Стандартная методологическая парадигма в кросс-культурной психологии 8 страница

Таблица 4.1

Трансформация ценностей

Сельские	Городские
Сельскохозяйственные	Промышленные
Ориентированные на прошлое	Ориентированные на будущее
Расширенная семья	Нуклеарная семья
Предки	Дети
Статус-кво	Перемены
Консерватизм	Прогресс
Гармония отношений с природой	Власть над окружающей средой
Формализм	Прагматизм
Сотрудничество	Конкуренция
Мудрость, обретенная через опыт	Аналитические навыки, приобретенные в ходе систематического образования
Половая дифференциация	Равенство

Ограничения, касающиеся использования конфуцианства для объяснения поведения

Использовать конфуцианскую философию для объяснения поведения жителей Восточной Азии весьма соблазнительно. Однако существуют четыре причины, по которым конфуцианство не может использоваться таким образом. Первое, конфу­цианство может использоваться как описательная модель, но не может служить объяснительной моделью. Идеи, сформулированные конфуцианством, следует преобразовать в психологические концепции, а затем проверить эмпирически. Эмпирическая проверка — это особенность, которая отличает науку от философии.

Второе, во всех философских традициях есть свои белые пятна и предубежде­ния. В конфуцианстве основным типом взаимоотношений считаются отношения отец-сын, которые и служат прототипом для всех остальных типов отношений. Од­нако если мы проанализируем исследования по возрастной психологии в Восточ­ной Азии, отношения отец-сын оказываются вторичными, а основным типом от­ношений являются отношения мать-ребенок. В традиционных обществах Восточ­ной Азии отец принимает участие в социализации детей с 3-4 лет, что происходит уже после того, как мать прививает им фундаментальные лингвистические и соци­альные навыки, адаптируя их к культурным нормам общества. Кроме того, акцент на патернализме и поло-ролевой дифференциации носит функциональный харак­тер лишь в традиционных аграрных обществах, но в современном обществе он мо­жет создать социальные и организационные проблемы (Kim, 1998). В семье, шко­ле, на работе и в обществе для достижения гармонии и равновесия патернализм должен поддерживаться материализмом (Kim, 1988).

Третье, непрофессионалы могут не иметь полного и осознанного представления о базовых концепциях конфуцианства, таких как Добросердечие к людям, Спра­ведливость, Нормы надлежащего поведения, Знание и Доверие. Это философские концепции, которые изучаются в рамках школьной программы, но не психологи­ческие концепции. Необходимо преобразовать эти философские концепции в психологические конструкты и сопоставить их с принятой терминологией. Напри­мер, принятое в Корее понятие ckong (определяется как «любовь и привязанность к человеку, месту или вещи»), возможно, представляет собой функциональный -эквивалент Добросердечия к людям (Kim, 1998). В Японии атае (милосердная снисходительность) также может представлять собой функциональный эквива­лент того же понятия (Kim & Yamaguchi, 1995). Хотя объем понятий, определяе­мый chong и атае, может значительно различаться, психологический анализ иден­тифицирует результирующие модели сходного характера, выявляя сущность Добро­сердечия к людям (Kim, 1998; Kim & Yamaguchi, 1995). Сыновья благодарность может интерпретироваться как частный случай Справедливости (Kim, 1998). Хотя исследователи анализировали функциональные проявления сыновней благодарно­сти (такие, как заботу о старых родителях), все дети должны исполнять долг, связан­ный с сыновней благодарностью, как нравственный императив. Восточно-азиатские представления о верности и долге могут включать в себя сущность Справедливости. И, наконец, концепция «лица» может являть пример Норм надлежащего поведе­ния (Choi, Kim & Kim, 1997).

Последним моментом, ограничивающим использование философского текста, является то, что в рамках конкретной культуры сосуществуют конкурирующие философии и взгляды на мир. Например, буддизм предлагает альтернативные кон­цепции Я, отношений и общества в Восточной Азии. Кроме того, местные религии (такие, как шаманизм в Корее, синтоизм в Японии и даосизм в Китае) оказали определенное влияние как на буддизм, так и на конфуцианство. Эти три эпистемо­логические системы оказывали взаимное влияние друг на друга и в результате сме­шения и взаимопроникновения образовали синтетические формы (Kim, 1998).

Конфуцианская философия может быть отправной точкой для исследований, но не конечной их точкой. Идеи конфуцианства могут использоваться для созда­ния гипотез, конструктов и теорий о развитии и взаимоотношениях человека. Пос­ле разработки идей такого рода исследователи должны заняться их проверкой и подтверждением эмпирическим путем.

Хотя важно исследовать оригинальный текст как источник информации, иссле­дователи не должны автоматически опираться на предположение о том, что кита­ец ведет себя в соответствии с принципами конфуцианства или что поведение ин­дийцев обязательно следует истолковывать в соответствии с учением индуизма. Хотя данные оригинальные тексты и сформировались в рамках конкретных куль­тур, они могут представлять собой концепции, навязанные извне и представляю­щие интересы определенных религиозных групп (например, касты брахманов в Индии) или классов общества (например, правящей элиты в Восточной Азии). Для использования этих текстов, исследователи должны трансформировать их в психологические концепции или теории, а затем проверить эмпирическим путем, действительно ли они оказывают влияние на мышление, чувства и поведение лю­дей. Оригинальные тексты могут использоваться для разработки альтернативных описательных схем, кроме того, представлять собой полезный источник сведений, но они не обязательно могут объяснить культурные различия.

Хотя нам следует быть осторожными, налагая кросс-культурные установления, нам следует быть не менее осторожными, налагая установления, существующие в рамках определенной культуры. Придание непрофессиональному знанию вида обладающей надлежащим статусом психологической теории представляет собой пример наложения внешних установлений. Хайдер (Heider, 1958) полагал, что «простому человеку свойственно глубокое и основательное понимание самого себя и окружающих, которое, хотя и является не сформулированным или осознается весьма смутно, обеспечивает ему более или менее удовлетворительный уровень адаптивности при взаимодействии с другими» (р. 2). Опираясь на предваритель­ную работу, проведенную Хайдером, Джулиан Роттер разработал собственную те­орию точки контроля, а Бернард Вайнер создал теорию атрибуции. Эти теории, однако, весьма далеки от представлений людей о контроле и атрибуции; и, что еще более важно, их внутренняя и внешняя достоверность весьма невысока (Bandura, 1997; Park & Kim, 1999). Основная проблема этих подходов состоит в том, что они исключают влияние контекста и сопутствующих факторов, которые являются цен­тральными моментами для понимания представлений людей о контроле и систе­мы их установок (Bandura, 1997; Park & Kim, 1999).

Ким, Парк и Парк (Kim, Park & Park, 2000) настаивают на том, что современ­ные психологические теории представляют в большей степени мнения, интерпре­тации и объяснения самих психологов, чем точное отображение человеческой пси­хологии. Другими словами, современное психологическое знание можно опреде­лить как психологию психологов, нежели как психологию обычного человека (Нагге, 1999; Koch & Leary, 1985).

Феноменология

Как отмечалось выше, даже местная философия может представлять собой нало­жение внешних установлений. Важно понять, как идеи местной философии пони­маются, используются и видоизменяются в повседневной жизни. Они должны превратиться в неотъемлемую часть феноменологической жизни человека.

Самые значительные различия между культурами существуют в сфере фено­менологии. В кросс-культурном исследовании развития ребенка Азума (Azuma, 1988) приводит весьма уместный пример восприятия феномена изнутри и снару­жи. В совместном с Робертом Хессом исследовании он изучал поведение матерей в США и Японии при воспитании детей и приучению их к послушанию. Когда ребенок отказывался есть овощи, японская мать реагировала так: «Ладно, значит, ты не должен их есть». Группа испытуемых из США интерпретировала реакцию матери-японки как отказ от своих требований после мягкой попытки убеждения. Группа же испытуемых из Японии, напротив, трактовала реакцию матери как пря­мую угрозу. Группа из США сначала не могла понять это и считала, что японка явным образом разрешает ребенку поступать так, как ему хочется. Азума (Azuma, 1988) объясняет, что цель данного высказывания матери вызвать в ребенке чувство вины: «Оно заставляет ребенка почувствовать, что его мать страдает и косвенно выражает угрозу положить конец близости между матерью и ребенком» (р. 4). В то время как матерям в США рекомендуется убеждать ребенка и разумно объяс­нять свои требования, в Восточной Азии для социализации детей используют меж­личностную дистанцию (Azuma, 1986; Но, 1986; Kim & Choi, 1994). Угроза поло­жить конец близким отношениям между матерью и ребенком может рассматри­ваться как одна из самых суровых форм наказания (Azuma, 1988).

Согласно Азуме (Azuma, 1988), исследователи из США интерпретируют кон­цепцию вины совершенно иным образом, нежели исследователи из Японии. В со­ответствии с западными психоаналитическими и психологическими теориями, американские исследователи рассматривают понятие вины негативно: предпола­гается, что в основе чувства вины лежат суеверия, безрассудные страхи или за­претные желания. Считается, что постоянное обращение к чувству вины может привести к проблемам в юношеском возрасте. В Восточной Азии считается, что дети должны испытывать чувство вины по отношению к родителям за привязан­ность, снисходительность, жертвы и любовь, которые они получают от них (Kim & Choi, 1994). Чувствуя себя обязанными по отношению к родителям, дети испытыва­ют чувство вины перед ними, поскольку они не могут вернуть ту любовь, ласку и за­боту, которую давали им родители. В Восточной Азии чувство вины рассматрива-

ется как важная составляющая эмоций межличностного характера, которая стиму­лирует сыновнюю благодарность, мотивацию достижений и родственную близость.

В заключение Азума (Azuma, 1988) отмечает, что американские методы приуче­ния к послушанию (то есть навязывание детям норм мира взрослых: ешь овощи!) в Японии могут восприниматься как жестокость. В Восточной Азии не принято наказывать ребенка за отказ соблюдать нормы взрослых, которые им непонятны. Вместо наказания или увещевания ребенка, матери следует выразить чувство боли и разочарования, особенно если она пытается сделать то, что пойдет ребенку на пользу. В Восточной Азии мать должна использовать свои эмоциональную и род­ственную близость с ребенком, чтобы убедить его вести себя должным образом (Azuma, 1986; Но, 1986; Kim & Choi, 1994). С помощью использования отношений близости и эмоциональных связей ребенок, которому потакают, превращается в уступчивого и послушного ребенка.

И, наконец, как полагают Тобин, By и Дэвидсон (Tobin, Wu & Davidson, 1987), этнокультурная психология рекомендует использование многозначного подхода. При таком подходе участники и наблюдатели, не являющиеся исследователями, имеют возможность оценки и интерпретации психологических феноменов. То­бин и соавторы (Tobin et al., 1987) обнаружили, что самые большие различия меж­ду культурами обнаруживаются в том, как люди интерпретируют и оценивают поведение других людей.

Заключение

Традиционно этнокультурные психологии часто рассматривались как антропологи­ческие исследования экзотических народов, живущих в далеких странах. Такой подход часто отождествлялся с политическим протестом против господствующих наций и колониальных властей (Kim, 1995; Kim & Berry, 1993). Однако подход этнокультурных психологии представляет собой фундаментальный сдвиг в научной парадигме, переход от позитивистской концепции причинной обусловленности к динамической транзакционной модели человеческого функционирования.

Этнокультурный психологический подход отличается от регионализации в том виде, в котором ее пропагандирует Синха (Sinha, 1997). Регионализация пред­полагает видоизменение и адаптацию существующих теорий, концепций и мето­дов применительно к различным культурам или интеграцию западных теорий и ре­гиональных философий, такой как индуизм или конфуцианство (Sinha, 1997). В то время как регионализация представляет собой расширение существующего подхода, подход региональных психологии представляет собой альтернативную научную парадигму.

Не подражая естественным наукам, подход региональных психологии призна­ет, что предмет психологии имеет фундаментальные отличия, он сложен и дина­мичен. Гносеологическая система, теории, концепции и методики должны соответ­ствовать предмету исследования. Цель подхода региональных психологии состо­ит не в том, чтобы отвергать науку, объективность, экспериментальные методы и поиски универсалий, но в том, чтобы создать науку, стоящую на прочной основе описательного понимания людей. Цель состоит в создании более скрупулезной,

систематической, универсальной науки, дающей возможность теоретической и эмпирической проверки, а не только выдвижения наивных предположений.

Нам следует быть осмотрительными при наложении внешних установлений, которые могут исказить понимание психологических феноменов. Первое, те, кто занимался исследованиями в сфере психологии, использовал установки естествен­ных наук при изучении человека. В погоне за стремлением как можно быстрее сде­лать психологию независимой и уважаемой научной сферой, первые психологи кроили психологическую науку таким образом, чтобы она была впору парадигме естественных наук (Kim, 1999). И хотя методологические достижения психологов были весьма скромны, психологическое восприятие было искажено.

Второй случай навязывания внешних установлений — это предположение об универсальном характере психологических теорий. При весьма незначительных достижениях в отношении развития, тестирования и сбора данных, предполага­лось, что психологические теории носят универсальный характер. Это предполо­жение особенно проблематично, поскольку большинство теорий было разработа­но в Соединенных Штатах и апробировано главным образом на студентах универ­ситетов. Другими словами, теории, которые прошли проверку менее чем на 1 % всего населения земного шара, считались универсальными. Огромное количество времени и средств тратилось впустую для проверки универсальности этих теорий, при этом их базовые положения, концепции, методология и научные основы не подвергались ни малейшему сомнению. В результате, когда эти теории стали при­менять в пределах и особенно за пределами США, результаты были весьма печаль­ны (Kim, 1995).

Третье, осведомленность эксперта или профессионала переносилась на просто­го человека. В большинстве случаев достоинства данных теорий в области прогно­зирования весьма невысоки по сравнению с естественными науками. Возможно, разработка теорий, концепций и методик велась слишком поспешно без надлежа­щего понимания феномена как такового. Главным образом психологи терпели не­удачу при попытках описать психологические феномены изнутри, со стороны лич­ности, прошедшей через данные переживания на своем опыте. Вместо этого пси­хологи расчленяли мир на когниции, мотивации, позиции, ценности, эмоции и поведение, несмотря на то что в реальной жизни все эти элементы являются лишь составляющими опыта, а не опытом в целом. Может быть, мнимая компетентность психологов на деле лишь выдумка, а не данные, имеющие прочную основу, раз ис­следователи испытывают такие затруднения при прогнозировании, объяснении или видоизменении поведения человека.

Этнокультурно-психологический подход выступает за снятие этих навязанных извне установок и переживание феномена изнутри. Исследователи, возможно, уде­ляли слишком много внимания получению правильного ответа и пренебрегали про­цессом его получения. Попутно психологи сбрасывали со счетов множество важных конструктов, таких как сопутствующие факторы, сознание, намерения как перемен­ные, не имеющие отношения к существу дела. Однако именно эта «чепуха» делает человека человеком. Психологи сконцентрировались на выявлении основных со­ставляющих поведения, и мы до сих пор не осознали, что поведение является эмерджентным свойством когниции, эмоций, намерений и сопутствующих факторов.

Наконец, подход региональной (этнокультурной) психологии уделяет перво­очередное внимание практической валидности. Наши знания должны позволять нам проникнуть в сущность мира человека и должны иметь возможность практи­ческого применения. Региональный анализ должен носить фундаментальный характер и одновременно быть применимым.

Знание и способность проникновения в суть вещей должны помочь родителям более успешно воспитывать детей, преподавателям — более успешно обучать своих учеников, бизнесменам — получать большую прибыль, политикам — более эффек­тивно управлять, а ученым — сделать мир более пригодным для жилья (Kim et al., 1999). Хотя наука может вооружить нас более точными знаниями о мире, она же может ослепить нас или поставить предел нашему пониманию.

Исследования — это опыт смирения, поскольку идеи, в начале не вызывавшие сомнения, могут быть отвергнуты или усовершенствованы в процессе дальнейше­го исследования. Все исследователи начинают с идеи, модели, теории или метода, которые должны открыть еще одну жизненно важную тайну. Заранее составлен­ное мнение исследователя может помочь делу, а может и поставить пределы науч­ному открытию. Множество навязанных извне установок, описанных выше, огра­ничивали развитие психологии. Наука — это прежде всего продукт коллективных человеческих усилий, но очень часто мы становимся жертвами или рабами науч­ных мифов.

Этнопсихологический подход выступает за связь между гуманитарными науками (с первоочередным вниманием, уделяемым анализу и подтверждению) и обще­ственными науками (с первоочередным вниманием, уделяемым анализу и подтверж­дению). Мы уделяли основное внимание внутренней и внешней валидности, но не практической валидности (Kim et al., 2000). Другими словами, помогут ли наши теории понимать, прогнозировать и управлять поведением человека? В практиче­ском смысле величайшим психологом, наверное, был Вильям Шекспир. Он не был аналитиком, подобно Фрейду или Пиаже, и не проводил экспериментов, подобно Скиннеру, но на бумаге и на сцене он смог схватить суть человеческой драмы. Его драмы ставились веками во многих культурах и завоевали любовь всего мира. В том же духе можно назвать Людвига ван Бетховена или Вольфганга Амадея Мо­царта величайшими психотерапевтами, поскольку их музыка исцеляет истрепанные нервы и помогает забыть о бедах повседневной жизни. Уолта Диснея можно счи­тать одним из лучших специалистов по возрастной психологии. Он сумел завое­вать сердца и умы юных и тех, кто юн душой. Мы не можем считать этих людей психологами, но им удалось схватить и воспроизвести человеческую психологию на сцене, в кино, в музыке и на бумаге на многие века и для разных народов. Мы должны учиться у них и перевести их феноменологические знания в аналитиче­ские формы.

 

 

ГЛАВА 5

Эволюция кросс-культурных методов исследования

Фоне вон де Вивьер

По мере развития кросс-культурной психологии как дисциплины появлялись новые разработки не только в теории и концепциях, как рассказывается в остальных главах, но и в эмпирических методах. Эти изменения отражали не просто незначительную корректировку традиционных подходов к экспери­ментальной психологии; на самом деле эти разработки были причиной эволю­ции техники и методики кросс-культурного исследования, которое привело к использованию фундаментально иных единственных в своем роде методов проведения исследователей. Разумеется, поскольку кросс-культурные методы постоянно подвергаются влиянию традиционных методологий, они непрерыв­но адаптируются и видоизменяются, включая в свой арсенал новые технологии и методологические инновации, специфические для кросс-культурных иссле­дований.

В этой главе ван де Вивьер дает великолепный обзор методологических проблем, характерных для кросс-культурного исследования. Он описывает наиболее типичные отличительные особенности кросс-культурных методов и рассматривает эти методы в исторической перспективе. Весьма полезны про­водимые им сравнения и противопоставления данных методик с традиционным для психологии экспериментальным подходом, и читатель найдет здесь яркий рассказ о том, как те, кто занимался разработкой методов кросс-культурной психологии, первоначально приняли экспериментальную методику традицион­ной психологии, а затем адаптировали ее в соответствии с уникальными по­требностями кросс-культурного исследования, совершенствуя методику, по ме­ре того, как данные кросс-культурных исследований начинали коренным об­разом противоречить психологическим теориям.

В частности, просто превосходна предлагаемая ванде Вивьером трактовка вопросов, связанных с отклонениями и эквивалентностью. По признанию мно­гих, данные вопросы составляют наиболее насущную проблему, связанную с методами кросс-культурного исследования.

Автор не только рассматривает вопрос о дефиниции этих терминов, но подро­бно говорит о возможных источниках отклонений при кросс-культурных исследо­ваниях, а также о том, как справиться с отклонениями. Сделанный им обзор про­блем, связанных с переводом, методологией и процедурными вопросами про­ведения многоязычных исследований также весьма интересен и содержателен.

Читатель найдет в данной главе весьма полезные таблицы; в них сведены во­едино типовые источники предубеждений и стратегии преодоления предубеж­дений в процессе кросс-культурного исследования. Эти таблицы великолепно подводят итоги более широкому обсуждению названных проблем в тексте и представляют собой изложенный в удобной и компактной форме справочный материал для всех специалистов в области кросс-культурных исследований, как обладающих опытом, так и новичков. Весьма полезным является и прило­жение, включающее 22 принципа кросс-культурного исследования; эти прин­ципы были выработаны Международной комиссией по тестированию и пред­ставляют собой достаточно широкий перечень предложений и рекомендаций по проведению кросс-культурного исследования на самом высоком уровне.

Основное стремление ван де Вивьера — исследовать, как развивались (или, как он говорит, "корректировались») методы кросс-культурной психологии, адаптируя экспериментальную методику традиционной психологии, для совер­шенствования существующих методов применительно к кросс-культурному ис­следованию. Поскольку основная цель кросс-культурного исследования сфор­мировалась по мере перехода от простого документирования кросс-культур­ных различий к исследованию вопроса о том, какие особенности культур ведут к появлению данных различий и почему это происходит, вполне естественно, что методы исследования менялись по своей сути по мере изменения цели. Это предполагает, что методы кросс-культурной науки, подобно данным и знаниям, представленным этим направлением, носят подвижный и динамичный харак­тер, непрерывно изменяясь с течением времени и отзываясь на наиболее ак­туальные открытия, касающиеся природы воздействия культуры на поведение.

В то же время ван де Вивьер полагает, что необходимо объединить разви­вающиеся методы кросс-культурной психологии с методами культурной пси­хологии с ее вниманием к опросам местного населения и ситуационным иссле­дованиям поведения с целью формирования методологии на новом уровне. Неотъемлемой особенностью такой новой методологии будет рассмотрение психологии через призму культуры, и именно она сможет помочь нам создать универсальную психологию, которая является целью тех, кто изучает культу­ру и психологию. В этом смысле основная идея ван де Вивьера совпадает со взглядами остальных авторов книги, и он обеспечивает нас сведениями мето­дологического характера, необходимыми для достижения целей сближения и развития. Поскольку конечная цель кросс-культурной психологии — способ­ствовать созданию универсальной психологии — фундаментальным образом отличается от целей, которые стояли перед исследователями раньше, она не­избежно влечет за собой дальнейшее развитие методики.

Методы исследования, общее обозначение для всех аспектов планирования исследования и анализа данных, всегда имели большое значение для кросс-куль­турной психологии. Отстаивалась даже точка зрения, что сама кросс-культурная психология — это, прежде всего, метод. Возможно, на момент начала становления кросс-культурной психологии это утверждение соответствовало истине: как тео­ретические данные, так и средства кросс-культурных исследований были позаимствованы у западной психологии традиционного направления, и кросс-культурное исследование лишь расширяло рамки традиционной психологии посредством (и только) исследования различных выборок. Значительная часть этих исследова­ний заставила критически отнестись к не выраженному явным образом допущению об универсальной валидности западных теорий и инструментария исследований. Однако в ходе исторического развития сфера кросс-культурных исследований на­чала формировать собственный арсенал эмпирических исследований и теорий, таких как теория о влиянии экокультурного стиля на психологическое функцио­нирование (Веггу, 1976) и кросс-культурные модели сходства и различий в уста­новках и ценностных ориентациях (например, Hofstede, 1980; Schwartz, 1992). На протяжении всей истории развития кросс-культурных исследований и до сих пор методологические аспекты занимают видное место.

В данной главе предполагается коснуться следующих вопросов, связанных с методами кросс-культурного исследования:

1. Каковы отличительные особенности методов кросс-культурного исследова­ния?

2. Что представляет собой история данного направления?

3. Каково его современное состояние? Что представляют собой критерии вы­сокого уровня исследовательской практики в кросс-культурной психологии?

4. Что ждет данное направление в будущем? Каких важных разработок можно ожидать?

Отличительные особенности методов кросс-культурного исследования

Как и все остальные науки, кросс-культурная психология часто делает определен­ные выводы. Входной информацией для этих выводов обычно служат данные, по­ступающие от представителей различных культурных групп. В большинстве ис­следований нас не слишком интересуют отдельные испытуемые. Не часто встре­чаются и исследования, в которых в центре внимания находятся тестовые задания. Скорее изучаемые выборки и исследовательский инструментарий являются про­сто носителями и представляют интерес лишь постольку, поскольку дают возмож­ность строить гипотезы, выходящие за их границы. Правильно составленная выборка имеет легко поддающиеся математическому описанию характеристики, связывающие ее с населением, которое она представляет. В особенности в сравни­тельных исследованиях общественного мнения большое внимание уделяется структуре выборок, чтобы связь между выборкой и изучаемым населением прояви­лась в полной мере (Gabler & Haeder, in press; Kish, 1965). Аналогично, тестовые задания надлежащим образом спланированного исследования могут рассматривать­ся как проявления поведения, отношения или иной психологической характеристи­ки, лежащей в основе психологического явления (например, черты характера, спо­собности или установки), которое называется обычно областью генерализации.

Вывод о переносимости показателей выборки на изучаемое население и тесто­вой оценки на область генерализации не всегда можно.считать не требующим доказательств. Многие проблемы кросс-культурного исследования проистекают из сомнительных выводов такого рода. При кросс-культурных исследованиях пери­одически имеют место два вида некорректных выводов: либо они неверны, либо слишком широки. Примером неверного умозаключения может служить следую­щее: две группы обнаруживают различия в том, что представляется социально желательным, но это не принимается в расчет при оценке различий по определен­ному критерию, например по личностному опроснику или опроснику по индиви­дуализму-коллективизму. Кросс-культурные различия в последнем могут пере­оцениваться или недооцениваться в зависимости от направленности влияния со­циальной желательности. Проблемы, возникающие в связи с чрезмерно широкой генерализацией, в кросс-культурной психологии имеются в изобилии. Мы часто склонны распространять данные, полученные в ограниченной выборке, состоящей из студентов университета, на население в целом. Нетипичный характер таких сту­денческих выборок получил достаточное подтверждение (например, узкий возраст­ной диапазон и слишком однородный уровень интеллекта), однако это учитывается нечасто (Smith & Bond, 1993).

Методологические проблемы кросс-культурного исследования не уникальны и существуют во многих отраслях психологии, изучающих сформировавшиеся естественным образом группы (intactgroups), таких как клиническая, педагогиче­ская, инженерная психология и психология организации производства. Тем не ме­нее данные проблемы часто более ощутимы именно в кросс-культурных исследо­ваниях, поскольку интерес для них представляет природа культуры (или этниче­ской группы), рассматриваемая как переменная. С методологической точки зрения достаточно сложно изучать культуру как переменную.