)

Прогресс науки обусловлен не тем, что с течением

времени накапливается все больший перцептивный опыт,

и не тем, что мы все лучше используем наши органы

чувств. Из неинтерпретированных чувственных восприя-

тий нельзя получить науки, как бы тщательно мы их

ни собирали. Смелые идеи, неоправданные предвосхи-

щения и спекулятивное мышление — вот наши един-

ственные средства интерпретации природы, наш един-

ственный органон, наш единственный инструмент ее

понимания. И мы должны рисковать для того, чтобы

выиграть. Те из нас, кто боится подвергнуть риску опро-

вержения свои идеи, не участвуют в научной игре.

Даже тщательная и последовательная проверка на-

ших идей опытом сама в свою очередь вдохновляется

идеями: эксперимент представляет собой планируемое

действие, каждый шаг которого направляется теорией.

Мы не наталкиваемся неожиданно на наши восприятия

и не плывем пассивно в их потоке. Мы действуем ак-

тивно — мы «делаем» наш опыт. Именно мы всегда фор-

мулируем вопросы и задаем их природе, и именно мы

снова и снова ставим эти вопросы так, чтобы можно

было получить ясное «да» или «нет» (ибо природа не

дает ответа, если ее к этому не принудить). И в конце

концов именно мы даем ответ; мы сами после строгой

тив, я убежден в том, что развитие науки зависит от свободной кон-

куренции идей и, следовательно, от свободы и что оно должно пре-

кратиться, если свобода будет уничтожена (хотя в течение некото-

рого времени оно может продолжаться в отдельных областях, в ча_-

стности в технике). Эта концепцияболее полно представлена в моей

работе [69, разд. 32]. Я также утверждал (в упомянутом предисло-

вии) что развитие нашего знания нельзя предсказать научными сред-

ствами и что, следовательно, будущий ход нашей истории также

непредсказуем.

228

проверки выбираем ответ на вопрос, который мы зада-

ли природе, и делаем это после длительных и серьез-

ных попыток получить от природы недвусмысленное

«нет». «Раз и навсегда, — говорит Вейль, с которым я

полностью согласен, — я хочу выразить безграничное

восхищение работой экспериментатора, который ста-

рается вырвать интерпретируемые факты у неподатли-

вой природы и который хорошо знает, как предъявить

нашим теориям решительное «нет» или тихое «da» [91

€. XX].

Старый научный идеал episteme — абсолютно досто-

верного, демонстративного знания — оказался идолом.

Требование научной объективности делает неизбежным

тот факт, что каждое научное высказывание должно

всегда оставаться временным. Оно действительно мо-

жет быть подкреплено, но каждое подкрепление являет-

ся относительным, связанным с другими высказывания-

ми, которые сами являются временными. Лишь в нашем

субъективном убеждении, в нашей субъективной вере

мы можем иметь «абсолютную достоверность» 36.

С идолом достоверности (включая степени неполной

достоверности, или вероятности) рушится одна из за-

щитных линий обскурантизма, который закрывает путь

научному прогрессу, сдерживая смелость наших вопро-

сов и ослабляя строгость и чистоту наших проверок.

Ошибочное понимание науки выдает себя в стремлении