От первой беспечной улыбки до первых слез сожаления

ВСТУПЛЕНИЕ

 

Завтра в торжественной обстановке тебе вручат паспорт. Ты станешь Гражданином, и мы все вспомним о пройденном пути, длиной в шестнадцать лет. Радуясь твоему паспорту, попытаюсь взглянуть на этот путь от младенчества до рождения Гражданина и обрисовать атмосферу, в которой мы стремились созидать в тебе Человека. Это для нас, твоих родителей, имеет двоякий смысл.

Во-первых, нам необходимо трезво взвесить наши педагогические убеждения, которые, кстати сказать, развивались и формировались вместе с твоим развитием и становлением. В процессе формирования наших убеждений ты, сам этого не подозревая, являлся самым активным участником и, как это ни парадоксально, даже воспитывал нас. В процессе твоего воспитания мы сами воспитывались и как родители, и как работники, и как члены общества, и вообще как граждане. Ты укрепил нашу семью радостью материнства и отцовства, обогатил наши семейные отношения высочайшим долгом перед Родиной. И почему многие думают, что воспитываются только дети, тогда как сами дети становятся наилучшими наставниками своих воспитателей?

Во-вторых, мы считаем, что родители обязаны отдавать отчет своим сыновьям и дочерям, ставшим полноправными гражданами страны, о том, как они воспитывали их, какие воспитательные цели ставили перед собой, какой идеал человека хотели воплотить в них. Они обязаны говорить им правду: как и с какой ответственностью стремились выполнить свой долг - долг родителей - перед обществом и перед ними самими, теперь уже полноправными членами этого общества. Кто-то из родителей может запротестовать: мы родили, воспитали ребенка, а теперь и отчитываться перед ним? Да, наши дети имеют на это право, и мы обязаны говорить им правду, объясняя, чего не успели, не смогли, не додумались дать им в свое время. Такое откровение, я убежден, станет основой для углубления взаимоотношений и взаимопонимания между родителями и их взрослыми детьми, поможет и нашим детям осознать себя как будущих родителей. Вот какие мотивы побуждают меня взглянуть на путь в шестнадцать лет, пройденный нами.

 

ОТ ПЕРВОЙ БЕСПЕЧНОЙ УЛЫБКИ ДО ПЕРВЫХ СЛЕЗ СОЖАЛЕНИЯ

Ожидание было мучительным. Мы волновались за жизнь матери, и на это было предостаточно причин - анализ крови, кардиограмма. Тем не менее, оберегая маму, мы заботились и о твоем будущем.

Что говорить, родители хотят иметь умного, способного, а еще лучше - талантливого ребенка. И вот будущая мама где-то вычитала наукообразную сказку о якобы проведенных кем-то опытах, доказывающих следующее:

если мать в период беременности начнет увлекаться, допустим, музыкой, или, скажем, математикой, то родится ребенок с определенными способностями к музыке или математике, или же и к тому и к другому.

В нашей маленькой квартире в течение, многих месяцев непрерывно звучали величественные мелодии Баха, Моцарта, Бетховена, Листа, Шопена, Чайковского, Палиашвили. Мама очень хотела, чтобы ее будущей ребенок был наделен музыкальными способностями.

Я не знаю, насколько это повлияло на твое стремление к музыке, так как со временем ты, учась музыке, проявил довольно скудные музыкальные способности. Зато эти месячники классической музыки оказались высшей школой музыкального образования для меня: я, доселе не разбирающийся в музыке, вдруг начал проникать в глубины ее гармонии, вместе с мамой посещать концертные залы. Я "пристрастился к классической музыке. Музыка в нашем доме не стихает и по сей день.

В ожидании твоего появления мать решилась еще и на другое: получив отпуск, она засела за одну научную работу. И так как мы с мамой коллеги, научные проблемы мы обсуждали вместе, спорили, обобщали.

Вся эта затея опять-таки служила главным образом твоему будущему: пусть родится сын со склонностью к научной деятельности. Я пока еще не обнаруживаю прямой связи между научными пристрастиями в семье до твоего рождения и теми способностями, которые ты проявляешь. Правда, ты увлекся литературой и недавно начал писать рассказы. Но чтобы стать ученым, нужно особое умение. Может, оно у тебя появится в будущем, но до сих пор я в тебе его не замечал.

Наукообразная сказка помогла нам насыщать духовной жизнью ту семейную атмосферу, в которой ты должен был появиться. Мы проветрили, очистилиее от редких проявлений нервозности, грубости, раздражающего шума и заполнили чуткостью и любовью. Нам не терпелось начать твое воспитание; мы захотели приступить к нему еще до твоего рождения, и в конечном счете оказалось, что это мы готовили сами себя для того, чтобы стать твоими родителями.

Твое рождение одновременно было рождением мамы и папы, матери и отца. Да, я родился вместе с тобой:

ты - как ребенок, я - как папа.

«Я папа, я родитель, я отец!..» В тот февральский день я со всей серьезностью удивлялся тому, что ни по радио, ни в газетах не сообщали никаких вестей о твоем рождении.

Смешно, правда?

Хоть я и готовился к твоему появлению, ты тем не менее потряс меня. Как тебе описать, как тебе дать понять, какие чувства кипели во мне, в новорожденном папе? Я возвысился, возмужал, вдруг я вообразил, что мне поручена судьба чуть ли не всей нашей планеты.

Я сразу стал куда серьезнее, чем и удивил моих друзей и товарищей. Нет, чувства новорожденного папы неописуемы - просто настанет время, когда и ты переживешь то же самое.

Постепенно я начинал осознавать свое новое, изменившееся общественное положение.

Что значит быть папой? Мало сказать, что папой не бывают, не имея собственного ребенка, что он содержит семью, помогает маме в воспитании детей. Папа-не тот человек, который, возвращаясь домой пьяным, приносит из магазина конфеты: «Вот тебе, сынок, проявление моей чуткости!» Папа - не тот человек, который, заботливо держа в руках завернутого в пеленки младенца, окутывает его густым дымом сигареты. Папа - не тот человек, который гоняется за своим сыном с ремнем, дабы совершить свою воспитательную миссию.

Звание папы следует осмыслить не столько с позиции ребенка, ибо ребенок не всегда будет ребенком, а папа навсегда останется отцом.

Ребенок будет расти, и в один прекрасный день он обнаружит, что вчерашний его папа, которого он так страстно любил, избивает маму, на работе его называют лодырем, он пьяница- преступник. Кем же после этого он станет для своего вчерашнего ребенка и сегодняшнего юноши? И какое это будет несчастье, если юноша или девушка станут стыдиться своего отца, отвергать его!

Какой же он - настоящий папа?

Современного и настоящего папу я созерцаю у мартеновской печи обливающимся потом и одерживающим победу над металлом, он стоит на коленях перед виноградной лозой, заботливо очищая ее от сорняков, он сеятель и жнец на наших полях, он матрос танкера дальнего плавания, водитель электричек в метро и космонавт кораблей космоса, открыватель тайн природы и строитель мостов, магистралей и новых городов, он поэт, артист, трибун, он сокол мирного неба и гроза врагов мира.

Настоящий папа - это общественная личность, охваченная содержательной и преобразующей деятельностью, он Данко, освещающий тьму своим горящим сердцем, он Прометей, похитивший у богов огонь для людей.

И конечно же, настоящий папа - тот, кто, широко раскинув руки, бежит навстречу своему ребенку, бросающемуся в его объятия с оглушительными и радостными возгласами: «Папа пришел!» Папа всегда проявляет нежность к жене, любовь и уважение к родителям, несет в дом радость, любовь и заботу. Он держит в своей правой руке правую руку сына с молотком, в левой - левую руку с гвоздем: так вместе они забивают гвоздь в доску, мастеря скамейку для садика. Он хмурит брови и огорчается при дерзкой шалости ребенка, а в другой раз упрашивает маму снять или облегчить наказание; «Он больше не будет!»

Я убежден, что с воспитанием своих детей успешно могут справиться только такие папы (и, разумеется, такие же мамы). Мы обязаны, мы должны дать моральное право нашим детям гордиться, даже хвастаться своими папами и мамами, ведь мы знаем, как им этого хочется. Папа, одержимый общественно ценной, созидательной и преобразующей деятельностью, остается папой для своих детей на всю жизнь. Он не перестает воспитывать и напутствовать их даже после своей смерти, в тех случаях, когда дети знакомятся со своим погибшим отцом по фотографиям.

Мне так и хочется крикнуть: «Папы, берегите свою честь, ибо это самое ценное наследство, какое мы можем оставить нашим детям!..»

Нарисовав себе такой образ папы, я повседневно старался уподобляться ему, я шлифовал себя, я спешил успеть это до того, как ты смог бы осознать своего отца как борца, как члена нашего общества. Я должен был сотворить себя настоящим папой для тебя. Чего греха таить, я мечтал стать для тебя другом, достойным подражания!

Как тебя назвать? Думаешь, это было просто? Конечно, есть специальные справочники, в которые

занесены тысячи имен, распространенных в мире. Можно

выбрать, что душе угодно. Но нет.

Я не сомневаюсь в том, что ни один человек из четырехмиллиардного населения нашей• планеты не носит имя, которое не было бы выбрано его родителями специально для него.

Однако следует оговориться: наши родители назвали нас тем или иным именем, исходя из разных мотивов и соображений. Среди них были и есть такие, как сохранение родовых имен в память о предках, в честь того или иного деятеля или близкого человека.

Эти традиции очень хороши и достойны того, чтобы их сохраняли и впредь. Так разве не достоин похвалы поступок родителей, назвавших своих детей именем Леван в честь того заботливого и талантливого врача, который разработанным им способом оперирования сразу же после рождения исцелил от врожденного пока сердца более двухсот мальчиков (и столько же девочек) и тем самым спас их от неминуемой гибели!

Наши родители выбирали для нас самое красивое, самое модное, самое подходящее, самое распространенное или же, наоборот, самое редкое имя. И вот живем мы с этими именами, может быть, теперь вовсе не модными, вовсе не редкими и вовсе не красивыми. Но мы привыкли к своим именам, мы уже вступили в широкое общение и широкие связи с людьми, которые нас знают по этим именам. Нельзя же упрекать наших пап и мам за то, что они так старались украсить нас достойным по их представлениям именем!

Вся беда в том, что мы, родители, не можем ждать того времени, когда ребенок вырастет и сам выберет себе имя по своему вкусу. Не можем потому, что ребенок сразу же после рождения должен войти в общественные связи, и эти связи не могут быть осуществлены, если у человека не будет своего имени.

Но случается такое, когда взрослый человек конфликтует со своим именем, пытается избавиться от него, переименовать себя, заменить паспорт. Действительно, как быть человеку, дед которого (конечно, из любви к сыну, из желания украсить его достойным именем да к тому же еще из стремления ознаменовать свою эпоху), назвал его Трамваем, а отец Трамвай, побуждаемый теми же чувствами и мотивами, называет своего сына именем, отражающим его профессиональную принадлежность,- Пантографом. И ходит теперь Пантограф Трамваевич со своим именем и отчеством, конфликтуя с ними. Он боится назвать его незнакомому человеку, так как предвидит, как тот от удивления уставится на него и поинтересуется, не шутит ли Пантограф Трамваевич. В кругу знакомых и товарищей он уже привык к насмешкам.

Как после этого не выразить ему глубокого огорчения в том, что близкие люди так легкомысленно отнеслись к величайшему делу-присвоению имени. В конце концов он заменит паспорт, в котором назовет себя по-новому, но ведь в общественных кругах, где его знают, никогда не забудут его старого имени и часто будут путать с новым.

Вот какая беда.

Мы с мамой хотели назвать тебя таким именем, которое ты счел бы за честь носить. Оно не должно было мешать тебе входить в общество; люди, обращаясь к тебе, знакомясь с тобой, не должны были направлять на него особое внимание, ломать себе язык, произнося его. Оно должно было быть звучным и легким.

Но было у нас и более важное намерение, а именно:

имя твое должно было стать твоим добрым советчиком, в нем ты должен был находить постоянный зов родителей - не забывать, кто ты и ради чего ты живешь.

В родильном доме, куда меня не пропускали, я послал твоей маме следующее письмо:

«Дорогая, любимая моя!

...Теперь о том, какое имя дать нашему сынишке. Мы должны решить это сегодня - завтра, так как надо зарегистрировать мальчика и взять свидетельство о рождении. Я предлагаю три имени: Гиви - имя твоего отца, Александр- имя моего отца, и Паата. Согласен на любое из них. Решай, пожалуйста. Ты его родила, ты и назови его... Целую».

Спустя несколько минут мне принесли ответное письмо. Оно и решило проблему:

«Мой любимый!

Мы ведь уже много раз говорили об этом. Назовем его Паата. Звучит красиво, и содержание его благородное. Целую тебя...»

Почему мы выбрали именно это красивое, мелодичное сочетание нескольких звуков?

Думаю, ты понял нас еще в прошлом году, когда мы дали тебе почитать интересный роман Анны Антоновской «Великий Моурави».

Был у нас яростный враг, может быть, самый коварный и злой из всех врагов - Шах-Аббас. В Грузии тогда царствовала междоусобица, и вражда феодалов друг с другом, заставила Великого Моурави, героя-полководца Георгия Саакадзе покинуть родину и искать прибежище именно у злостного врага своей родины. Шах-Аббас, жаждущий окончательно покорить Грузию, поручил великому полководцу осуществить свой замысел: дал ему большое войско и отправил против своего же народа. И чтобы тот не осмелился предать его, в качестве заложника оставил при себе любимого сына полководца, красивого юношу Паату. Паата был посвящен в намерения отца, он знал, что Шах-Аббас, как только узнает, как обернулись дела, отрубит ему голову. Но юноша, преданный своей родине, с нетерпением ждал вести из Грузии. Узнав о приказании шаха отрубить ему голову, он был охвачен радостью: значит, отец не дал врагам затоптать родину, уничтожить и сжечь ее. Вскоре великий полководец получил шахский «подарок»- отрубленную голову своего горячо любимого сына. Это было в 1625 году. С тех пор имя Паата стало у нас символом преданности родине, своему народу, символом высокой гражданственности. Народ полюбил погибшего юношу, а имя Паата у нас переходит из поколения в поколение.

Эта легендарная история и побудила нас назвать тебя именем, которое ты носишь.

Прошу тебя, сын мой, почаще задумывайся над своим именем. Зов твоих родителей будет звучать в нем и тогда, когда нас не будет. Прислушивайся к этому зову...

В разное время мы называли тебя разными ласкательными именами. Когда тебе было полтора года, мы звали тебя Бупой: садясь на лошадку, ты любил бубнить: «Бу-па-бупа». Мы звали тебя и Бубликом: ты любил грызть бублики. Были у тебя и другие прозвища. Но Паата - твое единственное и, я надеюсь, настоящее имя.

Человек должен вживаться в свое имя, задумываться

над ним и постоянно прислушиваться к зову предков, через него ощущать теплоту и любовь своих родителей.

Так должен поступать и ты, мой друг!

Мы только что распеленали тебя, ты весь запачкан, мокрый. Ты лежишь на спине, болтая ножками и ручками. На твоем лице ярко, определенно и выразительно написано удовлетворение. И если ты смог бы тогда запомнить мое лицо, наверное, понял бы теперь, как я был удивлен.

Я уже давно привык к тому, что в природе много удивительных явлений, а разум и руки человека создают не менее удивительную действительность. Но все это удивительное во мне вызывает или познавательный интерес, или восхищение. Ибо я ни в чем не вижу чуда.

Но вот я смотрю на тебя, современного акселерата в 4200 граммов, и меня охватывает глубокое удивление. Есть единственное чудо в мире, действительно удивительное явление - младенец. Это беспомощное существо без самоотверженной заботы взрослых сразу гибнет. Но если воспитать его как следует, из него выйдет человек, способный видоизменять саму природу.

Возможно, миллионы пап и мам, в порыве своих чувств, не задумывались над тем, перед каким величайшим явлением оказались: перед ними не просто их ребенок, а самое удивительное создание природы. Нельзя не задуматься над этим. Нельзя потому, что она, природа, коварна, она не свершает чуда до конца, возлагая это на нас.

Если ребенок - чудо, то кто же тогда мы - папы и мамы? Рискну сказать: мы, миллионы пап и мам, равно как миллионы пап и мам, которые жили до нас и которые придут после нас, все мы, уполномоченные природой завершить чудо. Так пойми же это, каждая мама, каждый отец, и ты сразу почувствуешь, кто ты такой!

Кто же он - наш ребенок? Поверить Локку, что он «чистая доска», на которой можно написать все, что вздумается взрослому? Или же, может быть, предпочесть

точку зрения Руссо, гласящую, что ребенок-это воск, из которого можно вылепить человека любой формы и сути?

Этому теперь могут поверить только наивные. Не был и не существовал живой Эмиль, вылепленный из воска, как нет и детей - ходячих чистых досок. Будь это так, без труда придали бы мы миллионам мальчиков и девочек нужную форму, воспитание не стало бы для нас особой проблемой.

Ребенок не аморфная масса, а существо, таящее в себе силы, равных которым не сыскать на всей планете.

Сила извержения Этны?

Сила Ниагарского водопада?

Сила движения Земли вокруг Солнца?

Не надо перечислять: только одна сила, затаенная в ребенке, сила разума, если ее довести до совершенства, станет сверхсилой, способной преобразовывать, укрощать, подчинять себе все остальные силы.

Дремлющие в ребенке силы будут пробуждаться постепенно; сперва он начнет ощущать, затем - узнавать, а далее и одновременно - радоваться, ходить, говорить, запоминать, наблюдать, общаться, усваивать и как величественный венец всему этому - мыслить, преобразовывать и созидать.

Но суть в том и заключается, что ребенок сам, какие силы бы ни таились в нем, ничего не сможет развить в себе, не сможет встать даже на ноги, не говоря уже о возвышении до человека. Свершить чудо - сделать, воспитать, создать из него человека - дело рук самого человека и в первую очередь пап и мам...

Я смотрю на моего сына, только что распелененного, мокрого и испачканного. Он болтает ручками и ножками и весь измазался, «фу!» - говорит мама и боится дотронуться до него. Я отворачиваю нос. А бабуля, сияя от блаженства, берет его на руки и нежно опускает в ванночку с теплой водой. Она уже приступает к воспитанию внука.

Какое там «фу», я засучиваю рукава и тоже приступаю к воспитанию, мама включается тоже - стелит постель, а затем садится в кресло и готовится накормить своего первенца...

Мягко сказано - готовится.

Ты пил когда-нибудь молоко, смешанное с кровью? Не удивляйся, не торопись отрицать.

Мать готовится - она стискивает зубы, глаза наполнены слезами, дрожащими руками она достает грудь, сосок которой как бы рассечен ножом, из раны выступает кровь.

Маленький акселерат, только что наслаждавшийся в теплой ванночке, завернутый в чистые.пеленки, теперь начинает пищать - он голоден как волчонок, ему надо есть, ему надо прибавлять в весе каждый день, он повышает голос и сразу, как только вцепится в сосок умолкает. И вскоре из надутого рта начинает сочиться красновато-желтая жидкость. Мама стонет, кусает себе губы, из ее глаз теперь уже потоком льются на твое личико слезы. Но руки ее как будто приобрели сознательную и самостоятельную жизнь, бережно тебя качают и оттирают твое, мокрое от ее слез, лицо.

Ты насытился и заснул. Руки укладывают тебя в постель.

Ты чуть потягиваешься. На твоих губах, как бы изнутри, появляется удивительно мягкая, удивительно нежная первобытная улыбка. Она играет в течение секунды-двух, а затем опять возвращается вовнутрь и исчезает. Как будто она у тебя единственная и тыее бережешь.

Об этой улыбке науке известно очень немногое. Утверждают только, что она, эта первая улыбка, так неожиданно и беспричинно озаряющая лицо младенца, тоже унаследована от природы, от матери.

Во что она нас посвящает? А что если она намекает, как строить воспитание? Загадка. Я лично принимаю ее как символ права детей радоваться жизни.

Может быть, ты живешь вне времени? Может быть, вокруг тебя создано особое, неизвестное нам доселе время и пространство? За несколько месяцев, за три-четыре года ты совершаешь титанический марафонский бег. Каждый день, каждая минута и секунда, действующие в твоем поле развития, сулят удивительные изменения и новообразования.

Так прессуется время только на киноленте, только во сне, только в воображении: секунды равняются часам, минуты - дням, часы - месяцам, а дни - годам.

Однако моя фантазия, чувствую, подводит меня; эти первые месяцы, первые три-четыре года развития ребенка в действительности равны миллионам лет развития человечества. Я ведь, глядя на своего сына, становлюсь свидетелем удивительного явления, дошедшего до меня из-за тысячи горизонтов времени. Я свидетель того, с какой гармонией природа-мать заложила в первые три-четыре года жизни ребенка суть своих кропотливых созидательных стараний за миллионы лет бесконечного времени, суть самой себя.

Можно ли переставать восхищаться этим зрелищем, сколько бы миллионов раз ни повторялось оно перед нашим взором!

Я как часть природы, ее суть, ее венец, я как папа, как мама, как человек среди подобных мне людей, спешу стать соучастником природы - созидать Человека, превосходящего меня и предназначенного людям.

В тебе пробуждаются силы.

Так же начинает пробуждаться вулкан.

Вокруг тебя все начинает сотрясаться, как вокруг вулкана.

Ты начинаешь извергать свои силы, как вулкан.

Люди боятся землетрясения, извержения вулкана.

Папы и мамы тоже боятся, когда их ребенок начинает извергать свои силы.

Из многих квартир можно услышать несуразные вопли разболтанной педагогики: «Нельзя... нельзя... не трогай... угомонись... уймись... не бросай... не ломай... вылезай немедленно... угомонись... ой!»

Тысячи детей в тысячах квартир как бы сговорились между собой: они одновременно могут зацепиться за скатерти, накрытые в честь гостей, потянуть их за собой, и в доме раздастся такой грохот, что соседи этажом ниже

с ужасом схватятся за головы. Мамы придут в отчаяние, папы раскроют ладони правой руки, готовясь свершить правосудие, бабушки и дедушки мигом встанут на защиту своих внуков. А те в это время могут ликовать, торжествовать, хохотать до упаду.

«В ребенке злое начало», -п оспешат прокомментировать некоторые.

«Надо заглушать это начало», - поспешат посоветовать другие.

Я не могу представить себе, что случилось бы с вулканом, если бы люди закупорили его кратер и лавина не смогла бы извергаться из него. Но я вполне отчетливо могу предвидеть, основываясь на научных знаниях, что может произойти с ребенком, если папы и мамы будут воспитывать его, предварительно завязав ему руки и ноги. Силы, стремящиеся к извержению, приглушатся, затупеют, бессильными станут не только руки и ноги, но и ум. Развяжи года через два воспитанного таким образом ребенка - и ему, возможно, никогда не вздумается кубарем скатиться с горы или усовершенствовать станок.

Какое там злое начало! Ребенок стремится, сам этого не понимая, развивать свои возможности, умения, способности, которыми так щедро наделила его природа.

Он ищет среду, заполненную трудностями. Он чувствует: ему необходимы трудности, именно трудности. Он неугомонен. И вдруг...

Он кладет игрушку в рот. «Брось, тьфу-тьфу!»

Он лезет под кровать. «Вылезай!»

Он поднимается на диван, чтобы, спрыгнуть с него. «Не смей!»

Он пытается опрокинуть стол. «Не смей!»

Он бегает по комнатам, ведя за собой игрушечный паровоз и пыхтя, как паровоз. «Хватит!»

Пытается разобрать заводную игрушку. «Нельзя!»

Задает вопрос за вопросом: «Почему? Кто? Что?» - «Замолчи!»

Как быть с бабочкой? Может быть, оторвать ей красивые крылышки, чтобы она не утомляла себя своими полетами от цветочка к цветочку и не портила эти цветы?

Меня пугает и индифферентность некоторых пап и мам, разрешающих ребенку делать все, что ему вздумается. «Пусть!»

Ребенок рвет красочно оформленную книгу. «Пусть!»

Ломает красивую вазочку. «Пусть!»

Отрывает голову кукле. «Пусть!»

Дергает маму за волосы и визжит. «Пусть!»

И воспитываются дети в очень многих семьях под давлением всезапрещающей императивности взрослых или всеразрешающей хаотической дозволенности.

«Дети оказались в империализме взрослых. Надо их спасать!» - негодуют некоторые теоретики Запада и призывают к священным крестовым походам за освобождение детей. Да, империализм надо ломать и низвергать. Но нужно остерегаться и того, чтобы взрослые не оказались под диктатурой детей. Диктатура взрослых, царящая во всезапрещающем волевом воспитании, или диктатура детей, расцветающая во всеразрешающем хаосе, несут одинаково горькие плоды - будущую искалеченную судьбу ребенка. Тут нельзя 'искать золотую середину. Между императивным и вседозволяющим воспитаниями середины нет. Есть только единственно правильный подход к воспитанию - гуманистический. Гуманизм пронизывает весь уклад жизни самого прогрессивного общества, им пронизана и суть воспитания в этом обществе.

Зачем ребенку трудности?

Как зачем? Чтобы преодолевать их.

Зачем же создавать себе трудности, а затем преодолевать их? Нельзя ли без них?

Нет, нельзя. Трудности в физическом, умственном, нравственном развитии ребенка - это ступени, преодолевая которые, он поднимается на пьедестал человечности. Ребенок чувствует: ему необходимо укреплять свои силы и задатки именно в преодолении трудностей. А нам необходимо готовить ему эти ступени, каждая из которых будет побуждать к деятельности его физические и духовные задатки.

Я расстилаю ковер, и мы с сыном садимся на него.

Я выбираю цветную пластмассовую, игрушку и кладу ее на ковер подальше от него. Он без.особого труда подползает к ней, мигом овладевает ею и - тут же берет в рот. Затем забрасывает ее под кровать.

Я беру другую игрушку и кладу ее еще дальше, чтобы труднее было до нее добраться. Но расстояние оказалось слишком уж большим, и у него, возможно, пропал бы всякий интерес к игрушке, не придвинь я ее чуть ближе. Он возобновляет наступление, а я измеряю расстояние от первоначального его места на ковре до игрушки. Это «зона ближайшего развития» в ползании за овладение игрушкой. Завтра - послезавтра я постепенно буду отодвигать игрушку все дальше и дальше...

...Сын подрастает- ему полтора года. На том же - ковре мы боремся. Он любит борьбу с отцом. Потеет, пыхтит, но не отступает. Я чувствую, как напрягаются его мышцы, заставляю крутиться, падать, может быть, причиняю даже боль. Он ликует, он победил, но ценой каких усилий, знаю только я. Завтра - послезавтра я усложню его путь к победе. Он огорчается, когда я падаю сразу. Нет, он не хочет, чтобы победа досталась ему без труда, без усилий...

«Ну, прыгай, прыгай же, не бойся!» Он стоит на диване. С маленького стульчика он уже прыгает свободно, но прыгнуть с дивана пока не осмеливается. «Прыгай же, не бойся!» Он спрыгнул и упал. «Ничего, ничего. Давай еще!» Он опять падает, но радуется. Рекорд повторяется. Надо увеличить высоту... А может быть, дать ему попробовать завтра - послезавтра спрыгнуть со стола?..

«Давай побежим, кто быстрее!» Парк большой. Места хватает. Мы бежим, то я обгоняю его, то он меня, попеременно. Вижу, он устал. Мы падаем на травку и начинаем кувыркаться. Завтра - послезавтра надо будет усилить темп и удлинить расстояние.

«Не хочешь залезть на дерево?» Ему пять лет. Он пробует. Не получается. Я помогаю. Каждый раз, как Только проходим в парке мимо того дерева, он пробует забраться на него. Победа!

У нас поход в ущелье. Там много камней, больших и маленьких. «Давай строить башню!» Он рад. Мы тащим камни, большие и маленькие, кладем друг на друга,

кладем аккуратно, чтобы четырехугольная башня не развалилась. Устали. Надо пообедать. В другой, в третий раз возвращаемся туда же достроить башню. На вершине устанавливаем флажок. Высока и красива наша башня, она нравится всем, кто проходит мимо.

Очень сожалею, сын мой, что мы из-за нашей безалаберности потеряли одну интересную детскую книжку, которая так сильно повлияла на тебя. Я не помню автора и названия книги, зато помню ее героя, подружившегося и породнившегося с тобой. Он сходил со страниц книги, играл.: тобой, вы вместе устраивали в квартире ералаш или же помогали маме, бабушке полить цветы, переставить стул, принести корзину, достать стакан.

Этот чешский мальчуган, этот Гонзик, не давал тебе покоя.

Мы садились за обед. Ты звал Гонзика. Бабушка раскрывала книгу с чудесными, захватывающими, смешными похождениями забавного шалуна. Они были все в красочных картинках. Бабушка начинала читать тебе подписи под картинками, ты смеялся, радовался, слушал внимательно.

Гонзик тоже сидел за обедом.

«Видишь, как он аккуратно ест? - говорит бабушка.- Ешь и ты аккуратно. Давай покажем Гонзику, как мы раскрываем рот, жуем...»

Да, надо показать Гонзику, что мы тоже умеем сидеть за столом, благодарить за обед.

«Видишь, как твой Гонзик умывается! - продолжает бабушка.- Смотри в зеркало, на кого ты похож. Давай умоемся, а то Гонзик обидится».

Да, нельзя обижать Гонзика, надо умываться.

«Смотри, какой он вежливый, будь таким!»

Надо поблагодарить за обед так же, как Гонзик.

Но Гонзик ведь был и пиратом, он завладел необитаемым островом.

Ты из стульев устраиваешь в квартире корабль и тоже завладеваешь островом: прыгаешь с корабля и лезешь на кровать - это и есть необитаемый остров.

Хотя тебе объясняют, что забираться на застеленную кровать нельзя, это тебе уже непонятно: ведь Гонзик тоже забрался на кровать!..

Бабушка привела тебя из парка, ты промок до ниточки. Осень. Холодно.

В чем дело? Разве дождь на улице?

«Объясните вашему сыну, что он Паата, а не Гонзик... Нельзя же делать все, как Гонзик... Он взял и прыгнул в бассейн, как Гонзик!»

Тебе холодно, и ты жалеешь, что прыгнул в бассейн, обещаешь, что больше не будешь.

А когда наступает ночь и пора ложиться, ты начинаешь протестовать.

«Но Гонзик ведь тоже ложится в это время!» Железная логика. Ты ложишься и укрываешься, как Гонзик, и зовешь к себе Гонзика. Ты забираешь книгу под одеяло и скоро засыпаешь. Жизнь продолжается и во сне, и поэтому в другой комнате до нас доходит твой отчетливый тихий голос: «Гонзик... Любимый... Я люблю тебя, Гонзик!»

Потому мама и назвала тебя Гонзиком, и ты долго играл в Гонзика: был умным и глупым, как Гонзик, добрым и озорным, как Гонзик, вежливым и диким, как Гонзик.

Наверное, все экземпляры книг о Гонзике давно уже протерлись, тысячи детей десятки тысяч раз переиграли своего героя, сдружились с ним.

Нет таких книг в магазинах? Трудно их достать? Поищите хорошенько, папы и мамы, обойдите все книжные магазины, и букинистические тоже, а то ваши дети обеднеют без хороших книг с героями-озорниками!

Как я мог представить, что эта маленькая куколка для самодеятельного кукольного театра внесет в твою детскую жизнь столько радости? Как я мог предвидеть, что она станет нашим добрым союзником в твоем воспитании!

Я ее купил случайно, не думая о том, что она может куда успешнее и внушительнее воздействовать на тебя в некоторых исключительных случаях, чем наши, пусть даже хоровые, наставления.

Если бы я все это мог предвидеть, то, не затруднив себя хождением по магазинам, взял бы кусок дерева, вырезал бы из него веселое личико с длинным носом, с помощью красок сделал бы его более веселым, затем, сшив и приклеив обычную красную рубашонку, надел бы на правую руку и приступил к воспитанию.

Я принес купленного Буратино домой, и под вечер, когда тебя начали кормить кашей, решил устроить тебе необычное представление. Тогда тебе было два с лишним года.

Надев на правую руку рубашку, я сунул указательный палец в отверстие шейки, большой и средний пальцы - в рукава, залез под стол и начал импровизировать содержание первого акта первого в своей жизни спектакля собственной постановки.

А. в это время за столом происходило следующее. Ты начал выкидывать свои обычные номера, размахивая кулаками и отвергая пищу. И конечно же, как часто случалось в таких напряженных ситуациях, сунул руку в глубокую тарелку с кашей. Она тебе показалась очень горячей и ты, стало быть, собирался заорать что было мочи, измазав одновременно лицо бабули, а бабуля приготовилась принять ответные меры, промыв тебя теплой струёй наставлений. На этом все и застыло.

Откуда бабуле было знать, что папа сидит под столом, обдумывая свой спектакль. А ты и не представлял, что папа дома.

Из-под другого конца стола неожиданно вылез Буратино, весело сияя, в своей красной рубашке, и заговорил тонким голоском:

- Мальчик, как тебя зовут?

Бабуля забыла о своем измазанном лице и о своих воспитательных намерениях. Ты забыл о том, что тебе следовало заорать. Оба изумленно уставились на необычное зрелище.

- Как тебя зовут, мальчик? - продолжал тонкий голосок. Буратино, подпрыгивая и пританцовывая, весело махал руками.

Зрители очнулись от первого изумления. Разумеется, на секунду раньше пришла в себя бабуля.

- Ну, отвечай, он к тебе, наверное, пришел!

- Паата! - Все твое изумление теперь зазвучало в твоем голосе.

- Я Буратино. Повтори, пожалуйста, мое имя! Пришлось поупражняться несколько раз в произнесении этого сложного имени.

- Ты хочешь дружить со мной? Ты кивнул головой.

- А ты отвечай голосом. Скажи так: рад с тобой дружить, Буратино!

Ты повторяешь. Буратино медленно, танцующей походкой движется к тебе, напевая одновременно песенку.

- Дай пожать руку! - Его короткая рука протянулась навстречу твоей, но, увидев, что она вся измазана, отдернулась назад. - Пожалуйста, прошу тебя, помой руки, а то я боюсь испачкаться твоей кашей!

Ты протягиваешь руку бабуле. Она уже успела вытереть себе лицо, а теперь принялась чистить твои руки. Ты не спускаешь глаз с Буратино. Происходит рукопожатие.

- Ты обидел бабулю? Извинись, пожалуйста!.. А теперь ешь. Вкусно, правда?.. Ты хочешь, чтобы я приходил к тебе?.. Только если ты не будешь обижать меня... Кончил кашу?.. Поблагодари, пожалуйста, бабулю!..

Мама, почуяв необычное, тоже включилась в действие, начала объяснять Буратино, что Паата умный и сдержанный мальчик. Буратино рад этому. Попрощавшись с тобой пожатием руки, Буратино отдаляется от тебя, двигаясь вдоль стола. Ты тревожишься.

- Буратино! - кричишь ему вслед, - приходи еще!

Вскоре «приходит» папа, и ты с помощью мамы и бабули объясняешь ему, какой к тебе приходил человечек.

Папа задумывается. Он серьезно начинает обдумывать сценарий, способ выступления, содержание общения.

Буратино появляется один-два раза в день, в заранее назначенное время, иногда совершенно неожиданно, когда возникает особо напряженная ситуация. Его появление восстанавливает атмосферу взаимоуважения, разряжает обстановку возникновения конфликтов.

К приходу Буратино ты готовишься, как к празднику. Он может сесть тебе на плечо, на голову, ущипнуть за щеку, подать ложку. Он несет тебе конфету, печенье, он

говорит с тобой обо всем, что тебя интересует. Рассказывает сказки, учит стихам, приучает тебя к вежливости, требует быть сдержанным. Он всегда знает о твоих каждодневных поступках, радуется твоим добрым делам, огорчается твоим дерзостям. Полон надежд, что ты умный и хороший. Буратино может убаюкивать тебя, и хотя колыбельная в его исполнении звучит не так уж мелодично, ты все же засыпаешь.

Я готов поклясться, я уверен, что ни один воспитатель не смог бы так сильно повлиять на нравственно-этическое и умственное развитие моего Пааты, как его общение с Буратино, продолжавшееся всего восемь-десять месяцев.

По-моему плану Буратино должен был насовсем попрощаться с тобой и уехать далеко-далеко, как только мы обнаружили бы, что его влияние на тебя начинает слабеть. Но произошла досадная ошибка.

Вернувшись однажды с работы домой, мы с мамой застали тебя сидящим на диване и льющим горькие слезы. Перед тобой лежал неподвижный Буратино. Ты его нашел в самом потайном уголке шкафа, куда мы прятали его от тебя, надеясь, что ты никогда не проникнешь туда. Однако ты залез в шкаф, перерыл все и вдруг наткнулся на Буратино.

- Буратино! - закричал ты радостно. Ты думал, что, увидев тебя, Буратино сразу подскочит, запоет своим тонким голоском, залезет тебе на плечо, начнет шептать

сказку.

- Буратино, встань... Буратино, ты спишь? - Ты горько заплакал: - Буратино не хочет со мной разговаривать. Буратино не хочет проснуться!..

Мы, конечно, могли мигом воскресить Буратино. Но было ясно: он уже никогда не смог бы стать твоим воспитателем. Ты начал бы сдирать его с руки, и он, этот человечек, создавший тебе особый, сказочный мир, превратился бы в жалкую игрушку. Поэтому мы уложили его в коробку и сказали тебе:

- Да, Буратино больше не проснется!.. Хотя это не совсем правда. Буратино проснулся для тебя уже на всю жизнь, когда тебе принесли в подарок книгу о Буратино.

Ты становишься озорником, неуловимым, неудержимым. С тебя нельзя сводить глаз.

Бабуля разыскивает тебя через каждые 2-3 минуты: ты можешь одновременно быть и в шкафу, и во дворе, и на столе, и под столом. От тебя несколько раз спасали старинную швейную машину системы «Зингер», которой так дорожит бабуля, ты сбросил с высокой подставки вазу с цветами, и если бы не наш с мамой уговор, был бы ею крепко отшлепан за это; ты опрокинул огромный таз, наполненный виноградным соком, и он полился на нижний этаж; и если бы опять не наш уговор, за этим последовало бы нравоучение папы.

Ты жил бурной жизнью мальчика, рос таким, о каком пишет английский писатель Алан Бек:

«Мальчик - это правда с грязным лицом, красота с порезанным пальцем, мудрость с вареньем в волосах и надежда будущего с лягушкой в кармане.

Когда вы хотите, чтобы он произвел хорошее впечатление, его мозги превращаются в желе, или же он становится дикарем, садистом из джунглей, стремящимся уничтожить весь мир и себя вместе с ним...

Мамы любят их, маленькие девочки ненавидят, взрослые игнорируют, а небеса защищают».

Неужели педагогика в конце концов не обнаружит надежный метод, применив который, станет возможным довести до твоего понимания и до понимания миллионов мальчишек, тебе подобных, как опасно делать глупости на каждом шагу?

Жизнь на волоске - вот какая жизнь у мальчиков.

Ты шаришь в ящиках, слышишь мамин голос: «Что ты там делаешь?»- «Ничего!» Ты достаешь ножницы. «Что ты там ищешь?»- «Ничего!» Идешь с ножницами сперва к аквариуму и пугаешь ими рыбок. «Что ты там стучишь?» - «Ничего!» Затем суешь ножницы в штепсель, раздается страшное «ткац», выключается электричество, в квартире становится темно. Мама вскрикивает и бежит к тебе, задевая по дороге стулья и с грохотом отбрасывая их, у бабули сердце уходит в пятки, она начинает кричать, бегут соседи. Кто-то смог включить электричество. Ты, весь синий, валяешься на полу, приходишь в себя, жжет руку, начинаешь плакать, а мама теряет сознание...

Соседка ведет тебя в школу (ты уже начал ходить в подготовительный класс) вместе со своей дочуркой. Надо пересечь узкую улочку. Соседка держит тебя за руку. Но вдруг, увидев на другой стороне своего товарища, ты вырываешь руку и с радостным криком перебегаешь улицу. Надо же было: тут же из-за угла неожиданно вынырнула машина. Раздаются крики прохожих. Слышится страшное шипение внезапно заторможенной машины. Выскакивает водитель и бросается к тебе. Ты лежишь на спине, ноги врозь, правое колесо машины заторможено посреди ног, выше колен, оно задело штанишки и кожу на левой ноге...

Но тебя оберегали не только небеса.

Дядя пригласил нас к себе показать реку Алазани. Она небольшая, но быстрая, в некоторых местах глубокая. Мы идем вдоль реки. Мы любуемся цветами, фазанами, ты собираешь камешки. «Не подходи близко к берегу, иди рядом с нами!» Эти приказы раздаются время от времени. Ты как будто подчиняешься. Но вдруг сползает край берега под твоими ногами, и через секунду быстрый поток реки захватывает тебя. Дядя сразу же бросается в воду и спасает тебя, испуганного и наглотавшегося воды.

Был и такой случай.

Раз ты взял раскрытый зонтик, который лежал на балконе, и собрался спрыгнуть со второго этажа. Для тебя зонтик был парашютом. «Стой! Не смей!» - закричала бабушка. Ты поспешил выполнить намерение, но она подоспела, вцепилась в тебя. «Глупый мальчик... Глупый ты мальчик!»- рыдала она. В то время ты увлеченно рисовал парашюты. Только на шести твоих рисунках, которые ты мне подарил и которые хранятся у меня до сих пор, я сосчитал тридцать раскрытых парашютов. Вспоминаю еще, с каким удивлением ты наблюдал в парке, где было много развлечений, за прыжками с вышки на парашюте. Было ли это причиной твоего несостоявшегося полета, прыжка со второго этажа?

Вместе с небесами тебя хранили бдительность бабушки, возгласы матери и мужской разговор отца, спасала доброта и совсем посторонних людей, незамедлительно приходивших к тебе на помощь.

Сколько у тебя жизней? Трудно сосчитать. У каждого мальчика, мне кажется, по крайней мере два-три десятка жизней. И пока нет в нашем распоряжении универсального способа внушить им, детям, быть предусмотрительными, так и хочется крикнуть во весь голос, чтобы услышали все-все: «Дорогие взрослые, нет чужих детей, все дети наши! Пожалуйста, заботьтесь о них, спасайте от возможных прискорбных последствий их шалостей!»

Во дворе много детей. Ты тоже рвешься во двор поиграть. Но там старшие мальчики отняли у тебя велосипед и не дают покататься. Ты начинаешь орать, возвращаешься домой, жалуешься:

- Все они плохие... я не хочу играть с ними! Что нам делать? Отнять у мальчишек велосипед и вернуть тебе, а им пригрозить, чтобы больше не смели? Бабуля так и готова поступить, но я против.

- Чего ты орешь? Ты же мужчина!

- Они отняли мой велосипед!

- А почему ты сам не предложил им покататься на твоем велосипеде?

- Не хочу... я сам хочу кататься...

- Так, значит, виноват ты: ты сам хочешь много кататься и не хочешь поделиться с ребятами этим удовольствием. Я не могу защищать тебя такого. Если я отниму у них велосипед и верну тебе, они не захотят дружить с тобой. А дружба важнее велосипеда!..

Я предпочитал отпускать тебя во двор с такими игрушками, игра с которыми заставляла тебя знакомиться и дружить с ребятами. Конечно, неинтересно играть в мяч одному. А от мальчика, который играет один, ребята могут отвернуться, начнут дразнить его. Я отпускаю тебя во двор с хорошим футбольным мячом и внушаю: «Мяч любит, когда его ударяют многие, за ним весело гоняться всем желающим».

Какой смысл играть в кегли одному, если никто на твою игру не будет смотреть? А если играть коллективно, соревноваться с товарищами, то вокруг играющих соберутся зрители, они станут поощрять играющих, поднимется та-

кой веселый гул, что ни одна строгая соседка не посмеет нарушить его. Я внушаю тебе: «Если тебе больше не захочется играть, не отбирай у товарищей кегли, пусть они поиграют без тебя!»

Игра с «летающими тарелками» тоже требует друзей и товарищей: ты забрасываешь свою тарелку в сторону партнера, а он отправляет в твою сторону свою. Надо поймать ее и сразу отправить обратно. От тебя требуются ловкость, быстрота.

«Не ссорься ни с кем. Играй со всеми!»

Но ссоры все же вспыхивали иногда. Порой дело доходило до драки.

И мы приучили тебя: не жди от нас защиты, мы уведем тебя, драчуна домой, и станем осуждать; возможно, за этим последует еще и наказание - лишение радости общения с товарищами на два-три дня сразу.

Знаю я вас, петушков-драчунов. Не думаю, что хотя бы одному взрослому хоть раз удалось установить истинную причину возникновения вашей драки. Обе стороны с такой страстностью будут утверждать свою правоту, что в конце концов станет понятной беспричинность драки. После драки вы без особых дипломатических переговоров возобновляете дружбу, может быть, даже более прочную, но мы, взрослые, поныне добрые соседи, вмешавшись в «разбор» дела, можем навсегда испортить свои добрые отношения.

Наш домашний суд в составе папы, мамы и бабушки обычно выносит тебе строгий наказ, соответствующий нашей морали: «Дружи со всеми, сынок, плохих детей нет, дружи со всеми!»

Ты начал ходить, а вскоре заговорил. Ты так резко перешел от детского лепета к членораздельному произношению и так ошеломил нас фейерверком применяемой тобой лексики, что мы никак не смогли вспомнить, какое первое слово ты произнес.

Я утверждаю, что первое слово, которое ты произнес, было «мама», а мама говорит, что это было «папа».

Но, наверное, ни то и ни другое, твои первые слова

скорее всего означали: «Я человек!»

Ты заговорил одновременно на двух языках: на грузинском и русском.

Как это произошло?

Я сторонник той научной точки зрения, которая считает, что ребенок наследует от предков некую способность речи. Через несколько месяцев после его рождения она начинает в нем просыпаться: ребенок впитывает в себя речь окружающих, произносит нечленораздельные, но смыслообразующие звуки, научается выражать свои требования, протест, радость с помощью отдельных слов. Одновременно в голове ребенка происходят сложнейшие «вычисления», с помощью которых весь хаотический поток речи, воспринятый им, вдруг начинает вытекать из его уст ручейком прозрачной, ясной, содержательной, эмоциональной речи.

Эти внутренние задатки речи, по моему представлению, имеют то же значение для ребенка, что и ракета-носитель третьей ступени, выводящая космический корабль на орбиту. Ребенок за самое короткое время (ибо что значит несколько месяцев в сравнении с тем скачком, который проделывает он, овладевая опытом тысяч поколений?) выходит на важнейшую орбиту своей жизни - орбиту общения.

Ребенок начинает говорить. У него своя система и направленность общения. Сперва он бесконечное множество раз спрашивает всех: «Что это?» Далее следует такое же бесконечное множество «Почему?».

Он приступает к осуществлению процесса познания действительности, однако смотрите, как мудро он это делает: он сам сокращает себе путь к овладению опытом человечества, требуя от нас, чтобы мы коротко, ясно и доступно объяснили ему, что это и почему это так, какие существуют связи между предметами и явлениями.

Разумеется, он с большой охотой прибегает и к другим путям присвоения знаний: ставит ежедневно несколько десятков беспокойных «опытов», дающих ответы на вопросы: «Смогу ли я сам?», «Как это делается», «Почему это так?», «А что, если?..» и т. д.

Но общение через говорение, познание через речь, радость и огорчение, выраженные с помощью слов, занимаютвсе больше места в. его повседневной жизни, в его очеловечении.

Прирожденная способность заговорить не имеет долгой жизни. Она вроде шелковичной бабочки, которая выползает из кокона только для того, чтобы отложить потомство, а сама погибает. Вы не задумывались над тем, с какой легкостью научается ребенок говорению на двух-трех языках, играя со сверстниками, носителями этих языков, и с какими трудностями сталкивается взрослый при изучении иностранного языка?

Что это значит?

Вот что: внутренние задатки с трудом поддаются консервации; напротив, наука располагает определенными фактами, свидетельствующими о том, что мышление, речь и другие виды деятельности человека имеют строго определенное возрастное время для своего возникновения, развития и завершения. Приостановить, отложить их развитие на потом - значит расписаться в собственном невежестве, допустить грубую педагогическую оплошность, а ребенка обречь на непоправимую отсталость.

Но ребенок может заговорить только в общении с говорящими людьми. Вся проблема и заключается в этом: как говорим мы, папы и мамы, взрослые, между собой и со своими малышами?

Если наша речь бедна, искажена, груба, если бранные слова не задерживаются на устах домашних, окружающих ребенка, он, возможно, всю свою жизнь будет страдать от своей искаженной, несовершенной, грубой речи, а возможно, от бедности мышления.

Знаявсе это, не могу не стать сухим дидактом:

«Папы и мамы! Не находится ли ваш младенец, ваш ребенок в окружении искаженной речевой действительности? Это очень плохо! Не находится ли он в атмосфере взаимной грубости взрослых? Это еще хуже! Сами того не подозревая, вы, возможно, задерживаете, навсегда и безвозвратно приостанавливаете речевое развитие и общение ребенка, вы искажаете его будущее! Думайте об этом!»

Эта сухая дидактика служила и нам, воспитателям Пааты.

Прирожденная способность к речи, по моему убеждению (меня подбадривают и исследования специалистов), дает возможность ребенку одновременно усвоить несколько языков. Мое убеждение не исключало и некоторой тревоги: ведь царит пока еще в педагогике классическое предостережение, что учить ребенка сразу двум языкам - это то же самое, что учить его ездить на лошади до того, как он научится ходить.

И все же мы решились. Мама и папа говорили с тобой только на грузинском языке, а бабушка - только на русском. Мы твердо придерживались своего решения, и когда ты начал говорить, мы обнаружили, что у тебя для мамы и папы возник один язык, а для бабушки - другой. Ты переключался с одного языка на другой в зависимости от того, с кем ты имел дело.

Знал ли ты тогда, что говоришь на двух языках? Конечно, нет. Ты только общался на этих языках, не имея никакого понятия о своем билингвизме.

Шли годы, и мои опасения рассеялись полностью. Ты мыслишь нормально, увлеченно читаешь грузинскую и русскую литературу и поэзию, пишешь рассказы на этих языках. В твоей речи я нахожу реальное подтверждение идеи Л. С. Выготского (чьи труды служили мне важнейшей психологической опорой в твоем воспитании) о том, что человек лучше постигает родной язык, если он владеет другими языками.

Ты заговорил на двух языках сразу. Нас радовало каждое твое новое речевое изобретение. Мы всегда старались давать тебе ясные, правильные ответы на твои «что это такое?» и «почему?». И ещё. Мы старались приучать тебя к вежливым формам обращения: учили говорить «здравствуйте», «доброе утро»-, «спокойной ночи», «пожалуйста», «если можно», «спасибо», «извините», «с радостью».

Учили всему этому в процессе общения, а не только одними требованиями и наставлениями. Ты с детства привыкал к нашей' вежливости по отношению к тебе:

«Если можно, принеси, пожалуйста, стул!», «Можно попросить тебя пересесть на диван?», «Извини, пожалуйста, это случайно!», «Спасибо, дорогой, какой ты добрый!». Поощряли быть ласковым, добрым по отношению к людям, окружающим тебя.

И все-таки в твоих выражениях проскальзывала грубость, которую, видимо, ты усваивал вне дома. Но каждый раз, когда ты грубил, обижал окружающих, мы прибегали к приемам народной педагогики - заставляли тебя «прополоскать рот»,: лишали на время удовольствий общения. А как же иначе?

Недавно в одной семье я наблюдал, как двухлетний ребенок ругался, употребляя непечатные выражения, а взрослые, даже мама, в адрес которой и были направлены эти слова, безудержно смеялись. Я был возмущен. А родители меня успокаивали: «Он же не понимает, что говорит!»

Разве это оправдание? Пусть не понимает, но ведь его натура склоняется к грубости!

Какое мы, взрослые, имеем право, как мы смеем засорять речь ребенка, заставлять его природную способность к речи расходовать на тренировку в произнесении грубостей и пошлостей? Тот, кто этим занимается, должен знать: он искажает не только и, может быть, не столько речь ребенка, сколько его судьбу, так как с детства лишает его красоты и радости общения.

Я не знаю, есть ли в педагогике термин «речевое воспитание». Думаю, он мог бы носить глубокий смысл. Я лично вкладываю в него не узкометодическую, а общечеловеческую идею: воспитание в ребенке умения и потребности доставлять людям радость с помощью речи, сопереживать, сочувствовать им в беде, облегчать страдания, сеять правду м доброту. Речевое воспитание - это воспитание любви к человеку, глубокого уважения к нему. Слово может исцелить человека. Слово может убить человека.

Тебе было три годика, когда в семье поселилась новая радость: у тебя появилась сестренка, назвали ее Ниной. Возникли новые заботы.

«Пойдем, принесем молока для Нинульки!» И мы шли покупать молоко. Ты нес маленькую корзиночку с бутылками. Мы по дороге говорили, какая у нас хорошая сестренка, какая она забавная и смешная, как за ней надо ухаживать.

«Пора варить кашу для Нинульки. Помоги мне. Достань, пожалуйста, кастрюлю!» Бабушка приготовила манную кашу, а ты важно несешь тарелку с кашей сестренке.

«Давай поведем Нинульку на прогулку!» На улице ты не хотел подпускать меня к коляске, вез ее осторожно, без шалостей.

«Не шуми, пожалуйста, она только что заснула!» И мы показывали тебе, как на цыпочках надо выходить из комнаты, где растет во сне твоя сестренка. «Поиграй с Нинулькой, пока я занята!» На тахте ты начинал забавлять ее, смеша разными манипуляциями. Сестренка пищала и прыгала от восторга.

«Присмотри, пожалуйста, за ней, пока дома никого нет!» Ты оставался один с сестренкой на десять-пятнадцать минут, может, и дольше, а затем докладывал обо всех ее малейших проказах.

«Приведи, пожалуйста, Нинульку из детского сада!» Ты тогда «был уже в первом классе, детский сад находился рядом, и ты с радостью ходил туда за сестренкой. Ты гордился этим поручением.

Но я рассказываю не о том, как воспитывали девочку, а о том, как воспитывали в тебе заботливого, чуткого мальчика.

Мы с тобой готовили сюрпризы маме, бабушке, сестренке ко дню их рождения; порой, оставшись одни, убирали квартиру; мыли посуду, готовили обед, чтобы порадовать маму.

На тебя возлагали заботу о комнатных цветах. Мы радовались каждому новому лепестку и бутону. «Это плоды твоих забот!» - говорила бабушка. Во дворе мы посадили дерево, и ты поливал его.

Упрочить доброту, чуткость, отзывчивость в ребенке, породить в нем чувство сопереживания - дело не из легких. Среди других способов, которые мы применяли "с этой целью, был и такой, довольно распространенный. Мы им пользовались примерно в следующих формах. - Мама, ты не замечаешь, какой Паата становится добрый?»

- Да, я сама хотела сказать, вчера он так помог мне... Мама и бабушка говорят в другой комнате, тебя только что уложили, и ты должен уснуть, но суть разговора задевает тебя...

- А вы знаете, как вчера мой внук меня порадовал! - Бабушка разговаривает в парке с женщиной, сидевшей рядом с ней на скамейке. Они познакомились здесь. Ты играешь тут же и готов повторить те же доблестные поступки, которыми так она гордится.

Было ясно, как поощряли тебя такие «случайные» разговоры, без твоего участия, за «твоей спиной» - о твоих хороших делах и поступках, о твоей чуткости и отзывчивости.

Но может, в этом была доля тщеславия, может, ты немного играл в отзывчивость, доброту, хорошие поступки? Что же, неплохо, если даже в игре (пока в игре!) ты усваиваешь какие-то нормы" морали. В игре, как теперь склонны говорить, моделируется будущая социальная жизнь ребенка.

И все же мы с нетерпением ждали такого проявления твоей чуткости и сопереживания, которых нельзя было приписать игре. Чувство сопереживания - это частица твоего сердца, твоей души, твоей жизни, которую ты преподносишь человеку в дар.

Я не забуду тот прекрасный день, когда я обнаружил в тебе рождение такого чувства. Нет, не думаю, что я переоценил это событие, не смог вникнуть в его психологическую суть. Это действительно было сопереживание, чувство своей вины перед другими, чувство сожаления. Вот как оно родилось.

Стоял теплый майский день, тебе было тогда чуть больше пяти. Мы отправились в поход на близлежащие горы. Была с нами Мака, твоя двоюродная сестра, на год старше тебя. Вы бегали, собирали цветы, смеялись. И вдруг умолкли. Я увидел вас сидящими на корточках, вы что-то внимательно рассматривали. Я подошел. На стебельке полевого цветка сидел кузнечик, прозрачно-зеленый, с тоненькими длинными крылышками, с усиками. Он неожиданно раскрыл крылышки и сделал длинный скачок. Вы весело погнались за ним и опять, сидя на корточках, долго изучали его. Он, видимо, решил поиграть с вами:

скок - и вы за ним, опять скок - и опять вы за ним. Вместе с кузнечиком вы бегали по всему полю и смеялись.

Наконец, кузнечик сел на асфальтированную дорогу. Теперь мы втроем окружили его.

- Какой ты красивый... Что ты ищешь? - начала задавать ему вопросы Мака. Но кузнечик раскрыл крылышки и собрался было сделать прыжок, как ты ни с того ни с сего накрыл его ногой. Мака вскрикнула:

- Не смей!

Ты поднял ногу - и мы увидели раздавленного кузнечика.

- Зачем ты это сделал? - сказала Мака, обиженная до слез. Ты молчал.

- Да, сегодня мама уже не дождется своего кузнечика. Она, наверное, будет горько плакать! - Я был огорчен, но не бранил тебя. - Кузнечик уже никогда не будет прыгать и шалить... И цветы напрасно будут его ждать!..

Мы поднялись и пошли дальше. Я предложил вам сесть в тени под деревом и позавтракать. И как будто все уже было позади, как ты вдруг вскочил и побежал обратно на дорогу. Ты сел на колени перед кузнечиком, лежавшим на асфальте. «Кузнечик больше не будет прыгать... Мне жаль кузнечика...» Ты рыдал. Мака успокаивала тебя, но ты не слушал ее. «Почему я раздавил кузнечика?.. Мне жалко его... Пусть он живет...»

Я еще не видел такого обилия слез, не слышал, чтобы ты когда-нибудь так плакал. Мне действительно было очень жаль кузнечика, но я радовался твоим горьким слезам, слезам сожаления. «Ничего, сынок, плачь... Может быть, именно сейчас в тебе рождается человек!»

Ты сожалел о своем поступке, ты хотел вернуть время назад, чтобы исправить свершенное. И я думаю, что только в том сердце может поселиться бескорыстное чувство сопереживания, в котором уже возникло раскаяние в своих необдуманных поступках, чувство вины, чувство ответственности.

В доме суета. Завтра первое сентября, и ты пойдешь в школу, в подготовительный класс для шестилеток. Бабушка заканчивает гладить твою рубашку и короткие штанишки, мама собирается выкупать тебя, готовит ванну. Нина не отходит от тебя и умоляет взятьее с собой в школу.

Ты важничаешь. Еще бы! Ведь в школу пойдешь ты, а не кто другой из нашего дома.

- Какое стихотворение ты расскажешь, если предложит учительница? - спрашивает мама. У тебя наготове два-три десятка стихотворений.

- А если будете рисовать, то нарисуй закат солнца. Это у тебя хорошо получается. - Бабушка уверена в этом.

А я советую тебе подружиться сразу со всеми ребятишками и с первого же дня полюбить свою учительницу.

Ты уже знаком с некоторыми буквами. Можешь написать свое имя. Ты этому научился в детском саду, у своих товарищей. Возвращаясь из детского сада, ты приставал к маме или папе с просьбой научить тебя читать. Тогда я решил научить тебя способу звукового анализа слова.

Сперва я обратил твое внимание на отдельные звуки.

Скажи, пожалуйста, как шумит ветерок в листьях деревьев?- «Шшшш!..»

- А как жужжит пчела?- «Жжж...»

Затем научил медленному и растянутому проговари-ванию слов вроде «дууууб», «мммааамммааа». Иногда давал тебе задачи: я говорил предложение или слово неестественно растянуто и медленно, и ты должен был догадаться, что я сказал.

Потом я дал тебе фишки - маленькие квадратики из картона - и предложил «написать» слово: проговорить какое-нибудь слово медленно, выделить в нем последовательные звуки и для обозначения каждого из них положить фишку. Этот прием, разработанный советским психологом Д. Б. Элькониным, помог тебе усвоить способ звукового анализа и «написания» слов. Одновременно ты научился узнавать все звуки грузинского языка.

Считать до десяти не составило для тебя большого труда. Но вот пре-одолеть так называемые феномены Пиаже ты затруднялся.

По моему заданию ты пересчитывал десять фишек и клал слева, столько же - справа. И справа, и слева фишки лежали кучками.

- Сколько здесь фишек?

- Десять.

- А здесь?

- Десять.

- Где больше фишек, тут или там?

- Нигде, они равны.

Пока все правильно. Тогда я раскладывал кучку фишек справа, фишки слева оставались в прежнем положении.

- Скажи, пожалуйста, где теперь больше фишек, здесь или там?

Ты не задумываясь отвечал:

- Здесь! - И указывал на разложенные фишки. Было достаточно собрать их опять в кучку, и ты говорил, что теперь фишки опять равны. •

А вот другой опыт. Я брал два стакана, один из них

был низким и широким, другой - тонким и высоким.

Наполнял низкий.

- Смотри, теперь я эту воду перелью в этот стакан! - переливал. Естественно, в тонком стакане вода поднималась выше.

- В каком стакане было больше воды: в широком или в этом тонком?

Опять не задумываясь, ты говорил, что воды становится больше в тонком.

Скажу еще об одном опыте.

- Вот шарик из пластилина. Смотри, из этого шарика я сделаю лепешку. Скажи, пожалуйста, когда было больше пластилина, когда он был шариком или когда он превратился в лепешку?

- Когда превратился в лепешку...

Повторение этих опытов в разных вариантах, рассмотрение результатов с разных точек зрения в конце концов привело тебя к пониманию того, что количество фишек не может меняться в зависимости от того, расположены они врозь или кучкой.

Я ценил такие задачи прежде всего потому, что они заставляли тебя мыслить, наблюдать, замечать, связывать, выделять. Развитие этого умения в ребенке, готовящемся пойти в школу, мне кажется куда важнее, чем развитие умения считать пусть даже до миллиона.

Ты встал рано утром и разбудил всех дома. Идти до школы минут пять. Но тебе не терпится. Бабушка нарядила тебя. Дала тебе букет цветов для учительницы. И мы все направились к школе. В школьном дворе много детей и родителей. Проводится митинг. Затем раздается первый звонок, и дети, оживленные, входят в школьное здание.

В школу родителей не пускают. Ты входишь в школу вместе с ребятами, большими и маленькими, вместе со своей первой учительницей.

И начинается твоя школьная жизнь. Она будет длиться две тысячи дней,

Как ты примешь школьную жизнь? Будешь «отбывать» ее или радоваться ей?