Глава 14. Россия в начале XX в

Социально-экономическое, политическое и культурное разви­тие России на рубеже веков. Первая российская революция. Политические партии. Думская монархия. Аграрная реформа П.А. Столыпина. Россия в условиях мировой войны и общена­ционального кризиса

 

Для России период начала XX в. имеет особое значение Именно в эти годы она по ряду исторических причин превра тилась в узловой конфликтный пункт противоречий мировоп процесса модернизации, здесь произошли три революции которые (особенно последняя, Октябрьская) не только опреде лили судьбы нашей страны в этом веке, но и оказали большем воздействие на мировое развитие. Адекватное представление (причинах этих социальных катаклизмов, их ходе, последствия: и «цене» может способствовать пониманию истоков и корне! многих проблем современной России, вновь переживаюида этап революционных пепемен.

 

 

Социально-экономическое, политическое

И культурное развитие России

На рубеже веков

«Великие реформы» 60-х — начала 70-х гг. XIX в. откры ли дорогу процессам модернизации российского обществ, по западному образцу. Страна во второй половине XIX в развивалась очень динамично. В 1861-1900 гг. объем про мышленной продукции увеличился в 7 раз (в Германии — i 5, Франции — в 2,5, Англии — в 2 раза). В начале XX в Россия занимала 5 место в мире по объему промышленного производства, приближаясь к Франции, обеспечивала У4 част! мирового сбора зерна и до 40% мирового экспорта пшеницы

 

 

За 1893-1902 гг. было построено 27 тыс. километров желез­ных дорог. В стране произошел промышленный переворот, была создана индустриальная база, сформировалась рыночная экономика, формировались элементы гражданского общества и правового государства. Заметные успехи были достигнуты в области народного образования и культуры.

И тем на менее основные цели модернизации в России до­стигнуты не были. Индустриализация так и не была завершена. Даже в 1913 г. российская промышленность давала только 20% национального дохода страны (ниже показатели были лишь в Румынии и Болгарии). А в Великобритании и Германии на долю промышленности в этот период приходилось 43 и 47% национального дохода. В 1897 г. в городах проживало лишь 13% населения, всего около 26% его было занято вне аграрного сектора. В этот период в развитых странах Западной Европы доля занятых вне сельскохозяйственного производства превышала половину населения, в Великобритании — 90%.. Заметно от­ставала Россия от других крупных государств и по абсолютным объемам производства. Так, в 1910-1912 гг. Россия, производя 3,5 млн тонн стали, уступала по этому показателю Германии в 4, Великобритании — в 1,8 раза. Еще более серьезным было отставание России в использовании современных технологий. Промышленность ряда стран Западной Европы и США в эти годы стала осваивать электродвигатели, а российская индустрия продолжала использовать паровые машины.

Исторический опыт свидетельствует о том, что результаты экономических и социальных реформ только тогда закрепля­ются в обществе, когда большинство ощущает их позитивное воздействие на повседневную жизнь. На Западе власти обычно следовали этому правилу. В России экономический рост не означал автоматического улучшения материального положения масс. Во второй половине XIX в. происходило ухудшение пи­тания основной массы населения, в большей степени сельских жителей. Значительный приток рабочей силы из деревень в города, превышающий реальный спрос, позволял предприни­мателям сохранять низкую оплату труда рабочих. По качеству жизни Россия занимала одно из последних мест на европейском континенте. 73,7% ее населения оставалось неграмотным.

Своеобразие России проявлялось и в запаздывании форми­рования социальной структуры, типичной для индустриального

 

общества. По переписи 1897 г. население страны составляло 116 млн человек (без Польши и Финляндии). В конце XIX в. в ней еще сохранялось сословное деление, характерное для традиционного общества: дворяне составляли 1,5% населения, духовенство — 0,5, почетные граждане и купцы 1 и 2 гиль­дий — 0,5%. Самыми многочисленными были сословия крес­тьян — 77%, мещан — 10,6, инородцы (которыми официально именовались лица нехристианских конфессий) составляли 6,6, казаки — 2,3%.

Ведущим сословием и опорой самодержавия оставалось дворянство (его численность к концу XIX в. составляла 1800 тыс. человек). Экономические позиции дворянства, основу которых составляло землевладение, заметно ослабли. Если в 60-х гг. у дворян было 87 млн десятин земли, то к 1905 г. у них осталось 52 млн. Главная причина этого процесса заклю­чалась в неспособности основной массы дворянства успешно вести хозяйство в условиях товарно-денежных отношений, перестроить его на капиталистический лад. Вместе с тем оно продолжало играть ведущую роль в политической жизни стра­ны. В начале XX в. потомственные дворяне составляли свыше 70% чиновников I-IV классов в гражданских ведомствах. В армии потомственные дворяне составляли 90% генералов, 75% полковников.

На вторую половину XIX в. пришелся бурный рост буржу­азии (ее численность выросла до 1,5 млн человек). К началу XX в. она представляла собой экономически самый могуще­ственный слой в России. Однако ее вес был неадекватен ее политическому положению. Из-за слабости потребительского спроса основной массы населения доходы предпринимателей главным образом обеспечивались казенными заказами цар­ского правительства, которое к тому же защищало продукцию отечественных предпринимателей протекционной таможенной политикой от более мощных и опытных зарубежных конкурен­тов. Эти условия способствовали формированию в менталитете российской буржуазии приспособленчества к самодержавной государственной машине. К тому же царское правительство жестко пресекало любые попытки буржуазии заниматься поли­тической деятельностью. В результате политическое сознание у российской буржуазии сформировалось позже, чем у рабочих, к началу XX в. она в целом не успела обрести свою классовую

 

 

самоидентификацию. Именно поэтому отечественная буржуазия в отличие от западных стран не смогла стать цивилизованным руководителем масс в буржуазно-демократической революции 1905-1907 гг.

Главная опасность для правящего режима заключалась в положении крестьянства, которое в конце XIX в. составляло ос­новную массу населения страны (97 млн человек). В 80-90-е гг. положение крестьян стало ухудшаться. Позитивный потенциал крестьянской реформы 1861 г. фактически был исчерпан и уже к концу 70-х гг. она нуждалась в развитии. Вместо этого в на­чале 80-х гг. начались контрреформы, которые способствовали консервации такого средневекового института, как община, и усилению власти помещиков в деревне. В 1893 г. выходит закон о неотчуждаемости надельных земель, который препятствовал их рациональному обороту и организации сельскохозяйствен­ного производства, отвечающего требованиям развивавшихся рыночных отношений. Бурный рост населения во второй по­ловине XIX в. (оно увеличилось почти в 2 раза), 2/3 которого пришлось на 80-90-е гг., привел к учащению семейных разделов земли, а поскольку надельный фонд оставался неизменным, обусловил дробление земельных участков: средний размер их уменьшился с 4,8 десятины в 1861 г. до 2,6 десятины в 1900 г. Аренда земли вместе с выкупными платежами изымала до 2/3 крестьянского дохода.

Разоряющиеся крестьяне, приходя в город, не всегда нахо­дили себе место на фабриках и заводах, нередко становились мигрантами. Как отмечает В.Г. Хорос, происходило не просто столкновение традиционной и современной культур, а культур­ное «обескоренение» этих людей, т. е. разрушение их прежних ценностных ориентации без прочного утверждения новых. Для этого социального слоя были характерны чувства социальной ущемленности, ненависти ко всему окружающему, жажды разрушения.

В конце XIX — начале XX в. в социально-экономической и политической жизни страны росло значение рабочего класса. Его численность составляла 12,2 млн человек (примерно 10% населения), из которых 2,6 млн — это фабрично-заводские рабочие. Они в своем большинстве происходили из крестьян, многие из них сохранили наделы земли в деревне. Вместе с тем, работая на фабриках и заводах, они обретали новые ка-

 

чества. Лишенный собственности типичный рабочий уже не связывал с ней свое благополучие. Он был менее терпелив и покладист, более агрессивен в социальном плане. Большинство рабочих в начале XX в. приобщились к городской письменной культуре (60% из них были грамотными) и, главное, в от­личие от крестьян, у них проявлялась тяга ко всему новому. Важной особенностью рабочих в России была их концентрация на крупных предприятиях (около 30% трудились на заводах и фабриках численностью свыше 1 тыс. человек), что в из­вестной мере объяснялось дешевизной рабочей силы. В свою очередь крупное индустриальное производство способствова­ло организованности и дисциплинированности рабочих, их сплочению. Основную массу рабочих составляла молодежь (26% из них были в возрасте до 20 лет, 55% — от 20-39 лет), что облегчало их участие в революционном движении (более податливы агитации, решительны, не обременены семьями). Фабрично-заводские рабочие в основном концентрировались в крупных экономических центрах (Петербург, Москва, Киев, Харьков, Одесса, Баку и др.), что облегчало социалистическим партиям проведение в их среде агитационной и организаци­онной работы.

Отсутствие развитого трудового законодательства, запрет любых, не только политических, но и профсоюзных и иных самодеятельных объединений, т. е. организаций, легально выражающих интересы трудящихся, приводили к тому, что любые их выступления приобретали антиправительственный характер.

Специфическим компонентом социальной структуры России в конце XIX — начале XX в. являлась российская интеллигенция. Радикальные настроения ее значительной части обусловливались рядом обстоятельств. Во-первых, этот образованный слой лучше других осознавал анахронизм сущес­твования в стране неограниченной монархии, а неколебимое сопротивление царизма его эволюции к конституционным формам правления обостряло ее неприятие самодержавия. Царское правительство в свою очередь очень подозрительно относилось к деятельности интеллигенции, понимая, что именно отсюда исходят импульсы к обновлению страны. В этот период в среде интеллигенции сформировалось течение, по своим социокультурным установкам приближавшееся к

 

маргиналам. В него входили в основном выходцы из разно­чинцев, многие из которых также испытывали чувство соци­альной ущемленности. Соединение этого слоя интеллигенции, вырабатывавшего соответствующую идеологию, с движением люмпенизированных «низов» могло стать «критической мас­сой», способной в условиях обострения социальных катаклиз­мов взорвать российское общество.

Модернизация в России привела не к созданию среднего класса, который в западных странах являлся основой стабиль­ного развития, а, напротив, к дальнейшему социальному рас­слоению российского общества, увеличению доли малоимущих и неимущих слоев, что объективно способствовало нарастанию антибуржуазных тенденций в сознании деревенских и городских «низов», так и не сумевших адаптироваться к модернизацион-ному процессу.

Еще одним фактором нарастания напряженности в обществе был национальный вопрос, особенно важный в стране, в кото­рой нерусское население составляло более 50%. Либеральные реформы 60-х — начала 70-х гг., связанное с ними оживление политической жизни, развитие грамотности, образования, печати, растущий экономический потенциал национальных районов страны, их втягивание в складывавшийся всероссийский рынок — все это способствовало формированию национальной буржуазии и интеллигенции, росту национального самосозна­ния, усилению центробежных тенденций. Стремление царского правительства к унификации имперского социального и куль­турного пространства вызывало сопротивление национальных элит, рост национальных движений (особенно остро эти тен­денции проявились в Финляндии, Украине, Армении и др.). Сохранение черты оседлости для еврейского населения, запрет заниматься сельским хозяйством, ограничительные квоты для поступления в вузы и гимназии и другие дискриминационные меры породили в начале XX в. антиправительственные настро­ения в еврейской среде, массовое участие еврейской молодежи в революционном движении.

Эти социальные противоречия усугублялись расколом российской культуры на традиционную народную субкультуру, ценности и представления которой определяли жизненные ориентиры большинства населения страны, и европейски ориентированную субкультуру правящей элиты, которая вы-

 

 

рабатывала политический курс страны. Это обстоятельство определило особую драматичность отечественной истории в начале XX в., когда массы с их ментальными установками и идеологическими воззрениями вышли на авансцену обще­ственной жизни.

Важнейшим препятствием на пути модернизации россий­ского общества было сохранение архаической самодержавной политической системы. В течение полутора столетий в стране не было предпринято существенных политических преобразо­ваний. В этом отношении российская монархия была уникаль­ным явлением среди других крупных мировых держав (даже в Японии в 1889 г. была принята конституция). После окончания 13-летнего правления Александра III, вошедшего в российскую историю как эпоха контрреформ, у передовой общественности страны вновь возникли надежды на либерализацию политичес­кой жизни. Однако взошедший на престол Николай Александ­рович Романов (1894-1918) отверг «бессмысленные мечтания» либеральной общественности о конституции, заявив, что будет охранять основы самодержавия так же твердо и неуклонно, как его «незабвенный покойный родитель».

Николай II не был харизматической личностью. Он получил прекрасное образование, знал три языка, был хорошим, любя­щим мужем и отцом пятерых детей, но скорее упрямым, чем волевым человеком. Может быть, он был бы неплохим монар­хом в спокойный период, не требовавший серьезных перемен. Но он явно не справлялся с теми острейшими проблемами, которые выдвигала бурная эпоха начала XX в. Проводя преоб­разования в экономической, социальной и культурной сферах, Николай II стремился вплоть до 1905 г. во что бы то ни стало сохранить в неприкосновенности традиционную политическую систему. Противоречие самодержавного режима, социальной структуры общества с модернизирующейся экономикой, но­выми социальными отношениями достигло в начале XX в. небывалого накала.

Николай II привлек к руководству экономической сферой талантливого реформатора СЮ. Витте, в то же время очень противоречиво относясь к его реформаторской деятельности. Экономическая политика Витте (в 1892-1903 гг. — министр финансов, в 1905-1906 гг. — председатель Совета министров)

 

 

была нацелена на первоочередное развитие промышленности и транспорта при всесторонней поддержке государства. Ее реализация требовала вливания в экономику значительных средств для быстрого роста индустрии. Этому способство­вали такие инициативы правительства, как упорядочивание государственного бюджета, денежная реформа, обеспечившая переход к стабильному золотому рублю и приток иностранных инвестиций, введение винной монополии, ускорение железно­дорожного строительства. Эти меры обеспечили стремительный рост промышленной продукции (в 2 раза за 90-е гг.), особенно ее тяжелых отраслей.

Вместе с тем цели этой политики были очень противоречивы: она способствовала укреплению материальной базы отжившего феодального строя, да и сами методы, которые использовал СЮ. Витте, отвечали феодальной природе существовавшей в России власти. Эта политика легла тяжелым бременем на нало­гоплательщиков, прежде всего крестьянство. Государственный долг вырос в 1,5 раза (с 4,6 до 6,6 млрд рублей). Разразившийся в России в начале нового столетия экономический кризис и последовавшая за ним депрессия (1901-1908) свидетельство­вали о том, что экономическая политика, которую проводило самодержавие для модернизации народного хозяйства, не меняя своей сущности, не производя структурных изменений в эконо­мике, исчерпала себя. Дальнейшая эффективная модернизация не только промышленности, но и общества в целом, могла проходить лишь при условии осуществления значительных социальных и политических преобразований.

Особенно остро в начале XX в. встал вопрос о реформирова­нии находившейся в кризисном состоянии российской деревни. Были созданы две правительственные комиссии для разработки проектов преобразования сельскохозяйственного производства. Они работали под руководством СЮ. Витте и В.К. Плеве (в 1902-1904 гг. — министр внутренних дел). Предложения комиссии СЮ. Витте предвосхищали основные положения будущей столыпинской аграрной реформы. Но оба эти проекта не были востребованы, остались на бумаге. Их предложения противоречили друг другу. Отсутствие у правительства единой позиции по крестьянскому вопросу свидетельствовало о не­способности самодержавия разрешить важнейшую для жизни страны проблему.

 

Все это свидетельствовало о кризисе российской политичес­кой системы в начале XX в., о том, что политика самодержавия не отвечала требованиям времени, была неспособна преодолеть обострявшиеся противоречия.

В 1901-1904 гг. в стране складывалась предреволюци­онная ситуация. Первыми выступили студенты с требовани­ями политических свобод, восстановления университетской автономии. Количество стачечников-рабочих возросло с 400 тыс. в 1895-1900 до 530 тыс. человек в 1901-1904 гг., причем стала увеличиваться доля политических стачек под антиправительственными лозунгами. В организации поли­тических выступлений рабочих заметную роль играли со­циал-демократические и эсеровские организации. В 1902 г. начались массовые крестьянские выступления, которые современные исследователи не без оснований называют началом крестьянской революции. В Полтавской и Харьков­ской губерниях прокатилась волна крестьянских восстаний, в которых участвовало свыше 5 тыс. человек. Они разгромили 104 помещичьих имения. Главным требованием крестьян был раздел помещичьих земель. Правительство с помощью войск подавило эти выступления, подвергнув крестьян жес­токим наказаниям. Либеральная интеллигенция в 1904 г. предприняла оригинальную политическую акцию, названную «банкетной кампанией»: на многолюдных банкетах в честь 40-летия судебной реформы, которые были организованы в 34 городах, произносились речи с требованиями конституции, более широкого народного представительства. Они сопровож­дались митингами и демонстрациями по всей стране. Самые различные социальные слои осознавали необходимость и неизбежность перемен, промедление с которыми делало неизбежным революционный взрыв.

Остроту внутриполитического положения усугубило пора­жение России в русско-японской войне (1904-1905). Тяжелые человеческие и материальные потери, моральное унижение, огромные расходы на войну, обусловившие дефицит государс­твенного бюджета, подрывали в глазах масс престиж само­державной власти, а это, как свидетельствует исторический опыт, — необходимая предпосылка революционных перемен. Социальное напряжение в стране достигло такого уровня, что любая искра могла вызвать революционный пожар.