Как человек прогнозирует неизвестное

В ПРОЦЕССЕ РЕШЕНИЯ ЗАДАЧ

Мы уже видели, что мышление берет свое начало в проблемной ситуации, которая затем преобразуется в задачу, или проблему, содержащую определенные условия и требование (вопрос). Например, в уже упоминавшейся задаче о свече в качестве исходных условий выступают следующие изначально данные, известные обстоятельства: в космическом корабле, находящемся на орбите (т.е. в состоянии невесомости), только что зажжена свеча. Исходным требованием задачи является изначально данный и потому заранее известный вопрос: будет ли гореть свеча при таких условиях?

Приведенный довольно простой пример достаточно отчетливо обнаруживает главную трудность в решении любой, даже самой сложной задачи (проблемы). Эта трудность состоит в том, что между изначально данными, т.е. уже отчасти известными 1) условиями и 2) требованием решаемой задачи существуют значительные различия, иногда даже явные противоречия, разрыв или интервал. Последние неизбежны прежде всего потому, что вначале неизвестны существенные взаимосвязи, объединяющие в одно целое оба указанных компонента задачи. Применительно к нашему примеру это означает, что испытуемые сначала не знают, как именно связаны друг с другом горящая свеча и условия для ее горения в космическом корабле.

Успешное решение задачи основано прежде всего на выявлении этой связи или отношения между обоими ее компонентами, т.е. между ее условиями (космический корабль, невесомость и т. д.) и требованием (возможность горения свечи и т. д.). Такая взаимосвязь между условиями и требованием называется основным отношением задачи, а сами эти условия и требование (оба исходных компонента задачи) называются двумя членами основного отношения. В нашем примере первый член основного отношения задачи – горение или угасание свечи, а второй член – отсутствие или наличие веса (у воздуха, парафина). Основным отношением между ними является зависимость горения от непрерывного притока все новых порций кислорода.

В итоге получается довольно противоречивая картина. С одной стороны, в исходной формулировке любой задачи (в отличие от предшествующей ей проблемной ситуации) уже заранее даны и потому отчасти известны первоначальные условия и требование, составляющие оба члена основного отношения задачи, или проблемы. С другой стороны, само основное отношение вначале неизвестно и потому является искомым, ибо о нем ничего не сказано в исходной формулировке задачи. Это не означает, что только оно и образует единственный или по крайней мере главный предмет искания и открытия. Иначе говоря, не надо думать, что оба члена основного отношения, прямо и непосредственно фигурирующие в первоначальной формулировке решаемой задачи, уже тем самым полностью определены и известны и потому остается искать и найти только это основное отношение между ними.

Любое отношение объективно существует не само по себе. Оно всегда есть лишь взаимосвязь между по крайней мере двумя (и более) предметами, объектами или их свойствами. Нет «чистых», беспредметных отношений. Они всегда суть отношения между чем-то или кем-то. Это распространяется и на основное отношение задачи, которое, как мы видели, представляет собой взаимосвязь между двумя членами (условиями и требованием). Поэтому в процессе решения задачи основное отношение познается не само по себе как нечто самостоятельное и отдельное, а именно как взаимосвязь между членами отношения (например, между возможностью горения свечи и отсутствием или наличием веса).

Основное отношение задачи или проблемы раскрывается в ходе выявления обоих членов указанного отношения. Иначе говоря, весь процесс выявления этих членов осуществляется через раскрытие отношения между ними. Вычленение, выделение или выявление какого-либо объекта есть мыслительный процесс анализа, а раскрытие какого-либо отношения, взаимосвязи между анализируемыми объектами или их свойствами есть мыслительный процесс синтеза. Следовательно, весь процесс решения задачи или проблемы человек осуществляет путем ее анализа через синтез. Так мы с новой стороны опять подошли к уже упоминавшемуся выше главному всеобщему механизму мышления – анализу через синтез (т.е. включению познаваемого объекта во все новые связи, благодаря чему он выступает в своих новых качествах, свойствах, характеристиках).

Анализ через синтез означает, в частности, что оба члена основного отношения задачи, по мере включения их в новые связи друг с другом, выступают соответственно в новых качествах. Так, если вернуться к примеру с горящей свечой, то процесс горения (первый член отношения) в соотношении с плавящимся невесомым парафином (второй член) начинает выступать в новом качестве: пламя постепенно будет залито парафином и погаснет. Соответственно этому наши испытуемые анализируют и основное отношение задачи. На данном этапе мыслительного процесса испытуемых оно представляет собой взаимосвязь между: горением и угасанием свечи (первый член основного отношения) и невесомым расплавленным парафином (второй член). Совсем конкретно указанную взаимосвязь (зависимость) между ними воплощает в себе «движение» невесомого парафина (накапливаясь, он не стекает вниз, а как бы растет, движется вверх и заливает пламя). Тем самым «движение» парафина становится конкретным носителем основного отношения задачи.

Носитель основного отношения задачи – вначале неизвестное и потому искомое свойство познаваемого объекта, которое помогает совсем конкретно связать воедино оба члена основного отношения. «Движение» парафина является таким конкретным носителем основного отношения задачи, потому что оно одновременно есть и следствие (или проявление) невесомости, и причина угасания свечи, т.е. оно непосредственно связано сразу с обоими компонентами задачи – с условиями и с требованием. Иначе говоря, оно как бы заполняет собой тот интервал, который существует для испытуемых между обоими членами основного отношения задачи между ее исходными условиями и требованием задачи.

На последующих стадиях решения задачи испытуемые выделяют те же члены основного отношения (горение и невесомость) через все новые их взаимосвязи, в новых, еще более существенных качествах. Например, горение (первый член отношения) выступает не только как сгорание фитиля, но прежде всего как горение (окисление) окружающего кислорода, а невесомость (второй член отношения) начинает выступать прежде всего как невесомость воздуха (не только и не столько парафина), его разных слоев и компонентов: кислорода, углекислого газа и т. д. Соответственно этому и само основное отношение задачи выявляется теперь в наиболее существенном качестве – как взаимосвязь между угасанием свечи (первый член) и неподвижностью невесомого кислорода, углекислого газа и т.д. (второй член), означающая невозможность дальнейшего горения свечи в космическом корабле. Конкретным носителем основного отношения становится теперь движение (возможное или невозможное) воздуха, прежде всего кислорода, около горящей свечи, т.е. наличие или отсутствие конвекции, обеспечивающей непрерывную подачу кислорода к горящему фитилю.

При всей кажущейся простоте такого решения многие испытуемые либо вообще не смогли решить задачу, либо решили ее в результате длительного и напряженного мыслительного процесса, преодолевая большие и явные трудности.

Весь этот мыслительный процесс решения состоит, как мы видели, прежде всего в том, что человек начинает выявлять главную трудность или реальную проб-лемность задачи (т.е. различия или даже противоречия между ее условиями и требованием) и пытается найти конкретного носителя основного отношения. Таким носителем становится вначале неизвестное, следовательно, искомое и в итоге все более точно определяемое свойство познаваемого объекта, которое и заполняет интервал, разрыв между исходными условиями и требованием задачи (например, роль конвекции воздуха в поддержании и прекращении горения).

Поэтому весь мыслительный процесс искания и открытия существенно нового есть непрерывный поиск неизвестного как носителя определенных и все более определяемых отношений между компонентами решаемой задачи. Так более конкретно выступает теперь анализ через синтез – главный и всеобщий механизм мышления.

Иначе говоря, неизвестное, искомое вычленяется, выделяется, вообще анализируется через его отношения с уже известным, через его синтез со все более глубоко раскрываемыми условиями и требованием задачи, поскольку искомое становится связующим звеном между ними (конкретным носителем основного отношения). Следовательно, неизвестное не есть некая «абсолютная пустота», с которой вообще невозможно оперировать. Оно существует в определенной системе отношений, связывающих его с тем, что уже дано в проблеме. По мере раскрытия этих отношений и удается выделять повое.

Такой способ искания и открытия существенно нового, ранее неизвестного и потому искомого является тем самым исходным механизмом предвосхищения, или прогнозирования, этого неизвестного. Иначе говоря, искание и открытие осуществляются в форме прогнозирования. Это неизбежно и естественно, поскольку, решая какую-либо задачу, мы потому и ищем неизвестное, что мы его пока еще не знаем, оно для нас (в меру своей неопределенности) не существует, но мы надеемся его открыть в будущем – на последующих стадиях мыслительного процесса. Раскрывая все более глубоко, в новых качествах, оба члена основного отношения задачи и само это отношение, мы все более полно уясняем, в чем состоит разрыв, интервал между обоими членами основного отношения, какой должна быть взаимосвязь между ними и т.д. Тем самым мы шаг за шагом намечаем, предполагаем, вообще прогнозируем искомое решение.

Например, некоторые испытуемые, решая задачу о свече, горящей в космическом корабле, вначале прогнозировали искомое совсем примитивным способом.Онирассуждали следующим образом: если на космическом корабле имеется кислород, то свеча будет гореть; если же кислорода нет, то она сразу погаснет. На этом они заканчивали решение. Столь простой прогноз искомого означает предвосхищение неизвестного как носителя отношений между горением и кислородом. В данном случае такое предвосхищение совершенно недостаточно, потому что здесь пока вовсе не раскрывается подлинная проблемность решаемой задачи, основанная на неявном для большинства испытуемых противоречии: несмотря на то, что в космическом корабле имеется достаточное количество кислорода, свеча погаснет.

В меру раскрытия этого противоречия (и вообще разрыва) между обоими членами основного отношения испытуемые все глубже начинают выявлять проблемность задачи и потому намного полнее прогнозируют будущее решение. Такое прогнозирование искомого осуществляется прежде всего в виде операционной схемы, т.е. схемы умственных операций и действий, формируемых человеком в мыслительном процессе решения любой задачи или проблемы.

В данном случае операционная схема означает, в частности, что все испытуемые осуществляют различные действия и операции по сопоставлению друг с другом исходных существенных свойств познаваемого объекта: условий горения и угасания свечи в земных и космических условиях. Конкретно это значит, что испытуемые рассуждают примерно следующим образом: если условия для горения одинаковы на земле и в космосе, то свеча будет гореть и в космическом корабле; если же такие условия неодинаковы, то свеча может погаснуть. Пока испытуемому удается выявить лишь сходство обеих ситуаций (наличие кислорода; отсутствие ветра, который может погасить пламя, и т.д.), он закономерно прогнозирует различные возможности горения свечи, находящейся в космическом корабле. И наоборот, когда испытуемый начинает раскрывать различие между обоими ситуациями (невесомость парафина, воздуха и т.д.), он все более уверенно прогнозирует быстрое угасание свечи.

Таким образом, человек ищет, прогнозирует, вообще открывает новое, неизвестное (искомое) как конкретного носителя определенных и все более определямых отношений между условиями и требованием решаемой задачи (т.е. как новое свойство познаваемого объекта, заполняющее интервал, разрыв между обоими членами основного отношения, – в нашем случае между возможностью горения свечи и невесомостью).

Этот общий заключительный вывод конкретизирует наше исходное понимание мышления как искания и открытия существенно нового. Ясно, что при таком понимании акцент ставится не только на существенной новизне открытого, но и на самом процессе искания и открытия. Иначе говоря, необходимо учитывать не только то, что ищет, открывает, создает человек в процессе мышления, но и то, как он это делает. Следовательно, надо иметь в виду не только чисто предметную характеристику того открытия, которое осуществлено в ходе мышления (например, открытия каких-то физических явлений типа конвекции), но прежде всего его собственно психологическую характеристику (качество мыслительного процесса анализа, синтеза и обобщения; формирование новых операционных схем, операций, действий – в конечном счете умственных способностей все более высокого уровня).

Психология мышления и эмоции^{^[59]}

Проблема соотношения познавательных и эмоциональных процессов особенно остро выступает в области психологии мышления. Действительно иеучет эмоциональных компонентов приводит к чисто операционному подходу к мышлению. Традиционно эта проблема интеллектуальных эмоций и чувств не связывалась с разделом психологии, который носит название психология мышления. Однако понять, по существу, генезис и функции интеллектуальных эмоций и чувств невозможно в отрыве от системы мыслительной деятельности. Представляется поэтому необходимым рассмотреть, в какой степени в самой психологии мышления разрабатывалась проблема интеллектуальных эмоций.

Уже представители раннего периода в развитии психологии мышления не могли игнорировать того факта, что мышление человека включает в себя эмоциональные компоненты. Однако методологические принципы идеализма требовали резкого разделения эмоциональной и интеллектуальной сфер. Выход из этого противоречия психологи видели на пути дифференциации самой интеллектуальной сферы. Так, Г. Майер выделял «судящее» мышление и эмоциональное мышление [цит. по: 54], Т. Рибо – аффективное мышление и интеллектуальное [80], Э. Блейлер исходя из анализа патологии подразделял мышление на аутистическое и реалистическое [8]. Как правило, эмоциональное мышление связывалось с функционированием в обыденной жизни, а интеллектуальное – с научным познанием. Причем из последнего типа мышления изгонялась всякая «примесь аффективности». Необходимо все же отметить, что уже в начале века группа австрийских психологов (Брентано, Наловский, Фолькман-фон-Фолькмар) выдвигала тезис о «важности интеллектуальных эмоций как творческого элемента в научной мысли» [52, 866].

Значение проблемы места и функции эмоций в системе мыслительной деятельности недостаточно осознается большинством представителей современной зарубежной психологии. До последнего времени ей не было посвящено специальных работ. Например, проблема направленности мышления при систематическом ее изложении обсуждается вовсе без привлечения понятий «эмоция», «мотивация», «потребность» [117]. Пожалуй, наибольшее внимание роли эмоций в мышлении уделил Л. Секей [130]. Прежде всего автор указывает на то, что в настоящее время психологи плохо знают «механизмы мотивации и динамики мысли». Далее он пытается в экспериментальном плане изучать этот аспект. Протоколы экспериментов по решению задач изобилуют выражениями эмоциональных факторов. Субъект удивляется, интересуется, опасается, сердится. В работе поставлен вопрос о связи аффективных изменений с изменениями в познавательном поведении. Подмечен, например, такой факт, что возникновение эмоции удивления связано с генерированием целой серии предположений и, наборот, отсутствие удивления выражается в бедности выдвижения предположений. Секей следующим образом определяет основное место эмоции в процессе решения задачи: эмоция вставляется между первым пониманием задачи и первым планом ее решения. Эмоциональные факторы являются ведущими на «низших ступенях организации» мыслительного процесса, выполняя функцию «организатора фазы», т.е. на этой фазе «объект эмоции становится объектом мышления», а «цель эмоции становится целью мышления». Чем выше организация фазы, тем в меньшей степени эмоциональные факторы обнаруживают свое самостоятельное существование и значение. На материале патологии (паралитики) автором был получен факт связи стереотипного поведения при решении задач с полным отсутствием эмоций удивления и любопытства. Сделанные автором выводы представляют собой безусловный интерес в аспекте обсуждаемой проблемы. Вместе с том они требуют, по нашему мнению, дальнейшей экспериментальной проверки. Так, спорным представляется, например, вывод о том, что эмоции играют существенную роль только на начальных стадиях мыслительного процесса.

В последние годы в США интенсивно развивается информационная теория мышления. Исходно эта теория не затрагивала проблемы «взаимодействия познания с аффектом», что вызвало справедливую критику ряда американских психологов, в частности Найсера (). Под воздействием этой критики Саймон пытается доказать, что «мотивационная и эмоциональная регуляция познания могут быть включены в систему информационного процесса» [128, 30]. При этом автор отождествляет эмоциональную регуляцию с механизмом прерывания подпрограммы поведения в случае достижения или недостижения цели. Основой для прерывания является актуализация более сильных «неотложных» потребностей организма, функция эмоций в этой теории сводится к неспецифической активации (торможению). Психологическое значение эмоций как регуляторов деятельности при таком подходе остается полностью скрытым. Такая ограниченная трактовка функции эмоций в мышлении показывает, по нашему мнению, искусственность самой попытки соединить эмоциональную регуляцию мыслительной деятельности, как специфически человеческую ее особенность, с исходными принципами информационной теории мышления, описывающими мышление человека по аналогии с работой ЭВМ.

Еще одним показателем неразработанности проблемы эмоциональной регуляции мышления является то обстоятельство, что ни в обобщающей работе на русском языке «Основные направления исследований по психологии мышления в капиталистических странах» [67], ни в фундаментальных зарубежных изданиях [113; 126] не рассматривается исследование эмоций в контексте мышления.

С самого начала развития советской психологии проблема взаимосвязи «аффекта и интеллекта» была поставлена в качестве одной из основных психологических проблем, Л. С. Выготский писал: «Кто оторвал мышление с самого начала от аффекта, тот навсегда закрыл себе дорогу к объяснению причин самого мышления, потому, что детерминистический анализ мышления необходимо предполагает вскрытие движущих мотивов мысли, потребностей и интересов, побуждений и тенденций, которые направляют движение мысли и ту или другую сторону» [24, 14]. Однако вслед за формулированием этого ясного методологического принципа исследования по психологии мышления проходили в основном без учета его эмоциональной составляющей. Так, хотя в методологическом плане С.Л. Рубинштейн и выдвигает принцип единства мышления и эмоций, однако в конкретных исследованиях автора по психологии мышления этот принцип не получил отражения (). Раскрывая понятие «внутренние условия» мышления, С.Л. Рубинштейн включает в его содержание «процессы анализирования, синтезирования, обобщения». С нашей точки зрения содержание понятия «внутренние условия» намного шире, поскольку в него входят различные составляющие системы мыслительной деятельности, в том числе и интеллектуальные эмоции и чувства.

Обсуждаемая проблема мало разрабатывается вплоть до настоящего времени. В сборнике «Исследования мышления в советской психологии» [41] представлены различные подходы к разработке проблем мышления. Характерно, что проблема эмоциональной регуляции мышления не только не относится к важным направлениям исследования, но и вообще остается за пределами внимания авторов.

В работах ведущих специалистов в области психологии мышления исследуются важнейшие аспекты мыслительной деятельности. Так, А.В. Брушлинский исследует направленность мыслительного процесса [10]. При этом автор специально оговаривает, что под направленностью понимается только «один аспект детерминации, не в ее специально личностном (мотивационном), а прежде всего в функциональном, процессуальном плане» [10, З]. Имеются в виду такие особенности мышления, как направленность поисков неизвестного, предвосхищения и избирательность. На этом основании автор не затрагивает вопрос об эмоциональной регуляции мыслительного процесса. Однако, с нашей точки зрения, эмоциональная регуляция не иррелевантна функциональному плану. Мы считаем, что именно ее исследование может обогатить знание о механизмах процессуальной направленности, предвосхищения и избирательности в мышлении. Проблема направленности мышления не сводится к вопросу об изменении «функциональных значений» (Дункер), а скорее связана с проблемой динамики смыслов, в единстве их познавательной и эмоциональной составляющих.

Даже в исследованиях грузинской школы, где мышление изучается в единстве с потребностями человека, вопросы эмоциональной регуляции специально не выделяются. Так, в работе Н. Л. Элиава [106] психическая регуляция мышления рассматривается исключительно с точки зрения проблемы установки.

А. М. Матюшкин изучает в своих работах [62] проблему регуляции и саморегуляции мышления. Согласно автору, возникновение проблемной ситуации переживается человеком в форме специфической познавательной потребности в новом, неизвестном, но необходимом знании. Важное регулирующее значение придается также цели действия, которая «выступает в качестве основного смыслообразующего «рычага» в процессе образования новой системы связей» [62, 25]. Автор, таким образом, близко подходит к проблеме смыслового развития и эмоциональной регуляции мышления, но все же не выделяет специально этой проблемы, регуляция мышления продолжает рассматриваться им вне связи с эмоциональными процессами.

В последние годы детальную разработку получил вопрос о видах обобщения в работах В.В. Давыдова [33]. Здесь нам бы хотелось только отметить, что при формировании обобщений определенную роль играют эмоциональные процессы, выступающие в форме «механизмов эмоционального закрепления», образования «аффективных комплексов». Тем не менее, эти вопросы не затрагиваются в проводимых исследованиях.

В теории поэтапного формирования умственных действий основной является «проблема целенаправленного, «нестихийного» формирования умственных процессов по извне заданным «матрицам» – «параметрам» [60, 143]. При таком подходе исследователи сосредоточивают внимание на внешнем контроле или управлении усвоением умственных действий [91]. Механизмы же внутреннего контроля и управления ходом мыслительной деятельности, в том числе механизмы эмоциональной регуляции, остаются за пределами такого подхода.

В работах А. Ф. Эсаулова [109] изучаются процессы целеобразования при решении конструкторских задач. В поле исследования попадает динамическая сторона мыслительной деятельности, в которой наиболее ярко выступают эмоциональные компоненты. Однако и в этой работе не рассматривается проблема эмоциональной регуляции мышления.

Складывается, таким образом, довольно своеобразная ситуация – значение проблемы эмоциональной регуляции признается в методологическом плане, однако большинство ведущих специалистов в области психологии мышления не разрабатывают эту проблематику в своих конкретных исследованиях. Анализ литературы показывает, следовательно, что в рассматриваемой области существует разрыв методологии психологии и конкретно-психологических исследований.

Однако в последние годы намечается тенденция к преодолению такого положения в отечественной психологии мышления. В исследованиях, проводимых с конца 60-х годов под руководством О.К. Тихомирова, изучение функций эмоциональных процессов и творческой деятельности рассматривается в качестве важнейшей проблемы психологии мышления ().

На основании экспериментальных данных доказывается существование именно эмоциональной регуляции мыслительной деятельности, а не только диффузной активации. Предлагается изучать условия возникновения и функции эмоций, возникающих по ходу решении мыслительных задач, на лабораторных моделях. Предпринимается не осуществлявшееся ранее включение проблематики интеллектуальных эмоций и чувств в контекст исследований мыслительной деятельности. Однако условием для такого включения является отказ от неоправданно суженной трактовки интеллектуальных чувств, имеющей место в современной психологической литературе. Формулируется важный вопрос «об общих и специальных особенностях включения эмоциональных механизмов в управление деятельностью и о взаимодействии качественно различных эмоциональных явлений» [96, 18]. При этом качественный анализ эмоциональных переживаний включается в программу проектируемых исследований. Считается также, что экспериментальное исследование интеллектуальных эмоций является важным направлением анализа познавательных потребностей человека, поскольку сами познавательные потребности, «опредмечиваясь» в новых целях, подцелях, замыслах и т.д., проявляются в своеобразных эмоциональных переживаниях и внешне выраженных двигательных и вегетативных реакциях.

В этом же цикле исследований Ю. Е. Виноградовым проведено экспериментальное исследование эмоциональной активации в структуре мыслительной деятельности [22]. Для определенного класса задач была экспериментально доказана необходимость эмоциональной регуляции мыслительного процесса, заканчивающегося нахождением объективно верного решения задачи. При этом выявлен факт закономерного предвосхищения момента возникновения эмоциональной, активации по отношению к различным вербализованным компонентам мыслительной деятельности.

Взаимосвязь мышления и эмоциональной сферы выступила в исследовании как «взаимодействие процессов развития смыслов элементов и действий с ними и «эмоционального развития» [21, 13]. При этом важнейшим моментом эмоционального развития является «эмоциональное решение задачи», т. е. снятие неопределенности задачи на основе механизма эмоций.

Установлен важный экспериментальный факт, заключающийся в том, что для принятия субъектом выполненного им действия в качестве «правильного» необходима его предвосхищающая эмоциональная оценка.

В экспериментальном исследовании был выявлен механизм «эмоционального наведения» или «эмоциональной коррекции». Имеется в виду, что и ходе решения задачи испытуемый иногда возвращается к ранее положительно эмоционально окрашенной последовательности действий, вопреки отрицательной вербальной оценке той же последовательности, причем именно эмоциональная оценка оказывается зачастую объективно верной. В этом случае одна и та же последовательность действий получает конфликтные оценки.

Результаты экспериментального исследования показывают, что в случае объективно верного решения задачи положительно эмоционально окрашиваются операциональные смыслы действий, прямо или косвенно связанные с решением задачи. Напротив, в случае нерешения задачи положительно эмоционально оцениваются смыслы действий, не имеющие отношения к объективно верному решению.

Вслед за работами О. К. Тихомирова и Ю. Е. Виноградова появились экспериментальные работы Ю. Н. Кулюткина, посвященные исследованию эмоциональных процессов в структуре мыслительной деятельности [47, 48]. Автор выделяет эмоциональные и операциональные компоненты эвристического поиска. Существенный интерес представляет гипотеза о взаимодействии положительных и отрицательных эмоций, при котором в момент активизации отрицательной эмоциональной системы происходит реципрокное обострение чувствительности к положительным подкреплениям. На этой основе происходит своеобразное эмоциональное «подстораживание» малейшего успеха, когда даже частичное соответствие между требованиями задачи и результатами ориентировочных действий эмоционально оценивается как успех. Автор считает, что эмоциональная оценка вырабатывается с точки зрения общего замысла решения, а не в связи с отдельными пробами поиска. Отрицательная эмоциональная оценка возникает лишь тогда, когда не воплощается замысел решения в целом, тогда как отдельные неудачные пробы могут и не вызвать отрицательного эмоционального переживания.

В работе О. К. Тихомирова и В. Е. Клочко ставится вопрос о роли эмоционально оценочных компонентов мышления в деятельности по обнаружению проблемы [99, 177]. Исследовался мал изученный процесс формирования задачи для субъекта. Авторами предложены оригинальные методики. Впервые запись КГР была использована в качестве индикатора эмоциональной оценки в процессах обнаружения и постановки проблем. Процесс постановки задачи начинается с обнаружения противоречия в ситуации. Было установлено, что вероятность обнаружения противоречия зависит от типа деятельности субъекта, от характера его конкретных действий с объектом. Так, эмоциональная оценка не «срабатывает» на противоречие или же возникновение ее затруднено, когда характер деятельности не требует от испытуемого смыслового соотнесения компонентов материала или же в тех случаях, когда работа над смыслом происходит, однако противоречие не выступает в качестве прямой преграды для выполнения деятельности (например, заполнение текста).

Вместе с тем при выполнении деятельности, не направленной на поиск противоречия, в частности мнемической, существуют различные уровни реагирования субъекта на противоречия, представляющие собой одновременно и последовательные стадии процесса формирования проблемы, гностической цели. Так, выделяется полная нечувствительность к противоречию, характеризующаяся не только неосознанием его, но и полным отсутствием всякого реагирования на него.

Следующий, второй уровень характеризуется также отсутствием осознания противоречия, однако появляются косвенные признаки, свидетельствующие о возникновении реакции испытуемого на противоречие – попытки искажения противоречивых мест, представление их как непротиворечивых, пли избегания противоречивых мест в тексте. На третьем уровне возникает констатация после чтения чувства неопределенности, несоответствия, в то время как конкретная причина рассогласовании остается неосознанной. Это уже уровень эмоционального реагирования. На следующем уровне происходит осознание противоречия, однако только после чтения текста и в ответ на вопрос экспериментатора. Наконец, на пятом уровне происходит самостоятельное осознание противоречия.

Таким образом, выделяются неосознаваемые уровни отражения противоречия, на которых формируется побочный продукт в виде неосознаваемого отражения противоречия и создается неосознаваемый опыт. Этот опыт влияет на осознание противоречия: так неосознанное отражение противоречия создает предпосылки для успешного его осознания при целенаправленном поиске противоречия. Появление эмоционального реагирования представляет собой необходимый этап в развитии процесса осознания противоречия и формирования гностической цели.

Процесс обнаружения противоречия авторы связывают с определенной динамикой КГР. Следует подчеркнуть, что выделяются новые, нетрадиционные свойства кривой кожного сопротивления (КС). Обычно анализу подвергались падения КС, связывавшиеся с эмоциональной активацией [17; 22]. Однако, уже Ю. Н. Кулюткин [48] отметил, что повышение КС характерно для случаев оценки испытуемыми результатов произведенной пробы, когда полученные результаты противоречат гипотезе, вызвавшей пробу. Он связывает повышение КС с возбуждением отрицательной аффекторной системы, чувствительной к рассогласованию.

Авторы рассматриваемой работы подвергли анализу кривые КС в связи с процессом обнаружения противоречий. Получены интересные результаты: во-первых, характерным для реагирования на противоречие в любой форме является, рост КС. Подобный рост КС связывается авторами с предвосхищением перестройки деятельности, с переходом к мыслительной деятельности, требующей остановки, прекращения актуальной деятельности, со своеобразным внутренним сигналом – «что-то не так!». Тогда как падение КС в соответствии с ранее полученными результатами связано с предвосхищением осознания и вербализации направления дальнейших поисков, с внутренним сигналом «туда!». Нарастание КС связывается с оценкой противоречивых элементов. Авторы приходят к выводу: «для того, чтобы обнаружить противоречивые элементы и осознать противоречие, необходима инактивация, проявляющаяся на КГР в росте КС. Инактивация и оценка, ведущая к выбору элемента, осуществляются параллельно и одновременно» [99, 197]. Нельзя искать противоречие при высоком уровне эмоциональной активации.

В одной из последних работ Я. А. Пономарев рассматривает эмоциональные компоненты творческого мышления [72]. Автор выявляет пять этапов развития внутреннего плана действия у ребенка. Эти этапы получают различную характеристику, в том числе и по эмоциональному компоненту. На первом этапе действия контролируются вещами-оригиналами. Оценка действий всецело субъективна. «Эмоции – единственное, что выступает здесь в роли обратной связи цели и результата» [72, 187]. На втором этапе действия контролируются вещами и их представлениями. Оценка также эмоциональна. Однако здесь внешние речевые указания уже начинают оказывать влияние на выбор цели, регуляцию действия, его контроль и оценку. На третьем этапе происходит расчленение цели и мотива. Функцию контроля действия продолжают выполнять преимущественно вещи и их представления, а в самостоятельной оценке результата действия доминируют эмоции. На четвертом этапе происходит преобразование способов действия в операции. Контроль и оценка действий становятся в основном логическими. Роль представлений и эмоций в том и другом ограничивается. На пятом этапе происходит включение в деятельность познавательной мотивации. Контроль деятельности и оценка ее результата становится всецело логическими. Таким образом, по мере подъема по структурным уровням организаций мышления роль непосредственно объективного контроля и субъективной эмоциональной оценки затухает, а роль субъективного контроля и объективной оценки, напротив, возрастает.

В работе Л. В. Путляевой [77] изучалась роль пауз в мыслительном процессе и определении связи пауз с эмоциональными состояниями человека. Использовались вегетативные показатели эмоций (запись КГР по Тарханову и запись частоты пульса). Л. В. Путляева констатирует, что для пауз перед «открытием» характерна связь с положительными эмоциональными состояниями, а для «поисковых» пауз, возникающих в период зарождения и разрешения проблемы, характерна связь с отрицательным эмоциональным состоянием психического противоречия [77, 12].

Приводятся некоторые данные относительно динамики КГР при решении мыслительных задач. Так, по данным Л. В. Путляевой, «угашение КГР... наблюдается в наиболее напряженные моменты мыслительной деятельности (в проблемной ситуации), предшествующие нахождению решения или выдвижению гипотезы, и сопровождается поисковыми и теоретическими паузами или паузами перед «открытием». Эмоциональные реакции – удивление, растерянность, радость, отражающиеся в КГР, наступают сразу после нахождения решения (гипотезы), в период его вербализации или проверки» [77, 12]. На основе этих результатов делается вывод: «Следовательно, в одних случаях никакая регуляторная функция эмоций невозможна в силу отсутствия самих эмоциональных реакций, а в других – при наличии эмоций – ее можно было бы допустить» [77, 181.

Нам представляются спорными результаты, полученные Л. В. Путляевой и сделанные на их основе выводы. Данные о том, что периоды зарождения и разрешения проблемной ситуации сопровождаются угашением КГР, находятся в противоречии с результатами, полученными О.К. Тихомировым и В.Е. Клочко [99], где было показано, что процесс формирования проблемы (оценка противоречивых элементов) связан с ростом кожного сопротивления. Возможно, что Л.В. Путляевой не удалось зарегистрировать подъемы КС в периоды формирования проблем, вследствие того, что была использована методика регистрации КГР по Тарханову, имеющая ограниченные возможности исследования динамики КГР.

Проанализированные выше работы показывают, что к настоящему времени в отечественной психологии мышления созданы предпосылки для дальнейшего исследования проблемы эмоциональной регуляции мыслительной деятельности. Далее мы проинтерпретируем некоторые изложенные выше экспериментальные факты и на этой основе выдвинем гипотезы для последующей экспериментальной работы.

Полученный в ходе экспериментального исследования факт предвосхищения момента возникновения эмоциональной активации по отношению к различным вербализобанным компонентам мыслительной деятельности позволяет выдвинуть гипотезу о тесной связи интеллектуальных эмоций с процессами, происходящими на неосознанном и невербализованном уровне. Действительно, закономерно предвосхищая новый вербализованный продукт, интеллектуальные эмоции должны сами подготавливаться предшествующими мыслительными процессами, протекающими на неосознанном уровне. Если же не сделать этого предположения, то становится непонятной предметная отнесенность эмоциональных оценок, т. е., что именно оценивают интеллектуальные эмоции. Непонятно также и то, каким образом эмоциями выполняется их регулирующая функция в мышлении, если не предположить, что они связаны с неосознанными и невербализованными промежуточными новообразованиями в мыслительной деятельности – невербализованными операциональными смыслами.

Большой интерес представляет собой «механизм эмоциональной коррекции» [21]. Возникает задача объяснения этого своеобразного механизма творческой деятельности. Мы предполагаем, что в данных случаях одна и та же последовательность действий оценивается с точки зрения двух разных типов критериев: с точки зрения одних – положительно и эмоционально, а с точки зрения других – только в вербальном плане и отрицательно. В последующей мыслительной деятельности происходит развитие смысла ситуации в целом, ее отдельных элементов и действий с ними. «Возвращение» к ранее конфликтно оцененной последовательности действий происходит на определенном этапе развития смысловых образований. Условием для такого «возвращения» является ослабление или полное преодоление отрицательной оценки действий и усиление их положительной оценки. В основе этого изменения соотношения оценок лежит, по нашему мнению, изменение значимости критериев соответствующих оценок. Так, критерий, на основе которого действия оцениваются отрицательно, становится менее значимым, что и происходит в ходе решения мыслительной задачи,- поскольку формируется обобщенная отрицательная оценка «старого» принципа решения. Напротив, значимость другого критерия оценки, представляющего собой «новый», зарождающийся принцип решения, возрастет. При этом хотя «возвращение» происходит к тем же по форме действиям, однако вследствие развития смысловых образований эти действия включаются теперь в другие системы отношений, и их операциональный смысл соответственно изменяется. Изменение смысла действий приводит зачастую к увеличению эмоционального компонента, что находит выражение в увеличении эмоциональной активации (механизм кумуляции эмоций). Таким образом, противоречие между эмоциональными и вербальными оценками является с нашей точки зрения проявлением более глубокого противоречия между зарождающимся «новым» принципом решения, приобретающим по мере своего развития все большую значимость, и «старым» принципом решения, теряющим эту значимость. Отмеченная в этих случаях ведущая роль эмоциональных оценок по отношению к вербальным может быть понята исходя из природы продуктивного мышления. Его развитие возможно только в том случае, если новое знание «берет верх» над старым. Эмоциональные оценки в рассматриваемом механизме коррекции являются «представителями» нового принципа решения в сознании субъекта и вследствие этого могут играть регулирующую роль в развитии мыслительного процесса.

Требует объяснения также установленный в эксперименте факт положительной эмоциональной окраски действий, прямо или косвенно связанных с решением задачи в случае объективно верного его решения, и, напротив, положительной эмоциональной оценки действий, не имеющих отношения к объективно верному решению, в случае нерешения задачи. Нам представляется, что для объяснения этих данных недостаточно ссылки только на прошлый опыт испытуемого или на механизм «эмоциональной ассоциации». Ведь нельзя же предположить, что в прошлом опыте субъекта существуют готовые оценочные функция a priori, обусловливающие результативность или нерезультативность мыслительного процесса. С нашей точки зрения в данных типах мыслительной деятельности возникают эмоциональные оценки двух видов – одни из них обусловлены прошлым опытом, другие же вырабатываются в самом мыслительном процессе и более тонко регулируют его протекание. Эмоциональные оценки последнего вида основываются на динамических критериях, формируемых в ходе мыслительной деятельности. Именно характер этих критериев обусловливает направленность положительной эмоциональной оценки на объективно верные или неверные смыслы действий и в конечном счете эффективность мыслительного процесса. При таком подходе отнюдь не преуменьшается роль прошлого опыта. Утверждается только то, что он не так жестко детерминирует направление и исход продуктивной мыслительной деятельности. Необходимость динамических критериев для формирования эмоциональных оценок подтверждается, на наш взгляд, и фактом существования в мыслительной деятельности стадий «механического расчета», когда субъект применяет готовые схемы решения, а не вырабатывает новые принципы. На этой стадии не возникают эмоциональные оценки. Это явление можно объяснить тем, что субъект не формирует новых оценочных критериев, иначе говоря, он «не целе-образует», и его деятельность протекает на операциональном уровне. Если на этой стадии и происходит установление субъектом объективно верных значений действий, то они только по форме являются таковыми. Для субъекта же они не имеют смысла верных и не выделяются из совокупности других операциональных смыслов. Напротив, при изменении типа мыслительной деятельности, когда она приобретает творческий характер, развертывается активный процесс целеобразования, в ходе которого вырабатываются критерии эмоциональных оценок и возникают интеллектуальные эмоции. Если эти критерии объективно верны, то увеличивается вероятность, что положительную эмоциональную оценку получат именно те операциональные смыслы, которые совпадают с объективно верными значениями действий.

Здесь мы предполагаем использовать понятие о критериях эмоциональных оценок. В психологической литературе вопрос о подобного рода критериях не разработан. Тем не менее представляется правомерной постановка такого вопроса. Действительно, согласно позициям многих авторов [20, 31] эмоции представляют собой, оценку. Но если это так, то как и всякая оценка она предполагает сопоставление одного объекта с другим (эталоном, критерием), по отношению к которому и вырабатывается оценка. Вместе с тем вопрос о критериях предполагает и более конкретные вопросы: какова природа критериев эмоциональных оценок, какой механизм их формирования. На данном этапе исследования можно сделать предварительное предположение, что такими критериями служат формируемые в ходе мыслительной деятельности целевые новообразования – промежуточные цели, подцели, замыслы попыток, являющиеся, в свою очередь, различными формам «опредмечивания» поисковых познавательных потребностей субъекта. Попытаемся также пока предварительно выделить некоторые условия возникновения эмоциональной оценки. Последняя имеет место когда, во-первых, в ходе мыслительной деятельности будут сформированы новые критерии оценки, во-вторых, будет выработан именно такой невербализованный смысл, который соответствует новым и сформированным ранее критериям и, в-третьих, произойдет сопоставление новых и выработанных ранее критериев оценки с невербализованным смыслом действия. При соблюдении этих условий некоторый невербализованный смысл «презентируется» в сознание первоначально в форме положительного эмоционального переживания.

На основании теоретических положений и предпринятой выше интерпретации экспериментальных данных мы выдвигаем гипотезу, согласно которой процесс целеобразования обусловливает направленность интеллектуальных эмоций на те или иные смысловые образования, формируемые субъектом в ходе мыслительной деятельности. Такая роль целеобразования связана с тем, что в ходе этого процесса формируются динамические критерии, в соответствии с которыми происходит эмоциональная оценка тех или иных смысловых образований. …

А.Р. Лурия [60]