Я спрашиваю госпожу ванину,

БАЛЛОТИРУЮЩУЮСЯ ПО ПЯТОМУ

ОКРУГУ НА ВТОРОЙ СРОК:

1. Верно ли, что размер Ваших официальных доходов на "Приводе" - 180000 рублей в месяц?

2. Верно ли, что практически каждый человек, сокращённый с "Привода", остался без работы с Вашего ведома и согласования с Вами?

3. Правда ли то, что Вы приписываете себе заслуги городских коммунальных служб вблагоустройстве округа?

4. Почему Вы позволили себе судиться с избирателем за критику? Разве избиратель не вправе высказать свою точку зрения?

5. Почему Вы строите свои ответы на "неудобные" вопросы избирателей на обмане, на компрометации оппонента?

 

Требуется установить: Являются ли предложения в листовке под цифрами 1-5 вопросами или утверждениями?

В описании данных исследования мы опускаем анализ высказывания-вопроса: «Разве избиратель не вправе высказать свою точку зрения?», которое является риторическим вопросом.

Системное противопоставление вопроса и утверждения заключается в типе установки. Интенция вопроса формулируется следующим образом: «Говорящий хочет узнать истинно ли Х». При утверждении говорящий сообщает: «Х истинно» либо «Х хорошо».

В анализируемом тексте выделяются типы высказываний, которые квалифицируются как вопросы. Это вытекает из двух фактов:

1. В конце высказываний ставится вопросительный знак, на письме маркирующий вопрос.

2. В начале второй части текста обозначается интенция говорящего, выражено в высказывании «Я спрашиваю…».

Очевидно, что контекст не дает оснований квалифицировать данные высказывания как риторические вопросы такие, например, как второй вопрос в пункте 4 настоящего текста. Если бы данные вопросы были риторическими, то за ними должен был следовать какой-то поясняющий текст. Например, вопрос 1 мог бы иметь следующий вид. «Верно ли, что размер Ваших официальных доходов на "Приводе" - 180000 рублей в месяц? За три месяца на ваших счетах скопилась довольно круглая сумма!».

Но при исследовании данного текста как целого мы получаем следующий результат: вопрос как определенная пропозициональная установка оказывается несовместимым с текстом и наоборот – комплекс признаков, соотносимых с такой единицей, как утверждение, совместим с данным текстом. Невозможность интерпретации представленных фраз в первичном вопросительном их смысле обусловлена тем, что такая интерпретация приводит к противоречию текста по замыслу. Данная интерпретация предполагает такие противоречивые формулы основного замысла текста: «Нужно голосовать за Петрову, потому что она спрашивает у Ваниной…» или «Я спрашиваю у Ваниной о…, поэтому нужно голосовать за Петрову» [Бринев, 2006]. Сохранение у данных высказываний вопросительной функции возможно лишь, если перед нами два текста. Другими словами – подстановка вопросительного значения ведет к нарушению цельности текста.

Таким образом, верно следующее: или перед нами утверждения, или перед нами два различных текста, не связанных между собой, первый текст призывает голосовать за Петрову, во втором тексте задаются вопросы Ваниной. Из этого следует: если текст цельный, то перед нами утверждения, если в тексте присутствуют вопросы, то перед нами два различных текста[22].

Экспериментальные методы

Целью данного раздела не является создание типологий лингвистических экспериментов, но описание требований, предъявляемых к такой познавательной процедуре, как эксперимент, разработка конкретных экспериментальных методик исследования – дело будущих лингво-экспертных исследований. Необходимость же обсуждения экспериментальных методик объясняется их неудовлетворительностью по отношению к описанию фактов.

В лингвистике и лингвистической экспертизе эксперимент применяется в двух формах: в форме без возможности опровержения (опрос) и в форме с такой возможностью.

Целью первой экспериментальной формы является выяснение характера реагирования носителей языка на те или иные языко-речевые фрагменты. Данная форма применяется в тех случаях, когда лингвисту неизвестно, как будут реагировать информанты на тот или иной фрагмент языка / речи, и он хочет установить значения (в смысле значений параметров, а не семантических значений, конечно) этого реагирования, или лингвист хочет проверить свою интуицию по поводу этого фрагмента. В общем случае данная форма может быть названа формой без возможности опровержения. При опросе информантов, например, не выдвигается гипотезы об их поведении, поэтому данные исследования не могут содержать риск ошибки. Так, если лингвист не знает, как будут вести себя информанты, то все реакции «правильны» и значимы без исключения.

Вторая форма – это форма с возможностью опровержения, эта форма применяется менее часто в лингвистических исследованиях и является практически не разработанной. Классическим ее примером является проведение эксперимента с целью подтверждения обоснованности интуиции исследователя по поводу значений лингвистических величин. Здесь данные эксперимента могут содержать вероятность опровержения (могут быть фальсифицированы), когда лингвист предполагал одно, но в результате не получил ни одного ответа, который бы подтверждал его гипотезу. Но во всех практически ситуациях мы имеем следующий статистический результат экспериментирования: какое-то количество ответов подтверждает гипотезу, какое-то – нет. В лингвистике сложилась стихийная интерпретация такого положения дел при помощи категории «субъективной достаточности подтверждающих примеров». Безусловно, что мы только сейчас придумали название для этой операции, эта категория нигде явно не введена, но все-таки думаем, что она фактически используется. Объясним, что мы имеем в виду. Когда лингвист проверяет свою интуицию, то неявно принимается, что для того чтобы интуиция считалась истинной, достаточно «достаточно большого количества ответов», согласующихся с исходной интуицией, тогда как остальные могут быть не приняты во внимание. Понятно, что достаточно большое количество – категория субъективная, даже если будет принято, что оно (количество) должно равняться более пятидесяти процентам.

Описанная ситуация требует обсуждения. Очевидно, что если мы используем форму эксперимента с возможностью опровержения, мы должны знать, какие ответы недопустимы в конкретной экспериментальной ситуации, и вопрос этот, безусловно, не количественный. Отметим далее, что мы всегда имеем разнообразие ответов, другими словами, мы никогда не получаем на свои вопросы ответы, которые количественно равняются ста процентам. Есть два варианта, первый – отказаться от проведения экспериментов, второй – объяснить, как возможна эта ситуация, и сделать так, чтобы наши эксперименты были все-таки потенциально опровержимы, но при этом не стремились бы к стопроцентному результату. По нашему мнению, второе возможно, хотя это требует отдельного теоретического обсуждения. Например, мы не уверены, что изложенное далее не является теорией ad hoc.

Для объяснения описанного положения выдвинем следующую гипотезу: реакции на речевое произведение не являются строго детерминированными, реагирующий обладает определенной степенью свободы (в другом – аспекте выбором) относительно того, как реагировать на речевое произведение и реагировать ли вообще. Эта гипотеза достаточно очевидна и вытекает из фактов. Так, например, не отвечать на вопрос неприлично, но это не значит, что все всегда будут отвечать на все вопросы, адресат способен выбрать, ответить ли ему на вопрос или поступить неприлично. Из этого следует, что не все реакции, которые мы получаем в ходе экспериментирования, связаны с исходной гипотезой эксперимента, а потому необходим не количественный анализ реакций, а качественная формулировка того, какие реакции будут являться совместимыми с выдвигаемой гипотезой, а какие будут его опровергать. В этом случае достаточно одного опровергающего примера, чтобы отбросить гипотезу, пока такого примера не обнаружено данные эксперимента могут быть признаны как подтверждения. Думаем, что применение данного принципа (если применение, конечно, возможно) покажет, что многие из результатов, которые получены в ходе проведения экспериментов при решении экспертных задач, окажутся достаточно тривиальными.

Описанное выше носит, безусловно, не только сугубо теоретический характер, эксперимент применяется в лингвистических экспертизах, его применение требует своего осмысления и улучшений, отметим только, что нам неизвестно ни одного случая, когда бы эксперимент ясно и явно был сформулирован в форме, допускающей опровержение. В [Бринев, 2007] представлен эксперимент, поставленный нами именно в такой форме, но читатель может убедиться в том, что он (эксперимент) также нуждается в улучшении.