Война, большая война с маленьким человеком!

Все понимают, что ребенок осваивает мир вещей: чашка бьется; потянешь за скатерть — на тебя сваливается целый сервиз; обмотался черным шнуром, стал лошадкой, доскакал до двери — вдруг сам собою грохнулся на пол телефон. Алюминиевую кастрюльку можно надеть на голову, получится корона для сказки о Емелюшке; с хозяйственной маминой сумкой хорошо играть в магазин. Это все понятно, это все на виду.

Но мы не всегда понимаем, что точно так же осваивает ребенок и новый внутренний свой мир — мир желаний. С того момента, как он вышел из колыбели, количество предметов выросло вокруг него в сто, в двести раз. А следовательно, появились и новые желания — их тоже вдруг стало в двести раз больше.

Четырехлетний мальчик говорит бабушке: «Насыпь в чай сахару». Насыпала. Через мгновение: «Высыпь обратно». Бабушка колдовским движением высыпает сахар из чая, даже и не знаю, как это ей удается. «Теперь опять насыпь, насыпь, не буду пить, насыпь сахар!» Так на каждом шагу. Кажется, он научается разговаривать, чтобы произносить только два слова: хочу и не хочу. Но все его новые желания, как правило, кажутся нам опасными, неразумными, не совпадают с нашими планами, с нашим представлением о том, каким должен быть ребенок. И нам приходится на каждом шагу останавливать ребенка, одергивать и кричать «нельзя, нельзя, нельзя!».

С утра до вечера:

— Ты куда полез? Ну что это такое? Ну что это за безобразие? Ну сколько раз тебе говорить? Ну как же в твоем возрасте не знать слова «нельзя»?

Не понимая, что ужасные «дважды два» кончатся сами собой и что ребенок сам собой превратится во что-то другое, мы очень боимся за его будущее.

Молодая мама бежит мне навстречу: «Что делать?» — «Да что такое?» — «Только спустишь сына с рук, ползет к вешалке, отыскивает ботинки и лижет подошву! Сколько я его ни била, сколько ни говорила «нельзя», ничего не помогает! Что делать, что из него вырастет?» И когда говоришь, что надо убрать ботинки, мама очень разочарована. Ну что это за педагогика? Мама слышала, что дети должны знать слово «нельзя»… Она воспитывает послушание именно в ту пору, когда сама природа требует от ребенка самостоятельности, неподчинения, отрицания, разрушения — он строит свой внутренний мир из обломков наших чашек и обрывков наших нервов.

Но храбрая мама все готова сломать: и характер, и природу. Все нипочем — шлепнула, дернула за руку, прошипела: «Я кому говорю» — и вылила на голову ребенка целый ушат всевозможных «а то»:

— А то мама уйдет!

— А то больше тебя с собой не возьму!

— А то милиционеру отдам, волку, медведю, колдуну!

— А то смотри мне!

Война, большая война с маленьким человеком! Младенец знал одно оружие против нас — плач; он пользовался им бессовестно, он вымогал уступки, чувствуя, что мы его плача боимся. Теперь плач на нас не действует. Что ж, малыш перевооружается, вырабатывает более изощренные способы борьбы: каприз, дерзость, настырность и особенно хитрость.

Как умело воспитываем мы хитрость ребенка! Пока психологи измеряют умственное развитие ребенка по умению различать квадраты и кружки, ребенок становится мастером хитроумия, с которым он скрывает свои проказы, хоть и не умеет отличать кружка от квадратика. Если бы это умение нужно было ему для своих делишек, он научился бы различать геометрические фигуры в полгода! Сначала развивается наивная хитрость, потом ловкая, потом коварная, а потом и злобная хитрость, в зависимости от тяжести репрессий, которые обрушиваются на ребенка. Мы думаем, что учим его слову «нельзя», а на самом деле мы постоянно учим его: «Нельзя, чтобы мама видела».

А и всего-то ребенку в его ужасные «дважды два» нужно немножко внимания от нас, немножко движения для себя и много, очень много терпения от всех взрослых. Терпения и понимания, что не будет так всегда, что скоро все пройдет! Что бы ребенок ни вытворял, это почти всегда попытка привлечь к себе внимание. Ему надо, чтобы с ним занимались, чтобы его замечали, чтобы с ним общались. На секунду отвлекитесь от него за столом — тут же что-нибудь натворит. Не потому, что проказник, а — не отвлекайся, не забывай про меня, я есть. Ребенок вынужден каждую минуту своего существования напоминать нам о себе: я есть, есть, есть, не живите так, будто меня нет с вами, я есть, я живой, меня нельзя сбрасывать со счетов, меня нельзя забывать. Гуляют трое: папа, мама и ребенок. У папы с мамой интересный для них разговор, но маленький не даст им поговорить. Он не может участвовать в разговоре, но и не может быть третьим лишним. А у многих ли из нас хватило бы благоразумия не обидеться, а тихо посидеть в сторонке, если бы мы почувствовали себя лишними в присутствии каких-то других людей?

Играли с мамой, все было хорошо. Вдруг звонки в дверь или по телефону — соседка или приятельница. И сразу: «Отойди, не мешай, дай мне поговорить».

Почему соседке — внимание, телефону — внимание, а ему лишь крохи, остатки, объедки маминого внимания? Он не хочет быть последним человеком. Он требует точно такого же уважения, какое проявляет на его глазах мама в отношениях с другими людьми. Она никому не говорит: «Отойди, не мешай, не путайся под ногами» — только ему. А почему? За что?

Если мы не можем уделить сыну достаточно внимания, то поймем хотя бы, что ребенок ни в чем не виноват, когда требует его, и не за что его бранить и шлепать. Не можем заниматься с ним весь день напролет, что ж, не страшно, но научимся полностью сосредоточиваться на мальчике или на девочке в те минуты, когда мы с ними общаемся. Мы устаем от детей не потому, что они надоедливы, а потому, что мы общаемся с ними вполсилы, вполдуши. Мы читаем им сказку, а сами думаем о другом, мы играем с ними, а сами ждем, пока кончится время игры. Мы устаем от того, что постоянно пытаемся сосредоточиться на ребенке. Ребенок — как учебник, он требует полного внимания. Я знал отца, очень занятого и редко бывающего дома человека. Он поставил себе правило: полчаса в день на дочку; но он готовился к этим получасовым встречам, придумывал игры, песенки, задачки, он полностью отдавал девочке полчаса в день. И ведь это дороже для воспитания, чем целый день полувнимательного, необязательного, случайного, рассеянного общения, которое оскорбляет ребенка и побуждает к шалостям и проказам.

Такая же неукротимая и не подлежащая укрощению потребность маленького ребенка — в движении. Да, он может сидеть и слушать сказку, потому что в сказке движение, перемещение, страх, победа. Но недолго удержишь его на месте. Ему надо двигаться, бегать, прыгать, лазать и перелезать. Известные наши педагоги Б.Никитин и В.Скрипалев изобрели домашний гимнастический комплекс для маленьких детей: лестница, кольца, канаты, горка, и все это на двух квадратных метрах. Подобные снаряды были известны и раньше, но изобретатели, специально изучая движения и игры детей, поняли, что ребенок не может заниматься на снарядах, как взрослый: ему надо двигаться, лазать, перелезать со снаряда на снаряд, с каната на кольца, с колец на веревочную лесенку, с лесенки на канат.

Начните разучивать с трехлетним песенку — ему скоро наскучит; размахивайте руками, будто дирижируете, и мальчик начнет размахивать руками и выучит песенку. Он любит петь, но маршируя, а не сидя. Движение — это его язык. Для него что сказать, что побежать — одно и то же. И это надолго! Вот восьмилетняя девочка подбежала к маме и просит разрешения пойти поиграть с подругой. Но она не стоит перед мамой, она прыгает, как мячик, она и минуты постоять спокойно не может, ее распирает изнутри. Сказать ей: «Стой спокойно, когда разговариваешь со старшими?» А зачем? Что странного? Будет ли она всю жизнь так прыгать?

У маленького море энергии. Дайте ему волю поиграть в лошадки, он троих взрослых загонит, им и не отдышаться. Но он же не виноват в том, что мы такие усталые, слабые, вымотанные. Мы хотим покоя, но и он хочет покоя. Наш покой — замри. Его покой — побежали!

Мама сердится:

— Разве ты не видишь, что я устала?

Но он не понимает этого слова, он думает, что это способ вымогательства. «Я устал, возьми меня на руки, ноги болят, устал».

Мы не в состоянии состязаться с трехлетним, и приходится хитрить. Играешь в лошадки — изобрети себе роль столба, и пусть он, жеребеночек, вокруг тебя бегает, ему все равно, лишь бы ты играл с ним. Вместо того чтобы вызывать детей на хитрость, будем хитрить сами, и тогда окажется, что дети прямодушны и простодушны, их обмануть ничего не стоит.

Физически ребенок почти не устает, но он гораздо быстрее нас устает эмоционально. У детей огромный запас физической энергии и мизерный ресурс энергии эмоциональной. Он устает, но не телом, а душой, чувствами и тут же начинает капризничать, поступать наперекор, все разрушать. Самый опасный момент: мальчик устал, а мы этого не понимаем. Он ведет себя дурно — мы огорчаемся, связь с ним ослабевает. В эту минуту ребенок становится агрессивным. Он закатывает глаза, что-то бормочет, он чуть ли не в истерике. Только опыт и любовь к ребенку научат нас улавливать перепады в энергии, и мы скоро поймем, что в эти минуты бесполезно требовать от него что-нибудь или обижаться на него.

Трудное время! Идеи уже есть, а взрослого разума еще нет, и договориться, уговорить почти невозможно. Остается одно: увлекай, привлекай, завлекай, хитри.

Ужасные «дважды два» — возраст, когда больше всего боятся избаловать ребенка, когда больше всего думают о том, что из него выйдет. Но ребенок капризничает и растет избалованным не потому, что его балуют, а потому, что его балуют с оглядкой, балуют со страхом избаловать. «Хочу яблоко!» — «Нет, нельзя». — «Хочу яблоко!» — «Нельзя, ты уже съел!» — «Хочу яблоко!» — «Нельзя, ты уже три штуки съел!» — «Хочу яблоко!» — «Замолчи, кому сказала!» — «Хочу яблоко!» — «Да на тебе яблоко!» Первая идея медицинская: нельзя подряд три яблока. Но удержаться на этой идее могут немногие, и в результате: «На, только отстань». Если у нас не хватает силы характера отказывать ребенку в его просьбах, будем хотя бы настолько добры, чтобы сразу соглашаться с ним, не заставлять его вымогать нас идти на уступки.

Приведу целиком заметку из газеты «Правда»:

«Канцелярия премьер-министра Японии подготовила доклад о сравнительном изучении поведения детей шести стран: Англии, Франции, США, Таиланда, Южной Кореи и Японии. Опрашивали детей в возрасте 10-15 лет и их матерей. Выяснилось, что японские дети самые балованные и непослушные. Лишь 27% из них заявили, что подчиняются родителям, в то время как в других странах «индекс послушания» составляет 60-80%».

Не удивительно ли? В стране, которая на весь мир славится дисциплиной труда, дисциплиной семейных отношений, уважением к старшим, — самый высокий индекс непослушания среди детей. Подумаем над этим парадоксом. Отчего самые балованные в мире дети вырастают самыми дисциплинированными работниками в мире? Да оттого, что балованные дети видят вокруг себя очень дисциплинированных взрослых. Вырастая, дети естественно входят в их круг и также начинают ценить дисциплину.

Мы дергаем детей лишь потому, что сами мы, взрослые, недостаточно дисциплинированны. Чем слабее наш собственный пример, тем сильнее наши педагогические меры — и тем бессильнее они. Мы пытаемся мерами заменить пример, а это невозможно. Но, как и в других случаях, постараемся понять эту механику, чтобы избавить себя от лишних травм, а детей — от лишних стрессов.

Сегодня у ребенка трудные «дважды два», сегодня он рушит дом, сегодня он бьет чашки, стаскивает скатерть со стола, сломал дорогой магнитофон, сломал проигрыватель, все в доме погромил. Но не забудем, что очень скоро ему предстоит выйти из дому, во двор, к сверстникам, где не будет ни папы, ни мамы. И если нам сейчас не хватит терпения, если мы станем ломать его характер, если нам удастся превратить его в забитое, хитрое существо, то что с ним будет, когда он выйдет во двор? И как он научится добиваться чего-нибудь от людей, от сверстников, если у него нет опыта победы, если родители никогда ни в чем ему не уступили?

И еще время терпеть, когда у детей наступает подростковый возраст. Беда этих лет в том, что они трудны не только для взрослых, но и для ребят. Детство — как здоровье, отрочество — как болезнь. Подростки и физически больны: идет перестройка организма, учащается сердцебиение, многих мучат головные боли. Они больны и душевно: подавленное состояние без видимых причин и без причин возбуждение. Болезнь. Темная яма, котел. У каждого из нас есть год или два, о которых мы ничего не помним, словно и не жили в это время. Плохо помним учителей, почти не помним товарищей — беспамятство. Судить о том, каким будет человек, по его отрочеству, укорять, «что из тебя вырастет» — совершеннейшая нелепость. Это все равно что стоять у постели больного корью и сокрушаться: как же ты будешь жить с такой температурой?

С.Л. Соловейчик «Педагогика для всех»