Движение суфражисток на пороге столетия. Растущее влияние расизма

В своих воспоминаниях Ида Б. Уэллс пишет: «Однажды у Сьюзен Б. Энтони было назначено на утро несколько деловых свиданий в городе, и ей не нужна была стенографистка, нанятая ею. За завтраком она сказала мне, что я могу воспользоваться услугами стенографистки, поскольку ее самой не будет все утро. Она добавила, что, когда пойдет к себе наверх, передаст стенографистке, чтобы она пришла ко мне и записала под диктовку несколько писем.

Я пошла наверх в свою комнату и некоторое время ждала прихода стенографистки. Она не пришла, и я подумала, что она сочла это неудобным, и стала писать письмо сама. Когда мисс Энтони вернулась и поднялась ко мне, я уже вовсю работала. Она спросила: «Вам, очевидно, не понадобились услуги моего секретаря. Я попросила ее подняться к вам. Разве она не приходила?» Я ответила, что нет. Она ничего не сказала, повернулась и ушла к себе. Через 10 минут мисс Энтони снова была в моей комнате. Дверь была открыта, поэтому она сразу вошла и сказала: «Она ушла». Я спросила: «Кто?» — «Стенографистка».— «Куда ушла?» «Видите ли, я вошла в кабинет,— сказала мисс Энтони,— и спросила: «Разве вы не сказали мисс Уэллс, что я просила вас записать несколько писем для нее?» «Девушка ответила: «Нет, не сказала».— «Но почему?» — «Это вы можете относиться к неграм как к равным, но я отказываюсь писать под диктовку цветной женщины». «Ах так! — сказала мисс Энтони.— В таком случае вам не буду диктовать и я. Мисс Уэллс — моя гостья, и ее оскорбление — это оскорбление и в мой адрес. Если вы так это воспринимаете, то можете здесь не задерживаться»[300].

Этот разговор между Сьюзен Б. Энтони и Идой Б. Уэллс, позже основавшей первый клуб черных суфражисток, произошел в «те золотые дни», когда Уэллс поклонялась этому пионеру и ветерану движения суфражисток[301]. Уэллс восхищалась тем, как С. Энтони относилась к расизму, и она глубоко уважала вклад этой суфражистки в кампанию за права женщин. Однако она не колеблясь критиковала свою белую сестру за нежелание превратить личную борьбу с расизмом в общее дело движения суфражисток.

Сьюзен Б. Энтони никогда не скупилась на похвалы в адрес Фредерика Дугласа, постоянно напоминая всем о том, что он был первым мужчиной, публично выступившим за предоставление избирательных прав женщинам. Она относилась к нему как к пожизненному почетному члену организации суфражисток. Тем не менее С. Энтони пожертвовала Дугласом, чтобы, как она объясняла И. Уэллс, привлечь южанок в движение за предоставление избирательных прав женщинам.

«На наших собраниях,— отмечала И. Уэллс,— он был почетным гостем, избирался в президиум и выступал на наших заседаниях. Однако, когда... Ассоциация суфражисток готовилась провести мероприятия в Атланте, штат Джорджия, я, зная настроения на Юге по поводу предоставления неграм равных прав с белыми, лично попросила господина Дугласа не приезжать. Я ни в коей мере не хотела его унизить, и в то же время я не хотела, чтобы на пути вовлечения белых южанок в Ассоциацию суфражисток появились какие бы то ни было препятствия» [302] (Курсив мой.— А. Д.).

В этой беседе с И. Уэллс С. Энтони пояснила, в частности, что она также отказалась поддержать нескольких черных женщин, желавших создать свое отделение в рамках Ассоциации суфражисток. Она не хотела возбуждать враждебность против черных со стороны белых южанок — членов ассоциации, поскольку опасалась, что те выйдут из организации в случае приема в нее черных женщин.

««Вы думаете, что я была не права, поступая таким образом?» — спросила она. Я бескомпромиссно ответила — да, поскольку чувствовала, что, хотя это и могло принести некоторую пользу движению за предоставление избирательных прав женщинам,- в то же время это решение укрепляло расистские позиции белых южанок»[303].

Этот разговор между Идой Б. Уэллс и Сьюзен Б. Энтони состоялся в 1894 году. С. Энтони признавала, что капитулирует перед расизмом, но говорила, что поступает так «ради дела»[304]. Она придерживалась этой капитулянтской позиции в своей общественной деятельности до самого своего ухода с поста президента Национальной ассоциации суфражисток в 1900 году. Когда И. Уэллс предостерегала С. Энтони от официального признания расистских позиций белых южанок, речь шла о гораздо большем, чем личное мнение С. Энтони. Объективно в этот период расизм был на подъеме, права и жизнь черных были поставлены на карту. К 1894 году на Юге черных уже лишили избирательных прав, была узаконена система сегрегации, господствовал закон Линча.

В то время, как никогда после Гражданской войны, необходимо было решительно выступить против расизма. Аргумент «целесообразности», выдвинутый С. Энтони и ее сторонниками, приобретал растущее влияние и был весьма уязвимым оправданием безразличия суфражисток к насущным требованиям времени.

В 1888 году в штате Миссисипи был введен ряд законодательных актов, узаконивавших расовую сегрегацию, а к 1890 году в этом штате была ратифицирована новая конституция, которая отняла у черных избирательное право[305]. По примеру штата Миссисипи другие южные штаты выработали новые конституции, лишившие черных мужчин избирательных прав. Конституция Южной Каролины была принята в 1898 году, в 1901 году новые конституции были приняты в Северной Каролине и Алабаме, а в штатах Виргиния, Джорджия и Оклахома — соответственно в 1902, 1908 и 1918 годах[306].

Конечно же, резко критическое отношение Иды Б. Уэллс к публично выражаемому Сьюзен Б. Энтони безразличию к расизму оправдывалось господствовавшими тогда социальными условиями. Однако за этим стояло нечто большее, чем разногласия в оценке этих явлений. Всего за 2 года до полемики этих двух женщин по проблемам расизма и предоставления избирательных прав женщинам И. Уэллс непосредственно на себе испытала насилие толпы расистов. Три человека, ставшие жертвами линчевания в Мемфисе, первого после беспорядков 1866 года, были ее друзьями. Этот ужасный случай заставил И. Уэллс расследовать и разоблачать растущее количество убийств черных на Юге, совершенных бандами расистов. В своей поездке в 1893 году по Англии, предпринятой, чтобы получить поддержку своему «крестовому походу» против линчеваний, она яростно обрушилась на безразличие, с которым власти в Америке встречали сообщения о сотнях и тысячах подобных убийств.

Ида Б. Уэллс писала: «В последние 10 лет более тысячи черных мужчин, женщин и детей были убиты бандами белых. Но остальные американцы хранили молчание... Церковь и пресса нашей страны и поныне хранят молчание по поводу этих продолжающихся преступлений, а требующий справедливости голос людей моей расы, замученной и поруганной, заглушают или игнорируют, где бы в Америке он ни поднимался»[307]. Как могли белые суфражистки, видя неприкрытое насилие по отношению к черным, с чистым сердцем говорить, что «ради дела» они должны «прекратить препирательства по этому вопросу о цветных»[308]? На первый взгляд «нейтральная» позиция, принятая руководством НАС по «вопросу о цветных», в действительности поощряла распространение явно расистских взглядов в рядах движения суфражисток. На съезде НАС в 1895 году, состоявшемся в Атланте, штат Джорджия, один из наиболее выдающихся деятелей движения за предоставление избирательных прав женщинам «призвал Юг признать избирательные права женщин в качестве одного из решений негритянской проблемы»[309]. Эта «негритянская проблема» может быть легко решена, как утверждал Генри Блэкуэлл, путем установления образовательного ценза при предоставлении избирательного права.

Образец его рассуждений приводится в книге С. Энтони: «По мере развития нашего сложного политического общества сложились две большие группы неграмотных граждан: на Севере — иммигранты, на Юге — люди африканской расы и значительная часть белого населения. Мы бы не стали требовать дискриминации иммигрантов и черных как таковых. Однако во всех штатах, кроме одного, белых образованных женщин больше, чем всех неграмотных избирателей, белых и черных, уроженцев этой страны и выходцев из чужих стран»[310].

Этот аргумент, призванный убедить южан в том, что предоставление избирательных прав женщинам даст огромные выгоды для сохранения превосходства белых, по иронии судьбы был первоначально выдвинут Генри Блэкуэллом, когда он выражал поддержку 14-й и 15-й поправкам к конституции. Еще в 1867 году он обратился с призывом к законодательным собраниям южных штатов, настоятельно обращая их внимание на то, что предоставление женщинам избирательных прав могло бы устранить растущую угрозу доступа к политической власти черного населения.

Г. Блэкуэлл призывал: «Посмотрите на складывающуюся картину с точки зрения южан. 4 миллиона ваших белых южанок уравновесят 4 миллиона ваших черных мужчин и женщин, и, таким образом, политическое господство белой расы останется неизменным»[311].

Этот знаменитый аболиционист уверял тогда политических деятелей Юга, что предоставление избирательных прав женщинам сможет примирить Север и Юг. «Капиталы и белое население,— подчеркивал он,— подобно реке Миссисипи, устремятся широким потоком к Мексиканскому заливу», а что касается черных, то они «по законам природы будут тяготеть к тропикам»[312].

«Именно те, кто уничтожил рабство, встанут на сторону победившего Юга, и вы сорвете розу спокойствия с колючего куста опасности»[313].

Блэкуэлл и его жена Люси Стоун оказывали помощь Элизабет Кэди Стэнтон и Сьюзен Б. Энтони во время проводимой ими в 1867 году кампании в Канзасе. Э. Стэнтон и С. Энтони в то время приветствовали поддержку, оказанную им печально известным деятелем демократической партии, лозунгом которого было «женщины — первые, негры — последние». Этот факт уже сам по себе свидетельствовал о том, что они явно соглашались с расистской логикой Блэкуэлла. Более того, в своей книге «История суфражистского движения» (ее соавтором была также Матильда Гейдж) они некритично оценивали опасение политиканов Канзаса в отношении предоставления избирательных прав черным: «В своих речах канзасцы говорили обычно: «Если будет принят закон о предоставлении неграм избирательных прав, то штат наводнят невежественные, нищие черные со всех концов Соединенных Штатов. Если будет принят закон о предоставлении избирательных прав женщинам, то мы привлечем к себе в штат людей с характером и положением, обладающих состоянием и образованием... Кто же станет колебаться, какое принять решение, когда предстоит сделать выбор между образованными женщинами и невежественными неграми?»»[314]

Сколь бы расистскими ни казались эти ранние лозунги женского движения, все же только в последнее десятилетие XIX века кампания за предоставление избирательных прав женщинам определенно начала подчиняться идее превосходства белых. Две фракции, Стэнтон — Энтони и Блэкуэлл — Стоун, разойдясь в вопросе о 14-й и 15-й поправках, вновь объединились в 1890 году. В 1892 году Элизабет Кэди Стэнтон поняла, что избирательное право не способно дать женщинам освобождение, и уступила пост президента НАС своей коллеге Сьюзен Б. Энтони. На второй год президентства С. Энтони НАС приняла резолюцию, представлявшую собой разновидность расистских и откровенно пробуржуазных аргументов Блэкуэлла, впервые выдвинутых еще более века назад. Вот ее текст: «Постановили: не выражая мнения по поводу необходимости введения каких-либо ограничений, мы хотим привлечь внимание к таким важным фактам, как: в каждом штате число женщин, умеющих читать и писать, превосходит общую численность неграмотных избирателей-мужчин; численность белых женщин, умеющих читать и писать, больше, чем численность всех избирателей-негров; численность умеющих читать и писать женщин-американок больше, чем общее число избирателей-иммигрантов. Поэтому предоставление избирательных прав таким женщинам могло бы решить столь острый вопрос, как предотвращение господства невежества, будь оно собственного или иностранного происхождения»[315].

Эта резолюция «галантно» отбрасывала права черных женщин и женщин-иммигранток, как и права их мужчин. Более того, резолюция была предательством основ демократии, что уже нельзя было оправдывать «соображениями дела». По существу, в резолюции велось наступление на рабочий класс в целом и — вольно или невольно — выражалось стремление к объединению ради общего дела с новоявленной монополистической буржуазией, чье неразборчивое стремление к наживе было лишено каких-либо моральных ограничений.

Приняв резолюцию 1893 года, суфражистки могли бы с таким же успехом заявить, что если бы им, белым женщинам из средних слоев и буржуазии, предоставили право голоса, то они быстро подчинили бы себе три основные группы, составлявшие рабочий класс США: черных, иммигрантов и необразованных белых рабочих. Эксплуатации подвергался труд именно этих трех групп людей, именно их жизни приносили в жертву морганы, рокфеллеры, меллоны, дюпоны, вандербильты, то есть новый класс монополистов, которые, не щадя никого и ничего, создавали свои промышленные империи. Они эксплуатировали рабочих-иммигрантов на Севере так же, как и бывших рабов и бедных белых рабочих, занятых на новых железных дорогах, горнорудных и сталелитейных предприятиях на Юге.

Террор и насилие вынуждали черных рабочих Юга соглашаться на оплату и условия труда, которые часто были хуже, чем при рабстве. Именно это и послужило основой тому, что на Юге поднялась волна линчеваний, и стало эталоном системы лишения черных избирательных прав в законодательном порядке.

В 1893 году — году, когда Национальная ассоциация суфражисток приняла роковую резолюцию,— Верховный суд пересмотрел Закон о гражданских правах 1875 года*. В результате этого решения джимкроуизм и закон Линча — новые расистские методы обращения в рабство — получили юридическое обоснование. Действительно, через три года в решении, вынесенном по делу «Плесси против Фергюсона», была провозглашена доктрина «разделения, но равенства», укрепившая новую систему расовой сегрегации на Юге.

Последнее десятилетие XIX века было решающим временем в становлении современного расизма, его организационных и идеологических основ. Это был и период империалистической экспансии на Филиппины, Гавайи, Кубу и Пуэрто-Рико. Те же самые силы, которые были виновны в закабалении народов этих стран, были виновны и в том, что все более тяжелой становилась доля черных и рабочего класса США в целом. Расизм питал эти авантюры империализма, а стратегия империализма и его апологеты в свою очередь поощряли расизм.

Двенадцатого ноября 1898 года в газете «Нью-Йорк геральд» были опубликованы сообщения о присутствии США на Кубе, «расовых беспорядках» в Фениксе, штат Южная Каролина, и «бойне», которую устроили черным в Уилмингтоне, штат Северная Каролина. «Уилмингтонская бойня» в то время была самой страшной из множества заранее спланированных расистских погромов черных. По словам одного черного священника, современника событий, Уилмингтон был «цветочками по сравнению с ягодками этики и стиля правления, утвердившихся на Кубе»[316]. Уилмингтон был также и иллюстрацией того глубочайшего лицемерия, которое было присуще внешней политике США на Филиппинах.

В 1899 году суфражистки поспешили представить свидетельства своей полной лояльности скаредным монополистам. Как только расизм и шовинизм стали определять политику НАС по отношению к собственному рабочему классу, суфражистки безоговорочно стали принимать новые «достижения» американского империализма. На съезде в 1899 году Анна Гэрлин Спенсер выступила с речью «Долг по отношению к жительницам наших новых владений»[317]. Наших новых владений? В ходе прений Сьюзен Б. Энтони не пыталась скрыть своего гнева, но, как оказалось, ее гнев вовсе не относился к самим захватам. По ее словам, ею «овладел гнев, как только было внесено предложение привить пашу полуварварскую систему правления на Гавайях и в наших других новых владениях»[318].

С. Энтони поэтому со всей силой своего гнева потребовала, чтобы «право голоса было предоставлена женщинам наших новых владений на тех же условиях, что и мужчинам»[319]. Как будто женщины на Гавайях или Пуэрто-Рико должны были требовать права быть жертвами империализма США на тех же условиях, что и мужчины.

Во время съезда НАС в 1899 году выявилось одно показательное противоречие. В то время как суфражистки призывали к «выполнению долга перед женщинами наших новых владений», предложение черной женщины о принятии резолюции против расовой сегрегации осталось незамеченным. Черная суфражистка Лотти Уилсон Джексон была допущена на съезд, поскольку он проходил в штате Мичиган, одном из немногих, где движение суфражисток принимало в свои ряды черных. По пути на съезд Лотти Джексон подверглась унижениям сегрегации на железнодорожном транспорте. Предлагаемая ею резолюция была проста: «Цветных женщин не должны заставлять ездить в вагонах для курящих, им должны быть обеспечены нормальные условия проезда»[320].

Председательствовавшая на съезде Сьюзен Б. Энтони прекратила дискуссию по поводу резолюции, предложенной черной женщиной. Сделанные С. Энтони замечания обеспечили этой резолюции полный провал. «Мы, женщины, — беспомощный, не имеющий никаких прав класс,— заявила С. Энтони.— Наши руки связаны. Пока мы находимся в подобных условиях, не нам принимать резолюции против железнодорожных корпораций или еще кого-либо»[321].

Этот инцидент имел куда большее значение, чем просто вопрос об отправке официального письма протеста против расистской политики железнодорожной компании. Отказ НАС защитить свою черную сестру наглядно показывал предательство суфражистками всего черного народа, и именно в тот момент, когда он испытывал самые жестокие страдания после освобождения. Этот жест определенно превращал Ассоциацию суфражисток в потенциально реакционную политическую силу, которая впоследствии приспособится ко всем требованиям концепции превосходства белых.

НАС уклонилась от обсуждения проблемы расизма, поставленной Лотти Джексон, что, безусловно, стимулировало проявление расовых предрассудков в организации. Объективно это было открытым поощрением южанок, которые вовсе не собирались отказаться от своей приверженности идее превосходства белых. Нейтральная позиция по вопросу о борьбе за равенство черных в лучшем случае была молчаливым согласием с расизмом, в худшем — преднамеренным оправданием со стороны влиятельной массовой организации насилия и разрушений, чинимых приверженцами идеи превосходства белых во все возрастающих масштабах.

Разумеется, Сьюзен Б. Энтони не несет личной ответственности за уступки расизму, которые делало движение суфражисток. Но на рубеже XIX и XX веков она была самым видным руководителем этой организации, и ее якобы «нейтральная» общественная позиция по вопросу о равенстве черных, конечно, усилила влияние расизма в НАС. Если бы С. Энтони серьезно отнеслась к исследованиям своей подруги Иды Б. Уэллс, она бы поняла, что нейтральное отношение к расизму подразумевало также нейтральное отношение к линчеваниям и массовым убийствам тысяч людей. К 1899 году Ида Б. Уэллс завершила огромную исследовательскую работу о линчеваниях и опубликовала ее потрясающие и трагические итоги. В течение предыдущих 10 лет ежегодно происходило от ста до двухсот официально зарегистрированных линчеваний[322]. В 1898 году И. Уэллс пробудила нечто вроде общественного беспокойства, прямо потребовав, чтобы президент Маккинли отдал распоряжение о федеральном расследовании дела о линчевании почтмейстера в Южной Каролине[323].

В 1899 году, когда С. Энтони провалила принятие резолюции против джимкроуизма, наблюдался массовый протест черных против поощрения президентом Маккинли идеи превосходства белых. Отделение Национальной лиги цветных в Массачусетсе обвинило Маккинли в молчаливом оправдании господства террора в Фениксе, штат Южная Каролина, и в нежелании прекратить устроенную расистами резню черных в Уилмингтоне, штат Северная Каролина. Во время поездки президента на Юг они заявили ему: «Вы проповедовали терпение, трудолюбие и умеренность своим многострадальным черным согражданам и проповедовали патриотизм, шовинизм и имперское мышление своим белым согражданам»[324]

Когда Маккинли находился в Джорджии, толпа ворвалась в тюрьму, схватила пятерых черных мужчин и «практически на ваших глазах зверски убила их. Разве вы сказали хоть что-нибудь? Разве вы ужаснулись этому страшному преступлению... которое превзошло жестокость варваров и наложило несмываемое пятно позора на справедливость, честь и гуманность вашей страны перед лицом всего мира?»[325] — вопрошали президента черные жители Массачусетса.

Ни слова президент не сказал и по поводу одного из самых печально известных линчеваний того периода — сожжения Сэма Хоуза в Джорджии в том же году.

Г. Аптекер пишет об этом: «Одним тихим воскресным утром его отобрали у тюремщиков и заживо сожгли с неописуемо адской жестокостью в присутствий радостно приветствовавших эту казнь тысячных толп так называемых лучших граждан Джорджии. Это были мужчины, женщины и дети, которые в христианское воскресенье пришли на сожжение человеческого существа, как на сельский карнавал, праздник невинных удовольствий и развлечений»[326].

Многочисленные исторические документы свидетельствуют о существовании в 1899 году как расистской агрессивности, так и мощного вызова, который бросили ей черные. Особенно символичен документ, изданный Национальным афроамериканским советом и представляющий собой призыв к черным отметить 2 июня как день поста и молитв. Опубликованная в «Нью-Йорк трибюн», эта прокламация осуждала противоправные и повальные аресты, делавшие мужчин и женщин легкой добычей толпы «невежественных, злобных, накачанных виски пьяниц», которые «подвергают людей пыткам, вешают, расстреливают, разрубают, расчленяют и сжигают»[327].

Таким образом, речь шла вовсе не об оскорбительных надписях на стенах. На черных уже обрушилось господство террора. Как могла С. Энтони утверждать, что верит в права человека и политическое равенство, и в то же время советовать членам своей организации не поднимать вопроса о расизме? Буржуазная идеология — особенно элементы расизма в ней,— очевидно, действительно обладает способностью изменять до неузнаваемости настоящий облик террора и превращать страшные крики страдающих людей в еле различимое бормотание, а затем — в молчание.

В начале века возник серьезный идеологический союз, по-новому связавший расистов с теми, кто отвергал равенство полов. Сторонники превосходства белых и приверженцы мужского превосходства, всегда легко находившие общий язык, открыто бросились в объятия друг другу и скрепили союз. В первые годы XX века влияние идей расизма было, как никогда, сильно. Духовная атмосфера — даже в прогрессивных кругах,— казалось, была безнадежно заражена иррациональной идеей превосходства англосаксонской расы. Усиленное распространение расистской пропаганды сопровождалось не менее усердным распространением идей мужского превосходства. Если людей с небелым цветом кожи — в США и за их рубежами — изображали как невежественных варваров, то женщин — имеются в виду белые женщины — представляли только как матерей, основное назначение которых заключалось в том, чтобы выкормить и воспитать детей мужского пола. Белых женщин учили, что в качестве матерей они несут особую ответственность в борьбе за сохранение господства белых. В конце концов, они были «матерями расы». Хотя термин раса якобы подразумевал понятие «человеческий род», на самом деле — с ростом популярности евгенического движения* — делалось весьма незначительное различие между понятиями «раса» и «англосаксонская раса».

По мере укрепления расизма в организациях белых женщин утверждался раболепно склоняющийся перед мужчинами культ материнства, проникавший именно в то движение, которое объявляло своей целью уничтожение мужского превосходства. Соединение расизма и идеи неравенства полов взаимно их усиливало. Открыв двери господствовавшей идеологии расизма шире, чем когда-либо раньше, движение суфражисток оказалось в затруднительном положении. Оно поставило достижение своих собственных целей под постоянную угрозу. Съезд НАС в 1901 году стал первым, на котором Сьюзен Б. Энтони уже не была председателем. Она ушла в отставку годом раньше, но присутствовала на съезде и по просьбе нового президента, Кэрри Чэпмен Кэтт, произнесла приветственную речь. В словах С. Энтони отражалось влияние возрождения евгенической кампании. «Несмотря на то, что в прошлом,— отмечала С. Энтони,— женщин совращали «мужскими аппетитами и страстями»[328], настало время, когда они должны выполнить свое назначение и стать спасительницами «расы». Именно посредством «...духовной эмансипации» (раса) будет очищена... «Именно женщины возродят расу»[329]. «В силу этого я требую их немедленной и безусловной эмансипации, освобождения из-под любой формы политического, производственного и религиозного угнетения»[330].

В основном докладе, сделанном Кэрри Чэпмен Кэтт, указывалось на три «главных препятствия» предоставлению избирательных прав женщинам: милитаризм, проституцию и «...инерцию в росте демократии, ставшей реакцией на агрессивный характер движений, которые по чьему-то дурному совету поспешно предоставили избирательное право иммигрантам, неграм и индейцам. Опасность, появившаяся с вовлечением в политическую жизнь огромного числа безответственных граждан, сделала нацию робкой»[331].

В 1903 году в НАС произошел такой всплеск расизма, что казалось, будто сторонники превосходства белых были решительно настроены захватить контроль над организацией. Знаменательно, что съезд 1903 года проходил на Юге, в Новом Орлеане. Расистская пропаганда, обрушившаяся па делегатов съезда, не случайно дополнялась многочисленными доводами в пользу культа материнства. Если Эдвард Меррик, сын председателя верховного суда Луизианы, говорил о предоставлении избирательного права «ордам невежественных негров-мужчин» как о «преступлении»[332], то Мэри Чейз, делегат от Нью-Гемпшира, требовала предоставления избирательных прав женщинам как «естественным хранительницам и защитницам домашнего очага»[333].

На съезде в 1903 году выступление Белл Кирни из штата Миссисипи прозвучало особенно открытым и грубым подтверждением опасного союза расистов с приверженцами идеи неравенства полов. Резко отзываясь о черном населении Юга как о «4,5 миллиона бывших рабов, невежественных и полудиких»[334], она патетически охарактеризовала предоставление им избирательных прав как «смертельное бремя», под тяжестью которого белый Юг боролся «почти 40 лет отважно и открыто»[335]. Хотя теория Букера Т. Вашингтона о профессиональном образовании для черных и не отвечала насущным интересам их борьбы, Кирни пыталась доказать, что школа. Таскеги и другие подобные школы «...лишь готовили (негров) к власти и что, когда черные станут необходимы обществу в силу своей квалификации и приобретенного богатства»[336], произойдет нечто вроде расовой войны. Б. Кирни говорила: «Белые бедняки, оскорбленные своей нищетой и уязвленные сознанием своего низшего по сравнению с черными положения, не найдут места ни себе, ни своим детям, и тогда начнется схватка двух рас»[337].

Конечно же, такая борьба между белыми и черными рабочими не была неизбежной. Однако апологеты нового класса капиталистов, монополисты, стремились спровоцировать расовые столкновения. Примерно в то же время, когда Кирни выступала на съезде в Новом Орлеане, такое же предостережение прозвучало в сенате США. 24 февраля 1903 года сенатор Бен Тиллмэн из Южной Каролины предупредил, что создание колледжей и школ для черных на Юге неизбежно приведет к расовым конфликтам. Школы для черных способствуют тому, чтобы «эти люди», которые в его глазах были «ближайшим к недостающему звену, связывающему человека с обезьяной», могли «конкурировать с белыми». Это, по его мнению, «создаст антагонизм между беднейшими классами наших граждан и этими людьми, которые на рынке труда находятся в лучшем по сравнению с ними положении»[338]. Более того, продолжал он, «на Юге ничего не делалось для того, чтобы улучшить положение белых, чтобы помочь и поддержать американцев-англосаксов, потомков тех, кто сражался вместе с Марион и Дамтером. Их оставляют одних в борьбе с нищетой и невежеством, с судорожными попытками удержаться на поверхности, и они видят, как северяне тысячами приезжают на Юг, чтобы способствовать господству африканцев»[339].

Вопреки утверждениям Кирни и Тиллмэна расовый конфликт возник не стихийно, а сознательно подготавливался представителями экономически господствовавшего класса. Им было необходимо подорвать единство рабочего класса, чтобы усилить эксплуатацию. Грядущие «расовые беспорядки» в Атланте, штат Джорджия, Браунсвилле, штат Техас, Спрингфилде, штат Огайо, как и бойня 1898 года в Уилмингтоне иФениксе, штат Южная Каролина, были организованы именно с целью усилить напряженность и антагонизм внутри многонационального рабочего класса.

Б. Кирни сообщила своим сестрам на съезде в Новом Орлеане, что она нашла действенный способ удержания расовых антагонизмов в границах управляемости. Она заявила, что знает, как предотвратить расовую войну, которая в противном случае станет неизбежной:

«Чтобы предотвратить это ужасное столкновение,— отметила Б. Кирни,— необходимо предоставить женщинам избирательное право и ввести образовательный и имущественный цензы для получения права голосования. Предоставление женщинам избирательных прав обеспечит немедленное и постоянное превосходство белых, достигнутое честным путем. Ведь, по словам безусловного авторитета, в каждом южном штате, кроме одного, образованных женщин больше, чем неграмотных избирателей, белых и черных, граждан этой страны и иммигрантов, вместе взятых»[340].

Ужасающий тон выступления Кирни не должен отвлекать внимание от того факта, что она строила свои рассуждения на теориях, хорошо известных в движении суфражисток. Статистические выкладки и призыв ввести образовательный ценз много раз звучали на предыдущих съездах НАС. Предлагая ввести имущественный ценз, Кирни отражала взгляды буржуазии, идущие вразрез с интересами рабочего класса, взгляды, которые, к сожалению, прочно утвердились в движении суфражисток.

Речь Кирни на съезде НАС была извращением позиций суфражисток. В течение многих лет ведущие руководители этого движения оправдывали безразличие своей ассоциации к делу расового равенства всеоправдывающими соображениями «целесообразности». Сейчас же право голоса для женщин преподносилось как наиболее целесообразное средство достижения расового превосходства. НАС невольно попалась в собственную ловушку — ловушку целесообразности, которая должна была способствовать получению избирательного права. Стоило тактике капитуляции перед расизмом одержать верх — особенно на историческом стыке, когда новая безжалостная монополистическая экспансия требовала более жестоких форм расизма,— он неизбежно бумерангом ударил по самим суфражисткам.

Уже упоминавшаяся Б. Кирни, делегатка от Миссисипи, уверенно заявила: «Когда-нибудь Северу придется обратить взоры к Югу в надежде на спасение... ради сохранения чистоты англосаксонской крови, простоты социальной и экономической структуры... и укрепления святости веры, которая остается нерушимой»[341].

В этих словах нельзя было найти ни грамма сестринской солидарности, ни слова о победе над мужским превосходством или о достижении женщинами полного равноправия. Не права женщин, не политическое равенство женщин, а, скорее, господствовавшее расовое превосходство белых — вот что нужно было сохранить любой ценой.

«С такой же неизбежностью, как Север вынужден будет обратиться к Югу в надежде на спасение страны,— продолжала делегатка от Миссисипи,— Югу придется обратиться к женщинам англосаксонской крови как к посреднику, который сможет сохранить превосходство белой расы над черной...»[342]. «Слава богу, что черные получили свободу! — воскликнула она с нарочито расистским высокомерием,— Я желаю им всяческого счастья и всяческого прогресса, но не в посягательствах на святая святых англосаксонской расы...»[343]

Глава 8.