Плавает лебедушка на заводи

Он натянул же было тугой лук,

Накладыват он стрелочку каленую,

Хочет стрелить белую лебедушку...

(Гилъф. стб. 51)

Испроговорила лебедушка:

— Ай Михайла Потык сын Иванович!

Не стреляй-ко ты же белой лебедушки.

Я есть же нонь не белая лебедушка,

Есть же я да красна девушка,

Марья лебедь белая да королевична,

Королевична да я подолянка.

(Там же)

Лебедь предлагает себя Михайле «во замужество»: в Киеве «примем мы с тобою по злату венцу» и станем век «коротать».

В свое время мы указывали, что в народной речи метафора «белая лебедь» означает девицу, молодую женщину. Добавим, что в свадебных песнях белая лебедь — неизменное иносказание невесты. В былине речевая метафора и свадебное иносказание персонифицированы — появилась героиня, и с ней связано раз­витие всего сюжетного действия.

Отметим также, что и ситуация — охота на лебедь — выш­ла из привычного обозначения сватовства в свадебной речи. При переводе речевого иносказания в сюжетообразующий момент про­исходит утрата чисто выразительных свойств тропа — их место

заступают изобразительные. Было бы ошибкой полагать, что бы­линное изображение остается прежним речевым выразительным средством. Былинный сюжет не иносказание. Троп переходит в сюжетное действие целиком, без остатка, но удерживает от рече­вого словоупотребления эмоционально-оценочный тон. Патетика прекрасного, свойственная тропу «лебедь белая», сохраняется в сюжете, в характеристике ситуации и действующего лица. Ска­зители это осознавали — не случайно лебедь в варианте сборни­ка Кирши Данилова предстает во всем блеске свадебного наряда:

Она через перо была вся золота,

А головушка у ней увивана красным золотом

И скатным земчугом усажена.

(Кирша Данилов. С. 149)²⁸

Былинный рассказ сочетает эмоциональную окраску тропа со свойствами сюжетности.

Другой пример перевода речевых выразительных средств в сюжетообразующий момент может быть усмотрен в былине о Со­ловье Будимировиче. Уже в зачине рассказ о приплытии кораб­лей в Киев навеян свадебным иносказанием. Им же вдохновлен и рассказ об уплытии кораблей со взятой невестой.

Напомним о свойствах свадебных песен. В согласии с соб­ственной обрядово-бытовой логикой песни сначала говорят о стро­ительстве корабля. Так поется:

Как со вечера родна матушка

Нов корабль она строила,

Как со полуночи матушка

Нов корабль она грузила,

На восхожем красном солнышке

Нов корабль спускала.

Поется, что мать остается на берегу, а дочь уплывает — и уже ничто не может остановить корабля. Невеста была бы и рада хотя бы на время остановить бег корабля, но

Корабельщики не стоят,

Уключинки прирасходилися,

Веселышки приразмахалися29.

Образ кораблей — постоянный в свадебной лирике. Говори­лось и о синем море, которое «разлилось, разлелеялось» перед невестиным домом. На кораблях — приданое невесты:

Унесло, улелеяло

Со двора три корабличка,

Три кора бля, гружоные,

Уж как первой корабличек

С сундуками, с укладками,

А второй-то корабличек

Со периной пуховою,

Уж как третей корабличек

Со душой красной девицей...³⁰

Очевидно, что сюжет былины о сватовстве Соловья Будимировича к племяннице князя Владимира вобрал в себя привычную свадебную иносказательность. Былинное сватовство, его ход и отъезд невесты из Киева сопрягаются с приплытием кораблей: рассказывается об их снаряжении, потом о подарках при сватов­стве, о получении согласия и об уплытии кораблей с невестой.

К приведенным свадебным песням можно добавить очень близкую былине по типу образности пермскую песню — велича­ние «тысяцкому», главному распорядителю на свадьбе. Он назван «торговым гостем» и бесконечно богат: у него «живота» (достат­ка, богатства) — «кораблями», в сундуках «парчей, штофей — косяками, куниц, соболей — сороками»³¹. Былинный Соловей Будимирович — тоже «богатый гость» и щедр:

И подносит князю свое дороги подарочки:

Сорок сороков черных соболей,

Второе сорок бурнастых лисиц;