Перспективы защиты детей от жестокого обращения 4 страница

— Да, мэм?

— Я хочу, чтобы ты знал: я тебя люблю.

Я посмотрел в глаза мисс Голд, чистые, добрые, без малейшего намека на ненависть.

— Я правда тебя люблю, — повторила она, погладив меня по щеке.

Я кивнул, стараясь сдержать подступившие слезы, прижался лицом к ее ладони и все-таки заплакал. Я плакал, потому что прекрасно понимал: совсем скоро мне придется предать Пэм.

Через несколько минут мы зашли в приемную суда, и мисс Голд взяла меня за руку. Мама и мальчики сидели на одной из длинных скамеек. Мисс Голд кивнула, когда мы проходили мимо них; краем глаза я заметил, что в честь суда мама надела красивое платье и уложила волосы.

А у Рона нога была в гипсе.

Никто не обратил на меня внимания, но я все равно почувствовал мамину ненависть. Мы с мисс Голд сели подальше от них, ожидая, когда судья вызовет нас. Ожидание было невыносимым. Внезапно мне в голову пришла идея: я тихо попросил у мисс Голд ручку, листок бумаги и быстро написал несколько предложений.

Маме.

Прости меня, пожалуйста. Я не хотел, чтобы все так вышло. Я не хотел раскрывать наш секрет. Не хотел позорить семью. Ты когда-нибудь сможешь меня простить?

Твой сын Дэвид.

Мисс Голд прочитала записку и кивнула, разрешая передать ее матери. Я кинулся к маме, сразу превратившись в прежнего Дэвида, в мальчика, не имеющего права на любовь. Прижав руки к бокам и уставившись в пол, я ждал, что она хоть как-то отреагирует: закричит, ударит, оттолкнет. Но мама вела себя так, будто меня вообще там не было. Тогда я отважился поднять голову и, избегая встречаться с маминым взглядом, робко протянул ей записку. Она выдернула бумажку из моих пальцев, бегло прочитала ее и тут же разорвала. Опустив голову, я поплелся назад к мисс Голд; она обняла меня за плечи, но ничего не сказала.

Через несколько минут нас вызвали в зал суда. Я сидел за темным столом и испуганно смотрел на строгого мужчину в темной мантии.

— Не бойся, — прошептала мисс Голд. — Судья будет задавать тебе вопросы. И очень важно, чтобы ты говорил правду, — сказала она, сделав ударение на последних словах.

Зная, что моя судьба вот-вот решится, я нервно похлопал мисс Голд по руке:

— Простите, что причинил вам столько хлопот…

Я хотел рассказать ей правду — настоящую правду, — но не мог собраться с духом. Недостаток сна лишил меня силы воли. Мисс Голд ободряюще улыбнулась, сверкнув жемчужно-белыми зубами. Я почувствовал знакомый цветочный аромат ее духов. Закрыл глаза, глубоко вдохнул…

Прежде чем я понял, что происходит, секретарь начал зачитывать номер дела. Когда он упомянул мое имя, я вскинул голову и встретился взглядом с судьей, который внимательно смотрел на меня.

— Да, да, дело Пельцера. Помню. Я полагаю, окружной представитель здесь? — спросил он.

Мисс Голд откашлялась и подмигнула мне:

— Началось. Пожелай мне удачи!

Судья обратился к мисс Голд:

— Слово предоставляется окружному представителю органов социальной защиты.

— Спасибо, Ваша Честь. Основываясь на результатах медицинского обследования Дэвида Пельцера, свидетельских показаниях его бывших учителей, работников школы и моих отчетах, округ настаивает на передаче мальчика под постоянную опеку суда.

Я, не отрываясь, смотрел на мисс Голд и едва различал, что она говорит. То есть я прекрасно видел, что она открывает рот, но голос ее почему-то был хриплым и неуверенным. Потом я заметил, что у нее дрожат колени. И закрыл глаза. «Вот и все», — подумал я. Когда мисс Голд вернулась на место, она сразу постаралась скрыть трясущиеся от волнения руки за материалами дела.

— Миссис Пельцер? Вы хотели бы что-то добавить? — спросил судья.

Все присутствующие в зале мгновенно повернулись в мамину сторону. Сначала я подумал, что она не расслышала судью, поскольку продолжала смотреть на его стол с абсолютно равнодушным выражением лица. Потом я понял, чего она добивается: она пытается смутить его взглядом.

— Кхм… Миссис Пельцер! Вы хотели бы что-то добавить по поводу вашего сына, Дэвида?

— Мне нечего сказать, — ровным голосом ответила мама.

Судья потер лоб, потом покачал головой:

— Хорошо. Спасибо, миссис Пельцер. Это будет отмечено в протоколе. — Затем он обратился к мисс Голд: — Случай необычный и непростой. Я внимательно прочитал все материалы дела и обратил внимание вот на что….

Судья углубился в подробности, и я потерял счет времени. Внутри все медленно сжималось. Я знал, что через несколько минут суд закончится и мама заберет меня назад в «сумасшедший дом». Я посмотрел в ее сторону: от маминого лица по-прежнему веяло каменным холодом. Я закрыл глаза и представил, как снова сижу в позе военнопленного на ступенях лестницы, ведущей в гараж. Пусть сейчас я не хотел есть (в приюте хорошо кормили), но даже воспоминание о том, как я страдал от голода, заставило меня содрогнуться. Я не знал, смогу ли вернуться к такому существованию. Я всего лишь мечтал избавиться от боли и унижений.

— Дэвид? — Мисс Голд слегка встряхнула меня, чтобы вернуть в реальность. — Дэвид, судья хочет, чтобы ты встал.

Я потряс головой, пытаясь привести мысли в порядок. Судя по всему, я снова задремал.

— Зачем? Я не понимаю…

Мисс Голд взяла меня за локоть:

— Давай, Дэвид. Судью нужно слушаться.

Я посмотрел на мужчину в мантии — он кивнул, словно соглашаясь со словами мисс Голд. К горлу подкатил комок, стало тяжело дышать. Когда я отодвинул стул и встал, мисс Голд похлопала меня по руке:

— Все в порядке. Просто скажи судье правду.

— Итак, молодой человек, — начал судья. — Если коротко, то суть в следующем: в зависимости от того, что ты скажешь, либо суд решит, что твое дальнейшее пребывание в родительском доме невозможно и тебя необходимо поместить под опеку социальных служб… либо ты вернешься и будешь и дальше жить со своей матерью.

У меня глаза расширились от страха. Я не верил, что этот момент настал. Все присутствующие смотрели на меня. Пальцы дамы с седеющими волосами замерли над печатной машинкой. Во время заседания я заметил, что стоило кому-то что-то сказать, как она тут же начинала с невероятной скоростью шелестеть клавишами. И теперь она ждала моих слов. Я с трудом сглотнул и сжал кулаки. Мама тоже смотрела на меня, но ее взгляд не выражал ничего, кроме ненависти.

Тогда я постарался сосредоточиться на судье. Еще раз сглотнул и приготовился рассказывать, что врал учителям и мисс Голд, что на самом деле только я виноват во всех проблемах, что мама никогда меня не обижала. Краем глаза я заметил, что она не спускает с меня глаз.

Время остановилось. Я зажмурился и представил, как вернусь в «сумасшедший дом». Уже вечером мама снова будет бить меня и устраивать «газовую камеру»; спать я буду в гараже на старой раскладушке, опять начну в ужасе ждать рекламу и мечтать о том, чтобы сбежать и зажить нормальной жизнью, стать обычным ребенком, который не боится умереть от голода и может играть с другими детьми…

Мисс Голд не заметила, как я искоса посмотрел на нее, глубоко вздохнул и вдруг снова почувствовал цветочный запах духов. Этот аромат окружал ее в тот день, когда она в первый раз увидела меня, когда в первый раз обняла, когда мы лежали на диване и говорили обо всем на свете. Я вспомнил, как играл с ее волосами.

Перед глазами замелькали картины моей недолгой жизни во временном приюте: вот я смеюсь вместе с другими ребятами, а вот мы играем в баскетбол, в прятки или просто носимся по дому тети Мэри; в конце дня она стоит на крыльце и зовет нас ужинать, но мы не слышим ее, потому что ушли на берег залива или охотимся на змей на лугу. Я открыл глаза и посмотрел на свои руки. Кожа на пальцах потеряла нездоровый красный цвет и перестала шелушиться. Я даже успел немного загореть.

Я чувствовал, как мама сверлит меня взглядом. Словно пытаясь ускользнуть от него и собраться с мыслями, я снова вдохнул спасительный цветочный запах.

Я задержал дыхание буквально на секунду и, прежде чем моя храбрость окончательно улетучилась, выпалил:

— Сэр, я не хочу жить с ней! Простите меня, пожалуйста! Я не хотел рассказывать! Не хотел, чтобы от меня были проблемы!

Мама прожигала меня взглядом. У меня подкосились ноги, я чуть не упал обратно.

— Значит, решили, — объявил судья. — Постановлением суда несовершеннолетний Дэвид Пельцер помещается под опеку суда. Опека суда будет осуществляться до достижения им возраста восемнадцати лет. Дело закрыто! — быстро закончил он и ударил молотком по куску дерева.

Я стоял, не в силах осознать случившееся. Мисс Голд вскочила и обняла меня так крепко, что я испугался, как бы она не сломала мне ребра. Меня со всех сторон окружили ее волосы, я даже ими чуть не подавился. Через несколько секунд мой ангел-хранитель опомнился. Я вытер слезы и шмыгнул носом. Потом посмотрел на судью — и он мне улыбнулся. Я улыбнулся в ответ. На мгновение мне показалось, что Его Честь даже подмигнул мне!

Прожигавший меня лучами ненависти мамин взгляд замигал и потух.

Мисс Голд положила руки мне на плечи:

— Дэвид, я так горжусь тобой!

И прежде чем она успела сказать что-то еще, я прервал ее:

— Мне очень жаль, мисс Голд! Я не хотел вам врать. Простите меня за то, что заставил вас плакать. Вы когда-нибудь сможете меня простить? Я всего лишь хотел…

Вместо ответа она убрала волосы у меня со лба и внимательно посмотрела мне в глаза:

— Шшш… Все хорошо. Я знала, что ты поступишь правильно. А теперь твоя мама хочет…

— Нет! — закричал я. — Она заберет меня назад!

— Тише! Она всего лишь хочет попрощаться с тобой, — заверила меня мисс Голд.

Пока мы с ангелом-хранителем медленно шли к выходу из зала суда, я пытался разглядеть маму. Она тоже плакала. Мисс Голд подтолкнула меня вперед, но я не спешил, пока не удостоверился, что мой ангел никуда не уйдет и будет рядом. Чем ближе я подходил к маме, тем сильнее я плакал. Часть меня не хотела с ней расставаться. Мама раскинула руки, и я кинулся к ней, забыв обо всем. Мама обняла меня, словно я снова был маленьким мальчиком. И ее чувства были совершенно искренними.

Потом она отпустила меня, взяла за руку и повела к машине. Я не боялся. Возле фургона мама вручила мне несколько пакетов с новой одеждой и игрушками. Открыв рот, я смотрел на все это богатство и не знал, что думать.

Голос подвел меня, когда я собрался прощаться с братьями. В ответ на мое невнятное «пока» они почти дружелюбно кивнули. А я почувствовал себя предателем и решил, что они ненавидят меня за неумение держать язык за зубами.

— Я буду скучать по тебе, — всхлипнула мама.

— Я тоже! — вырвалось у меня прежде, чем я сообразил, что говорю.

Хоть я и радовался решению суда, непонятно откуда взялась грусть. Я разрывался между свободой и желанием остаться с мамой и семьей. Все было слишком хорошо, чтобы поверить в это. Одежда, игрушки, возвращение в приют… Но больше всего я радовался теплоте маминых объятий.

— Прости меня за все, — плакал я. — Мне правда очень жаль. Я не хотел рассказывать.

— Это не твоя… — начала мама, но потом замолчала и продолжила уже другим, более уверенным голосом: — Все в порядке. А теперь послушай меня. У тебя появился шанс начать все сначала. И я хочу, чтобы ты был хорошим мальчиком.

— Я буду! — ответил я, размазывая слезы по щекам.

— Нет! — холодно поправила меня она. — Отнесись к этому серьезно! Ты должен быть хорошим мальчиком. Должен стать лучше, чем был.

Я посмотрел в ее покрасневшие опухшие глаза. В тот момент мама действительно желала мне лучшей жизни. Я понял, что она знала, какой вердикт вынесет суд, раньше, чем зашла в зал.

— Я буду хорошим. Буду очень стараться, — сказал я, распрямляя плечи, как когда-то в подвале, после очередной «игры». — Ты будешь гордиться мной. Я все сделаю, чтобы ты мной гордилась.

— Это неважно, — возразила мама. Перед тем как попрощаться, она еще раз обняла меня: — Я хочу, чтобы ты был счастлив.

Я отвернулся и, всхлипывая и шмыгая носом, пошел к мисс Голд. Я не оглядывался. Мне нужно было подумать над тем, что сказала мама. «Чтобы ты был счастлив». Такое чувство, будто она отпускала меня. Я почти потерял сознание, когда добрался до мисс Голд. Она помогла мне загрузить в машину драгоценные мамины подарки. Потом мы стояли и смотрели, как уезжает старый семейный фургон. Я махал на прощание всем его пассажирам, но только мама ответила на мой жест. Из-за поднятого окна я не слышал, что она говорит, но по губам смог прочитать: «Будь счастлив».

— Как насчет мороженого? — вдруг предложила мисс Голд, чтобы снять напряжение.

Я выпрямился и улыбнулся:

— Отличная идея, мэм!

Пэм нежно взяла меня за руку, сжала мои пальцы своими, тонкими и изящными, и мы отправились в кафетерий.

Мы шли мимо машин и высоких деревьев; я почувствовал исходящий от них едва уловимый запах и остановился. Запрокинув голову, я смотрел на солнце. Так продолжалось несколько минут: я старался вобрать в себя все ощущения этого дня. Теплый ветер, шевелящий мои волосы. Ярко-зеленую траву. Я больше не дрожал от страха: мой мир изменился.

Мисс Голд не торопила меня. Она тоже смотрела на солнце.

— Дэвид, с тобой все будет в порядке?

— Да! — уверенно улыбнулся я. — Я просто хочу навсегда запомнить первый день моей свободы!

Глава 4

Новые начала

Я очень долго не мог прийти в себя после суда. Нет, я сразу понял, что мама больше не может причинить мне боль — физическую боль. Но внутренний голос продолжал нашептывать, что кошмар моего детства еще не закончился, что мама затаилась где-то там, свернулась, подобно гремучей змее, и ждет удобного момента, чтобы отомстить.

При этом другая часть меня переживала из-за того, что я вообще больше никогда не увижу свою семью: ни маму, ни папу, ни братьев. И мысль о том, что я недостоин жить вместе с ними, что меня просто выкинули за ненадобностью, не давала мне покоя. Я пытался убедить себя, что окружные социальные службы и суд совершили чудо, подарив мне возможность начать все с чистого листа. Я старался оградить себя от прошлого и похоронить темные воспоминания. Мне казалось, что можно просто выключить их, как свет в комнате.

Я довольно легко прижился в доме тети Мэри и без труда привык к новой школе. Хотя в приюте я чувствовал себя свободно и делал все, что душе угодно, одноклассников я стеснялся и старался с ними не общаться. Мне было трудно заводить друзей. Я предпочитал держаться подальше от других учеников, потому что, например, не знал, что отвечать, когда они спрашивали, почему я не живу с родителями. И если они вдруг начинали допытываться, я что-то невнятно бубнил и отворачивался. Я не мог смотреть им в глаза.

Бывали, конечно, моменты, когда я с радостью объявлял, что живу в приюте. Я гордился своей новой семьей и открыто признавался в этом. А потом один из старших подопечных тети Мэри отозвал меня в сторону и предупредил, что не стоит всем подряд рассказывать об этом.

— Потому что многие ребята не любят таких, как мы, — хмуро объяснил он.

— Таких, как мы? О чем ты говоришь? — спросил я. — Мы же ничего плохого не сделали.

— Не переживай, младший брат. Очень скоро ты все поймешь. Поэтому веди себя тихо и держи рот на замке.

Я послушался его совета, так как осознал, что в новой жизни мне придется мириться с новыми предрассудками.

Во время перемен между уроками я наблюдал за другими детьми: они играли в догонялки и в гандбол, а я бродил по площадке, как лунатик, и вспоминал свою старую школу. Я скучал по мистеру Зиглеру, который рисовал улыбающиеся солнышки на моих контрольных, по мисс Вудворт и ее сложным тестам на правописание, по библиотеке, куда нас водила мисс Хоувелл, чтобы послушать песню «Битлз» «Octopus’s Garden».

В новой школе я совсем потерял интерес к учебе. Я перестал успевать по предметам, которые с легкостью понимал еще несколько недель назад. Теперь я сидел за серо-стальной партой, рисовал какие-то загогулины в тетрадке, временами задремывал и считал минуты до конца урока. Когда-то школа была для меня убежищем, а сейчас стала тюрьмой, удерживающей вдали от уютного дома тети Мэри, где можно играть с друзьями и веселиться. Поскольку я перестал обращать внимание на то, что делаю, мой когда-то четкий наклонный почерк превратился в корявый и неразборчивый.

Что касается приюта тети Мэри, то странное чувство юмора и наивная готовность радоваться мелочам сделала меня популярным среди воспитанников постарше. Если кого-то из них отпускали вечером в город, они охотно брали с собой «младшего брата». Иногда ребята воровали шоколадные батончики в местных магазинах. Поскольку мне очень хотелось, чтобы меня считали «своим», я сразу втянулся, тем более у меня был многолетний опыт подобных краж. Если кто-то брал два батончика, я брал четыре. Мне казалось, что это совсем просто, и после нескольких походов я стал в некотором роде легендой среди приютских ребят. В то же время я полностью осознавал, что поступаю плохо. Я также понимал, что старшие ребята используют меня, но мне было все равно, ведь после стольких лет изоляции я наконец-то оказался частью группы.

Потом я начал красть не только в магазине, но и в приюте. Дожидался, пока все уйдут, пробирался на кухню, таскал оттуда куски хлеба и прятал под подушкой. А по ночам съедал добычу, накрывшись одеялом, как затаившаяся в норке мышь с куском сыра. Когда мне надоел хлеб, я решил стащить один из кексов, которые хранились в холодильнике. И опять спрятал добычу под подушку. А проснувшись утром, обнаружил марширующую по кровати армию муравьев. Я мигом выскочил из-под одеяла, собрал постельное белье, тихонько пробрался в туалет и вытряхнул в унитаз все сладости вместе с муравьями. На следующий день тетя Мэри, готовившая нам завтраки в школу, обнаружила пропажу кексов, но обвинила во всем Терезу, одну из девочек, живущих в приюте.

Хотя Терезу сурово отчитали и в наказание заставили сидеть в комнате после уроков, я не признался. В приюте я крал не потому, что пытался кому-то что-то доказать. Мне просто было спокойнее, когда я знал, что у меня есть запас еды на случай, если я проголодаюсь.

Тете Мэри не потребовалось много времени, чтобы вычислить, кто в действительности повинен в кражах. С этого момента она стала тщательнее следить за мной, когда я был дома, и сделала все возможное, чтобы остановить мои вылазки в город. Сначала мне было стыдно, потому что я предал ее доброту и не оправдал доверие. Хотя с другой стороны, меня не слишком волновало, что думает обо мне «старая дева» тетя Мэри. Единственное, к чему я стремился — стать «своим» среди старших ребят.

Рано или поздно, у тети Мэри должно было кончиться терпение, что и случилось в начале июля. В результате меня отправили к другим опекунам. Мне не терпелось увидеть свой новый дом, я нетерпеливо подпрыгивал на сиденье машины мисс Голд и без конца задавал ей вопросы. Когда-то мне точно так же хотелось увидеть приют, но я побаивался обращаться к полицейскому, который вез меня туда. Моя приемная мать — Лилиан Катанзе — вышла нам навстречу. Пока мы по широкой лестнице поднимались в гостиную, я крепко прижимал к себе коричневую хозяйственную сумку: в ней лежали мои вещи. Накануне вечером я аккуратно собрал все, что мне пригодится на новом месте, и теперь старался не выпускать сумку из рук.

Просто я уже привык: если что-то оставляешь, оно больше к тебе не вернется. Помню, как-то раз во время моей жизни в приюте одного из ребят забрали в приемную семью. Стоило ему выйти за порог, остальные превратились в стаю бешеных пираний. Они набились в его комнату, за несколько минут успели перевернуть кровать, обыскать шкаф, корзину с бельем, в общем, побывали всюду в поисках одежды, игрушек или других сокровищ. Больше всего радовались те, кому удавалось найти забытые деньги.

Я очень быстро понял, что воров не слишком беспокоило, пригодятся им находки или нет. Если ты завладел какой-нибудь вещью, то потом ее в любом случае можно на что-нибудь обменять — на работу по дому, сладости или деньги. Как обычно, я быстро приноровился к такому порядку и стал присоединяться к охоте каждый раз, когда кого-нибудь забирали из приюта. Я понял, что лучше попрощаться с отъезжающим в доме, а не провожать его до машины, и держаться поближе к опустевшей комнате, чтобы потом опередить других ребят. При этом мы никогда не начинали охоту раньше, чем ребенок уезжал, тем самым отдавая ему дань уважения. Сделки в основном заключались накануне, а соседям по комнате предоставлялось право первой добычи. Я тоже оставил в приюте что-то из одежды и несколько игрушек.

«Ребята, наверное, уже обыскивают мою комнату», — размышлял я в тот момент, когда ко мне обратилась миссис Катанзе:

— Ну, Дэвид, о чем ты думаешь?

По-прежнему не выпуская сумку из рук, я покивал головой, после сказал:

— У вас очень красивый дом, мэм.

Миссис Катанзе шутливо погрозила мне пальцем:

— Только вот этого не надо! Все здесь зовут меня «Лилиан» или «мама». Так что и ты можешь звать меня мамой.

Я снова кивнул, но в этот раз не так поспешно. Мне почему-то не хотелось называть мамой миссис Катанзе, с которой я познакомился всего несколько минут назад.

Дамы увлеклись разговором, и я не слишком прислушивался к ним до тех пор, пока Лилиан не наклонилась к мисс Голд и не спросила:

— Никаких контактов? Совсем никаких? — настойчиво повторила она, недоверчиво качая головой после каждого слова.

— Все правильно, — ответила мисс Голд. — Дэвид не должен общаться с матерью и братьями за исключением тех случаев, когда миссис Пельцер заранее попросит о встрече.

— А что отец? — поинтересовалась Лилиан.

— Здесь никаких проблем. У него есть ваш номер, и он скоро с вами свяжется. Отец Дэвида не участвовал в судебном слушании, но я сообщила ему о решении.

Миссис Катанзе слегка понизила голос:

— Есть ли что-нибудь еще, о чем мне нужно знать?

— Да, — начала мисс Голд. — У Дэвида сейчас период адаптации. Он немного гиперактивен, легко увлекается и поддается чужому влиянию. А еще не может держать руки в карманах, если вы понимаете, о чем я.

Сидя на диване, я делал вид, что не интересуюсь их разговором, но на самом деле ловил каждое слово.

— Дэвид, — обратилась ко мне миссис Катанзе, — почему бы тебе не подождать на кухне, а я приду через несколько минут.

Идя за Лилиан, я продолжал прижимать к себе хозяйственную сумку. Миссис Катанзе дала мне стакан с водой, после чего вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Я болтал ногами и наблюдал за стрелкой кухонных часов. Средняя успела сдвинутся всего на пару делений, когда дверь снова открылась.

Мисс Голд улыбнулась мне, прежде чем крепко обнять.

— Я уверена, что тебе тут понравится, — сказала она. — Тут неподалеку есть детский парк, а еще у миссис Катанзе много подопечных, так что тебе будет с кем играть. Я скоро приеду тебя проведать, поэтому постарайся вести себя хорошо!

Я торопливо обнял мисс Голд, думая, что все равно увижу ее через несколько дней, а потом помахал ей на прощание из окна на втором этаже. Прежде чем отъехать от дома, мисс Голд послала мне воздушный поцелуй. Вскоре ее машина скрылась из виду, а я все стоял и не знал, что делать.

— Дэвид, — подошла ко мне миссис Катанзе, — хочешь посмотреть свою комнату?

— Да, мэм! — радостно ответил я.

Лилиан взяла меня за руку:

— Ты же помнишь, что я тебе сказала?

— Простите, — кивнул я. — Я иногда забываю, что мне говорят.

Миссис Катанзе отвела меня в первую комнату по коридору. Сложив вещи в шкаф, я устроился на односпальной кровати, стоящей возле стены. Лилиан присела рядом:

— Дэвид, я хочу рассказать тебе о некоторых правилах этого дома. Ты должен сам содержать свою комнату в чистоте, а также помогать по хозяйству. Нельзя заходить в чужие комнаты без разрешения. У нас тут не принято обманывать и красть. Если хочешь куда-то пойти, нужно сначала спросить у меня и сообщить, куда именно ты собрался и когда вернешься.

— То есть я могу ходить, куда мне вздумается? — уточнил я, пораженный неожиданно свалившейся на меня свободой.

— В разумных пределах, естественно, — улыбнулась Лилиан. — Это дом, а не тюрьма. Пока ты ведешь себя хорошо, к тебе и относятся соответственно. Все понятно?

— Да, миссис Катанзе, — медленно ответил я. Не получалось пока называть ее мамой.

Лилиан ободряюще похлопала меня по ноге, после чего вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Я откинулся на кровать, пахнувшую кондиционером для белья. Из окна доносился шум проезжающих мимо машин. Я слушал их, пока не начал дремать. Уже проваливаясь в сон, я понял, что в доме миссис Катанзе почему-то чувствую себя в безопасности.

Через некоторое время меня разбудили громкие голоса на кухне. Потирая глаза, я вышел из комнаты и направился туда, откуда доносился запах еды.

— Это он? — недоверчиво спросил мальчик с длинными светлыми волосами. — Это же не ребенок, это крысеныш какой-то!

Лилиан перегнулась через стол и шлепнула разговорчивого по руке:

— Ларри, следи за языком! Дэвид, не обращай внимания. Познакомься, — продолжила она, не сводя глаз со светловолосого, — это Ларри-младший. А Большой Ларри сейчас подойдет.

— Да ладно тебе, Ларри, он вроде ничего, нормальный. Привет, меня зовут Конни. Не смей рыться в моих вещах, понял?

Когда Конни наклонилась ко мне, я чуть не задохнулся от приторного запаха ее духов. Она была довольно привлекательной: блестящие черные волосы, длинные ресницы и короткое платье. Я не мог не обратить внимания на ее ноги. Конни внезапно покраснела и отшатнулась от меня:

— Мам, да он маленький извращенец!

— Что такое «изварщенец»? — удивленно посмотрел я на миссис Катанзе.

Лилиан только рассмеялась в ответ:

— Это кое-кто, кто не должен смотреть на девушек в коротких платьях!

Я не слишком понял, что она имеет в виду, поэтому решил переспросить. Но в этот момент миссис Катанзе повернулась в сторону двери:

— А вот и Большой Ларри.

Запрокинув голову, я смотрел на высокого парня с темными кудрявыми волосами. У него было доброе лицо и умные, веселые глаза за очками с темными дужками. Большой Ларри с улыбкой пожал мне руку.

— Мам, — повернулся он к Лилиан, — я сегодня в кино хотел пойти. Можно Дэйва с собой взять?

Лилиан улыбнулась в ответ:

— Я не против, только присматривай за ним, хорошо?

— Ага! — поддакнул Ларри-младший.

— Только повнимательнее, а то вдруг он испугается или увидит что-нибудь… неприличное!

Через час мы с Большим Ларри отправились в кино. Он оказался стеснительным и по-детски непосредственным. И сразу мне понравился. Мы гуляли по бесконечным улицам Дэли-Сити и болтали о всякой чепухе. Только о том, почему попали в семью Катанзе, мы друг друга, конечно, не спрашивали. Мне еще у тети Мэри объяснили, что этого нельзя делать. Когда мы дошли до кинотеатра, то уже стали друзьями.

Большой Ларри сказал, что смотрел фильм «Живи и дай умереть» уже раз десять, поэтому я никак не мог понять, зачем он снова на него пошел. Но уже через десять минут после начала сеанса до меня начало доходить. Игра актеров, быстрая, энергичная музыка, сопровождавшая их действия, — я мгновенно оказался под властью фильма. На протяжении долгих лет, лежа на старой раскладушке в темном, холодном гараже, я мечтал об опасных приключениях — и теперь наконец увидел их на экране. Пока Ларри таращился на девушек в бикини, я затаив дыхание следил за тем, как Джеймс Бонд в очередной раз в последний момент ускользал из лап смерти, успевая попутно спасти мир от неминуемой гибели. После фильма «Живи и дай умереть» образ этого спецагента навсегда отпечатался в моей памяти, как когда-то Супермен.

Следующий день тоже был особенным. Руди, муж Лилиан, и сама миссис Катанзе погрузили подопечных в две машины, заполнили багажники всякой провизией и отправились на ежегодный пикник по случаю Дня независимости в парк Джуниперо Серры. Когда-то, когда я еще был членом маминой семьи, мы тоже ездили туда вместе с папой. В парке я помогал Лилиан выгружать сумки с едой, но не знал, что с ними потом делать.

— И куда мне это ставить? — спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Дэвид, просто положи куда-нибудь, — ответил Руди.

— Но все столы уже заняты другими людьми! — грустно заметил я.

Лилиан подошла к Руди и взяла его за руку.

— Мы знаем, Дэвид, — сказала она. — И эти люди — наша семья.

Я посмотрел на ряды взрослых, пьющих содовую и пиво. Повсюду носились дети, играющие в салочки.

— Неужели все эти люди — ваши дети?

Внезапно я услышал чей-то крик и мгновенно спрятался в своей защитной раковине, увидев, что к нам бежит незнакомая женщина в смешных сандалиях на толстой деревянной подошве.

— Мама, папа! — радостно кричала она, пытаясь обнять одновременно и Лилиан, и Руди.

Я удивленно смотрел на незнакомку: она не была похожа ни на мистера, ни на миссис Катанзе.

Лилиан тем временем расплакалась от обилия чувств; наконец она вытерла слезы, передала платок обнимавшей ее женщине, закрыла глаза и постаралась взять себя в руки.

— Дэвид, — прерывисто вздохнула она, — познакомься, это Кэти, одна из первых девочек, попавших к нам.

И вот тогда я все понял. К тому моменту Руди и Лилиан окружила небольшая толпа людей, и мне оставалось лишь беспомощно вращать головой из стороны в сторону.

— Мама, папа, я нашла работу! А еще вышла замуж. Я хожу в вечернюю школу, а это… это мой новый ребенок! — объявила Кэти, а бородатый мужчина передал Руди малыша, завернутого в желтое одеяло. — Мама, папа, как же я рада вас видеть! — воскликнула Кэти сквозь слезы.