Психоанализ, психический конфликт и невротический симптом

} "Классическое" психоаналитическое лечение состоит из трех-четырех бесед еженедельно на протяжении не­скольких лет. От пациентов ("анализантов") не требуется ничего, кроме как соблюдать основное правило: просто рассказывать первое, что им приходит в голову в нас­тоящий момент по поводу своих спонтанных мыслей и чувств и притом независимо от того, кажется ли это им важным или неважным, подходящим или неподходящим, приятно ли это или стыдно (например, если чувства или мысли направлены против персоны аналитика). Вскоре выясняется, что это основное правило требует от анали-занта жертвы, которая тяжелее денежных затрат и затрат времени, а именно: постепенного отказа от привычного и хорошо знакомого представления о себе. Кто подвергает­ся психоанализу, тот должен узнать, что отношение к любимым людям также связано с заметным чувством ненависти, что за отказом от определенной персоны, мо­жет быть, обнаружится разочарованное обожание, что люди, вызывающие восхищение, могут являться ис­точником зависти и ревности, что руководимое альтру­измом действие удовлетворяет также часть собственного тщеславия, что страх может соответствовать страстному желанию и опасениям по поводу того, что это желание может исполниться, что под внешним самоуверенным и доминантным поведением между тем скрывается большая неуверенность в себе, что почитаемые и любимые "чистой" любовью люди, такие, как родители, дети, одно­полые персоны могут быть предметом чувственно возбу­димых фантазий и т.д.; что могут обнаружиться такие желания и склонности, о которых он понятия не имел,

да и сейчас ничего знать не хочет. Это не означает, что первоначальное представление анализанта о себе, своих отношениях и о других людях было "фальшивым", только "кажущимся", в то время как психоанализ вскрывает "настоящее". Узнавание до сих пор остававшихся подсоз­нательными побуждений, чувств и мыслей показывает, что душевные процессы являются в большей степени противоречивыми, "амбивалентными", что я люблю и не­навижу, что я хочу подчиниться и подчинять других, быть большим и маленьким, мужчиной и женщиной, по­могать другим и не забывать себя, я прощаю и желаю мести и т.д.

Итак, нам известны противоречия собственной персо­ны. Едва ли существует душевное побуждение, которое не порождало бы противоречия: мне хочется утром поспать, но мне не хочется потерять работу; мне хочется доставить радость ребенку, пойти с ним в кукольный театр, но мне также хотелось бы спокойно почитать книжку; я могу себе представить, как это было бы чу­десно, иметь собственный дом, но мне страшно подумать, сколько в нем будет работы; я бы с радостью съел этот вкусный шницель, но мне хотелось бы все же похудеть... Это маленькие и большие конфликты наших будней, с которыми мы можем уживаться, поскольку мы оцени­ваем желания и мысли по их важности, некоторые откло­няем и принимаем решения по поводу приоритета.

Но существуют определенные ситуации и определен­ные виды конфликтов, которые превышают нашу склон­ность к разумному их разрешению. И именно тогда, ког­да речь идет о том, чтобы отказаться от душевного по­буждения, так как в ином случае нам грозит большая опасность, но в то же время выясняется, что данная пер­сона не способна на такой отказ. Подобные конфликт­ные ситуации создаются, постоянно повторяясь, преиму­щественно в раннем детстве. Поскольку жизнь малень­кого ребенка отмечена двумя особенностями: непре­менной зависимостью от присутствия и любви роди­телей (или заменяющих их персон), с одной стороны, и непременностью своих желаний и побуждений, "влеко-мостью" ими, с другой. (Фактическая и эмоциональная) зависимость требует, чтобы ребенок оберегал располо­жение родителей к себе, подчиняясь их ожиданиям и требованиям — при этом не так много зависит от того, что "в действительности" родители требуют от ребенка, сколько от того, что думает ребенок по этому поводу. Если же он этого не делает, то вынужден опасаться власти больших, потери их любви или вообще их исчезновения. Этому противостоит власть жизни детских влечений, которые стремятся к удовлетворению и удовольствию и не терпят отлагательства. В подобных обстоятельствах легко может случиться так, что ребенок попадет в душевные конфликты, которые для него — не как названные выше будничные конфликты, — не прос­то неприятны или, может быть, вызывают чувство стыда, а кажутся в высокой степени опасными. Если маленький мальчик или маленькая девочка попадают во власть своих чувственных побуждений, любовных желаний, "нарцисстических" потребностей (признания и ценности) или агрессивных импульсов и фантазий и не видит воз­можности удовлетворить эти потребности, не страшась оказаться наказанным, покинутым или уничтоженным, то дело доходит до своего рода душевной реакции побе­га от собственных влечений, чувств и(или) фантазий:

они "вытесняются", становятся подсознательными. Ребенок, который, например, вытеснил свои агрессивные желания по отношению к матери, не нуждается больше в отказе от их удовлетворения, поскольку он их боль­ше вообще не испытывает. Но таким образом конфликт, как таковой, оказывается вытесненным в под­сознание.

Вытеснение, однако, не устранило раз и навсегда кон­фликтных психических составных. Отслоения от созна­тельного оставляют им свою силу, что ведет к тому, что они снова стремятся в обновленное сознательное, чтобы в конце концов все же добиться удовлетворения. Для того чтобы вытеснение не слишком подвергалось опасности, что послужило бы восстановлению страха, дело приходит к измененной, искаженной форме выражения, которая в состоянии исполнить добрую часть удовлетворения также конфликтных стремлений, тем не менее без не-пременности возбуждения первоначальных страхов. Классическими примерами этого вида "конфликтной обо­роны" являются: перенос возбуждающих страх агрессий с любимой персоны на другую, безобидную, или перенос страхов на другой объект, против которого есть воз­можность лучше защититься, чем против (в то же время и любимых, и необходимых) матери или отца; обращение желания в его противоположность (презрение, отвра­щение); отрицание фактов (как в случае Фрау Б. с. 000 и далее); расслоение картины, которую создает ребенок по поводу определенной персоны, в "только добрые" ее части (перед которыми нет необходимости испытывать страх) и в "совсем злые" (которые позволяют быть агрессивным), причем "продукты расслоения" время от времени сменяют друг друга или их части переносятся на других персон (благодаря чему создаются представления только о добрых и только злых людях); проекция соб­ственных возбуждений на другую персону и многое дру­гое. Результатом этих (естественно, подсознательных) превращений первоначальных стремлений — психо­анализ говорит в этом случае о механизмах обороны — или взаимосвязи различных оборонительных процессов

являются невротические симптомы: принудительно внедряющиеся и возвращающиеся виды восприятия и поведения, состояние чувств и желаний. Их едва ли можно изменить путем волевых усилий, поскольку сами по себе они исполняют важную психическую функцию. Они являются в известной степени образованиями компромиссов между противоположными психическими тенденциями, чья прямая неприкрытая репрезентация для ребенка чересчур угрожающа. В виде же симптомов становится возможным* частичное исполнение изна­чального стремления к удовлетворению в довольно бесстрашных формах. Однажды вытесненное, отражен­ное душевное побуждение в большей степени остается табуизированным также и по прошествии детства, т.е. на всю жизнь. Поскольку подсознательные части личности не развиваются вместе с сознательным "Я", то, таким об­разом, каждый человек носит в себе часть слабого, зави­симого, влекомого и боязливого ребенка, каким он когда-то был. Проще говоря, все невротические страдания взрослых, идет ли речь об иррациональных страхах, сек­суальных проблемах, "невротических" (истерических) физических жалобах или о депрессиях, внутренних при­нуждениях, проблемах самооценки и др., являются "ана­хронизмом", результатом несоответствия между нашими сознательными "взрослыми" и нашими подсознатель­ными, "инфантильными" переживаниями, чувствами и желаниями и поэтому их следует рассматривать как наследие устрашающих психических конфликтов детства**.

Психоаналитическое лечение занимается поиском этих подсознательных, вытесненных частей личности и пре­дохраняющих невротическое равновесие механизмов обороны, чтобы предоставить их (снова) в распоряжение сознательного "Я" взрослого. Для взрослых, однако, конфликты потеряли добрую часть своей опасности или у них есть возможность преодолеть их иным путем, а не посредством подсознательной обороны. Если это удается, то симптомы теряют свою функцию (отражение страха) и могут спокойно исчезнуть.

* Об аспектах невротического удовлетворения я буду говорить позднее.

** О взаимосвязи между детскими и взрослыми неврозами см. также другие экскурсы.

развода и его последствий, поскольку сама она всегда была убеждена в том, что дети никогда по-настоящему не страдали из-за разлуки с отцом. И мать рассказала, как дети, которым было тогда семь и четыре года "внешне" реагиро­вали на ее сообщение о разводе. Петер высказался по этому поводу: "Наверное, так и лучше, по крайней мере, дома будет поменьше скандалов!", а Роза спросила только: "Я должна буду пойти в другой детский сад?" Дети в дальней­шем "не проявляли ничего необычного в их поведении, — рассказывала мать, — они были спокойны и уравновешены, из чего я сделала вывод, что исчезновение напряженных от­ношений между моим мужем и мною благоприятно повлияло на детей".

фрау Р.искала нашего совета в отношении ее двенад­цатилетней дочери Моники. Десять дней назад отец внезапно покинул жену и двоих детей для того, чтобы начать новую жизнь в Австралии. С тех пор Моника не разговаривает с матерью, не может спать, не может сосредоточиться на занятиях, с нею ежедневно случаются приступы рыданий. Когда я спросил о втором ребенке, мать ответила: "С Робер­том все в порядке. Он не кажется так глубоко задетым". В ходе дальнейшего обследования обоих детей выяснилось, что для Роберта уход отца из семьи сыграл роль еще боль­шей катастрофы, чем для его сестры. Не считая крайних ситуаций, когда дети избиваются отцом и семейная жизнь состоит из страха и ужаса, убеждение родителей и их на­дежда на то, что развод не принесет детям особенных пере­живаний, просто удивительны. Можно ли, обладая здравым человеческим смыслом и минимальным психологическим чутьем, вообще представить себе, что такое событие, как развод родителей, не доставит детям "никаких" или "никаких серьезных" переживаний?