Беседа 7. Толкование на Песн. 3, 9 - 4, 7

 

(3, 9) «Одр сотвори себе Царь Соломон от древес ливанских». (10) «Столпы его сотвори сребряны, и восклонение его злато, восход его багрян, внутрь его камение постлано, любовь от дщерей иерусалимских». (11) «Дщери Сиони, изыдите и видите в Царе Соломоне, в венце, имже венча Его мати Его, в день обручения Его, и в ден веселия сердца Его». (4, 1) «Се еси добра, ближняя Моя, се еси добра: очи твои голубине, кроме замолчания твоего: власи твои, яко стада козиц, яже открышася от Галаада». (2) «Зубы твои, яко стада остриженых, яже изыдоша из купели, вся двоеплодны, и неродящия нест в них». (3) «Яко вервь червлена устне твои, и беседа твоя красна; яко оброщения шипка ланиты твои, кроме замолчания твоего». (4) «Яко столп Давидов выя твоя, создан в Фалпиофе: тысяща щитов висит на нем, вся стрелы сильных». (5) «Два сосца твоя яко два млада близнца серны, пасомая в кринах, дондеже дхнет день, и подвигнутся сени». (6) «Пойду себе к горе смирней, и к холму Ливанску». (7) «Вся добра еси, ближняя Моя, и порока несть в тебе».

Царь Соломон по многому приемлется в образе истинного Царя — разумею же многое, во Святом Писании повествуемое о нем в лучшую сторону. Ибо называется мирным, имеет безмерную мудрость, созидает храм, царствует во Израиле и судит народ в правде, и происходит от семени Давидова, да и царица Ефиоплян приходит к нему. Все сие и подобное сему сказуется о нем прообразовательно, преднаписует же силу Евангелия. Ибо кто столько мирен, как «убивший вражду» (Ефес. 2, 16), «пригвоздивший на кресте» врагов Своих (Кол. 2, 14), нас, лучше же сказать, «мир примиривший Себе» (2 Кор. 5, 19), «и средостение ограды разоривый, да оба созиждет Собою во единая нового человека, творя мир» (Ефес. 2, 14-15), проповедавший «мир дальним и ближним» (Ефес. 2, 17) чрез «благовествующих благая» (Рим. 10, 15)? Кто таковой здатель храма, как положивший «основания его на горах святых» (Псал. 86, 2), то есть, на Пророках и Апостолах, назидающий же, как говорит Павел, «на основании Апостол и Пророк» (Ефес. 2, 20) «камение живо» (1 Петр. 2, 5), камни одушевленные, которые, по слову пророческому (Зах. 9, 16), сами собою катятся, чтобы сложиться в стены, и чтобы, когда ни единством веры и союзом любви прилажены будут один к другому, возросла чрез них «Церковь Святая», и совершилось «жилище Божие Духом» (Ефес. 2, 21-22)? А что мудростию своею Соломон означает истинную Премудрость, тому, принимая во внимание историю и действительность, не станет противоречить никто; ибо история свидетельствует о Соломоне, что он преступил за пределы человеческой мудрости, вместив на «широте сердца» ведение всего, так что и предшественников превзошел и для потомков стал недостижим, И Господь по естеству Своему, по тому самому, что такое Он, есть Сущность истины, премудрости и силы. Посему, так как сказано Давидом: «вся премудростию сотворил еси» (Псал. 103, 24), Божественный Апостол, толкуя Пророка, говорит, что «Тем создана быша всяческая» (Кол. 1, 16), и сим дает знать, что словом: «Премудрость» Пророк означает Господа. А что Господь есть Царь Израилев, это засвидетельствовано и врагами Его, надписавшими на кресте признание Его царского сана: «Сей есть Царь Иудейск» (Лук. 23, 38). Ибо принимаем сие свидетельство, хотя думают иные, что оно умаляет величие державы, ограничивая владычество Господа царством Израильским. Но на деле выходить не так; напротив того, сие надписание на кресте, упоминая о части, восписует начальство над всем уже тем, что не прибавляет: Сей есть Царь «одних» иудеев. Ибо надпись без ограничений, засвидетельствовав начальство Его над иудеями, в признании сем не сказав того ясно, подразумевала и державу над всеми; потому что Царь всей земли, конечно, имеет владычество и над частию ее. И заботливость Соломона о правдивом суде означает истинного Судию всего мира, Который говорить: «Отец не судит никомуже, но суд весь даде Сынови» (Иоан. 5, 22), и: «не могу о Себе творити ничесоже, но, якоже слышу, сужду: и суд Мой праведен есть» (Иоан. 5, 30). Ибо вот самый крайний предел правдивого суда — не от себя, по какому-либо пристрастию, давать решение подсудимым, но сперва выслушивать подлежащих суду, а потом уже делать о них приговор. Посему-то сила Божия признает нечто и для нее невозможным; ибо Истина не может уклонить суд от правды. А что Господь по плоти от семени Давидова, и что предуказуется сие рожденным от Давида, о том, как о признаваемом всеми, умолчим в слове.

Тайна же, заключающаяся в сказании о царице ефиопской, почему, оставив ефиопское царство и прошедши столь великие расстояния, поспешает она к Соломону по славе о мудрости его, принося царю в дар «камение драгое», золото и сладости «ароматов» (3 Цар. 10, 10), соделается ясною для познавшего, к какому из евангельских чудес она относится. Ибо кто не знает, что первоначально церковь из язычников прежде, нежели соделалась Церковию, черна была идолослужением, и великим расстоянием «неведения» (Деян. 17, 30) отделялась от ведения истинного Бога? Но когда «явися благодать Божия» (Тит. 2, 11), воссияла Премудрость, и истинный Свет излиял лучи свои к сидящим во тьме и сени смертной, тогда, поелику Израиль смежил очи для Света, и сам себя соделал далеким от причастия благ, приходят ефиопляне — с верою притекающие язычники, и «бывшии иногда далече» стали «близ» (Ефес. 2, 3), омыв черноту таинственною водою, так что «Ефиопия» предваряет «руку свою к Богу» (Псал. 67, 32), и «дары приводит» Царю (Псал. 71, 10): ароматы благочестия, злато Боговедения и «камение драгое» делания заповедей и добродетелей.

Но что имея в виду, с сего начинаю предстоящее нам обозрение речений, объясню это в слове, предложив уже наперед буквальное чтение Божественных словес, которое таково: «одр сотвори себе Царь Соломон от древес ливанских. Столпы его сотвори сребряны, и восклонение его злато: восход его багрян, внутрь его камение постлано, любовь от дщерей иерусалимских» (Песн. 3, 9-10). Посему, как в исследованном прежде о Соломоне Слово нашло, какими чертами в этом лице описывается таинство храма, так и уготовлением одра означается домостроительство о нас, потому что Бог многообразно бывает в достойных Его, столько бывая в каждом, сколько возимеет каждый силы и достоинства. Ибо один делается некиим местом Божиим, а другой — домом, иной — престолом, а иной — подножием; а еще иной делается колесницею или послушным конем, приемлющим на себя доброго Всадника и в угодность Правящему совершающим свой бег. А как научаемся теперь, иной бывает и одром Его, именно же, кто премудростию Его устрояется не только из дерев ливанских но и из золота, серебра, багряницы и камней, что прилично каждой части, и чем приводится в действие любовь Божия, потому что не всякий вмещает действенность любви, но разве о ком известно по жизни, что это «дщерь вышняго свободнаго Иерусалима» (Гал. 4, 26). Посему, что носящий в себе Бога служить одром Обитающему и Восседающему в нем, это может быть ясным и прежде наших объяснений; потому что кто, подобно святому Павлу, живет «не к тому» сам, но имеет живущего в нем Христа (Гал. 2, 20), и представляет доказательство «глаголющаго» в нем «Христа» (2 Кор. 13, 3), тот в собственном смысле называется и бывает одром для Носимого на нем и им Держимого. Но не в этом состоит искомое нами; надлежит же паче со тщанием выразуметь, что означается разнообразием и разнородностию вещества.

Итак, почему на устроение одра вместе с золотом, серебром, багряницею и каменьями берется и дерево? Между тем, «премудр архитектон» Павел вместе с «сеном и тростием», и дерево признает негодным к построению дома, как истребляемое искушающею «дело» губительною силою огня (1Кор.3,10-13). Но мы знаем некоторый род дерева, не остающегося тем, что оно есть, но превращающегося в золото, или серебро, или что-либо иное драгоценное. Ибо «в велицем дому» Божием, — говорит Апостол, — есть «сосуди злати и сребряни» по естеству, давая сим, как думаю, разуметь тварь бесплотную и духовную, а также «древяни и глиняни», означая ими, может быть, нас, которых преслушание оземленило и сделало глиняными, а грех вкушением от древа из золотых сосудов обратил в деревянные. По достоинству же вещества распределяется и употребление сосудов: те, которые из вещества более дорогого, назначаются «в честь», а другие оставляются на служение нечестное. Но что говорит о таких сосудах Павел? Что во власти сосуда, по собственному его произволению, или из деревянного сделаться золотым, или из глиняного серебряным; ибо Апостол говорит: «аще кто очистит себе, будет сосуд в честь Владыце, на всякое дело благое уготован» (2 Тим. 2, 20-21). Посему, сказанным приводимся, может быть, несколько к предлагаемому в слове умозрению. Гора Ливан во многих местах Святого Писания упоминается в показание сопротивной силы; так, когда говорится у Пророка: «стрыет Господь кедры ливанския, и истнит я» и Ливан, «яко тельца» (Псал. 28, 5-6), очевидно, того тельца, который в пустыне стерт в прах Моисеем, и по мелкости частиц стал удобопиемым для Израильтян. Ибо пророчеством объясняется здесь, что, не только порожденные сопротивною силою бедствия, но и самая гора — первоначальный корень зла, этот Ливан, питающий вещество таковых дерев, приведены будут в ничто. И так мы некогда были деревами на Ливане, пока укоренялись в нем порочною жизнию и прелестию идольскою; но поелику словесною секирою ссечены мы с Ливана и стали в руках Художника, то соделал Он из нас одр Себе, естество дерева пакибытием претворив в серебро и золото, в доброцветную багряницу и в блестящие камни.

И как, — говорить Апостол, — Бог каждому в меру его разделяет дары Святаго Духа, одному дает «пророчество, по мере веры» (Рим. 12, 6), а другому — другое какое-либо из действ, к какому каждый сроден и какую может приять благодать, или став «оком» тела Церкви, или будучи поставлен на место «руки», или подпирая тело, как «нога», так и в устройстве одра один делается «столпом», другой «восходом», иной же, как часть служащая для головы, наименован «восклонением», а есть и такие, которые назначены «внутрь». Для всего этого, по какому-то закону, примышляет Художник неоднородное вещество на убранство, но, хотя все украшается красотою, однако же для каждой из сих частей примышляется различная и соответственная краса. Почему «столпы» одра — серебро; а восходы их — багряница; «восклонение» же под головою, на которое Жених приклоняет главу Свою, — из золота, и вся внутренность испещрена драгоценными камнями. А потому под «столпами» разуметь должно столпов Церкви, у которых слово в точности «сребро» чисто и «разжжено» (Псал. 11, 7). Багряница же — это в высоком житии восшедшие на царство; потому что багряница почитается отличительным признаком царского достоинства, И владычественное его, на что Устроивший одр восклоняеть главу Свою, — это золото чистых догматов. Все же невидимое и сокровенное украшается чистою совестию драгоценных камней, и из них всех составляется «любовь от дщерей иерусалимских» (Песн. 3, 10).

А если угодно кому одром назвать всю Церковь, и части одра разделит Он, по различиям действий каким-либо лицам, как говорено было о сем прежде; то и в сем случае весьма удобно будет Слову части одра применить к каждому чину, установленному в Церкви, как говорит Апостол: «положи Бог в Церкви первее Апостолов, второе Пророков, третие учителей, потом и» все один за другим чины (1Кор.12,28), «к совершению святых» (Ефес.4,12). Посему под именами веществ, служащих к устройству одра, разумеются священники и учители, и честное девство, внутри одра чистотою добродетелей блистающее, как бы какими лучами камней. Но о сем довольно.

Последующая же часть слова заключает в себе увещание невесты дщерям иерусалимским. Как великий Павел почитал для себя ущербом, если не соделает «всех» (1 Кор. 7, 7) причастниками собственных своих благ, а потому слушающим говорил следующее: «будите якоже аз: зане и аз» был некогда подобен вам (Гал.4, 12), и: «подражатели мне бывайте, якоже аз Христу» (1Кор.11,1): так и человеколюбивая невеста, сподобившись сама Божественных Владычних таин, когда увидела ложе Царя и соделалась Его одром, взывает отроковицам (а ими могут быть души спасаемых), говоря: долго ли останетесь заключенными в вертепе этой жизни? Изыдите из прикровений естества, видите дивное зрелище, став дщерями Сиона, зрите венец весьма приличный главе Царя, который возложила на него матерь по слову Пророка, говорящего: «положил еси на главе Его венец от камене честна» (Псал. 20, 4). Конечно же, никто из осмотрительных в суждении, когда речь о Боге, не будет строго разбирать значения имени, почему вместо Отца упоминается матерь, в том и другом речении находя один смысл, потому что Божество и не женского, и не мужеского пола. Да и как о Божестве помыслить что-либо подобное, когда и в нас — людях не на всегда остается это, а, напротив того, когда «вси» делаемся «едино о Христе», тогда и признаков сего различия совлекаемся с целым ветхим человеком (Гал.3,28)? Посему-то всякое, какое ни найдется, имя равносильно для указания на естество нетленное, потому что ни женский, ни мужеский пол не сквернят своим именованием значения, какое имеет естество пречистое. Посему-то в Евангелии говорится, что Отец творит «браки» (Матф. 22, 2), и Пророк Богу говорит: «положил еси на главе» Его «венец от камене честна»: а здесь сказано, что венец на Жениха возлагается матерью. Поелику брак один, и невеста одна, и Одним возлагается на Жениха венец, то вовсе нет разности, назвать ли единородного Бога Сыном Божиим, или, по выражению Павла, «Сыном любве» Божией (Кол. 1, 13); потому что по тому и другому именованию одна сила уневещивает Его для сожительства с нами. Посему невеста говорит отроковицам: «изыдите» и будьте дщерями Сиона, чтобы с высокой стражбы (так толкуется Сион) возмогли вы увидеть чудное зрелище — венценосного Жениха. Венцем же для Него делается Церковь, вокруг объемлющая главу Его одушевленными камнями. Соплетатель такового венца есть любовь, и не погрешит, кто матерью назовет ее, или любовию; потому что, по слову Иоанна, «Бог Любы есть» (1 Иоан. 4, 8). Этим венцем, — сказует невеста, — увеселяется Жених, восхищаясь брачным сим украшением: ибо радуется, как действительно соделавший Церковь Своею сожительницею, увенчаваемый добродетелями отличнейших в ней. Но лучше присовокупить самые Божественные изречения, буквально читаемые так: «дщери Сиони, изыдите и видите» Царя Соломона «в венце, имже венча Его мати Его, в день обручения его, и в день веселия сердца Его» (Песн.3,11).

Прияв таковое человеколюбие невесты, по которому она, в подражание Владыке, сама «хощет всем спастися и в разум истины приити» (1 Тим. 2, 4), Слово соделывает ее еще более досточестною, став проповедником и живописателем ее красоты. Ибо не просто изрекается похвала красе, заключающая в себе какие-либо общие хвалы красоте; но напротив того, Жених дает место в слове всем порознь частям, каждому члену сравнением и уподоблением восписуя свою особую похвалу. Говорит же так: «се еси добра, ближняя Моя, се еси добра» (Песн. 4, 1), ибо, подражавшая человеколюбивому изволению Владыки, и повелевшая отроковицам выйти каждой, подобно Аврааму, «от земли» своей и «от рода» чувствилищ своих (Быт. 12, 1), чтобы увидеть чистого Жениха, носящего венец — Церковь, действительно делается она близкою к Владычней благости, любовию к ближнему приблизившись к Богу. Посему говорит ей Слово: «добра еси», добрым произволением приблизившись к Благому. Повторение же похвалы показывает нелживость свидетельства: ибо сугубым свидетельством подтверждать истину определяет Божественный закон. Посему сказано: «се еси добра, ближняя Моя, се еси добра».

Но поелику вся Церковь есть «едино тело» Христово, а «во едином телеси», как говорить Апостол, «мнози уды, уды же вси не тожде имут делание» (Рим. 12, 4-5), а напротив того, одного создал Бог в теле оком, а кто-либо другой насажден быть ухом, некие же по действию сил делаются руками, а некие, носящие бремена, называются ногами, а иное будет делом вкуса и обоняния, и по порядку всего, из чего составляется человеческое тело, и в общем составе тела Церкви можно находить уста, зубы, язык, сосцы, чрево, выю, а как говорит Павел, и даже «мнящиися неблагообразнии быти» в теле (1 Кор. 12, 22-24); то посему точный ценитель красоты каждому из членов, нравящихся Ему в целом теле, слагает особую и приличную похвалу.

Похвалы сии начинаются с главнейших членов. Ибо в членах наших что дороже глаз? Они приемлют в себя свет; ими приобретается познание друзей и неприятелей; ими различаем свое и чужое; они бывают наставниками и учителями во всяком делании, природными и неотлучными путеводителями в непогрешительном шествии; их положение выше других чувственных орудий показывает предпочтительность доставляемой ими нам пользы. Без сомнения же, известно слушателям, к каким членам Церкви относится похвала очам. Оком был Самуил «прозорливец» (1 Цар. 9, 9), ибо так его называли; оком был Иезекииль, поставленный от Бога быть «стражем» (Иез. 3, 17) ко спасению им охраняемых; око — Михей видящий и Моисей богоглаголивый, наименованный посему и «богом» (Исх. 7, 1); очи — все поставленные в путеводство народу, которых современники именовали «прозорливыми» (4 Цар. 14, 13). И ныне занимающие место сие в теле Церкви и поставленные епископствовать, в собственном смысле, именуются очами, если неуклонно будут взирать на Солнце правды, никогда не притупляя зрения делами темными, и если станут различать свое от чужого, зная, что чуждо естеству нашему все видимое и временное; свое же ему то, что предлежит нам по упованию, и обладание чем навсегда пребывает неотъемлемым. Дело очей — распознавать дружественное и неприязненное, чтобы истинного друга любить от всего сердца и всею душою и силою, «совершенную же ненависть» (Псал. 138, 22) оказывать врагу жизни нашей. Да и наставник в том, что должно делать, учитель полезному, руководитель в шествии к Богу в точности исполняет дело чистого и здравого ока, подобно телесным очам, предуказуя высокое житие прочим. Потому-то Слово с сего начинает восхвалять красоту невесты, и говорит «очи твои голубине» (точнее – голуби) (Песн. 4, 1). Ибо видя, что поставленные на место очей не прикосновенны к злу, и одобрив простоту и невинность их нрава, наименовало их голубями; так как отличительное свойство голубей — невинность (Матф. 10, 16). Или, может быть, Слово изрекает очам некую, подобную следующей, похвалу: поелику изображения всего видимого, падая на чистую зеницу, приводят в деятельность зрительную силу, то по всей необходимости, на что кто смотрит, образ того восприемлет глазом, подобно зеркалу, изображая в себе очертание видимого. Посему, когда приявший в Церкви власть заменять зрение не обращает взоров ни на что вещественное и телесное, тогда преуспевает в нем духовная и невещественная жизнь. А таковая жизнь образуется благодатию Святого Духа. Посему, самая совершенная похвала сим очам, если образ их жизни сообразен благодати Святого Духа, потому что Дух Святой — голубь.

Восхваляются же два ока, чтобы в похвале участвовал целый человек: и видимый, и умопредставляемый. Посему-то Слово присовокупило к похвале и другое преимущество, сказав: «кроме замолчания твоего» (Песн. 4, 1), ибо в доброй жизни иное явно, так что известно и людям, а другое сокровенно и тайно, видимо единому Богу. Посему, Кто видит «несоделанное» (Псал. 138, 16) и усматривает сокровенное, Тот свидетельствует о восхваляемом лице, что в нем умалчиваемое значительнее видимого, когда говорит: «очи твои» голуби, «кроме замолчания твоего». Ибо к тому, что уже восхвалено, не принадлежит то, чему безмолвно удивляются.

Но Слово, поступая далее, постепенно ведет похвалу красоте, обращая речь к волосам, и говорит: «власи твои, яко стада козиц, яже открышася от Галаада» (Песн. 4, 1). Впрочем, прежде надлежит уразуметь естественное свойство волос, чтобы потом познать, какую похвалу невесте приносит в дар Слово, похваляя «власы». Итак, волосы на голове женской именуются у Павла «славою», и, как говорит он, даны жене «вместо одеяния» (1 Кор. 11, 15). А приличным для жен одеянием признает он стыдливость и целомудрие, написав буквально так: «подобает женам, обещавающимся благочестию, со стыдением и целомудрием» украшать себя (1 Тим. 2, 9-10). Посему, под волосами на голове, которые «растит» жена, мудростию Павловою разумеются стыдливость и целомудрие. Неприлично же и подумать, что у души, дающей обет жить богочестиво, кроме стыдливости и целомудрия, другая какая-либо слава наименована волосами, которых если не имеет жена, «срамляет главу свою», как говорит Апостол (1 Кор. 11, 5). Если же так любомудрствовал о волосах Павел, то Апостолову мысль можно будет внести и в похвалу, какая в слове о волосах восписуется Церкви, по изречению нами рассматриваемому, которое говорит: «власи твои, яко стада козиц, яже открышася от Галаада». Ибо Слово вменяет сим в похвалу добродетельное житие. Но к слову о волосах следует присовокупить и то, что волосы лишены всякого жизненного чувства. Ибо к приращению похвал немало служит и это, что в волосах нет ощущения ни утомления, ни удовольствия. Тело, из которого они вырастают, чувствует боль, когда их выщипывают; самый же волос, режут ли его, или жгут, или тщательно сводят каким-либо притираньем, не чувствует того, что с ним делается. А не иметь чувства свойственно мертвым. Посему, в ком не возбуждает никакого ощущения вожделеваемое в этом мире, кого не надмевают слава и честь, не оскорбляют обида и бесчестие, кто, напротив того, сохраняет себя одинаковым при том и другом из противоположных на него действий, тот есть восхваляемый у невесты волос, соделавшийся совершенно мертвым и неподвижным для всего, что в мире сем так или иначе будет на него действовать.

Если же особенное преимущество волосов приравнивается стадам «козиц, яже открышася от Галаада», то, хотя не могли еще мы выразуметь, что надлежит знать о сем в точности, однако же догадываемся, что, как царь, ливанские древа претворив в золото, серебро и багряницу, уготовал себе одр, так добрый Пастырь умел овладеть стадами коз, и в стада овец превратить эти козьи стада с горы Галаад. А это — имя горы иноплеменников, открывающей в себе такую благодать, что и тех, которые из язычников последовали за добрым Пастырем, соделал власами, украшающими невесту, которыми, на основании предварительного взгляда, означаются целомудрие, стыдливость, воздержание и умерщвление плоти.

Или, может быть, под такой взгляд на коз подходит и долгое время любомудрствовавший на горе Галаад Илия, который всего более обучал воздержною жизнию, был нищ по виду, оброс волосами, вместо мягкой какой-либо одежды прикрывался козьею кожею, Посему все, подобно оному Пророку, преспевающие в своей жизни, делаются украшением Церкви, по преобладающему ныне способу любомудрия, как бы стадами, друг с другом трудясь в деле добродетели. А что Галаад открывает такие стада, в этом заключается еще больший избыток досточудного, потому что от языческой жизни обратились мы к любомудрию по Богу. Не Сион, святая Его гора, обучил таковому житию, но народ, посвятивший себя идолам, столько изменился в жизни, что преспеяниями в добродетели украсил главу невесты.

Потом в ряду похвал Слово упоминает и зубы, умалчивая пока о похвалах устам и губам, чего не должно оставлять неисследованным. Так почему же в похвалах зубы упоминаются прежде уст? Иной, может быть, скажет, с намерением в большем изяществе показать красоту, что в описании зубов скрытным образом указуется на улыбку уст; но я рассуждаю, что в похвалах красота зубов по другим видам предшествует хвалам уст. Ибо Слово после этого не оставило не восхваленными и уста, сказав: «яко вервь червлена устне твои, и беседа твоя красна» (Песн. 4, 3). Посему что же заключаю об этом? В науках наилучший порядок — сперва выучиться, а потом говорить. А кто назовет науки снедями души, тот не погрешит против истины. Как телесную пищу, размягчая зубами, делаем ее пригодною для желудка, таким же образом и в душе есть некая на мелкие части разлагающая уроки сила, посредством которой наука делается полезною для обучаемого. Посему утверждаю, что наставников, обсуждающих и разбирающих уроки, а тем делающих для нас учение удобопонятным и полезным, слово в переносном смысле называет зубами. Посему-то похвала зубам занимает первое место, а потом уже воздается хвала устам. Ибо уста не украсились бы красотою слова, если бы эти зубы люботрудным уразумением наук не вложили в уста дара слова.

Итак, в рассуждении зубов постигли мы эту причину порядка похвал; теперь время исследовать и самую похвалу, а именно, что красота зубов уподоблена остриженным стадам, которые все, едва только вышли из купели, равно восхищаются двойничными родами. Похвала же буквально читается так: «зубы твои, яко стада остриженных, яже изыдоша из купели, вся двоеплодны, и неродящия несть в них» (Песн. 4, 2). Посему, если примем во внимание одно то, что в примере понимается телесно, то не знаю, почему кто-либо назовет служащим к похвале зубов это сравнение их с многородящими стадами. В похвалу зубам ставится их крепость и стройное положение, и то, что они твердо гладким и стройным рядом укоренены в деснах. Какую же красоту зубов изображают своим подобием стада, выходящие из купели с порождением двойней и рассыпавшиеся по лесистым холмам, сего невозможно понять с первого взгляда. Зубы поставлены в ряд, стройно касаясь друг друга, а козы рассеяны, отделяемые одна от другой потребностию в пастбище. Притом, так как зуб по природе обнажен, то не идет с ним и в сравнение, что носит на себе руно.

Посему должно исследовать, почему украшающий похвалами стройность зубов сравнивает красоту их с двоеплодными стадами, на которых острижено руно и нечистота тела омыта в купели. Поэтому, что же примыслим в объяснение сего? Те, которые Божественные тайны более ясным истолкованием дробят до того, что духовная сия пища делается удобоприемлемою для тела Церкви, исправляют сим должность зубов, приемля в уста свои жесткий и плотно сложенный хлеб слова, и подробным обозрением делая удобоснедным для душ вкушающих. Так (ибо лучше мысль сию представить в примерах) блаженный Павел сперва просто, без приготовления, как неприправленный какой кусок, предлагает нам заповедь из закона, говоря: «да не заградиши устен вола молотяща» (1 Кор. 9, 9), потом, умягчив толкованием, понятным делаеть намерение закона, говоря: «еда о волех радит Бог? Или нас ради всяко написася» (1 Кор. 9, 10)? Много и иных подобных сему мест, например: «Авраам два сына име, единаго от рабы, а другаго от свободныя» (Гал. 4, 22). Вот хлеб неприправленный!

Но Апостол, раздробляя его, несколько удобоснедным делает для питаемых, переносит сказание на два Завета: один рождающий в рабство, другой освобождающий от рабства (Гал. 4, 24. 26). Так и весь закон (не будем длить времени, говоря о всем порознь), Апостол, взяв, как дебелое какое тело, размягчает своим на него взглядом, из плотского делая его духовным и говоря: «вемы, яко закон духовен есть» (Рим. 7, 14). Посему, что приметили мы в рассуждении Павла, заменяющего собою для Церкви потребность зубов тем, что до тонкости уясняет догматы, то скажем и о всяком, в подражание Павлу, уясняющем нам тайну. Посему зубами служат для Церкви те, которые размягчают и пережевывают для нас неприправленные злаки Божественных словес. Как Божественный Апостол изображает жизнь желающих «добра дела епископства» (1 Тим. 3, 1), перечисляя подробно, каким надлежит быть приявшему на себя священство, а при всем том иметь и дар учительства, так и здесь Слово от поставленных в Церкви на сие служение — быть зубами, требует, чтобы прежде всего были пострижены, то есть обнажены от всякой вещественной тяготы, потом в купели совести омыты от всякой скверны плоти и духа, сверх же сего всегда восходили в преспеянии и никогда не увлекались обратно в бездну, а напоследок, чтобы они во всяком виде добродетели восхищались двоеплодием благих порождений, и ни в каком роде добрых предначинаний не были неродящими.

Двойной же приплод загадочно указывает на то, что заслуживает одобрение умопредставляемое в нас с той и другой стороны, так что таковые зубы двоеплодны, рождая в душе бесстрастие, а в телесной жизни благоприличие. К сему Слово последовательно присовокупляет похвалу, приличную устнам, красоту их уподобляя «верви червленой», на что толкование приводит само Слово, назвав вервь красною беседою. А сие, как служением зубов красится красота в устах, обозрено уже предварительно в сказанном прежде, потому что в служении зубов, то есть в наставлении учителей говорят уста Церкви. Потому сперва зубы остригаются и омываются, перестают быть неродящими, но делаются двоеплодными, и тогда уже уста расцветают червленостию, когда вся Церковь, по согласию в добре, бывает едиными устами и единым гласом. Представление же красоты двояко. Ибо Слово не просто только «вервию» называет уста, но присовокупляет и вид доброцветности, так что тем и другим украшаются уста Церкви, и подобием верви и червленостию, с каждой стороны особо. Ибо Церковь подобием верви обучается единомыслию; так что вся делается единою вервию и одною цепью, свитою из разных понятий; а червленостию научается взирать на ту Кровь, которою мы избавлены, и всегда иметь в устах исповедание Искупившего нас Кровию. Ибо тем и другим приводится в полноту благолепие во устах Церкви: и когда вера предозаряет исповедание, и когда любовь сообъемлется верою. И если представление сие надлежит очертать каким-либо определением, то определим сказанное так: «червленая вервь» есть «вера любовию поспешествуема» (Гал. 5, 6), так что верою обнаруживается червленость, а любовию истолковывается вервие. Что ими украшаются уста невесты, свидетельствует Истина. Сие же: «беседа твоя красна», не имеет нужды в каком-либо более подробном обозрении или ином истолковании. Ибо Апостол предварительно объяснил, что беседа сия есть «глагол веры, егоже проповедаем: аще исповеси усты твоими Господа Иисуса и веруеши в сердце твоем, яко Бог Того воздвиже из мертвых, спасешися. Сердцем бо веруется в правду, усты же исповедуется во спасение» (Рим. 10, 8-10). Вот та «красная беседа», которою уста Церкви, подобно червленой верви, цветут благолепно!

Но Жених благоугождается при красоте уст и румянцем ланиты. А эту часть лица обычай по неправильному употреблению слова называет яблоком. Поэтому яблоко ланиты уподобляет Слово «оброщению шипка» (наружной коже гранатового яблока), похвалу ему написав буквально так: «яко оброщения шипка ланиты твои, кроме замолчания твоего» (Песн.4.2). Но что восхваляется стыдливость, нетрудно всякому заключить в связи обозреваемого. Ибо Слово, представив Церковь телесно в виде невесты, и добродетели разделив на части соответственно изображению красоты в лице, теперь, под видом румянца, цветущего на ланитах, приличным образом хвалит целомудрие, украсив стыдливостию под загадочным именем «шипка», потому что плод сей кисел вкусом и воспитывается под негодною в пищу поверхностию. Потому хорошо и удачно в этом обозрении употребляется к изображению преспеяния в целомудрии. Ибо как вяжущий вкус «оброщения шипка» питает и сберегает сладость заключающегося в нем плода, так жизнь воздержная, суровая и изнуренная бывает стражем доброт целомудрия. Но и здесь похвала сей добродетели делается сугубою и за проявляемое ее жизнию благообразие, и за преспеяние в душевном бесстрастии, чему, как говорит Апостол, «похвала не от человек, но от Бога» (Рим. 2, 29). Ибо стыдливость, просиявающая в делах, за то, что явно, имеет свою похвалу; но похвала сия не касается умалчиваемых и сокровенных чудес, которые усматриваются оным единым Оком, видящим тайное.

Из сказанного же после сего дознаем, что все совершенное богоносными святыми служило некиим образцом и наставлением для преспеяния в добродетели. Супружества, переселения, войны, построения зданий, все в некотором смысле предизображено было в назидание последующей жизни. Ибо «сия», говорить Апостол, «писана быша в научение наше, в нихже концы век достигоша» (1 Кор. 10, 11). Война с иноплеменниками внушает нам быть мужественными против порока. Рачение о супружеской жизни загадочно предлагает нам сожительство с добродетелями. А также и переселение предполагает водворение в добродетельную жизнь. И все тщание, какое прилагалось ими о построении зданий, повелевает прилагать попечение о наших домах, созидаемых добродетелию. Почему, кажется мне, и тот знаменитый столп, в котором Давид, имея в виду преспеяние Церкви, положил самое лучшее из добыч, прообразовал сим делом имеющих рачение о добродетели. Хотя столп сей оказывается воздвигнутым на высоте какой то горы, однако же в то время признан был пригодным для хранения добыч, какие царь, поработив иноплеменников, с прочими богатствами соделал собственным своим достоянием. Посему Царь своею мудростию показал, какое благо для человеческой жизни имея в виду, Давид построением столпа как бы некоторый совет предложил последующей жизни. Ибо применением к чему-либо и уподоблением намереваясь восхвалить красоту каждого из членов всего тела Церкви и по порядку описывая в слове, какими должны быть те, которые в народе занимают место выи, упоминает о сем столпе, которому придается имя Давидово, а известен он также под именем укреплений; потому что укрепления называются «Фалпиоф».

А буквально читается сие так: «яко столп Давидов выя твоя, создан в Фалпиофе: тысяща щитов висит на нем, вся стрелы сильных» (Песн. 4, 4). Поэтому вещественное построение столпа имеет знаменитость; потому что оно — дело царя Давида, занимает видное место, и в нем сложены оружия, щиты и стрелы, которых множество показывает слово наименованием: «тысяща». А наша цель уразуметь силу Божественного слова; почему столпу сему уподобляется та часть Церкви, которой имя — «выя». Посему надлежит прежде исследовать, какая часть в нашем теле называется сим именем «выя», а потом приложить именование к члену Церкви.

Итак, что укоренено среди рамен, поддерживает собою голову и служит основанием лежащему выше, то называется выею; зад ее подперт костями, а перед свободен от костяной ограды. Да и кость по свойству своему не походит на такую, какая в руке или ноге, не какая-либо сама с собою сомкнутая и нераздельная, но самое соединение одной с другою костей, во многих местах разделенных в виде позвонков, производится посредством приросших к ним мочек, мышц и связок, и посредством того мозжечка, который наподобие трубки проходит по средине, и которого оболочка соединяется с чувствилищною плевою, а содержимое ею — с головным мозгом. Спереди же выя содержит в себе дыхательное горло, служащее приемником отвне в нас втекающего и вселяющегося воздуха, которым огонь в предсердии приводится в естественную для него деятельность; она содержит в себе также проходы для пищи, между тем, как все, вошедшее устами, гортань и горло препровождают в приемлющую это пустоту. Но выя имеет и иное некое преимущество пред прочими членами. По положению дыхательного горла вверху есть в нем место для вырабатывания голоса, где уготованы все голосовые орудия, от которых порождается звук, когда дыхательное горло сообщаемым ему воздухом приводится в круговое сотрясение. Так, по описании телесного нашего члена, не трудно будет из обозренного уже здесь уразуметь выю и тела Церкви, именно же, кто в собственном смысле по соответственным тому действованиям приемлет на себя это имя, называется выею и уподобляется столпу Давидову? Посему, во первых (а это и есть самое первое), если кто носит на себе истинную Главу всего, разумею ту Главу, которая есть Христос, «из Него же все тело составляемо и счиневаемо» (Ефес. 4, 16), то он в собственном смысле носить на себе имя сие. А сверх того, он — выя, если способен принять в себя Духа, возгревающего и делающего огнеподобным сердце наше, и если благозвучным гласом служит Слову, потому что Бог не для иного чего в естестве человеческом устроил голос, как для того, чтобы стать ему орудием слова, изглашающим движения сердца. Но выя сия пусть имеет и питательную деятельность, разумею учение, которым соблюдается сила всего тела Церкви. Потому что, пока притекает пища, тело остается в бытии, а при недостатке в пище оно гибнет и разрушается. Да подражает же и стройному положению позвонков, чтобы из тех, которые в народе составляют из себя каждый нечто особое, союзом мира соделать один член, и преклоняемый, и восставляемый, и удобно обращаемый в ту и другую сторону. Такою выею был Павел, и если кто другой, подражая ему, преуспел в жизни. Соделавшись сосудом избранным для Владыки, носил он имя Господа; в такой точности соединена была с ним Глава всяческих, что, если изглаголал что, то не он уже был глаголющим, но все это вещала его Глава, как коринфянам указывал он на «глаголющаго» и вещающаго в нем «Христа» (2 Кор. 13, 3). Так доброгласно и благозвучно было у него орудие дыхания, Духом Святым изглашающее слово истины! Так гортань его услаждалась всегда Божественными словесами, из себя питая все тело животворными оными учениями! А если спросишь и о позвонках, кто соединял так всех в единое тело союзом мира и любви? Кто научил так выю преклоняться, занимаясь неважным, и опять выпрямляться, мудрствуя горняя, проворно и свободно смотреть по сторонам, уклоняясь и обезопашивая себя от различных диавольских козней?

Посему такая выя действительно зиждется Давидом. Под Давидом же разумей Царя, Отца Царева, который первоначально уготовал человека к тому, чтобы ему быть столпом, а не развалиною, и снова воссоздал его благодатию, обезопасив многими щитами, так что недоступен он больше нашествиям вражеским; потому что повешенные щиты видимы не на земле лежащими, но окружающими его на воздухе; а со щитами и стрелы сильных приводят в страх неприятелей, так что не решаются начать приступ к столпу. Думаю же, что множеством щитов означается нам Ангельская стража, вокруг остеняющая таковой столп. Да и упоминание о стрелах указывает на подобную мысль. Ибо Слово не просто сказало: «стрелы», но присовокуплением слова «сильных» дало нам видеть преоборающих; так что сказанное согласно с изречением псалмопения: «ополчится Ангел Господень окрест боящихся Его и избавит их» (Псал. 33, 8). Число же: «тысяща», кажется мне, в точности не означает десяти сотен; но взято в слове в показание множества. Ибо, по принятому словоупотреблению, Писанию обычно числом сим показывать множество, как Давид вместо множества говорит: «тысяча гобзующих» (Псал. 67, 18), и: «паче тысящ злата и сребра» (Псал. 118, 72). Так поняли мы выю, утвержденную на раменах. А под раменами, на которых выя, разумеем усильные старания о деятельной жизни, при которых мышцы наши содевают себе спасение. Возрастание же в большую меру души, высящейся по Богу, без сомнения, усмотрел тот, кто внимательно следил за тем, что было сказано, потому что прежде приятно было для невесты уподобляться коням, преоборовшим египетского мучителя, и благолепием выи походить на монисты; теперь же о каком совершенстве ее в добре свидетельствует Жених, потому что красоту выи не с какими-либо монистами на шее сравнивает, но по величию называет столпом, который, если смотрят на него вдали стоящие, делает видным не пышность только здания, с какою возведено оно до весьма большой высоты, но и положение места естественно возвышающегося над соседними местами? Посему, когда столп был делом Царя и достиг высокого жития, тогда на нем оказывается истинным сказанное Господом: «не может град укрытися, верху горы стоя» (Матф. 5, 14). Ты же вместо града разумей столп.

Время приступить к уразумению, что значат эти два юнца серны, которые помещаются близ сердца невесты и названы в слове сосцами, как сказано: «два сосца твоя яко два млада близнца серны, пасомая в кринах» (Песн. 4, 5). Потому что положение сердца находится между сими двумя юнцами, для которых кормом служит не сено и терние, но крины, во все время пастбища предлагающие свой цвет и не на время только цветущие, а в другое время увядающие, но долго сим юнцам доставляющие собою пищу, пока не перестанут превозмогать тени вожделенного обольщения жизнию; пока повсюду не воссияет уже свет, а все озарится днем, разливающим свет, куда хочет. Ибо так продолжает Слово: «дондеже дхнет день, и подвигнутся сени» (Песн. 4, 6). Конечно же, научившись из Евангелия, знаешь, что Святой Дух тем самым, что «дышет, идеже хощет», производит свет в изведывающих, «откуду приходит и камо идет» (Иоан. 3, 8), о чем теперь Слово выражается так: «два сосца твоя яко два млада близнца серны, пасомая в кринах, дондеже дхнет день, и подвигнутся сени».

А что днем называется Дух Святой, дышущий светом для тех, в ком пребывает, в этом, не думаю, чтобы вопреки слову усумнился кто-либо из имеющих ум. Ибо, если рожденные от Духа делаются сынами света и сынами дня, то чем иным надлежит представить себе Дух Святой, как не светом и днем, дыхание которого заставляет бежать тени суетности? Вполне же необходимо при появлении солнца не оставаться теням, но удаляться и переменять место.

Но благовременно будет к исследованию слова присовокупить и тайну о двух юнцах серны, которые рождены близнецами, и которым пищею служить крин, а местом пажити — земля добрая и тучная, по слову же Господней притчи, самое сердце (Матф. 13, 19. 23). Пасущиеся на ней и собирающие с нее цветы чистых помыслов тучнеют. Цвет же крин по природе имеет двоякий дар благоухания, соединенного с доброцветностию; почему тем и другим бывает приятен для собирающих, будут ли подводить его под чувство обоняния или наслаждать очи изяществом красоты. Ибо обоняние исполняется Христова благоухания, а наружным видом показываются чистота и неоскверненность.

Посему сказанным, может быть, объясняется уже нам подразумеваемое словом, а именно, что, при подробном обозрении двоякого человека, одного телесного и видимого, а другого духовного и невидимого, по рождению обоих находим близнецами, потому что вместе друг с другом вступают в жизнь. Ни душа не существует прежде тела, ни тело не приготовляется прежде души; напротив же того, одновременно появляются в жизни; а также и пищею им по естеству служат чистота, благоухание и все сему подобное, чем плодоносны добродетели; но иным вместо питательного бывает иногда вожделенно вредоносное, и они не питаются цветами добродетели, но услаждаются терниями и волчцами, чем, как слышим, евангельская притча именует грехи, злое прозябение которых произвело злоумышление змия.

Итак, поелику потребны очи, умеющие различать, способные в точности распознать крин и терние и выбрать спасительное, и отринуть вредоносное, то посему, соделавшегося подобным великому Павлу сосцом для младенцев, млекопитателем новорожденных в Церкви, Слово наименовало двумя сосцами, уподобляемыми вместе друг с другом рожденным юнцам серны, всем свидетельствуя о благоискусстве такового члена Церкви, потому что тем и другим способом успешно изводится на пажить чистых кринов, зорко отличая терние от питательного, и потому, что держится владычественного в душе, назнаменованием которого служит сердце, питающее собою сосцы, сверх сего и потому еще, что не в себе замыкает благодать, но имеющим нужду в слове дает сосцы, «якоже доилица греет своя чада», как делал и говорил Апостол (1 Сол. 2, 7).

Но доселе Слово, продолжая похвалу членам Церкви, в последующем восписывает хвалу целому ее телу, когда «смертию упразднит имущаго державу смерти» (Евр. 2, 14) и снова возведет Себя в собственную Свою славу Божества, которую имело из начала, «прежде мир не бысть» (Иоан. 17, 5). Ибо сказав: «пойду Себе к горе смирней и к холму Ливанску» (Песн. 4, 6), и тем указав на славу Божества, присовокупило: «вся добра еси ближняя Моя, и порока несть в тебе» (Песн. 4, 7), научая сказанным, во-первых, что никтоже «возмет душу» Его от Него, но «область» имеет «положити ю, и область» имеет «паки прияти ю» (Иоан. 10, 18), пошедши Себе на гору смирнскую, не наших ради заслуг (никто да не хвалится!), но по собственной Своей благодати, прияв смерть за грешников; а потом, что естеству человеческому невозможно было иначе очиститься от порока, как только когда «Агнец вземляй грехи мира» (Иоан. 1, 29) Собою уничтожил всякую порочность. Посему, сказав: «вся добра еси ближняя Моя, и порока несть в тебе», и продолжая речь о таинстве страдания, загадочным намеком о смирне, потом упомянув о ливане, которым указует Божество, тем самым научает нас, что причащающийся с Ним смирны, без сомнения, приобщится и ливана. Ибо, кто с Ним страждет, тот без сомнения с Ним и прославляется. А кто однажды был в Божественной славе, тот всецело прекрасен, став вне сопротивного порока, от которого да будем далеки и мы ради за нас умершего и воскресшего Христа Иисуса, Господа нашего. Ему подобает слава и держава во веки веков! Аминь.