Взгляд со стороны: описание и истолкование

Как следует подходить к описанию человека? В 1984 и 1987 годах Миллер (J. G. Miller, 1984,1987) изучала описания негативно и позитивно оцениваемого поведения знакомых, сделанные североамериканцами и индийцами-индуистами, представлявшими четыре возрастные группы (8-, 11- и 15-летние дети и взрослые). Исследование показало, что в целом, по сравнению с индийцами, испытуемые из Северной Америки составляли более диспозициональные описания и реже прибегали к контекстуальной интерпретации. Однако склонность к диспозициональной интерпретации у жителей Северной Америки становилась более выраженной с возрастом, чего не наблюдалось у индийцев. У них с возрастом становилось более явным стремление к контекстуальной интерпретации, чего не отмечалось у испытуемых североамериканского происхождения. Кроме того, Миллер сообщает и о том, что из четырех групп испытуемых-индийцев, которые участвовали в исследовании, большая склонность к диспозициональной интерпретации наблюдалась у англоиндийской группы по сравнению с тремя группами индийцев-индуистов, хотя некоторые представители индуистских групп получили образование западного типа и вели соответствующий образ жизни. Миллер также предъявляла нескольким группам испытуемых из Северной Америки перевод описаний поведения, данных индийскими испытуемыми. И в этом случае интерпретация североамериканцев отличалась ориентацией в первую очередь на внутреннюю предрасположенность, а не на контекст, хотя описания поведения были взяты из рассказов индийцев-индуистов. Последний факт явно свидетельствует о том, что культурные различия в подходах к интерпретации определяются не характером изложения материала. В целом исследование Миллер показало, что интерпретация североамериканцев отличается от интерпретации индийцев-индуистов. Сделанный ею вывод о том,

что стиль интерпретации, свойственный культуре, становится более явно выраженным с возрастом, является веским аргументом в пользу значимости культурного фактора для подхода к истолкованию поведения.

Исследование 2, которое провели Моррис и Пенг (Morris & Peng, 1994), также говорит о культурных различиях в подходах к истолкованию поведения индивида. Они провели кодировку текста газетных статей о преступниках, совершавших массовые убийства в США (один из них был американцем, а другой — китайцем); статьи были опубликованы в англоязычной газете «Нью-Йорк Тайме» и в газете на китайском языке «Уорлд Джорнал», которые издаются в Нью-Йорке и читаются во всем мире. Для каждой из статей было подсчитано количество фрагментов, содержащих диспозициональные и контекстуальные объяснения. Было установлено, что в обоих случаях англоязычные статьи чаще интерпретировали поведение убийц с точки зрения внутренних склонностей по сравнению со статьями на китайском языке (сходная тенденция была выявлена другой группой исследователей, см. работу F. Lee, Hallahan & Herzog, 1996). На уровне 0,05 в обоих случаях не было выявлено достоверных сведений о различиях в контекстуальных объяснениях.

В исследовании 3 Моррис и Пенг (Morris & Peng, 1994), используя иной метод, просили американских и китайских аспирантов-физиков из Гонконга, КНР и Тайваня определить уровень относительной значимости нескольких диспозициональ-ных и контекстуальных объяснений, касающихся двух случаев убийства (испытуемым не нужно было предлагать собственные объяснения). В среднем американские участники считали несколько более важными диспозициональные причины, чем китайские участники, когда речь шла об убийце-китайце. Однако такого различия не наблюдалось в случае с убийцей-американцем. Напротив, контекстуальные причины участники-американцы считали менее важными в обоих случаях. Моррис и Пенг обнаружили свидетельства того, что американцы более активно.предлагают диспозициональные объяснения, хотя по части приведения объяснений контекстуального характера между испытуемыми нет-существенных различий. Китайские испытуемые, по сравнению с американцами, придавали большее значение контекстуальным факторам, хотя, оценивая диспозициопальные причины, они практически не отличались от американцев (Моррис и Пенг подчеркнули сходство).

Интересно отметить, что Моррис и Пенг (Morris & Peng, 1994) пришли к подобным выводам и в ходе проведенного ими исследования 1. Они демонстрировали американским и китайским школьникам и выпускникам два мультфильма, в одном фильме взаимодействовали неодушевленные объекты (перемещения черного круга как реакция на движения квадрата), а в другом — одушевленные (рыбка реагировала на перемещения стайки рыб). Испытуемым предлагалось оценить, в какой степени движения объекта связаны с диспозициональными и контекстуальными факторами. Как и ожидалось, в оценке причинной обусловленности перемещения неодушевленных объектов не было выявлено культурных различий. Что касается одушевленных объектов, то ответы школьников соответствовали ожидаемой модели, а ответы выпускников не показали никаких культурных различий. Китайские школьники придавали большее значение, чем американцы, контекстуальным факторам для всех перемещений рыбки. Однако, оценивая

значение диспозициональных факторов, китайские школьники лишь в одном случае из трех дали им более низкую оценку, чем американцы.

Почему люди описывают окружающих так, а не иначе. Почему жители Восточной Азии или Северной Америки подходят к описанию другого человека определенным образом? Обычно на этот вопрос отвечают, что это происходит из-за культурных различий, связанных с индивидуализмом и коллективизмом или же из-за независимого или взаимозависимого Я-конструирования. Тем не менее данных, которые подтверждали бы такое объяснение, на удивление мало. Если роль причины мы отводим независимому или взаимозависимому Я-конструированию, то есть полагаем, что распространенность и активность определенного типа личности в восточной или западной культуре должны объяснить существование культурных различий в описаниях личности и интерпретации ее поведения, "нам следует выявить критерии, которые позволят оценить Я-конструкции и доказать, что культурные различия исчезают при условии статистического контроля Я-кон-струкций (гипотеза Я-конструкции как опосредующего фактора). Однако, как отмечает Мацумото (Matsumoto, 1999), исследования, которые приняли этот подход, не обнаружили эмпирических доказательств опосредующей роли Я-конструкций. Очевидно, гипотеза Я-конструкции как опосредующего фактора нуждается в более основательной проверке с использованием более совершенных критериев оценки. Альтернативой ей может быть гипотеза существования культурных представлений, которые влияют на психологические процессы, связанные как с самопознанием, так и с восприятием окружающих (гипотеза культурной «теории»).

Разграничить эмпирически два эти подхода нелегко, но в прошлом подходу с точки зрения культурной теории уделялось определенное внимание. В 1992 году в Австралии и Японии И. Кашима, Сигал, Танака и Кашима (Y. Kashima, Siegal, Tanaka & Kashima, 1992) изучали роль имплицитных народных представлений о взаимосвязи установок и поведения. Они доказали, что в англоязычных странах, где ценится искренность и прямота (Thrilling, 1972), люди стремятся к тому, чтобы подлинные чувства и их проявления соответствовали друг другу, тогда как существующее у японцев представление об ornate и ига (передний план и задний план, соответственно) предполагает, что людям следует выражать свои чувства соответственно ситуации (Doi, 1986). Поэтому австралийцы больше японцев убеждены в том, что поведение и внутренние установки соответствуют друг другу. Атрибуции установки у японских и австралийских студентов были проверены с помощью парадигмы Джонса и Харриса (Jones & Harris, 1967). Испытуемым было предложено прочитать эссе гипотетического субъекта деятельности, касающееся проблем окружающей среды. Кашима с коллегами обнаружили, что в целом австралийцы придают большее значение внутренним установкам, чем японцы. Тем не менее культурные различия в этой связи определяются степенью, в которой японцы и австралийцы различаются в своей убежденности во взаимосвязи между внутренними установками и поведением. Если уровень влияния убежденности во взаимосвязи между внутренними установками и поведением контролируется статистически, воздействие культуры на атрибуцию установки становится несущественным. Интересно отметить, что в ходе более поздних исследований по атрибуции установки, при сравнении американцев с корейцами (Choi & Nisbett, 1998) и жи-

телями Тайваня (Krull et al., 1999) не было обнаружено культурных различий в том, в какой мере испытуемые объясняют поведение субъекта деятельности его установками.

В недавно проведенном исследовании Чиу, Хонг и Двек (Chiu, Hong & Dweck, 1997) показывают, что на склонность к диспозициональным атрибуциям оказывают влияние имплицитные народные «теории* личности. Согласно утверждению Двека (Dweck, 1999), люди придерживаются имплицитных «теорий» о природе личности. Кто-то полагает, что характеристики личности устойчивы и неизменны («теория сущности»), тогда как другие считают, что личность динамична, она может развиваться и изменяться. В ходе четырех исследований Чиу и коллеги показали, что по сравнению со сторонниками «теории динамичности» приверженцы «теории сущности» в большей степени склонны обобщать, полагая, что индивид, ведущий себя определенным образом в конкретной ситуации, поведет себя подобным образом и в другой (исследование 1), что можно прогнозировать поведение индивида, исходя из его личностных характеристик (исследование 2) и делать выводы о наличии определенных внутренних склонностей и установок на основании однократных наблюдений за поведением в определенной ситуации (исследование 3). Манипуляция бытующими в народе имплицитными «теориями» в ходе исследования 5 дала подобные результаты. В ходе исследования 4 изучалась связь между имплицитной «теорией» и склонностью к вынесению суждений на основании присущих личности особенностей и склонностей у жителей Гонконга и США.. В обеих культурах имплицитная «теория» прогнозировала диспозициональные атрибуции. При этом американцы продемонстрировали более устойчивую склонность к дисгюзициональной атрибуции, чем китайцы из Гонконга. Однако данные культурные различия не были связаны с имплицитными «теориями» личности. Обе выборки продемонстрировали одинаковый уровень приверженности «теории сущности».

Учет ограничений, которые налагает ситуация. Даже если культуры различаются в диспозициональной атрибуции, это не всегда означает, что они различаются в степени учета ограничений, налагаемых ситуацией. В исследовании 2, которое проводили Кашима с коллегами, в одном случае испытуемым было сказано, что автор написал эссе в условиях свободного выбора, а в другом — что он написал эссе, повинуясь указаниям своего учителя. Джонс и Харрис (Jones & Harris, 1967) утверждали, что если поведение автора эссе определялось указаниями вышестоящего лица, то не следует объяснять поведение автора его внутренними установками, и, следовательно, разумный наблюдатель не станет в этом случае искать соответствия между установками и поведением.

Тем не менее их исследование (а также и другие, см.: Jones, 1979) показало, что люди склонны объяснять поведение внутренними установками, невзирая на ограничения, налагаемые ситуацией. Склонность умалять значение ограничений, налагаемых обстоятельствами, получила название предрасположенности к аналогии (correspondence bias) (Gilbert & Malone, 1995). Воспроизводя исследование Джонса и Харриса (Jones & Harris, 1967), И. Кашима и соавторы (Y. Kashima et al., 1992) обнаружили, что и японцы, и австралийцы не учли ограничений, налагаемых

обстоятельствами на автора эссе. Подобным образом Чой и Нисбетт (Choi & Nisbett, 1998; исследование 1) обнаружили в США и Корее, а Крулл и с соавторами (Krull etal., 1999; исследование 1) в США и на Тайване незначительные различия в предрасположенности к аналогии, используя парадигму атрибуции установки; авторы последнего исследования не обнаружили культурных различий, воспроизведя исследование Росса, Амабайла и Штейнмеца (Ross, Amabile & Steinmetz, 1977) в США и Гонконге (исследование 2).

И все же Чой и Нисбетт (Choi & Nisbett, 1998) показали, что корейцы учитывают эту информацию в большей степени, чем американцы, когда ситуационные ограничения бросаются в глаза. В исследовании 2 авторы использовали парадигму атрибуции установки Джонса и Харриса (Jones & Harris, 1967). Испытуемым сказали, что в одном случае студент написал эссе в ситуации свободного выбора, а в другом — не имея возможности выбора, после чего со случаем явного наличия ситуационных ограничений работали на двух уровнях. В одном случае испытуемым давали возможность испытать давление обстоятельств, в которых находился автор эссе на собственном опыте (то есть они должны были написать эссе в ситуации отсутствия выбора), а в другом — испытуемые ставились в те же обстоятельства и получали при этом набор аргументов, которые они должны были использовать при написании эссе. Чой и Нисбетт объединили данные по ситуации отсутствия выбора в исследовании 1 и данные исследования 2 и обнаружили, что очевидность ситуационных ограничений снижает уровень предрасположенности к аналогии у корейцев, но не оказывает влияния на американцев. Возможно, это означает, что корейцы (а может быть, и жители Восточной Азии в целом) при определенных обстоятельствах более восприимчивы к ограничениям, налагаемым ситуацией, чем американцы. Или же корейцы более чуткие и им проще поставить себя на место другого человека, чем американцам. Заметьте, что в ходе эксперимента испытуемые должны были испытать давление обстоятельств на себе и учесть личный опыт при оценке автора эссе. Есть определенные данные, свидетельствующие в пользу такой интерпретации. В работе Чоя и Нисбетта, так же как и в работе Кашимы с соавторами (Y. Kashima et al., 1992), установки испытуемых из Кореи и Японии позволяют прогнозировать установки, приписываемые автору эссе, с большей вероятностью, чем установки испытуемых, принадлежащих к выборкам из США и Австралии.

Концептуализация Я

Нерегламентированные самоописания. Результаты кросс-культурных исследований самоописаний в свободной форме показывают, что они в значительной мере отражают подход к описанию окружающих. Когда жителей Северной Америки просили описать самих себя, они обычно использовали слова и выражения преимущественно абстрактного характера, не связанные с определенным контекстом. В ходе рассмотренных здесь исследований, как правило, применялся Тест двадцати высказываний (ТДВ) (Kuhn & McPartland, 1954) или его варианты. При выполнении этого теста испытуемого просят ответить на вопрос «Кто я?», закончив 20 предложений, которые начинаются словом «Я —...»

Бонд и Чеунг (Bond & Cheung, 1983) провели одно из первых исследований, изучая самоописания, сделанные студентами из Гонконга, Китая, Японии и США по образцу ТДВ, и обнаружили, что самоописания японцев включали меньше психологических определений общего характера (то есть слов, которые обозначали черты характера), чем самоописания американцев, тогда как между китайцами и японцами в данном отношении не было обнаружено различий. Последующие исследования по сходной методике показали, что в Малайзии (Bochner, 1984) и в Индии (Dhawan, Roseman, Naidu, Thapa & Rettek, 1995) самоописания содержат меньшее количество характеристик личности, чем в англоязычных странах (Австралия и Англия в исследовании Bochnqr; США в исследовании Dhawan и др.). При этом англоязычные испытуемые из Индии могли использовать отвлечённые личностные характеристики не реже, чем испытуемые из Англии и Болгарии (Lalljee

& Angelova, 1995).

Казинс (Cousins, 1989) использовал несколько видоизмененный метод. Сначала он применял ТДВ и изучал все высказывания, которые включало самоописание, наряду с отдельным изучением пяти высказываний, которые испытуемые выделили в качестве самых важных. Он сообщает о результатах исследования пяти наиболее важных позиций самоописания, поскольку расхождения были незначительными. Было обнаружено, что самоописания студентов из США включали большее количество отвлеченных личностных характеристик (58%), чем самоописания, составленные японскими испытуемыми (19%); однако японские студенты чаще (27 %), чем американцы (9 %), использовали характеристики социального характера, такие как социальные роли, принадлежность к определенным организациям и т. п.

Сразу после проведения обычной процедуры тестирования с применением ТДВ Казинс (Cousins, 1989) обращался к испытуемым с просьбой: «Опишите себя в следующих ситуациях: дома, на занятиях, с близкими друзьями» (р. 126). При этом работа Казинса не дает полного и определенного описания задания, в ходе которого предлагалось дать версию самоописания с учетом определенного контекста. Непонятно, например, сколько раз испытуемые должны были составлять письменное самоописание, просили ли их составить его определенное количество раз для каждого из трех предложенных случаев (дома, на занятиях, с близкими друзьями), или условия не регламентировались. Тем не менее были получены весьма любопытные данные. Казинс говорит о том, что они были полной противоположностью данным, полученным в ходе проведения ТДВ. Японские испытуемые использовали отвлеченные характеристики чаще (41%), чем американцы (26%). При составлении самоописания с учетом ситуации американцы чаще (35%) использовали уточнения отвлеченных характеристик (например, «обычно я откровенен со своим братом»), чем японцы (22 %). Лейерс и Сонода (Leuers & Sonoda, 1996) в основном получили те же данные, что и Казинс, изучая японских и ирландских испытуемых.

По мнению Казинса (Cousins, 1989; см. также Shweder & Bourne, 1984), эти данные можно интерпретировать как свидетельство того, что концепции личности, которые определяются культурой, в США и Японии различны. Склонность японцев описывать себя в'рамках определенного контекста при помощи отвлеченных

характеристик показывает, что они в не меньшей степени способны к абстрактному самоописанию, чем американцы или ирландцы. Казинс утверждает, что Я-кон-цепция японцев более тесно увязана с контекстом и ситуацией.

Ри, Ульман, Ли и Роман (Rhee, Uleman, Lee & Roman, 1995) изучали самоописания корейцев, американцев азиатского происхождения и американцев европейского происхождения, применяя ТДВ. Кроме того, группу американцев азиатского происхождения они разделили на три группы: те, кто упоминал как свою этническую (например, выходец из Азии), так и национальную (например, китаец, индиец) принадлежность (двойная идентификация); те, кто упоминал либо свою этническую, либо национальную принадлежность (единичная идентификация); и группа, члены которой не упоминали ни того, ни другого (отсутствие идентификации). Доля отвлеченных личностных характеристик повышалась, начиная с корейцев (17 %), за которыми следовала группа американцев азиатского происхождения с двойной идентификацией (24 %), а затем американцы азиатского происхождения с единичной идентификацией (31%) и американцы европейского происхождения (35 %), как это и ожидалось. Интересно было то, что группа американцев азиатского происхождения с отсутствием идентификации дала наибольшую долю отвлеченных личностных характеристик (45 %). Затем исследователи подсчитали долю автономных, социальных, абстрактных и конкретных характеристик. Выше всего доля абстрактных характеристик была у американцев азиатского происхождения с отсутствием идентификации, за которыми следовали американцы европейского происхождения, затем группа с единичной идентификацией, группа с двойной идентификацией, а затем корейцы (относительная доля конкретных характеристик выстраивала эту же последовательность в обратном порядке). Как полагают Триандис, Кашима, Шимада и Виллареал (Triandis, Kashima, Shimada & Villareal, 1986), те, кто глубоко усвоил нормы новой культуры (американцы азиатского происхождения с отсутствием идентификации), вероятно, стали в большей степени американцами, чем те, кто изначально принадлежал к этой культуре. Любопытно, что корреляция между абстрактными характеристиками и автономными характеристиками была самой высокой в группе американцев европейского происхождения и в группах с отсутствием идентификации и с единичной идентификацией (от 0,77 до 0,74), тогда как в других группах она была гораздо ниже (от 0,58 до 0,34). Кросс-культурные вариации в корреляциях говорят о концептуальных различиях между абстрактным эго и эго, которое является субъектом деятельности.

Структурированные параметры Я-коицепций. Имеется меньше непосредственных доказательств культурных различий при применении структурированных параметров (Takano, 1999) для оценки Я-концепции. Первым, кто привел данные такого рода, был, вероятно, Сингелис (Singelis, 1994). Он показал, что показатели американцев азиатского происхождения выше в отношении взаимозависимого Я и ниже по независимому Я, чем показатели американцев европейского происхождения на Гавайях, и что различия в стремлении американцев азиатского и европейского происхождения объяснять поведение обстоятельствами можно объяснить разницей в Я-конструировании. Эти данные были получены при обследовании американских испытуемых, имеющих разный культурный опыт.

Кашима с соавторами (Kashima et al., 1995) также приводят свидетельства культурных различий в Я-концепции, исследуя две страны в Восточной Азии (Японию и Корею), две западные страны (Австралию и США) и Гавайи. Авторы разработали критерии оценки четырех различных параметров Я-концепции. Два были связаны с субъектом деятельности и самоуверенностью, то есть оценивали, в какой степени эго воспринимается как ориентированный на достижение определенной цели субъект деятельности или стремящийся к самоутверждению индивид (индивидуалистический аспект); один из параметров показывал, в какой мере эго воспринимается через отношения с другим индивидом (относительный аспект); а последний параметр оценивал эго кАк члена мы-группы (коллективный аспект). Четыре параметра личности обнаружили незначительную корреляцию в Австралии, США, на Гавайях, в Японии и Корее. Основные культурные различия были обнаружены в отношении двух индивидуалистических аспектов эго. Австралийские и американские студенты имели более высокие показатели данных параметров, чем студенты из Кореи и Японии, а те, кто проживал на Гавайях, занимали промежуточное положение. Хотя в отношении коллективного аспекта эго были выявлены незначительные культурные различия, неожиданными были результаты по относительному аспекту эго, где корейские и японские испытуемые дали соответственно самые высокие и самые низкие показатели. Кроме того, в связи с относительным аспектом эго были выявлены значительные различия между полами: показатели женщин при оценке относительного аспекта эго в большинстве выборок были выше, чем у мужчин.

Я в контексте. Теоретики предположили, что индивидуалистические и коллективистские склонности (например, Triandis, 1995) и Я-концепции, поддающиеся идентификации (например, Triandis, 1989), являются контекстно-обусловленными. Хотя восприимчивость к контексту рассматривалась рядом исследователей (например, Fijneman, Willemsen & Poortinga, 1996; Matsumoto, Takeuchi, Andayani, Kouznetsova & Krupp, 1998; Rhee, Uleman & Lee, 1996) и был разработан ряд параметров оценки данных конструктов с учетом контекста (например, Matsumoto, Weissman, Preston, Brown & Kupperbusch, 1997), остается непонятным, какие культурные различия в Я-концепции связаны с контекстом. Возможно, коллективное эго в большей степени поддается выявлению, чем индивидуалистическое, в любом контексте коллективистской культуры, подобной культурам Восточной Азии, а в индивидуалистической культуре, например в Северной Америке, более доступным и очевидным является индивидуалистический аспект Я (теория общности). Существует и предположение, что индивидуалистический и коллективистский аспекты Я выявляются в разных культурах в различных контекстах (теория взаимодействия контекста и культуры). В отношении поведения в сфере обмена ресурсами, Пуртинга и его коллеги (Fijneman et al., 1996; Poortinga, 1992; van den Heuvel & Poortinga, 1999) постулировали гипотезу универсального характера взаимодействий. По мнению этих исследователей, существует универсальная модель обмена ресурсами, в соответствии с которой определенные виды ресурсов скорее всего будут обмениваться на другой, также определенный, вид ресурсов; при этом существуют некоторые культурные вариации этой модели в конкретных контекстах (см. также Kroonenberg & Kashima, 1997).

Ульман, Ри, Бардоливалла, Семин и Тояма (Uleman, Rhee, Bardoliwalla, Semin & Toyama, 1999) пошли дальше. Они создали новый инструмент оценки относительного Я, обратившись к испытуемому с просьбой описать, насколько тесно его Я связано с конкретными окружающими его людьми, включая ближайшее семейное окружение, родственников и близкого друга с точки зрения общей близости, эмоциональной близости, взаимной поддержки, идентичности, репутации, подобия и гармонии. Степень близости определялась взаимным пересечением двух окружностей, как на диаграмме Венна. Данные были собраны по американцам европейского происхождения, американцам азиатского происхождения, голландцам, туркам и японцам (все испытуемые были студентами университетов). Вариационный анализ Культура х Пол х Объект х Близость показал, что самым значительным в отношении взаимодействия двух факторов был эффект типа Объект х Близость, что свидетельствует о важности специфики контекста для относительного Я. Для исследования значимых взаимовлияний типа Культура х Объект х Близость были подсчитаны показатели отклонения средних значений типа Объект х Близость по каждой культуре от среднего значения по всем культурным группам и проведен кластерный анализ этих показателей отклонения. Результаты показали, что группы американцев европейского происхождения и голландцев формируют компактный индивидуалистический кластер, а группы японцев и турков — другой, менее однородный коллективистский кластер, при этом американцы азиатского происхождения вошли в последний.

Когнитивные аспекты саморепрезентации. Кросс-культурные исследования проводились не только в отношении самоописания, но и в связи с когнитивными аспектами самопрезентации. Трафимов с соавторами (Trafimow et al., 1991) предположили, что различные типы самопрезентации могут иметь разную локализацию в памяти. В частности, они исследовали две модели, одна из которых предполагала, что хранение информации об индивидуалистическом и коллективистском самопознании имеет одну и ту же локализацию (теория одной корзины), а другая — что хранение этой информации имеет разную локализацию (теория двух корзин). Теория двух корзин утверждает, что стимулирование одного типа Я-концепции повышает степень доступности только Я-концепции того же типа. Теория одной корзины предполагает, что как индивидуалистическое, так и коллективистское Я становятся более доступными при стимуляции как коллективистских, так и индивидуалистических представлений о Я. Согласно Трафимову и соавторам, теория одной корзины предполагает, что обращение к одному типу самопознания с равной степенью вероятности может стимулировать активизацию любого другого типа самопознания. При этом теория двух корзин говорит о том, что обращение к одному типу самопознания скорее всего будет стимулировать именно этот тип самопознания. Иными словами, если теория двух корзин верна, условная вероятность поиска информации по индивидуалистической саморепрезентации после обращения к индивидуалистической саморепрезентации выше, чем условная вероятность поиска информации по коллективной саморепрезентации, и наоборот, то есть

В исследовании 1 Трафимов и его коллеги (Trafimow etal., 1991) стимулировали как американских студентов европейского происхождения, так и студентов,

имеющих китайские фамилии, для которых английский не является родным языком, предлагая им в течение 2 минут подумать, что отличает их от родственников и друзей (стимуляция на индивидуалистическом уровне) и что у них общего с родственниками и друзьями (стимуляция на коллективистском уровне), а затем пройти ТДВ в течение 5 минут. Эксперимент проводился на английском языке. Хотя все испытуемые продемонстрировали более высокую продуктивность в отношении индивидуалистической саморепрезентации, чем в отношении коллективной, склонность к индивидуалистическому самопознанию была более выраженной у студентов из Северной Америки, чем у китайских студентов. В соответствии с теорией двух корзин, стимулирующая манипуляция оказала разное воздействие на индивидуалистическое и коллективистское самовосприятие. Кроме того,-условная вероятность, подсчитанная на основе ТДВ, выявила^модель, которая, по мнению авторов, согласуется с теорией двух корзин. В ходе исследования 2 они стимулировали индивидуалистическое и коллективистское самопознание иным способом (испытуемым предлагалось прочесть рассказ, в котором на первом плане были либо личные качества, либо взаимоотношения в семье). Испытуемыми были американские студенты. В ходе данного исследования были получены те же данные, что и в результате исследования 1. Трафимов, Сильверман, Фан и Лоу (Trafimow, Silverman, Fan & Law, 1997) провели эксперимент подобного рода. Испытуемыми были англичане и китайцы из Гонконга и китайские студенты-билингвы. В этом эксперименте были использованы оба метода стимуляции, которые применяли Трафимов и его коллеги (Trafimow et al., 1991), кроме того, использовались условия отсутствия стимуляции. Данные по англоязычным испытуемым в значительной степени соответствовали данным, полученным Трафимовым и его коллегами (Trafimow et al., 1991). Однако в случае с испытуемыми, говорившими по-китайски, стимуляция не оказывала никакого воздействия на результаты, хотя показатели условной вероятности соответствовали модели двух корзин.

Гардинер, Габриэль и Ли (Gardiner, Gabriel & Lee, 1999) продолжили работу Трафимова и его коллег (Trafimow et al., 1991), исследуя эффект стимулирования индивидуалистического и коллективистского эго не только в связи с самоописанием, но и в связи с суждениями ценностного и нравственного характера. В ходе эксперимента 1 они показали, что два способа стимуляции индивидуалистического и коллективистского эго (Trafimow et al., 1991; Brewer & Gardiner, 1996) оказали ожидаемое воздействие на ответы североамериканских студентов на ТДВ, так же, как на индивидуалистические и коллективистские ценностные ориентации, и на ту степень, в которой обязанность помогать тем, кто нуждается в помощи, воспринималась как универсальная. Кроме того, было доказано, что опосредующим фактором воздействия стимуляции на привлечение определенных ценностей является самоописание. Испытуемыми в эксперименте 2 были американские и гонконгские студенты, владеющие английским языком. Стимуляция по методике Трафимова и его коллег (Trafimow et al., 1991) сопровождалась работой с опросником по ценностным ориентациям. При отсутствии предварительной стимуляции американцы отдавали устойчивое предпочтение ценностям индивидуалистического характера по сравнению с коллективистскими ценностями, а жители Гонконга демонстрировали противоположные предпочтения. Однако в условиях стиму-

ляции коллективистского эго американцев, они начинали оказывать предпочтение ценностям коллективистского характера; при этом стимуляция индивидуалистического начала не оказала влияния на ценностные ориентации. Предварительная стимуляция индивидуалистического начала у китайских студентов из Гонконга приводила к тому, что они начинали оказывать предпочтение ценностям индивидуалистического характера по сравнению с коллективистскими ценностями; стимуляция же у них коллективистского начала не оказала влияния на ценностные предпочтения. Нам еще предстоит узнать, будут ли получены сходные данные при изучении китайских испытуемых (см. Trafimow et al., 1997).

Проблемы, связанные с исследованиями саморепрезентации. В ходе исследований саморепрезентации возникают как методологические, так и теоретические проблемы. С методологической точки зрения, несмотря на популярность ТДВ, при его использовании возникает множество проблем. Уайли (Wylie, 1974) выражает определенные сомнения в отношении конструктной валидности схем кодирования ответов. В настоящее время при использовании этого теста предлагается множество схем кодирования. Триандис (Triandis, 1995) предложил использовать для оценки аллоцентризма (конструкт, соответствующий коллективизму на личностном уровне) долю высказываний социального характера S%. Трафимов и коллеги (Trafimow et al., 1991) относят ответы по ТДВ к одной из двух категорий: индивидуалистические и коллективистские. Бокнер (Bochner, 1984) оперирует тремя категориями ответов: индивидуалистические, относительные, коллективистские. Уоткинс с коллегами (Watkins, Yau, Dahlin & Wondimu, 1997) предлагают схему, включающую четыре категории: идиоцентрические ответы (идиоцентризм — конструкт, соответствующий индивидуализму на личностном уровне), связанные с большой группой (например, половая или профессиональная принадлежность), связанные с малой группой (например, семья) и аллоцентрические ответы (например, «Я общительный»). Остальные исследователи (например, Cousins, 1989; Dhawan et al., 1995) используют более сложные схемы кодирования. Ри и коллеги (Rhee et al., 1995; см. также Parkes, Schneider & Bochner, 1999) разработали схему, в которой для кодирования самоописаний используется множество категорий, которые затем объединяются в два совокупных показателя: абстрактность (как оппозиция конкретному) и автономия (как оппозиция социальному), Такая схема кодирования соответствует современной теории атрибуции, которая разграничивает диспозициональную атрибуцию и атрибуцию, связанную с субъектом деятельности (как излагалось выше). Некоторые исследователи используют только часть полученных 20 высказываний (например, Bochner, 1984; Cousins, 1989), тогда как другие используют все 20. Однако такие методологические различия могут повлиять на выводы, касающиеся культурных различий, о чем говорят Уоткинс и соавторы (Watkins et al, 1997).

С ТДВ связаны и другие проблемы. Не только его характер, не предполагающий связи с контекстом (например, Cousins, 1989), но и использование в нем слова «Я» в качестве «команды вызова» является спорным. Как отмечают Е. С. Каши-ма и Кашима (Е. S. Kashima & Kashima, 1997, 1998), в разных языках существует различный набор местоимений первого лица, при этом в некоторых языках есть несколько личных местоимений для обозначения первого лица (как, например,

в японском). Поэтому возникает сложный вопрос, какое личное местоимение следует использовать в ходе кросс-культурных сравнений (см. также Leuers & Sonoda, 1999). По этому вопросу не проводилось систематических исследований. И наконец, Триандис, Чан, Бхавук, Ивао и Синха (Triandis, Chan, Bhawuk, Iwao & Sinha, 1995) говорят о том, что в выборке жителей США показатели аллоцентризма (личностный уровень коллективизма), определенные при помощи ТДВ, не обнаруживают корреляции со структурированными показателями аллоцентризма. Последнее говорит о том, что психологические процессы, которые определяют использование релевантных в социальном отношении дескрипторов при составлении самоописания, могут быть не связаны с критериями для оценки установок и ценностных ориентации, которые определяются при помощи структурированных опросников.

В связи с исследованиями саморепрезентации возникают и теоретические проблемы. Принимая модель социальной идентичности, предложенную До (Deaux, 1993; Deaux, Reid, Mizrahi & Ethier, 1995), Рейд и До (Reid & Deaux, 1996) поставили под сомнение теорию двух корзин. Согласно До, структура самовосприятия обличается более глубокой интеграцией, чем предполагает теория двух корзин. Женщина может воспринимать самое себя с точки зрения семейка-ролевых функций как сестру или дочь, с точки зрения профессиональной принадлежности как адвоката или партнера более значимого лица. С каждым случаем социальной идентификации (коллективное Я) может быть связан целый набор психологических определений (индивидуальных Я), таких как снисходительная и сообразительная для сестры или дочери, или трудолюбивая, энергичная и толковая для адвоката. Интегральная модель подразумевает, что коллективные эго связаны друг с другом к индивидуальные эго связаны друг с другом, как и предполагает теория двух корзин. Кроме того, модель социальной идентичности До предполагает, что индивидуальные эго также связаны с коллективными эго.

Рейд и До (Reid & Deaux, 1996) проверили предложенную До модель в усовершенствованном воспроизведении эксперимента. В течение нескольких недель было проведено три сессии. Во время первой каждый из 57 испытуемых перечислил качества, характеризовавшие его как члена социального класса или группы (см. S. Rosenberg & Gara, 1985). Неделю спустя во время второй сессии каждый испытуемый должен был оценить относительную важность самоописаний индивидуального и коллективного характера, входящих в индивидуализированный список. После выполнения 5-минутного отвлекающего задания каждому испытуемому предлагалось воспроизвести позиции, включенные в список. Несколько недель спустя после второй сессии 29 испытуемых из 57 оценивали, в какой степени индивидуальные эго (психологические определения) связаны с коллективными Я каждого из них (социальной идентичностью). Рейд и До установили, что показатели условной вероятности соответствовали модели, выявленной Трафимовым и соавторами (Trafimow et al., 1991), и исследовали скорректированное соотношение показателей кластеризации, с помощью которого определялась степень кластеризации позиций по отношению к определенной теме (Roenker, Thompson & Brown, 1971). Скорректированное соотношение показателей кластеризации по индивидуалистическим и коллективистским темам (что соответствует теории двух корзин)

составляло 0,23, а скорректированное соотношение показателей кластеризации для социальной идентичности (что соответствует интегральной модели) было 0,34. Оба показателя были значительно выше нуля. Хотя последний показатель выше, чем первый, статистическая проверка в отчете об исследовании не упоминается. Условная вероятность воспроизведения информации, касающейся индивидуального Я, при условии предшествующего воспроизведения информации, связанной с коллективным Я, и условная вероятность воспроизведения информации, касающейся коллективного, Я, при условии предшествующего воспроизведения информации, связанной с индивидуальным Я, точно соответствовала ожиданиям, основанным на прочности взаимосвязи между коллективными и индивидуальными Я, которая определялась в ходе кластерного анализа (DeBoeck & Rosenberg, 1988). Авторы пришли к выводу, что в целом результаты исследования лучше-согласуются с интегральной моделью, чем с теорией двух корзин.

И все же следует быть осторожными, интерпретируя данные, полученные Трафимовым и его коллегами (Trafimow et al., 1991, 1997), и данные Рейда и До. Не следует забывать, что авторы обоих исследований использовали условную вероятность как критерий наличия в памяти взаимосвязи коллективной и индивидуальной саморепрезентаций. Сковронски и его коллеги (Skowronski, Betz, Sedikides & Crawford, 1998; Skowronski & Welbourne, 1997) показали, однако, что условная вероятность может давать искаженную оценку наличия взаимосвязей в памяти. Это происходит потому, что ожидаемая условная вероятность зависит от общего количества индивидуальных и коллективных саморепрезентаций. Проблему, которую ставят Сковронски и его коллеги, предстоит решать в ходе будущих исследований. Хотя результаты по скорректированным соотношениям показателей кластеризации, полученные Рейд и До, возможно, и не содержат таких искажений, в отчете отсутствуют данные о статистической проверке, о чем уже говорилось выше. Пока слишком рано делать окончательный вывод о валидности этих моделей.

Самооценка

Позитивное самовосприятие. Несмотря на значимость понятия самоуважения в Северной Америке, в культурах Восточной Азии оно может вовсе не занимать центрального места. Хайне, Леман, Маркус и Китаяма (Heine, Lehman, Markus & Kitayama, 1999) считают, что жители Восточной Азии, и в частности японцы, вопреки предположениям современной социальной психологии, не ощущают сильной потребности в позитивной самооценке. По их мнению, североамериканцы стремятся к самоутверждению, тогда как японцы стремятся к самосовершенствованию. Североамериканцы стараются найти позитивные атрибуты эго (в частности, способности) и пытаются сохранить и повысить самооценку путем самоутверждения, когда их самооценке угрожает опасность (например, когда они не могут справиться с выполнением задачи). Японцы стремятся выявить расхождения между своим идеальным образом и тем, как они воспринимают себя сами, и пытаются устранить эти расхождения. Иными словами, как жители Северной Америки, так и японцы стремятся к идеалу, но первые сосредоточиваются на позитивных аспектах и пытаются приблизиться к идеалу, тогда как вторые уделяют первоочередное внимание негативным аспектам и стараются не отставать.

Хайне с коллегами (Heine, Lehman, Markus & Kitayama, 1999) считают, что самоутверждение и самосовершенствование функционируют, соответственно, в культуре независимости и культуре взаимозависимости. В культуре, в которой люди рассматривают себя как независимых субъектов деятельности и стремятся отделить себя от других людей, функциональным является акцент на уникальности индивида и представление о его превосходстве над рядовым человеком. В культурах, в которых люди воспринимают себя как взаимозависимых по отношению к окружающим и стремятся к принадлежности к мы-группе, индивид обретает ощущение принадлежности, пытаясь достичь идеала, общего для членов значимой для него мы-группы. Для такой культурьгфункциональным является скорее стремление не отстать от остальных, нежели 'стремление превзойти их. Это согласуется и сданными о том, что испытуемые из Японии последовательно демонстрируют более низкий уровень самооценки, чем жители Северной Америки, как показала работа М. Розенберга (М. Rosenberg, 1965) по определению уровня самооценки. О том же самом говорит и тот факт, что уровень самооценки японцев, посетивших Северную Америку, как правило, возрастает, тогда как уровень самооценки американцев, посетивших Японию, обычно снижается. Ряд исследований свидетельствует о том, что у японских студентов отсутствует ярко выраженное у американцев стремление сохранить свою самооценку.

В качестве примера можно привести так называемую предрасположенность к нереалистическому оптимизму (обзоры см. в работе Greenwald, 1980; Taylor & Brown, 1988). Хайне и Леман (Heine & Lehman, 1995) показали, что канадские студенты европейского происхождения обнаруживают более высокий уровень оптимизма, чем японские студенты. В исследовании 1 авторы использовали два способа оценки предрасположенности к оптимизму. Один (внутригрупповой) метод состоял в том, что испытуемых просили оценить вероятность событий позитивного и негативного характера в их жизни (например, вероятность заниматься любимым делом или вероятность стать алкоголиком), по сравнению с вероятностью тех же событий в жизни некоего среднего студента того же возраста и пола, обучающегося в одном с ними университете. В ходе применения второго (межгруппового) метода одна группа испытуемых оценивала процентную вероятность того, что определенные события могут произойти с ними безотносительно к вероятности того, что те же самые события могут произойти со средним студентом, а другая группа оценивала процентную вероятность того, что те же самые события могут произойти со средним студентом того же пола, что и они сами, обучающимся в одном с ними университете. При применении обоих методов показатели канадских студентов свидетельствовали о наличии предрасположенности к оптимизму, поскольку они преувеличивали вероятность приятных для них событий позитивного характера и преуменьшали возможность того, что с ними случится что-то неприятное, сравнивая себя со средним студентом. При этом показатели японских студентов носили совсем иной характер. В исследовании 2 Хайне и Леман проверяли уровень оптимизма канадских и японских студентов в отношении негативных событий, связанных с независимой (например, вероятность стать алкоголиком) и взаимозависимой (например, опозорить свою семью) составляющими Я.

И вновь канадцы продемонстрировали нереалистический оптимизм, тогда как японцы выразили меньший оптимизм в ходе применения внутригруппового метода оценки, и даже пессимизм при использовании межгруппового метода.

Более низкий уровень оптимизма жителей Восточной Азии по сравнению с североамериканцами подтверждается и другими исследованиями. В исследовании И. Т. Ли и Селигмана (Y. Т. Lee & Seligman, 1997) максимальный уровень оптимизма продемонстрировали американцы европейского происхождения, за которыми шли американцы китайского происхождения, а затем китайцы из Китая, уровень оптимизма которых был самым низким. Подобным образом И. Кашима и Триан-дис (Y. Kashima & Triandis, 1986) показали, что японские студенты по сравнению с американскими меньше стремятся к атрибуциям, способствующим самоутверждению, в результате достигнутого успеха или после того, как терпят неудачу. Японские студенты, которые учатся в США, чаще американских студентов объясняют свои неудачи при выполнении задач, требующих определенного уровня интеллекта, недостатком способностей. При этом важно отметить, что более низкий уровень оптимизма у жителей Восточной Азии не обязательно присущ любой коллективистской культуре. Чандлер, Шама, Вольф и Планшар (Chandler, Shama, Wolf & Planchard, 1981) изучали стиль атрибуции в пяти культурах (Индия, Япония, Южная Африка, США и Югославия) и обнаружили наличие самоутверждающей атрибуции во всех культурах, включая коллективистские (Индия).

Одним из возможных объяснений склонности японцев к самосовершенствованию является предрасположенность к скромности. То есть наедине с собой японцы столь же склонны к самоутверждению, как и американцы, но публично они демонстрируют свою скромность, стремясь держаться в тени. Однако имеющиеся факты не подтверждают такую точку зрения. Так, Кашима и Триандис (Kashima & Triandis, 1986) изучали атрибуции успехов и неудач у американских и японских студентов как в присутствии других людей, так и наедине и не обнаружили различий при изменении условий. И все же данное исследование не представляет собой достаточно основательной проверки приведенной гипотезы, поскольку размер выборки был слишком мал. Позднее Хайне, Таката и Леман (Heine, Takata & Lehman, 2000) показали, что склонность японцев к негативной оценке своих способностей имеет место даже в обстановке эксперимента, при котором самопрезеп-тация достаточно проблематична.

Любопытно, что даже у японцев, судя по всему, присутствует определенная неявно выраженная позитивная самооценка. Китаяма и Карасава (Kitayama & Karasawa, 1997) обнаружили, что у японских студентов имеет место эффект букв имени, который заключается в том, что буква, которая является частью имени индивида, оценивается им более позитивно, чем буквы, которые не имеют отношения к его имени. Это свидетельствует, что у испытуемых имеет место определенный уровень позитивного отношения к тому, что связано с ними самими. Хетте и соавторы (Hetts et al., 1999) также рассказывают о ряде экспериментов, в ходе которых самооценка выявлялась косвенным образом. В ходе исследования 1 они оценивали отношение американцев азиатского происхождения, американцев европейского происхождения и иммигрантов, которые в недавнем прошлом прибыли

из стран Азии, к индивидуальному и коллективному Я. В задании требовалось решить, является ли слово, сопровождаемое словом-стимулом «я» или «мы», «плохим» или «хорошим». Чем быстрее дается позитивный ответ по сравнению с негативным, тем более позитивно оценивается слово-стимул. В уровне позитивного отношения к «я* между группами обнаружились значительные различия, самым высоким он был в группе американцев азиатского происхождения, следом за ними шли американцы европейского происхождения. Восприятие «я» у иммигрантов азиатского происхождения вообще было негативным. В уровне позитивного отношения к «мы» группы расположились в обратном порядке (см. Rhee et a]., 1995, где приводятся аналогичные данные в отношении прочно усвоивших новую культуру американцев азиатского происхождения).

В исследовании 2 (Hetts et al., 1999) американцы азиатского и европейского происхождения, а также недавно приехавшие иммигранты из Азии, выполняли задание на завершение слова. Участники должны были завершить слово, в то время как они реагировали на другое задание, призванное стимулировать индивидуальное либо коллективное Я. Количество завершенных слов с позитивным значением по сравнению с количеством слов с негативным значением использовалось для измерения имплицитной самооценки. Результаты были идентичны результатам исследования 1.

В ходе исследования 3, проведенного Хеттсом и его коллегами (Hetts et al., 1999) с помощью метода, использованного в исследовании 1, определялась само-.оценка японских студентов. Японские слова «ваташи» (я), «ваташитахи» (мы) и «джибун» (эго) использовались в качестве стимула. Результаты говорят о том, что японские студенты, никогда не жившие за пределами Японии, продемонстрировали позитивную реакцию на «ваташитахи» и «джибун», при нейтральной реакции на «ваташи». Реакция была иной у тех студентов, которые прожили не менее 5 лет подряд в США или Канаде. Они позитивно реагировали на «ваташи» и негативно на «ваташитахи» и «джибун». Однако в ходе исследования в целом эксплицитные показатели самооценки (например, система определения уровня самооценки, предложенная в работе М. Rosenberg, 1965) были одинаковыми в разных группах и не изменялись вместе с изменением показателей косвенного характера, что говорит о расхождении между имплицитной и эксплицитной когнитивной деятельностью. При этом имплицитные показатели самооценки в исследованиях 1 и 2 обнаружили устойчивую корреляцию с продолжительностью проживания в США.

Существуют две разновидности объяснений культурных различий в самооценке (self-regard). Одна из них дается теорией внутреннего расхожления (self-discrepancy}, предложенной Хиггинсом (Higgins, 1987; Higgins, Klein & Strauman, 1985). Индивид оценивает себя позитивно в топ мере, в какой его самовосприятие (актуальное Я) соответствует его идеальным представлениям о себе (идеальное Я). Значительное расхождение между актуальным и идеальным Я вызывает депрессию и подавленное состояние. В эту схему интерпретации укладываются полученные Хайне и Леманом (Heine & Lehman, 1999) данные о том, что у японских студентов расхождение между актуальным и идеальным Я больше, чем у европейских студентов и канадских студентов азиатского происхождения. И все же такое объяснение нуж-

дается в более основательной проверке, поскольку было обнаружено, что корреляция расхождения между актуальным и идеальным Я и показателями Опросника для выявления депрессии путем самоотчета (Self-Report Depression Inventory), предложенного Цунгом (Zung, 1965), в разных культурах выражена в разной степени. Наиболее высокой она оказалась для канадцев европейского происхождения, за которыми следуют канадцы азиатского происхождения и японцы. Это может означать, что используемые критерии имеют разный уровень достоверности в разных культурах, Что культурные различия объясняются иными факторами или что применимость теории внутреннего расхождения различна для разных культур.

Интерпретацию более дистальногр характера предложили Китаяма, Маркус, Мацумото и Норасаккункит (Kitayama, Markus, Matsumoto & Norasakkunkit, 1997). Они утверждают, что каждая культура создает ситуации, дающие людям возможность вести себя так, как принято в их культуре. Именно тип ситуаций в определенной культуре ведет к закреплению определенных психологических различий между людьми. Для подтверждения этого тезиса они использовали новый метод отбора ситуаций. Он включает два этапа. Сначала японцы и американцы описывали ситуации, в которых, по их мнению, падала или росла их самооценка. Из 400 описаний, составленных представителями каждой из культур (группы мужчин и женщин из Японии и Северной Америки), методом случайной выборки были отобраны 50 описаний ситуаций по каждому из двух типов (повышение или понижение самооценки). Заметьте, что план факторного эксперимента включал Пол х Культуру х Дополнительные условия, при этом каждая ячейка включала 50 ситуаций. Билингвы перевели описания ситуаций японцами на английский язык, а описания американцев — на японский, отредактировав их в соответствии с потребностями адекватного кросс-культурного восприятия. На втором этапе 400 описаний ситуаций служили стимулами для других выборок японских (японцев из Японии и японцев, обучающихся в США) и американских студентов европейского происхождения. Испытуемым задавали следующие вопросы: а) повлияла бы данная ситуация на их самооценку; б) если да, то каким образом (повышение или понижение); и в) насколько данная ситуация могла бы повысить или понизить их самооценку. Степень, в которой ситуация могла повлиять на самооценку, определялась двумя способами. Путем перекрестного анализа для каждого испытуемого подсчитывалась доля ситуаций, отобранных из 50 предложенных, при этом был проведен также анализ, в ходе которого единицей анализа являлся отдельный испытуемый. Приведенные ниже данные получены в результате использования обоих методов.

По сравнению с японцами американцы отобрали большее количество ситуаций, связанных с их самооценкой. При этом наблюдалась склонность представителей каждой из культурных групп отбирать в первую очередь те ситуации, которые были составлены представителями их же культуры. То есть американцы в первую очередь обращались к описаниям ситуаций, составленным американцами, а не японцами, и наоборот. Кроме того, американцы оказывали предпочтение ситуациям позитивного характера, считая их более релевантными для их самооценки, чем негативные ситуации. Обе выборки японских студентов обнаружили противоположную склонность.

Китаяма с коллегами (Kitayama et al., 1997) исследовали, кроме того, оценку испытуемыми той степени, в которой описанные обстоятельства повышают или понижают их самооценку. Большинство американских испытуемых считали, что ситуация повышает их самооценку, безотносительно к ее характеру. Большинство японских студентов из Японии реагировали противоположным образом, считая, что во всех предложенных ситуациях их самооценка понизится. При этом японские студенты, обучающиеся в США, продемонстрировали склонность к самоутверждению в ситуациях, которые были описаны американцами, но одновременно с этим в ситуациях, описанных японцами, они оценивали себя критически. Кроме того, все испытуемые оценили ситуации, описанные американцами, как в большей степени способствующие самоутверждению и в меньшей степени вызывающие критическое самовосприятие, чем те ситуации, которые описали японцы. В целом полученные результаты говорят о том, что, в соответствии с теорией Китаямы и его коллег, культура предполагает наличие культуро-специфичных ситуаций, которые благоприятствуют определенным видам психологической деятельности. Понятно, что представители определенной культуры реагируют на ситуации, специфичные для их культуры, более остро, но и представители иной культуры могут реагировать на те же ситуации подобным образом. При этом если тот, кто принадлежит к одной культуре, усваивает нормы другой культуры, может иметь место бикуль-турная реакция, то есть индивид реагирует на нормы новой для него культуры как представитель этой культуры, сохраняя модели поведения, свойственные его родной культуре.

Дополнительные вопросы, связанные с исследованиями чувства собственного достоинства. В связи с вышеизложенным возникают еще два вопроса. Во-первых, самоуважение в сегодняшнем понимании, возможно, не является универсальным психологическим понятием, но представляет собой феномен, специфичный для современной культуры Северной Америки. Свидетельства тому можно найти в литературе о взаимосвязи между самоуважением и субъективным благополучием, которое представляет собой когнитивную оценку человеком своей жизни и аффективную реакцию на нее (жизнь) (обзор на эту тему см. Diener, 1984; Diener, Suh, Lucas & Smith, 1999). Хотя самоуважение и представляет собой значимый прогностический фактор субъективного благополучия в Северной Америке (A. Campbell, 1981), судя по всему, она не играет такой роли в других культурах. Кросс-культурные различия во взаимосвязи самоуважения и субъективного благополучия говорят о том, что понимание самоуважения может быть различным в разных культурах, если отношение человека к жизни (то есть субъективное благополучие) — это та отправная точка, от которой зависит осмысление прочих психологических понятий (эта посылка, однако, тоже спорная, поскольку субъективное благополучие обнаруживает корреляцию с уровнем индивидуализма: Diener, Diener & Diener, 1995).

Динер и Динер (Diener & Diener, 1995) провели опрос среди сту дентов университетов в 31 стране; уровень удовлетворенности жизнью в целом и, среди прочего, уровень удовлетворенности эго оценивались испытуемыми по 7-балльной шкале. Была определена корреляция между уровнем удовлетворенности самим собой и уровнем удовлетворенности жизнью раздельно для обоих полов в каждой из стран, с последующим преобразованием корреляции в значение г, которое было сопостав-

лено с уровнем индивидуализма в стране. Уровень корреляции по разным странам как для мужчин, так и для женщин был 0,53. Эти данные говорят о крое с-культурных различиях во взаимосвязи самоуважения и субъективного благополучия (в связи с этим см. работу Suh, Diener, Oishi & Triandis, 1998).

В ходе более поздней работы Кван, Бонд и Сингелис (Kwan, Bond & Singelis, 1997) исследовали взаимосвязь самоуважения по Розенбергу (Rosenberg, 1965) и гармонии взаимоотношений (степень, в которой индивид ищет гармоничных взаимоотношений со значимыми для него окружающими) с субъективным благополучием. Для оценки гармонии взаимоотношений каждого испытуемого просили составить список из пяти человек, отношения с которыми для него наиболее важные, и охарактеризовать отношения с каждым из перечисленных в списке с точки зрения гармонии. Используя метод моделирования структурных соотношений, они показали, что в США самоуважение оказывает большее влияние на субъективное благополучие по сравнению с гармонией взаимоотношений, однако в Гонконге эти два фактора имели почти одинаковое воздействие. Хотя это и достаточно основательный довод, тем не менее следует проверить, насколько то же самое верно в отношении других коллективистских культур.

Во-вторых, возможно, современная концепция самоуважения слишком узкая. Тафароди и Сваин (Tafarodi & Swann, 1995) предложили два отдельных параметра для определения самоуважения — самоэффективность (self-competence) и приязнь к себе (self-liking). Самоэффективность является результатом успешных манипуляций в ходе взаимодействия с окружением и отражает восприятие себя как умелого, успешного и владеющего ситуацией. Приязнь к себе определяется уровнем социального признания и одобрения и отражает общее восприятие себя как получившего признание со стороны абстрактно-обобщенного ближнего или как соответствующего собственным ценностным ориентациям. Тафароди и Сванн показали, что их инструмент, Шкала для определения приязни к себе/самоэффективности, оценивает два коррелирующих, однако отдельных фактора. Кроме того, они установили определенную дискриминантную валидность приязни к себе и самоэффективности, продемонстрировав дифференциальную взаимосвязь показателей данной шкалы с оценкой индивидом своих способностей и его воспоминаниями о том, как с ним обращались родители. Речь идет о том, что приязнь к себе имеет более выраженную корреляцию с отношением родителей, чем с оценкой своих способностей; при этом самоэффективность имеет более явную корреляцию с оценкой своих способностей, чем с отношением родителей.

Тафароди с коллегами (Tafarodi, Lang & Smith, 1999; Tafarodi & Swann, 1996) предположили, что в разных культурах приязнь к себе и самоэффективность меняются местами. То есть в индивидуалистических культурах индивид может оказывать предпочтение самоэффективности в ущерб гармонии межличностных отношений со значимыми окружающими, поскольку личный контроль окружения представляется более важным; однако в коллективистских культурах акцент может стоять на приязни к себе, тогда как сравнительное значение самоэффективности снижается. В соответствии с этой логикой Тафароди и Сванн показали, что уровень самоэффективности оказался выше в индивидуалистической культуре (США), чем в коллективистской (материковый Китай), а приязнь к себе — выше,

чем в коллективистской культуре, чем в индивидуалистической культуре. Оценка без статистического контроля показала, уровень самоэффективности и приязни к себе у американцев выше, чем у китайцев.

Тафароди и соавторы (Tatarodi, Lang & Smith, 1999) продолжили проверку своей гипотезы, сравнив личностный уровень индивидуализма-коллективизма у британских и малазийских студентов (INDCOL, Hui, 1988). Их данные не только подтвердили гипотезу о том, что в разных культурах приязнь к себе и самоэффективность меняются местами, но свидетельствовали о том, что данные культурные различия становятся несущественными при условии статистического контроля данных INDCOL. Это говорит о том, что различия в приязни к себе и самоэффективности можно объяснить личностным уровнем индивидуализма-коллективизма.

Несмотря на то что весьма тесная связь приязни к себе и самоэффективности вызывает некоторые сомнения в адекватности Шкалы для определения приязни к себе/самоэффективности в качестве инструмента, теоретическое обоснование разграничения между приязнью к себе и самоэффективностыо представляется весьма любопытным. Более того, эта шкала позволяет получить теоретически прогнозируемые данные после устранения пересекающихся вариаций. И, наконец, Тафароди (Tafarodi, 1998) представил доказательства возможности разграничения приязни к себе и самоэффективности не только в ходе выполнения письменных тестов, но также в связи с оценкой обработки социальной информации. Продолжение исследования таких составляющих самоуважения, как приязнь к себе и самоэффективность, имеет самые серьезные основания. В частности, весьма насущной проблемой, требующей изучения, представляется взаимосвязь между приязнью к себе/самоэффективностыо, независимой и взаимозависимой Я-конструкцией, гармонией взаимоотношений и субъективным благополучием.