Чистота живущего языка: мнимая и истинная

Суть проблемы в наши дни

Поскольку Концепция общественной безопасности в её изложении ВП СССР появилась в кризисный период истории человечества и России, когда общество в своём развитии разрешает нравственно-мировоззренческие и, соответственно, — концептуальные неопределённости, то есть люди, которые высказывают возражения не только против её существа, но и против той языковой культуры, которая свойственна ВП СССР и выражена в текстах КОБ. На протяжении многих лет разные люди высказывают упрёки: Написано не по-рус­ски, не русским языком; длинные фразы, много непонятных слов; требует перевода на русский язык и т.п.

Приведём фрагмент одного из последних (07.01.2004 г.) выступлений[195] на эту тему (в сносках по тексту цитаты — наши комментарии):

«В преамбуле[196] написано[197] что КОБ является частью Русской культуры[198] на деле же при прочтении[199] что тексты крайне слабо напоминают Русскую речь[200] при всем при том, что в «строгий лексических» формах[201] можно написать тоже[202] самое и по Русски[203]. При прочтении некоторых работ возникает впечатление[204] что авторы упи­ваются своей способностью витиевато выражаться,[205] простите[206] товарищи, но ваш язык требует дополнительного перевода на русский язык[207], а пока основные теоретические работы да и аналитика[208] похожи на печально известный талмуд[209] который без слез нельзя читать в виду[210] жуткой витиеватости и скучности стиля[211] у них 30 томов[212]. Через некоторое время у нас появятся свои «Раввины»[213] ко­то­рые будут толковать КОБ. [214]Есть несколько хороших поговорок на этот счет типа «все гениальное просто»,[215]

Задайте себе вопрос[216] можете ли вы написать тоже[217] самое, но простым языком? если не сможете, то это означает только, что либо вы всё написали по чей то[218] указке, либо то[219] что вы сами не смогли в полной мере осознать и прочувствовать то[220] что представляете на суд общественности[221] в качестве Истины Первой инстанции[222]»[223].

Конечно, обилие разного рода языковых ошибок в приведённом фрагменте текста можно большей частью объяснить тем, что, когда его автор выступал на интернет-форуме в «эмоциональном порыве», то его «несло» помимо его осмысленной воли. Поэтому, действуя на основе безсознательных автоматизмов, он печатал быстрее, чем осознавал то, что он пишет. При этом на некоторые клавиши он нажимать “забывал”, на некоторые не попадал, и безвольно автоматически переслал своё выступление для публикации сразу же по завершении печати, не предприняв ни одной попытки понять им написанное и не проверив стилистику, орфографию и пунктуацию текста, выданного его безсознательными уровнями пси­хи­ки [224].

По нашему мнению, писать о языковой культуре, а тем более упрекать кого-либо в реальном или мнимом неумении выражать свои мысли общепризнанными языковыми средствами, допуская в тексте столь высокую плотность разного рода ошибок[225], означает показать всем пример того, как не следует пользоваться языком, в данном случае, — русским языком. Тем не менее проблема чистоты языка и языковой культуры существует, в том числе и для современного нам Русского языка в его историческом развитии.

При обращении к этой теме нас не интересуют устные и письменные «экзамены» на владение языком, когда некий текст «кон­ст­ру­­и­ру­ется» и выучивается наизусть, а потом читается экспертам-языко­ведам «с чувством, с толком, с расстановкой»; или когда пишется «черновик», который неоднократно перечитывается, уточняется, а потом бездумно-автоматически переписывается «набело» и предъявляется экспертам-языковедам при минимуме ошибок, поскольку все выявляемые ошибки исправляются при прочтении черновиков и в беловой экземпляр не попадают.

При обращении к этой теме нас интересует:

· выражение потока мыслей в изустной или письменной речи в том виде, в каком он попадает в «черновик» или вливается в разнородные житейские ситуации в процессе взаимодействия безсознательных уровней психики и сознания;

· осмысленное отношение самого субъекта к этому потоку — к его содержанию (смыслу) и форме его (смысла) изложения или выработки (для самого себя и окружающих).

Соответственно такому подходу опубликованные в качестве завершённых работ[226] материалы Концепции общественной безопасности в изложении ВП СССР не являются «черновиками», «перво­те­к­стами»: это работы, в написании которых участвовали многие люди. И каждому из них в процессе работы над текстом, полученным им от других участников, если что-то и было непонятно или неприемлемо по содержанию или форме подачи информации, то он не оставался безучастным, а старался адекватно понять, что написано другими, устранял выявляемые ошибки других, вносил добавления, уточнения как содержательного, так и формально-стили­с­ти­ческого характера. Иными словами, сказанное означает, что завершённым и опубликованным работам ВП СССР предшествовали «первотек­сты»: первоначально рукописи, а потом компьютерные файлы. И эти первотексты во многом определяют содержание и вид каждой публикуемой работы.

При этом коллективный характер деятельности ВП СССР обязывал каждого её участника к тому, чтобы не обременять других необходимостью преодолевать в процессе работы с его текстом допускаемую им разнородную неряшливость, выражающуюся в неточном или не определённом по смыслу словоупотреблении[227], в ошибочном написании слов, в неразборчивости рукописей и нечётком разделении текста на фразы и абзацы, в расстановке знаков пунктуации и т.п.; и кроме того — в размещении первотекста на листах тетради или подшивки в скоросшивателе.

Т.е. изначально первотекст должен был быть написан так, чтобы после прочтения его другими людьми, каждый из которых будет вносить в него добавления и правки, этот «черновик» можно было без проблем преобразовать в адекватный ему машинописный экземпляр.

И это обстоятельство обязывало уже первого, кто начинал ту или иную новую работу, писать первотекст-черновик так, чтобы в нём выражение потока мыслей было достаточно ясным при минимуме разнородных ошибок, дабы ему самому не тратить время на многократное переписывание набело непрестанно порождаемых им черновиков[228].

При таком отношении к коллективной работе и заботе обо всех её участниках первотекст-рукопись, обрастая вставками на своих страницах и вклейками с замечаниями и добавлениями других людей, оставался достаточно разборчивым для того, чтобы на основе этого, казалось бы «вороха бумаг», человек, владеющий машинописью, но не знающий существа описываемой проблематики мог сам (без обращения к создателям первотекста) напечатать машинописные экземпляры, идентичные данной ему коллективной рукописи. Поэтому в бумажных архивах рабочих материалов участников ВП СССР нет ни единого первотекста, написанного столь неряшливо (в смысле точности словоупотребления и наличия в нём грамматических ошибок), как тот первотекст нашего «критика», с цитирования фрагмента которого мы начали этот раздел.

Безусловно, что начало компьютерной эры упростило производство первотекста и коллективную работу с ним. И хотя при этом завершённые файлы материалов КОБ не несут в себе истории работы над каждым из них, а в них можно найти опечатки и грамматические ошибки, но и среди них, начиная от их прототипов файлов-первотекстов, нет ни одного, в котором столь обнажённо выражалось бы то обстоятельство, что его автор давил на клавиши быстрее, нежели думал с соображением о том, про что он пишет, как это имеет место в цитированном нами в начале этого раздела файле-перво­тексте.

То же касается и культуры изустной речи:

В языковой культуре Концепции общественной безопасности речь как письменная, так и изустная должна выражать определённость смысла.

А для этого человек должен:

· чувствовать Жизнь, быть внимательным к ней и уметь думать в согласии правого и левого полушарий головного мозга, поддерживающих процессно-образное и дискретно-логическое мы­шле­ние (соответственно);

· освоить по возможности больший «словарный запас» и чувствовать различие оттенков смысла синонимов и однокоренных слов;

· осознавать различие функционального предназначения:

Ø частей речи используемого им языка, не всегда однозначное, поскольку как и точный смысл слов оно в каждом предложении может быть обусловлено контекстом;

Ø морфем в составе слов;

Ø членов предложения;

Ø грамматических конструкций в составе предложений[229];

· осознавать свой текущий эмоционально-смысловой строй и поддерживать его должным образом,

— тогда его речь будет точной в словоупотреблении, а в интонационной окраске будет соответствовать аудитории и фоновым обстоятельствам, характерным для жизни общества.

Что касается работ ВП СССР, то «правополушарные» упрекают нас тем, что всё написано якобы для «левополушарных». Причина этого в том, что восприятие длинных фраз[230] в тексте «не поддерживается» их левым полушарием.

Со своей стороны «левополушарные» убеждены, что работы ВП СССР — пустой вздор. Причина этого в том, что их правое полушарие не умеет воспроизводить те образные представления, которых в психике «левополушарных» к моменту соприкосновения с материалами ВП СССР не оказалось: вследствие этого текст воспринимается ими как пустословие; а вся деятельность ВП СССР — как графоманство очень амбициозных, но не вполне психически здоровых людей.

Нормально же у человека правое и левое полушария должны в процессе мышления (включая написание и прочтение текстов) работать согласованно, взаимно дополняя друг друга[231]. Собственно благодаря этому ВП СССР и смог вырваться из мировоззренческой клетки библейско-марксистской культуры.

Сказанное означает, что материалы ВП СССР представляют одну из субкультур выражения мыслей на основе Русского языка в его историческом развитии. Для тех, кто стал носителем этой субкультуры, проблем, связанных с пониманием текстов ВП СССР и собственным изустным и письменным изложением тех или иных аспектов КОБ для других людей, — нет. И с их точки зрения эта субкультура выражения осознаваемого ими смысла во взаимодополняющем единстве оглашений и умолчаний достаточно чиста для того, чтобы оказывать воздействие на течение событий, направленное на переход человечества к цивилизации, в которой человечный тип строя психики в ранее определённом смысле этого термина, во-первых, будет признан нормальным для всех с начала юности и, во-вторых, будет воспроизводиться в преемственности поколений на основе глобальной культуры будущего, объединяющей всё человечество. В результате человечество преобразится в человечность.

Но проблемы в восприятии материалов КОБ есть у представителей других субкультур, также действующих на основе Русского языка в его историческом развитии. И в каждой из них есть свои представления о чистоте языка.

В самом античеловеческом виде это — притязания на право самим сквернословить всегда и всюду, которое дополняется требованием к другим людям — обеспечить им понимание всего и вся, да к тому же ещё и благоденствие, на основе употребляемого ими матерного лексикона и нескольких десятков других обыденных слов, которые должны быть упакованы в предложения, состоящие не более чем из 4 — 5 слов, не считая матерщины, необходимой им в речи в качестве паузы для “отдыха интеллекта” при переходе от одной более или менее членораздельно выраженной мысли к другой.

К сожалению, этого стандарта “чистоты” родного языка, подчас сами того не осознавая и не задумываясь о последствиях, придерживается в своей повседневной жизни, если не подавляющее большинство «росси­ян­цев», то та их часть, которая «бросается в глаза» и производит впечатление о достигнутом в обществе уровне массовой (общей) культуры. Конечно, эти люди — жертвы дефективного воспитания, большей частью — семейного в раннем детстве. Но если этому стандарту “чистоты” не противопоставить в повседневной жизни иной стандарт чистоты речи, то вследствие разрушительного воздействия сквернословия на течение событий и культуру общества жертвами, но уже иного рода, могут оказаться и многие другие, в том числе, — и в преемственности нескольких поколений.

Другой стандарт “чистоты” языка, начиная с послепетровских времён до настоящего времени, поддерживает некоторая часть по-европейски образованного слоя российского общества. Они ведут себя так, будто весь Русский язык в его историческом развитии возпринимают в качестве чего-то непристойного.

Если до середины XIX века они настолько брезговали русским языком, что в своей среде предпочитали изъясняться на француз­ском, которому их учили в детстве более обстоятельно, нежели русскому, то после отмены крепостного права положение изменилось, хотя тенденция избегать русских слов сохранилась. С отменой крепостного права этот общественный слой обновился по своему классовому составу: появилась разночинная интеллигенция, которую в детстве не обучили французскому как родному. Получая европейское образование, она стала в языковую среду родного для них русского языка тащить как можно больше слов из европейских языков: не потому, что какие-то аспекты жизни невозможно было выразить по-русски, а по другим причинам.

Одни просто холопстовали перед “высоко просвещённым” Западом[232], во многом вследствие того, что сами были «лево­полу­шар­ны­ми» и в процессе получения образования по-европейски, осваивали преимущественно слова без соотнесения их с Жизнью и не вырабатывали образных представлений о том, чему их учили. Другим важно было свою образованность выказать и друг перед другом, и перед простонародьем для того, чтобы превознестись, если не в социальной иерархии империи, то хотя бы во мнении окружающих и в самомнении.

Это не вело ни к чему, кроме как к разного рода неопределённостям в понимании безсмысленно внедряемых в русский язык слов, и, как следствие, в последующем порождало большие и мелкие неприятности, бытовой пример чего мы приведём ниже.

Некогда представители этой языковой субкультуры не могли про­изнести слов «отхожее место», и в русском языке появилось слово «сортир», заимствованное из французского языка и в соответствующих ситуациях означающее то же самое — потребность выйти. В языковой культуре народа это слово быстро обрело сохранившийся доныне презрительно-уничижительный смысл. Когда это произо­шло, то первоначально изысканно-утончённый «сортир» стал запретным словом в по-европейски образованных слоях общества, а в русский язык было внедрено ещё одно слово — «туалет», сохранившееся до наших дней в своём нейтральном отношении к тому, что оно обозначает.

Кто-то может спросить, а какой вред принесла эта замена? Но вред она принесла: в ХХ веке в архитектуре городских квартир туалет стал соседствовать с кухней-“столовой”, что не соответствует русским народным представлениям о гигиене жилища во всех её аспектах. Реальный факт: в пятидесятые годы старуха, прожившая всю жизнь в деревне, не могла поверить своей внучке, когда та описывала ей расположение помещений в своей городской квартире: как это отхожее место может быть рядом с кухней, где всё должно быть чисто, где собирается семья и где почти всё время кто-то что-то делает по хозяйству? Как же пользоваться таким местом “уеди­нения”[233], когда рядом люди? и как можно осквернять звуками и запахами, из него исходящими, всё то, что делается в семейной чистоте кухни?

То что деревенская необразованная старуха права, а неправы шибко образованные архитекторы и политики, осуществившие такую политику жилищного строительства, выразилось в проектах жилья более поздних, чем «хрущёвки»: туалеты перестали соседствовать с кухнями и гостиными, образуя архитектурно обособленный блок с кладовками или соседствуя со спальнями, которые обычно пустуют, когда семья проводит время вместе или принимает гостей. Тем более это справедливо по отношению к проектам «эли­тного» жилья. Но тому, что в домах на протяжении десятилетий отхожее место оказалось неуместно приближенным к кухне и гостиной, способствовала замена искони русского однозначно понимаемого термина отхожее место на неоднозначно понимаемый «туалет»: ведь туалетный столик — вещь, которая должна быть чистой, и может стоять и в спальне, и в ванной.

Те же, кто считает, что пример с заменой термина «отхожее место» — «притянутая за уши» придирка, ничего не говорящая по существу, пусть для полноты ощущений, в своём «туалете» оборудуют себе спальню, а унитаз открыто смонтируют на кухне или в гостиной.

Кому-то приведённый пример может показаться малозначимым, поскольку расположение санблока в квартире с точки зрения многих, мечтающих о своей квартире или доме десятилетиями, — мелочь, с которой можно смириться. Тем не менее это — не мелочь: те, кто думает так, — просто безчувственны и недальновидны…

Но есть и явные не «мелочи». Самая крупная из них состоит в том, что в историческом прошлом именно этому слою российского общества мы обязаны бездумным импортом марксизма, что повлекло за собой катастрофу культуры и государственности в 1917 г. вместо их преображения.

Приверженцы этого стандарта “чистоты” языка в разное время натащили в русский язык много всяких слов, но не все они в нём прижились. Так «автомобиль» прижился, и не был замещён словом «самокат»; а «аэроплан», хотя и был внедрён в культуру, но впоследствии был вытеснен из употребления русским словом «само­лёт»; однако «мокроступы» не смогли вытеснить из употребления слово «галоши», которое ушло в прошлое языка вследствие того, что сами вещи, получившие название «галоши», вышли из употре­бления.

Этот слой «русскоязычных» активен и в наши дни: привнесённый ими оборот речи «создать имидж» по существу означает «про­из­вести ложное впечатление», и потому его употребление тоже не несёт ничего хорошего. О вредности привнесения в наш язык слова «толе­рантность» было сказано ранее в сноске. Но в своём большинстве, подобно сквернословам и примитивам, они не осознают того, что тащат в родной язык много мусора — слов и оборотов речи, сложившихся в других языках и обладающих в них определённым смыслом, но никчёмных в Русском языке для выражения смысла [234].

Против них выступают «ревнители чистоты исконно русского языка». С их точки зрения никакие заимствования из других языков недопустимы. Часть из них относят это положение только к современности и будущему. Другие же полагают, что заимствования не допустимы не только в настоящем и будущем, но язык должен быть очищен и от заимствований из других языков, совершённых в прошлом, которые в нём к настоящему времени прижились.

По нашему мнению абсолютные противники заимствований не понимают, почему многие заимствования из других языков, совершённые в прошлом, в Русском языке в его историческом развитии прижились и обрусели; соответственно они не понимают и того, почему далеко не все заимствования, совершаемые ныне и которые предстоит совершить в будущем, не являются в языке мусором и тем более, почему они не разрушают наш язык, а обогащают его, разширяя его выразительные возможности.

Но хуже всего обстоит дело со сторонниками “очищения” языка от заимствований, совершённых в прошлом.

· Во-первых, сразу же встаёт неопределённость:

Ø до какого исторического времени язык существовал в изначально чистом виде?

Ø каким был этот вид?

Ø что было выразимо в том древнем стандарте чистоты языка, а что было невыразимо?

· Во-вторых, если всё же начать проводить в жизнь политику “очищения” языка от заимствований, то наша культура лишится сразу же почти всей терминологии науки[235]. Терминология науки — общее достояние всей глобальной цивилизации. Она вырабатывалась на протяжении веков в историческом прошлом разными народами, пользовавшимися разными языками: общеевропейской латынью средневековья и эпохи возрождения, греческим, арабским; многие термины пришли из языков основоположников тех или иных научных дисциплин либо в виде заимствования терминов на языке оригинала, либо в виде «кáлек», когда термин конструировался из слов своего языка, повторяя грамматические конструкции языка оригинала.

· Кроме того, придётся отказаться от многих привычных нам в повседневном быту слов[236], а также и от слов, давно уже почитаемых словами русскими, но некогда в прошлом пришедших в русский язык из тюркских, финно-угорских языков, а также и из языков других народов, которые влились в русский народ вместе со своей культурой, включая и языковые средства.

В результате возникнет ситуация «нет слов», выйти из которой путём своего собственного словотворчества на основе корневой системы русского языка «ревнители его чистоты» вряд ли смогут, прежде всего[237] потому, что носителем языка является всё общество.

А общество вовсе не чувствует жизненной необходимости отказаться от привычных людям слов: газ, бензин, дизель, спирт, алкоголь, метро, электричество, троллейбус, автомобиль, машина, трактор, компьютер, газета, телевизор, радио, магнитофон, телефон и множества других. То есть, если от общих, — не определённых по смыслу, — деклараций о поддержании чистоты языка и очищении его от заимствований перейти к делу — селекции слов в толковом словаре по формально-лексическим и историческим признакам их происхождения, — то становится очевидным:

Вопрос о чистоте языка не может быть сведён к словарному составу и грамматике: рассмотрения, осмысления и переосмысления мировоззренческих вопросов и вопросов миропонимания на основе этого языка в его историческом развитии — не избежать.

И в кризисные периоды жизни общества рассмотрение этой проблематики и выработка нового стандарта чистоты языка, — это одно из средств преодоления кризиса, поскольку все кризисы в жизни обществ представляют собой выражение дефективности нравственности, мировоззрения и миропонимания, которые были свойственны обществу в предкризисный период истории.

Но в ходе кризисов многие люди разрешают свои личные и общественные нравственно-психо­ло­гиче­с­кие неопределённости в неправильном эмоционально смысловом строе их психики, т.е. будучи деморализованными, прежде всего прочего, — непониманием происходящего и возможностей дальнейшего течения событий. Вследствие этого всегда выясняется, что языковая культура многих и многих оставляет желать лучшего.

Так и ныне в России: в повседневности речь многих безсвязна и мало осмысленна; заполнение бланков (на почте, в сберкассах, в отделах кадров и т.п.) для многих представляет трудности как в силу того, что сами они «функци­онально безграмотны»[238], так и в силу того, что формы заполняемых ими документов разработаны такими же «функционально безграмотными» людьми; а объявления и вывески — это особая тема и поле кормёжки сатириков[239]. И в такие периоды истории в обществе всегда находятся те, кто ищет опору в более или менее благополучном прошлом. Эти поиски опоры в прошлом также затрагивают и всю проблематику жизни языка и его перспектив.