Оборонительная позиция правонарушителя.

Психология лица, совершившего преступление, характеризуется господством оборонительной доминанты - максимального очага нервного возбуждения, через призму которого преломляются восприятие и оценка обстановки, регуляция поведения правонарушителя. На этой основе с учетом прошлого опята формируется внутренняя позиция личности в уголовном процессе, система отношений к происходящему, готовность действовать определенным образом.

Стремясь уклониться от ответственности и скрыть свое участие в преступлении, виновный старается утаить от окружающих и связанные с этим переживания. Он оберегает свои воспоминания от внешнего проявления и тем самым постоянно оживляет и бередит их, а подавляя переживания, еще более их обостряет. В конце концов тенденция скрыть свои чувства и мысли вносит сильнейшую дезорганизацию в его психические процессы.

Защитная доминанта толкает виновного на совершение различных действий, которые по его расчетам должны помочь ему избежать разоблачения. С этой целью преступники создают лжедоказательства невиновности, мнимые алиби и инсценировки, стремятся направить расследование по неверному пути, делают ложные заявления, распространяют вымышленные слухи, склоняют свидетелей к ложным показаниям, всячески стараются убедить окружающих в своей непричастности к преступлению.

Нередко назойливостью и демонстративностью поведения эти лица порождают или укрепляют подозрения в отношении их.

Заинтересованность в ходе расследования иногда приводит виновного на место совершения преступления, заставляет его искать источники информации о происходящем, сближаться с лицами, ведущими расследование, предлагать им свою помощь и услуги.

Неизбежное для преступника внутреннее напряжение усугубляется сознанием особой значимости и ответственности ситуации, когда ошибка, неосторожный шаг, необдуманное слово могут привести к тяжелым для него последствиям. Внутреннее напряжение хотя и способствует мобилизации всех сил, но вместе с тем, в случае особой остроты, может препятствовать трезвому расчету, спокойному и правильному (с точки зрения преступника) поведению. Этим объясняются промахи и просчеты правонарушителей, нередко способствующие их разоблачению.

Давно замечено, что если человек длительное время скрывает что-либо волнующее, у него появляется острая потребность посоветоваться с кем-нибудь или просто поделиться своими переживаниями, «выговориться».

По своему психологическому механизму эта потребность близка к такому, например, явлению, когда человек, владеющий какой-либо тайной, некоторыми своими действиями сам невольно раскрывает ее перед окружающими (например, в ходе обыска пытается перепрятать компрометирующую его вещь).

Нередко, чем больше упорствует допрашиваемый, уклоняясь от дачи правдивых показаний, тем сильнее его желание рассказать кому-нибудь правду. Это желание угасает, как только возникшая потребность удовлетворена. Известно, что после признания виновный обычно успокаивается, испытывает заметное облегчение, удовлетворение.

Объясняются подобные явления тем, что постоянное напряжение, порожденное необходимостью скрывать что-то, связано с усилением тормозного процесса, который по закону положительной индукции вновь приводит к укреплению процесса возбуждения. В некоторых случаях последний принимает застойные формы, вызывая различные навязчивые мысли, влечения и тенденции. Иногда напряжение тормозного процесса может привести к перенапряжению и срыву, что также проявляется в соответствующих действиях, так или иначе связанных с совершенным преступлением.

Естественное стремление к разрядке напряженности, желание отреагировать находит выход во внесудебных признаниях и «уликах поведения», то есть поступках, свидетельствующих о сознании человеком своей вины, высказываниях, обнаруживающих виновную осведомленность - знание обстоятельств, которые могут быть известны только лицу, совершившему преступление.

Среди зарубежных юристов и психологов распространены идеалистические взгляды на природу признания. По теории Фрейда каждому человеку изначально присущи чувство вины и тяга к наказанию. Совершив преступление, люди якобы испытывают бессознательную потребность в саморазоблачении, которое происходит непроизвольно через поведение или высказывания.

Представитель фрейдизма в судебной психологии Т. Рейк в ряде своих работ трактует эти явления в иррациональном духе как проявление «темной силы», «врожденного импульса», прорыва из-под сознания таинственного «сверх-Я». Ничем иным, по мнению Рейка, нельзя объяснить такой факт, когда убийца, безупречно продумав преступление и все предусмотрев, забывает на месте убийства очки или сам проговаривается о совершенном преступлении.

Объективный научный подход позволяет правильно оценить поведение обвиняемого. А это абсолютно необходимо, чтобы уметь распознать движущие силы, руководящие действиями правонарушителя после совершения преступления, правильно оценить поведение обвиняемого в ходе расследования, в том числе и его внепроцессуальные признания и показания, даваемые на допросе.

Насколько важны для практики знания рассматриваемых закономерностей и их правильное истолкование, можно показать на следующем примере. В Пермской области на берегу Камского водохранилища был обнаружен разложившийся труп девочки, а недалеко от него надпись, сделанная веткой на песке, «девочка убита» и веревочка с узелками. Это дало основание предположить, что преступление совершено глухонемым, который сделал надпись, испытывая потребность как-то выразить свои переживания. Дальнейшим розыском был выявлен глухонемой, имевший привычку, волнуясь, завязывать узелки. После некоторого запирательства он признался в изнасиловании и убийстве.

Защитная доминанта и связанные с ней улики поведения могут быть свойственны и невиновному при его стремлении защититься от несправедливого обвинения.

Так, подросток, в присутствии которого его товарищ случайно застрелился, перезаряжая обрез, дабы оградить себя от преследования родителей покойного, сфабриковал и подбросил подложную предсмертную записку: «Я застрелился потому, что не перешел в восьмой класс, ибо я знал, что отец и так меня убьет. Учителя не виноваты, а пока прощайте. Целую Володя».

Чтобы избежать ошибок при оценке улик поведения, всегда необходимо учитывать, к какому периоду они относятся: когда данное лицо еще ни в чем не обвинялось или когда оно уже должно было защищаться.

Мотивация поведения обвиняемого в процессе расследования. Поведение обвиняемого является результатом взаимодействия всех сторон его личности: мыслей, чувств, характера, воли, способностей, интересов, нравственных установок и мировоззрения. Оно изменяется в зависимости от конкретных ситуаций, связанных с расследованием уголовного дела. Мотивация поведения обвиняемого, уяснение того, что придает направленность его действиям, заставляет добиваться конкретных целей, определяя в конечном счете и характер его показаний, является важной психологической проблемой. Психологический анализ позволяет различать, с одной стороны, непосредственные побуждения допрашиваемого, то есть мотивы его действий и цели, которые он преследует (они чаще всего совпадают с мотивами), и, с другой стороны, причины возникновения того или иного мотива и условия, способствующие его формированию.

Каково происхождение и содержание мотивов дачи тех или иных показаний обвиняемым? Психология учит, что мотивы прежде всего формируются под воздействием определенных потребностей человека, отражаемых его чувствами. Многие из чувств обвиняемого оказывают сильное влияние на его поведение и характер показаний.

Наряду с более или менее простыми эмоциями в качестве побуждений выступают и высшие нравственные чувства, которые испытывает допрашиваемый в связи с моральной оценкой собственного поведения. Господствующие в нашем обществе правовые и этические нормы не могут не оказывать положительного воздействия на психику человека, даже если он и совершил общественно опасный поступок. Когда человек понимает несоответствие своих поступков требованиям общественной морали, в нем пробуждаются и оказывают влияние на его поведение чувства общественного долга, чести и собственного достоинства, искренности, стыда, раскаяния и иные переживания, объединяемые понятием «угрызения совести».

Этому, естественно, противостоят и отрицательно влияют на поведение обвиняемого безнравственные, с нашей точки зрения, чувства, дефекты сознания.

Совесть - нравственный регулятор человеческого поведения. Ее голос звучит до совершения противоправного поступка как побуждающий или удерживающий, во время его совершения как требующий или препятствующий, после совершения поступка как одобряющий, осуждающий и побуждающий к новым действиям, например к даче правдивых показаний, возмещению причиненного ущерба.

Множество, разнообразие, пластичность эмоций, их взаимосвязь и взаимный переход одной в другую делают невозможным изолированное рассмотрение того или иного чувства в качестве побуждения, определяющего позицию обвиняемого.

Все, что побуждает человека к деятельности, неизбежно проходит через его голову, воздействуя на волю. Будучи осознаны, его чувства подкрепляются аргументами в пользу той или иной линии поведения, и лишь тогда становятся мотивами его действий. В осознании, обсуждении и обосновании мотивов нераздельно взаимодействуют и эмоциональные переживания, и доводы рассудка, происходит борьба различных побуждений.

В сложной ситуации расследования борьба мотивов зачастую переживается как глубокий внутренний конфликт, из которого человек должен выйти, приняв определенное решение и совершив необходимые действия, в частности, путем дачи тех или иных показаний.

Принятое решение не есть результат механического перевешивания наиболее сильного побуждения (например, страха), достигаемого без участия сознания. Оно является сознательным предпочтением одного мотива другим, при определенном влиянии мировоззрения и правосознания, морально-волевых качеств, прошлого опыта, знаний, установок и интересов личности допрашиваемого.

Этот психологический процесс не безразличен лицу, производящему допрос. Следователь должен быть его активным участником, укреплять те мотивы, которые побуждают к правдивым показаниям и обеспечивают их победу. В этом и состоит психологическая сущность тактики допроса.

Решаясь так или иначе ответить на вопросы, имеющие значение для дела, обвиняемый не остается непоколебимым в своем решении. В ходе расследования вес и значение мотивов, толкающих его в ту или иную сторону, меняется. По мере осознания реальности грозящего наказания, приближения начала его исполнения, изменения процессуальной обстановки, накопления уличающих доказательств, усиления или ослабления эмоциональных переживаний, приобретения знаний и опыта, которыми ранее человек не обладал, возрастания посторонних влияний и так далее им непрерывно переосмысливаются аргументы «за» и «против» избранной позиции, меняется и мнение о том, какие показания для него более предпочтительны. Этим объясняются частые случаи изменения показании и линии поведения обвиняемых на следствии и в суде.

В течение всей своей работы над делом следователь должен вмешиваться в эту непрекращающуюся борьбу мотивов, принимая меры к тому, чтобы обвиняемый не оказался на ложном пути.

В практике имели место попытки отдельных следственных работников психологически закрепить обвиняемого на тех показаниях, которые им представлялись соответствующими действительности (это были, как правило, признания обвиняемого). Вместо проверки показаний и собирания полноценных доказательств применялись такие способы «закрепления» показаний, как допрос в присутствии понятых, очная ставка признавшегося с другими лицами, при отсутствии противоречий в их показаниях, выход на место, когда это следственное действие не вызывалось необходимостью, а проводилось лишь для повторения обвиняемым своих показаний в присутствии посторонних.

Подобная практика, безусловно, недопустима, ибо здесь предпринимались попытки закрепления показаний независимо от того, правильны они или ложны.

Конечно, необходимо принимать меры против возможной лжи обвиняемого. Но для этого необходима прежде всего тщательная проверка показаний, а не создание каких-либо искусственных барьеров, психологических ограничений для свободной дачи показаний в ходе дальнейшего расследования и рассмотрения дела в суде.

Можно говорить об отрицательных и положительных с точки зрения задач уголовного судопроизводства мотивах. Если тот или иной мотив (например, желание отомстить кому-либо) и способен в отдельных случаях привести допрашиваемого к даче правдивых показаний (выдаче соучастника), но может дать и противоположные результаты (оговор невиновного), то такой мотив нельзя признать положительным. Лицо, производящее допрос, должно его нейтрализовать и актуализировать другие мотивы, господство которых во всех случаях будет содействовать выяснению истины.

Для этого надо уяснить мотивы, которыми обвиняемый может руководствоваться, скрывая правду.

Психологические причины запирательства и дачи ложных показаний нельзя объяснить так называемым «защитным импульсом», как это делают отдельные авторы[5].

Уже указывалось, что защитная реакция присуща не только виновному, но и каждому, кто оказался в положении, при котором необходимо защищаться от каких-либо подозрений или обвинений. Мотивы отрицания своей вины лицом, в действительности совершившим преступление, носят не импульсивный, а осознанный и достаточно стойкий характер.

Наиболее распространенным из этих мотивов является боязнь наказания и желание избежать его последствий для себя и своих близких. Часто это бывает также боязнь огласки, общественного осуждения и стыд от сознания аморальности и противоправности своего поступка. Серьезным препятствием для дачи правдивых показаний является порой связь расследуемого события с интимной стороной жизни обвиняемого.

Мотивом запирательства может оказаться стремление скрыть соучастников и лиц, причастных к преступлению, а также боязнь мести со стороны заинтересованных лиц. Иногда нежелание говорить правду бывает связано с уверенностью обвиняемого в невозможности раскрыть преступление.

Немалую роль здесь может играть недоверие допрашиваемого к следователю, которое носит характер предубеждения или предрассудка, а также личная неприязнь следователя к допрашиваемому. Нельзя также исключить в отдельных случаях и нежелание обвиняемого содействовать следственным органам, обусловленное определенной антиобщественной установкой (например, у преступников-рецидивистов, деятелей изуверских сект и т.п.). Наконец, запирательство и вообще ложные показания могут носить патологический характер в связи с расстройством душевной деятельности.

Еще более сложными и трудно различимыми являются мотивы ложных показаний, в которых допрашиваемый признает себя виновным или обвиняет других. Длительное время среди юристов, особенно практиков, господствовало представление (оно кое-где проявляет себя и сейчас) о том, что нормальный человек не может вредить себе ложным признанием, добиваясь страданий, связанных с применением наказания.

Трагическая цепь следственных и судебных ошибок, связанных с этим представлением, наглядно показала, что данная психологическая предпосылка, из которой порой исходили при оценке признаний обвиняемого, не отражает всей сложности мотивации человеческих действий и поэтому ошибочна. Действительная или предполагаемая выгода от ложного признания может в глазах обвиняемого превалировать над вредом, которым это признание чревато, и он выбирает «наименьшее зло».

Поскольку побуждения к самооговору могут быть самыми разнообразными, укажем лишь наиболее типичные из них.

Нередко мотивом самооговора является стремление избавить от наказания действительного виновника, которое формируется под влиянием родственных или дружеских чувств, диктуется определенными групповыми интересами (как это бывает иногда среди преступников-рецидивистов) или же вызывается угрозами или иными видами воздействий со стороны заинтересованных лиц в отношении тех, кто находится в какой-либо зависимости от них (несовершеннолетние и т.д.).

Нельзя исключить возможность самооговора обвиняемого из боязни огласки каких-либо компрометирующих сведений или из желания получить от заинтересованных лиц какую-либо материальную выгоду.

Ложное признание может быть продиктовано стремлением обвиняемого уклониться от ответственности за более тяжкое преступление. Таким путем преступник рассчитывает усыпить бдительность и прекратить исследование своей деятельности, создать себе мнимое алиби по другому делу либо доказать наличие обстоятельств, смягчающих или исключающих его ответственность.

Иногда допрашиваемый путем нагромождения ложных признаний старается запутать и затянуть расследование, рассчитывая впоследствии, когда возможность обнаружения действительно совершенного им преступления будет утрачена или затруднена, отказаться от своих показаний.

Большую группу мотивов самооговора объединяет стремление получить какие-либо выгоды от лица, производящего расследование и рассмотрение уголовного дела (этому иногда способствуют как ложные, так и реальные обещания). Обвиняемый старается таким путем «заслужить» изменение меры пресечения, улучшение условий содержания под стражей, применение, взамен наказания, мер общественного воздействия или смягчение наказания.

Лица, совершившие какое-либо преступление, чтобы угодить следователю, нередко признаются в совершении других аналогичных и ранее не раскрытых преступлений, полагая, что это не отразится на мере наказания (подчас такими признаниями преследуют цель приобрести авторитет в преступной среде).

Известны случаи самооговора, вызванные стремлением ускорить затянувшееся расследование и судебное рассмотрение, когда обвиняемый утратил веру в возможность доказать свою правоту и хочет покончить с неопределенностью положения.

Наконец, человек может добросовестно заблуждаться, считая себя виновным. Такие факты чаще всего наблюдаются в делах о неосторожных преступлениях, в случаях, когда обвиняемый не осведомлен относительно наличия и значения обстоятельств, исключающих его вину (необходимая оборона, крайняя необходимость).

Многие из названных мотивов нередко являются и побудительной причиной оговора. Ложные показания, соединенные с обвинением других лиц, могут быть даны из мести, зависти, в связи с наличием вражды и личных счетов, в силу желания «разделить» ответственность или полностью переложить ее на других, скрыть подлинных преступников и других причастных к делу лиц, утаить похищенное имущество и т.п.

Итак, основной причиной, порождающей ложные показания, является коренная заинтересованность обвиняемого в ходе расследования и его результатах.

Заметим, что большинство авторов, подчеркивая заинтересованность обвиняемого как главную особенность его положения, имеют в виду лишь конечный результат процесса - исход дела. Между тем сам ход дела, будучи связан с жизненными интересами обвиняемого, может иметь для него не меньшее, а на некоторых этапах и большее значение, чем конечный исход.

Даже там, где обвиняемый, на первый взгляд, действует во вред себе, в действительности сказывается тенденция извлечь реальную или предполагаемую пользу. Эта, условно говоря, «выгода» может быть временной, кажущейся, связанной с желательным для обвиняемого благополучием других лиц, но во всех случаях, принимая решение, он полагает, что «так будет лучше». Причем весомость, значимость извлекаемой пользы отнюдь не обязательно эквивалентна тому значению, которое придают поступкам обвиняемого другие лица.

Возникновению рассмотренных выше отрицательных мотивов содействуют факторы, которые носят субъективный и объективный характер.

К субъективным факторам относятся отрицательная направленность личности, низкий моральный и культурный уровень, низменные чувства и черты характера (такие, как эгоизм, зависть, корыстолюбие, безволие), правовая неосведомленность и тому подобные.

Особенно отрицательно действует чувство страха, который могут испытывать при совершении преступления и потерпевший, и преступник, а при допросе и виновный, и невиновный. Страх не только притупляет память, но угнетающе действует на всю психику человека, на его интеллектуальную деятельность. Он нередко снижает волю, нравственный самоконтроль и критические способности, препятствует правильной оценке обстановки, делает человека доступнее для нежелательных влияний. Без преувеличения можно сказать, что страх, который по той или иной причине вселяют отдельным людям органы следствия, является наибольшей помехой для выяснения истины. Страх лежит в основе большинства мотивов ложных показаний. Именно поэтому наш закон строго запрещает всякие угрозы и иные подобные меры, требует разъяснения и обеспечения участникам процесса их прав.

Известно, что страх увеличивает внушаемость, которая в той или иной мере свойственна каждому. Не случайно зарубежные криминалисты главную ставку делают на запугивание допрашиваемого. Американские криминалисты рекомендуют создать у подозреваемого представление о том, что его обвиняют в более тяжком преступлении, нежели то, которое в действительности интересует следователя. Этот прием (именуемый «опасение худшего») заставляет допрашиваемого идти на компромисс и признаваться в менее тяжком преступлении.

Внушаемость возрастает при общей неблагоприятной обстановке, аффективных состояниях, переутомлении, истощении нервной системы, зависимом положении человека (то есть в условиях, в которых может оказаться подследственный). Чувствуя себя беззащитным, он особенно восприимчив к внушению. Причем возбуждение и напряжение, испытываемое при допросе, может дойти до такой степени и оказать такое влияние на допрашиваемого, что далеко не всегда он после в состоянии правильно объяснить свое поведение. Возможность внушения ложных показаний со стороны допрашивающего возрастает при длительных допросах и утомлении обвиняемого.

Необходимо также учитывать высокую степень психологического воздействия, оказываемого на человека лишением свободы (которое само по себе является объективным фактором). Изъятие из обычной обстановки, изменение привычного уклада жизни, нравственные страдания и физические лишения, вынужденное бездействие, неизвестность будущего, отсутствие связи с близкими и вообще ограниченная возможность общения с людьми производят исключительно тяжелое впечатление на человека. Особенно серьезную психическую травму способен причинить арест невиновному. В психологическом воздействии лишения свободы следует, по-видимому, искать объяснения многих случаев самооговора.

Душевный кризис при ломке привычного образа жизни имеет своим физиологическим обоснованием нарушение старого динамического стереотипа и трудности установления нового. Отсюда проистекают чувства сомнения, тревоги, растерянности и т.п.

В связи с этим необходимо еще раз подчеркнуть, что заключение под стражу, в том числе и краткосрочное лишение подозреваемого свободы (как и иные средства процессуального принуждения), - это только вынужденная мера против уклонения виновного от ответственности и совершения им других преступлений, а не средство воздействия в целях получения желательных показаний.

К объективным факторам, которые содействуют возникновению мотивов ложных показаний, следует отнести воздействие на обвиняемого со стороны заинтересованных лиц и неблагоприятную процессуальную обстановку. Роль последней особенно велика, ибо неблагоприятная обстановка может возникнуть по любому делу в случае нарушения процессуальных норм, отступления от установленного законом порядка расследования. Каждое, даже малозначительное нарушение этого порядка, способно породить превратное представление у допрашиваемых.

Анализ следственных ошибок, возникших на почве оговора и самооговора, обнаруживает их несомненную связь с нарушениями процессуальных правил, невыполнением следователем своих обязанностей или некачественным, тактически неправильным их выполнением.

Для того чтобы психологическая опасность оговора или самооговора была сведена к минимуму, необходимо знание обвиняемым своих прав, а также полномочий следователя, уверенность в строжайшем соблюдении законности. Надо, чтобы подследственный ясно представлял себе все отрицательные последствия ложных показаний.

Индивидуально-психологический подход к обвиняемому. Говоря о средствах, которыми оперирует следователь при допросе, иногда изолированно рассматривают доводы, обращенные к чувству, и доводы, обращенные к рассудку. Такое противопоставление неверно со всех точек зрения. Воздействуя исключительно на чувства допрашиваемого, следователь рискует получить ложные показания под влиянием, например, страха, злобы и других отрицательных эмоций. Обращаясь только к рассудку обвиняемого, подавляя его нравственные эмоции, следователь также может толкнуть допрашиваемого к даче ложных показаний под влиянием эгоистического расчета. Поэтому, воздействуя на ход мыслей обвиняемого аргументами, которые должны привести его к правильному решению, необходимо пробуждать и эмоции, укрепляющие его на этом пути.

Следователь должен стремиться не только воздействовать на характер и содержание эмоций участвующих в деле лиц (пробуждая положительные, нейтрализуя отрицательные), но и регулировать высоту эмоционального типа.

Если возбуждение угрожает правильному поведению обвиняемого, дезорганизует ход его психических процессов, необходимо разрядить атмосферу, снять напряжение, ввести следственное действие в более спокойные рамки, отвлечь или развлечь допрашиваемого. Если же допрашиваемый замкнут и недоступен, спокоен и самоуверен, бывает целесообразно сменить его состояние на более эмоциональное, даже через вспышку или взрыв. Но добиваться этого нужно не психическим нажимом извне, а проникновением во внутренний мир человека, пробуждением воспоминаний об эмоционально значимых для него обстоятельствах (биографические факты, семья, пережитые обиды и т.п.).

Практика убедительно доказывает, что апелляция к чувствам нередко может разомкнуть уста допрашиваемого в тех случаях, когда одни доказательства оказываются бессильными. Но при этом недопустимы игра на низменных чувствах, обращение к худшим сторонам личности обвиняемого, использование предрассудков, невежества, суеверий, если даже в той или иной ситуации это может принести некоторый временный успех расследованию. Такой образ действий находится в непримиримом противоречии с задачами уголовного судопроизводства, с воспитательной функцией следователя.

Владение техникой усиления и ослабления эмоционального тона необходимо следователю не только потому, что позволяет побудить обвиняемого к желаемому внешнему действию, но и потому, что дает возможность вызвать у него определенное переживание. Приводя допрашиваемого к чистосердечному раскаянию, получая от него правдивые показания, следователь одновременно делает первый шаг к его исправлению и перевоспитанию.

Воспитательному воздействию часто препятствует нравственно-психологический барьер, воздвигнутый прошлым опытом, антисоциальной установкой обвиняемого. Следователь должен преодолеть этот барьер. Но взять его в «лоб» чаще всего не удается. Нужно искать обходные пути, используя положительные качества, которые имеются у каждого человека, чтобы раскрыть (демаскировать), актуализировать их, и на этой основе сделать человека доступным воспитательному воздействию.

Одним из видов психического воздействия является побуждение к подражанию.

Известно, как облегчается следствие, когда один или несколько заинтересованных в деле лиц раскрывают правду. Вслед за ними обычно становятся на путь откровенного признания и остальные. Добровольное возмещение ущерба одним обвиняемым очень часто побуждает к тому же других. Само общение с раскаявшимся преступником способно сыграть положительную роль и, наоборот, известно, какой цепной характер носят отказы от ранее данных показаний. Отсюда вытекает необходимость создания условий, благоприятствующих определенному положительному влиянию, и устранения нежелательных влияний (например, путем раздельного содержания арестованных под стражей).

В связи с рассматриваемой проблемой важное значение имеет правильная психологическая характеристика отношений, которые должны складываться между следователем и подследственным. Выше упоминалось, что эти отношения имеют двойственный характер, основаны на двух как бы противоположных принципах: психологического контакта и психологической борьбы.

Это не означает, что к участвующим в деле лицам, в зависимости от занятой ими позиции, нужно применять два различных подхода. На практике иногда бывает, что один подследственный (чаще всего признавший свою вину) действует в обстановке наибольшего благоприятствования, благожелательности, а другой (который не дает желаемых показаний) в атмосфере огульного недоверия, предубежденности и вражды. Такой подход нередко служит источником самых печальных ошибок, причиной нарушения законности и необъективных решений по делу.

Психологический контакт нельзя понимать как отношения взаимных уступок, поблажек и услуг, равно как психологическую борьбу нельзя рассматривать как войну с обвиняемым.

В уголовном процессе борются не с обвиняемым как личностью, а с отдельными проявлениями деформированного сознания и низменных побуждений, за лучшее в этой личности. Здесь следователь по существу участвует в той борьбе, которая происходит во внутреннем мире человека.

Психологический контакт и психологическая борьба - это две стороны индивидуально-психологического подхода, который всегда предполагает гуманность, чуткость и корректность в отношениях с подследственными. Грубость, издевка, оскорбление - это доводы неправых. Наиболее сильными факторами в процессе убеждения являются авторитет, репутация, личные качества следователя.

Зарубежные ученые тоже много говорят о психологическом контакте, но, такого рода отношения являются для них лишь средством в борьбе с обвиняемым. В этой связи весьма характерно заявление американских криминалистов: «Для следователя, как и для торговца, главное правило поведения должно быть таким: понравьтесь клиенту, и пусть он чувствует, что вы ему тоже нравитесь. Чтобы достигнуть желательного контакта, предлагается проявлять ложное сочувствие, оправдывать аморальные поступки и пороки, выражать несогласие с законом, выискивать не действительные смягчающие обстоятельства, а мнимые, извиняющие причины. Эти лицемерные уловки сочетаются с так называемым «суровым подходом», который включает все виды психического (а на практике - и физического) насилия[6].

Ложь и борьба с ней.

В допросе обвиняемого одно из центральных мест принадлежит мероприятиям следователя по выявлению, разоблачению и предотвращению лжи. «Обычно принято думать, что нет ничего более случайного, капризного и неподчиняющегося никаким законам, чем ложь. Однако, такое представление неверно. Ложь, как и всякое мышление, построенное по другому принципу, имеет свои формы, свои правила, свои приемы. Человек, который лжет, прибегает всегда к определенным законам мышления, к определенным формам логики»[7].

Существует много видов лжи. Есть ложь, целиком состоящая из вымысла. Она встречается редко, ибо легко разоблачается. Более распространена неполная ложь, когда лжец обрабатывает правду, по-своему ее искажая. При этом, стараясь внушить доверие к своим словам, он чаще всего отталкивается от подлинных событий, извращая их только в меру необходимости. Ложные показания в абсолютном большинстве случаев относятся к этому виду, бывают вымышленными лишь в той части, правдивое освещение которой нежелательно для допрашиваемого.

Лгать - всегда значит ставить на место действительности какой-нибудь предпочтительный для лгущего вымысел и заменять действительно происходившие факты такими, какими их хотелось бы представить лжецу. Ложь зачастую носит цепной характер: одна ложь порождает другую и требует согласования с ней ряда взаимосвязанных фактов.

При таком положении ложные утверждения обычно прямо или косвенно приходят в противоречие с той частью показаний, которая правильно отражает действительность. Поэтому нередко бывает целесообразно не прерывать ложь обвиняемого, допустить, чтобы он вошел в противоречие с собственными утверждениями или твердо установленными фактами, и таким путем лишить его возможности привести их в соответствие более удачным объяснением или приспособить к ним другую, труднее опровергаемую ложную версию. Однако следователь не должен провоцировать на ложь.

Излагая свою аргументацию в виде логической цепи суждений, обвиняемый, если он говорит неправду, исходит из ложных посылок либо делает ложные выводы. Зафиксировав эту систему доводов, легче показать ее порочность и убедить допрашиваемого в несостоятельности избранной позиции.

Следователю вообще надо избегать поспешного суждения о ложности показаний, спешить с их опровержением, выражать сомнение либо отрицать все сказанное на допросе без достаточных к тому оснований. Иногда бывает полезно создать впечатление полного доверия сказанному, чтобы не побудить заинтересованных лиц к созданию лжедоказательств, использовать их неподготовленность к новой лжи.

Сделав однажды ложное заявление, человек старается придерживаться своих слов и в дальнейшем. Но подробности рассказа могут быть забыты, они заменяются другими деталями и дополняются новыми подробностями. Поэтому несовпадение показаний как в существенных, так и во второстепенных деталях всегда должно настораживать следователя.

В сознании лгущего одновременно сосуществуют два параллельных события (или два его варианта). Одно из них действительно происшедшее, которое он хочет скрыть; другое вымышленное, о котором он, напротив, намерен рассказать. Таким образом, ему приходится как бы изгонять из памяти то, что произошло (и поэтому хорошо запомнилось), и запоминать то, что лишь придумано (и поэтому запоминается трудней); приходится лавировать между правдой, которую нельзя говорить, правдой, которую можно говорить, и ложью, которой надо заменять утаиваемую правду. При этом более бледное ложное представление тормозится более ярким конкурирующим истинным образом. Одновременно происходит борьба между намерением солгать и естественной правдивостью человека (говорить правду легче, чем измышлять небылицы)[8].

Лгущий всегда рискует проговориться. Проговорка - это объективно правильная информация, в сокрытии которой может быть заинтересован допрашиваемый, попавшая в его показания вследствие непонимания им значения сообщаемых сведений, либо в результате незаторможенности реакции на поставленный вопрос (неосторожное, непроизвольно вырвавшееся замечание или заявление).

От проговорки нужно отличать оговорку. Случайная фактическая ошибка, оговорка, подлежит исправлению, а проговор-ка, содержащая косвенное признание определенных фактов и зафиксированная надлежащим образом, может иметь уликовое значение. Она бывает особенно важна в тактическом отношении для получения развернутых показаний по вопросам, которые сперва удалось выяснить косвенным путем.

В проговорках то и обнаруживается упоминавшаяся выше виновная осведомленность, то есть такие знания обстоятельств и хода расследуемого события, которыми допрашиваемый может располагать только при условии причастности к преступлению. Однако при оценке подобных высказываний должна быть исключена возможность получения информации из иных источников (участие в следственной деятельности, рассказы других лиц, слухи, сообщения печати и радио).

Для установления истины может иметь значение и обратное явление: незнание допрашиваемым тех обстоятельств и деталей, которые должны быть известны и не могли быть забыты, если показания верны.

Такого рода обстоятельства указывают на ложность показаний (когда, например, человек неспособен правильно описать место происшествия и механизм события, участником которого он якобы являлся, сообщить о ярких фактах, которые якобы произошли в его присутствии, опознать человека или предмет, который должен быть ему хорошо знаком).

Незнание уличает допрашиваемого во лжи, если из его утверждений вытекает обязательность определенных познаний, которые он должен был бы приобрести в прошлом (профессиональная подготовка, владение языками, знание населенного пункта и происходивших в нем событий, знакомство с членами определенного коллектива и т.п.).

Близко к этому и неумение выполнить какие-либо действия или невозможность их выполнения в том порядке и при тех условиях, в которых якобы действовал допрашиваемый. Такие действия, как проверка показаний на месте, предъявление для опознания, следственный эксперимент, наглядно демонстрируют несостоятельность ложных утверждений подследственного, вынуждая сказать правду.

Ложь допрашиваемого хотя и может иметь значение одного из косвенных доказательств, но отнюдь не всегда бывает обусловлена тем, что данное лицо совершило преступление.

Она может быть и защитной реакцией невиновного. Опасение незаслуженного обвинения и наказания нередко толкает подозреваемого на отрицание действительных фактов и ложные утверждения, в которых он ищет средства защиты от ошибочных подозрений.

Даже не будучи заподозрен, невиновный во многих случаях не дает правдивых показаний, искажает факты, опасаясь невыгодного для него стечения обстоятельств и возможности неблагоприятного их истолкования.

Реакция на предъявленное или предполагаемое обвинение приводит к тому, что допрашиваемый сознательно, а порой и неосознанно стремится по возможности умалить свою роль в расследуемом событии, приуменьшить свою вину, утаить наиболее постыдные поступки и побуждения, представить себя в более выгодном свете, изобразить себя жертвой неблагоприятного стечения обстоятельств, исполнителем чужой воли или лицом, действия которого вызваны несправедливыми поступками других людей. Это особенно характерно для той части показаний, которая освещает субъективную сторону преступления, когда речь идет о причинах и мотивах преступления, о возникновении и формировании умысла, о предвидении результатов преступных действий.

Подобная тенденция, порождаемая иногда непроизвольным желанием освободиться от неприятных воспоминаний, вытеснить их из сознания, накладывает отпечаток на изложение фактических обстоятельств дела. Поэтому психологически оправдано до поры до времени «терпеть полупризнание», не форсируя показаний, перенося получение правдивых объяснений по всем вопросам на более позднее время.

До определенного времени следователь вправе избегать юридической квалификации поступков допрашиваемого и не должен сразу же требовать этого от него. Отнюдь не обязательно, например, сразу же оперировать понятием «кража», допустим другой, менее пугающий синоним. Но в дальнейшем нужно дать содеянному правильную оценку и приучить участвующих в деле лиц к точной терминологии.

В выявлении скрываемых сведений положительную роль играет психологический прием, именуемый методом косвенного допроса. Он выражается в постановке вопросов, которые имеют своей целью получение важных для дела ответов и в то же время не показывают всей значимости выяснения этих обстоятельств. При их формулировке маскируется вопрос, представляющий наибольший интерес для дела и выпячиваются второстепенные моменты.

Интересующие следователя вопросы задаются без всяких акцентов, в будничном, даже небрежном тоне, чтобы не подчеркивать их особого значения. При этом используются различные отвлекающие приемы, при помощи которых переключается внимание допрашиваемого с тех обстоятельств, которые подлежат выяснению, нарочито выделяются несущественные моменты, создается видимость того, что в них и заключен весь смысл допроса.

Этот метод должен служить лишь средством выявления истины путем проверки осведомленности допрашиваемого относительно фактов, которые заинтересованное лицо хотело бы скрыть от следствия.

Многие рекомендации зарубежных криминалистов направлены на использование психологических ловушек для получения признания независимо от того, насколько оно соответствует действительности. В этой связи характерно, что косвенные вопросы ими не отграничиваются от улавливающих, которые совершенно недопустимы с позиций уголовного процесса. Улавливающие вопросы, подобно наводящим, содержат подсказанный обвиняемому внешне приемлемый ответ, который может быть истолкован против него. По существу это означает ловить на слове.

В качестве средства улавливания некоторые зарубежные авторы рекомендуют использовать заведомо ложные утверждения, высказываемые по ходу допроса. Предполагается, что допрашиваемый, подтвердив измышление следователя, будет вынужден затем признать лживость всех остальных своих показаний.

Так, например, если допрашиваемый, ссылаясь на алиби, утверждает, что в определенный вечер находился в кинотеатре, следователь между прочим может заметить, что в те же часы и он там был, и привести какие-нибудь вымышленные детали.

Предполагается, что, если подозреваемый говорит правду, он будет реагировать на замечания следователя, поправляя его в соответствующих местах. Однако такое запутывание может привести к тому, что человек доверится следователю и даст в этой части ложные показания, хотя в остальном говорил правду.

Улавливающие вопросы бывают сконструированы и рассчитаны так, что любой ответ - положительный или отрицательный - будет свидетельствовать против допрашиваемого. Например: «Вы по-прежнему бьете свою жену?». Если допрашиваемого ограничить альтернативой «да» или «нет» (кстати, такое требование предъявляется при допросе с использованием полиграфа), то, как бы он ни ответил, можно с известной натяжкой истолковать ответ как признание того, что в прошлом допрашиваемый избивал свою жену. Подобный метод создает широчайшие возможности для того, чтобы запутать человека, поймать его на случайной оговорке и недопонимании скрытого смысла сказанного.

С целью сокрытия неполноты имеющихся в распоряжении допрашивающего доказательств полезно в расчете на создание у обвиняемого уверенности в наличии достаточных улик представлять дело так, будто следствие интересуют не основные вопросы (которые якобы и без того ясны), а лишь некоторые второстепенные детали расследуемого события. Сочтя возможным осветить отдельные неясные обстоятельства, обвиняемый тем самым ответит и на основные вопросы по делу.

При изложении обстоятельств дела, которые преподносятся как уже установленные, следователь, описывая в ходе допроса то или иное событие, должен опираться лишь на твердо доказанные факты, а обстоятельства сомнительные излагать в общем виде, чтобы ошибочной детализацией не дать понять, что он осведомлен далеко не так хорошо, как хочет показать.

Вопросы, основанные на догадках и непроверенных данных, рекомендуется облекать в форму намеков или придавать им шутливый тон, чтобы в случае их неточности следователь мог прикрыться шуткой.

Нередко у следователя имеются данные о том, что обвиняемый совершил больше преступлений, чем признает, хотя достаточных доказательств этому нет. Тогда задача состоит в том, чтобы создать впечатление, будто следствию известно все, для чего используются имеющиеся доказательства и бесспорно доказанные эпизоды.

По одному из дел о производстве криминальных абортов следователь предупредил обвиняемую, что ежедневно будет доказывать ей по одному эпизоду преступной деятельности, после чего между ней и одной из ее «клиенток» провел очную ставку. Обвиняемая признала этот случай, другие же отрицала. На следующий день была проведена очная ставка со второй женщиной. То же произошло и на третий день. Другими данными следователь не располагал, но своими действиями он убедил обвиняемую в том, что располагает безграничным запасом доказательств. На четвертый день она сама явилась в прокуратуру и рассказала еще о 30 произведенных ею абортах и одном детоубийстве.