Значение институционализма определяется только его практической применимостью?

Другими словами, должна ли экономическая наука заниматься только обоснованием экономической политики. Экономикс считается фундаментальной наукой, но вопросы политического управления появляются везде. Даже те, кто строго придерживается мнения о «чистой» экономической науке очень часто похожи на тех людей, которые ревностно защищают её прикладной характер.

Институционалист Мюрдаль, известный своими высказываниями о неизбежности возникновения ценностных оценок в социальных науках, писал: «Оценки присутствуют в наших проблемах, как бы мы не пытались от них избавиться. Попытка уничтожить искажение путём недопущения оценок как таковых безнадёжна и неоправданно рискованна» [Мюрдаль 1958, 131]. Но это не означает, что позитивные и нормативные утверждения логически неразличимы. Для Мюрдаля, факты и оценки не одно и то же. Оценки не появляются автоматически, и они не являются выбором на основе произвольной информации. Короче, Мюрдаль утверждает, что «оценки всегда с нами», но он не рассматривает их как эквивалент фактам. В социальных науках, факты всегда искажены оценками. Ещё раз подчеркнём факты и их оценки не эквивалентные понятия.

Экономическая политика очень важное занятие. Тем не менее, учёные довели до сознания политиков, что политика должна иметь теоретическую основу. И правильные и неправильные политические действия в современном мире требуют теоретических доказательств. Для того чтобы политика стала легитимной и логичной, предпринимаются попытки подвести под неё теоретический фундамент. Мы должны определить силы и структуры, лежащие в основе политических действий, прежде чем мы сможем оценить вероятную возможность их использования.

В принципе не предполагается полное разграничение науки на позитивную и нормативную. Напротив, в позитивной теории рассматриваемой в неоклассических учебниках, невозможно совершенно отделить утверждение факта от утверждения оценки. Они перемешаны. Допущение, нормативные оценки «всегда с нами» не означает, что нам всегда следует оценивать теорию с точки зрения её нормативной ценности. Рассматривая комплекс взаимоотношений между нормативной и позитивной теорией, надо помнить об их различии. Утверждения пытающиеся объяснить, что есть на самом деле, смешиваются с тем, что должно быть. Общеизвестно, многие люди в настоящее время бедны (позитивное), но при этом выражение, что людей следует оставить в нищете (нормативное) не одно и то же.

Нормативные аспекты институционализма редко используются, но это не является достаточно точным критерием оценки. Можно найти огромное разнообразие нормативных мнений внутри институционализма. Выдающимися консервативными институционалистами являются Артур Бёнс и его друг, ученик Веблена, Весли Митчелл, который в 50-е годы был советником республиканского президента Эйзенхауэра. Некоторые институционалисты имели социалистические взгляды. Другие стремились к сближению с государственной властью. Результаты использования выводов теории в экономической политике не предоставляют нам полную картину институционализма.

Любые попытки определять роль институционализма практическими результатами сталкиваются с некоторыми проблемами. Рассмотрим некоторые возможные стратегии. Может ли институционализм рассматриваться как критика рыночного решения экономических проблем?

Многие институционалисты критикуют рыночную экономику и предлагают различные формы государственного вмешательства и планирования. Однако, существуют неоклассики. (Неоклассическая теория — это теория оперирующая стандартными книжными принципами рациональности, максимизации и равновесия. Если бы институционалистами называли всех тех, кто выступает за планирование и против рынка, то многие неоклассики оказались бы институционалистами.

Многие основоположники неоклассической теории, включая Леона Вальраса, Альфреда Маршала, Филиппа Викстеда, симпатизировали социалистическим или социал-демократическим идеям. По сегодняшним стандартам многие из них могли бы быть левыми радикалами. Вальрас, например, называл себя «учёным социалистом». В своих теоретических исследованиях он стремился продемонстрировать экономические преимущества ценового регулирования и государственной собственности на естественные монополии, в том числе и на землю. Маршал рассматривал проблемы бедности в Англии в Викторианский период и сочувствовал рабочим артелям. Викстед также выступал за национализацию земли, при этом симпатизировал и даже имел личные связи в радикальном социалистическом движении.

Некоторые неоклассики развивали радикальные, интервенционистские и социалистические идеи. Например, Ирвин Фишер выступал за дополнительные рефляционные (меры государства направленные на повышение цен) меры во время Великой депрессии. Другая группа неоклассиков во главе с Ланге в 30-е годы, используя неоклассические инструменты, доказывала превосходство теории социалистического планирования.

Позже, видные экономисты, приверженцы теории общего экономического равновесия, Кенет Эрроу и Фрэнк Найт заявляли об их симпатии различным интервенционистским и социал-демократическим стратегиям. В действительности, учёные пытались оправдать теорию общего равновесия на основе демонстрации границ рыночного механизма.

Совсем недавно убеждённые марксисты Элстер и Ромер явно использовали неоклассические инструменты анализа, при этом сохраняя леворадикальное кредо. Существует много консервативных или либеральных неоклассических экономистов. Но неоклассическая теория охватывает довольно широкий политический спектр — от крайне левых до крайне правых — и поэтому она не может служить критерием оценки политической принадлежности её сторонников.

Если экономист выступает за большее равенство в распределении богатства, то можно ли с уверенностью сказать, что он институционалист? Институционалисты не единственные кто выступает за эгалитарный принцип распределения. И нет ничего в концепции неоклассической теории, что с необходимостью приводило бы нас к выводам противоположным эгалитарным.

В действительности, в начале 20-го века, некоторые экономисты рассматривали неоклассику как теорию поддерживающую установку на перераспределение богатства и большее равноправие. Если индивиды сталкиваются с убывающей (количественной) предельной полезностью дохода, то уравнивание доходов может увеличить общую полезность. Однако, этот эгалитарный принцип не получил распространения среди неоклассиков, они придерживаются критерия Парето-эффективности. Стратегия взять у богатых отдать бедным не является Парето-эффективной. Используя это дополнительное предположение, выводы неоклассической теории благосостояния были изменены с эгалитарных на умеренные. Основные предположения неоклассиков приводят к различным выводам, в зависимости от того, какие дополнительные допущения были выбраны.

Неоклассическая теория основывается на идее склонности человека к индивидуализму. И идеология политического индивидуализма как нельзя кстати подходит к ней. Но допущение о максимизирующем полезность индивиде не содержит какого-либо понятия предполагающего максимизацию человеческой свободы и минимизацию роли государства. Одно дело говорить, что аналитически и нормативно эти идеи легко совместить. Но это не означает, что одно вытекает из другого.

Тот факт, что неоклассическая теория может легко быть оформлена как рыночная или антирыночная, показывает её неспособность предоставить адекватное объяснение того, как работает рынок. Неоклассическая теория слишком от много абстрагируется, и потому не может быть адекватным теоретическим фундаментом для определения рыночных реалий. Теория неоклассиков в основном не является ни рыночной, ни антирыночной, поскольку она вообще не имеет адекватной теории рынка. Вместо того, чтобы связывать её с рынками, мы вынуждены заявить, неоклассическая теория вуалирует реальные отношения на рынке и, следовательно, их достоинства и недостатки.

Серьёзная ошибка распространять теории мейнстрима на область практических действий, особенно когда речь идёт о политике. Ошибка становится ещё более серьёзной, когда возникает необоснованная вера в неоклассическую теорию как средство создания хорошо продуманной политики. Теория распространена, поскольку описывает реальность в розовых тонах. При этом она получает больше доверия, чем заслуживает.

Далее, превращение науки в идеологию привело бы к невозможности любых попыток получить более достоверное научное объяснение социальных и экономических последствий, которые мы хотели бы изменить. Вместо того, чтобы убеждать научную общественность исследовать причины бедности и безработицы, нам легче просто выступать против них. Следовательно, мы перестаем быть учёными. Наша возможность изменить и улучшить мир уменьшается. Любая альтернативная мэйнстриму теория должна доказать, что она использует методы экономической науки на основе скрупулёзного анализа того что есть, а не того как это должно быть.