Мы хотим вырваться из выдуманного мира! 5 страница

Лишь несколько мозаичных иллюстраций к этому тезису.

Проблемное поле А.Грамши – темы гегемонии (категория, характеризующая одну из основных форм отчуждения и, одновременно, потенциал его снятия), проблемы роли интеллигенции и культуры, идеи свободной добровольной ассоциации – все это проблематика, существенно выходящая за традиционные рамки исследования капитала и пролетариата. Но в работах этого мыслителя тема глобального скачка к новому качеству общественного бытия, снимающего всю предысторию, только намечается.

Исследования Г.Лукача, особенно его работы по истории классового сознания и феноменологии общественного бытия, прямо выводят нас на проблемы отчуждения во всем многообразии его видов, характерных для «царства необходимости», а не только капитализма. Будущее общество все более позиционируется именно как снятие всей предыстории, что позволяет ученому сделать целый ряд интереснейших следствий для теории социализма, но это уже другая тема. Существенно, однако, что эта линия была затем активно развита в работах как советских (М.Лифшиц, Э.Ильенков и др.), так и западных ученых (И.Мессарош, Б.Олман и др.). Косвенным ответвлением этого направления стали ученые, близкие к школе «Праксис» (так же акцентировавшие недостаточность исследований в рамках проблемного поля классического марксизма).

Тематика Франкфуртской школы непосредственно слабо пересекалась с рассматриваемыми нами фундаментальными социальными проблемами, но в своих гуманистических, освободительных интенциях они неявно тяготели к явно более широкому, нежели сугубо классовый, взгляду на проблему освобождения человека и общества. Впрочем, эти интенции вкупе с постепенным отказом от диалектики и переходом к анализу «коммуникативных» аспектов бытия увели их в сторону от проблем социальной эмансипации…

В отличие от них Ж.-П. Сартр и подавляющее большинство его последователей из круга марксистов проблемы гуманизма и свободы (причем свободы позитивной, не «свободы от», а свободы деятельного совместного преобразования мира) сделали непосредственным центром исследования. Они четко переместили акцент на проблематику принципиально более глобальную, нежели исследование собственно классического капитализма. Сходную тенденцию выразили и другие гуманистические направления в социальной философии и психологии (один из наиболее ярких примеров здесь – Э.Фромм). Интереснейшие работы по проблемам свободы, гуманизма, отчуждения появились в 60-70-е гг. в СССР, Польше, Венгрии, ГДР и др. странах «Мировой социалистической системы».

Вообще, поставив в центр внимания проблемы человека и свободы, творческий марксизм середины ХХ века по сути дела (хотя и не всегда осознавая это теоретико-методологически) перенес акцент с экономико-политических вопросов анатомии капитализма и его кризиса на иные проблемы. Проблематика социальной эмансипации Человека и Природы стала центральной для левых теоретиков с этого периода, породив широчайший спектр взаимопересечений гуманизма и социализма.

Поставив в центр внимания всю совокупность параметров, угнетающих и порабощающих человека, марксизм смог адекватно ответить на вызовы основных глобальных проблем, этим угнетением рожденных. Так в круг внимания исследователей левого спектра оказались включены проблемы эмансипации женщин (левый феминизм), расового неравенства, взаимодействия «центра» и «периферии», миграции и мн.др.

Другой крупнейшей подвижкой стало привнесение в марксизм и теорию социализма экологической проблематики. И хотя постановка задачи «натурализации человека и гуманизации природы» относится еще к рукописям Маркса 1844 г., свою действительную актуальность этот блок проблем обрел лишь во второй половине ХХ века. Для этого были как мощнейшие эмпирические основания (обострение экологических проблем и превращение их в глобальные), так и теоретические предпосылки. О последних несколько слов особо. Тема скачка «по ту сторону собственно материального производства» в качестве одной из главнейших своих проблем неслучайно выдвигает принципиальное изменение отношения общества и природы: последняя в процессе движения из «царства необходимости» в «царство свободы» должна превратиться из прежде всего предмета труда (ресурса материального производства) в прежде всего культурную ценность (биосфера как самоценное условие воспроизводства человеческой личности и общества в целом). Так в повестку дня альтернативного теоретического мышления вошел экосоциализм и различные вариации на темы решения проблем не просто сохранения, но возрождения Природы.

Подчеркну: подавляющее большинство теоретиков левого спектра, работающих над проблемами феминизма, экологии и т.п., как правило, не акцентируют или даже не осознают содержательной связи их исследований с глобальным контекстом грандиозной трансформации, начало которой мы все переживаем вот уже столетие. Нелинейно и крайне противоречиво начавшийся скачок из «царства необходимости» в «царство свободы», а не только закат капитализма – вот глубинная основа и объективных, онтологических проблем снятия всех видов отчуждения Человека, Природы, Общества, и гносеологического акцента на этой проблематике.

В эту ложку гуманистически-экологического меда следует, однако, добавить изрядные порции современного неопозитивистского и постмодернистского дегтя. Конец прошлого и начало нынешнего веков ознаменовались кризисом не только стран «реального социализма», но и едва ли не всей марксистской теории. «Новые левые», постарев, потеряв свое активное alter ego («мировое коммунистическое движение» в качестве достойного оппонента) и столкнувшись с бешеной атакой неолиберализма, в значительной части растерялись, а то и капитулировали под этим натиском. В результате последние два десятилетия стали периодом не только заката «больших нарративов», но и отхода значительной части (экс-?) марксистов от масштабной социальной тематики вообще.

Позитивистки-прагматический взгляд сделал постановку «абстрактной» проблемы социально-экономического и политико-идейного освобождения не только немодной, но и едва ли не ненаучной (в самом деле, результаты такого рода исследований плохо поддаются верификации…). Постмодернизм вообще объявил единственно достойными интеллектуала деконструкцию, десубъективацию, декцентрацию и т.п., что, естественно, потребовало отказа от проблем поиска Истины, Добра и Красоты, а вместе с этим фактически запретило даже постановку проблемы гуманизма и свободы (последняя рассматривается постмодернизмом едва ли не единственно как свобода от Истины, а то и вообще контекста-содержания). В результате конец ХХ – начало XXI веков ознаменовались засильем не только в «мейнстриме», но и в среде левых интеллектуалов либо узких позитивных исследований, либо постмодернисткой критики, то и дело сползающей в хулу…

Естественной реакцией большинства «традиционалистских» марксистских теоретиков на произошедшие в ХХ веке теоретические сдвиги стала критика акцента на глобальной гуманистически-социо-экологической проблематике. Она вновь (как и во времена брежневизма) стала рассматриваться как едва ли не предательство интересов классовой борьбы наемных рабочих и ревизионизм.

В этой критике, заметим, есть и доля правды: проблемное поле трансформации «царства необходимости» в «царство свободы» не может и не должно полностью вытеснять «традиционных» марксистских вопросов исследования анатомии позднего капитализма, его заката, сил и путей формирования посткапиталистической общественной системы (социализма). Так перед марксизмом нового века встает целая серия задач, среди которых первоочередными, на мой взгляд, являются следующие. Во-первых, реабилитация во всей его полноте вопроса о глобальной трансформации «царства необходимости» в «царство свободы» как генетически-всеобщего основания всех проблем эмансипации Человека, Общества и Природы. Во-вторых, проблемы содержательного исследования природы, противоречий и путей снятия позднего капитализма. В-третьих, соединение этих двух проблемных областей в рамках единой теоретической парадигмы. В-четвертых, конструктивная критика узкого прагматизма и постмодернизма как по большому счету тупиковых методологий. Подчеркну: единственно возможной позитивной основой для такой критики станет дальнейшее развитие марксистской методологии, превращающееся для левых теоретиков в одну из задач первостепенной важности.

Подводя итоги данного текста, сформулирую ответ на едва ли не главный упрек в адрес марксизма – упрек в не -предвидении успехов реформ и поражений революций, в не-предвидении того, что капитализм окажется столь устойчивой системой. Ответ на него, коротко суммируя сказанное выше, сможет звучать следующим образом. Во-первых, классический марксизм оказался прав в том, что даже индустриальный капитализм создает основания для социалистических революций. Парижская коммуна; революции в Российской империи, Германии, Венгрии и т.д. в начале ХХ века; победа социалистических сил в Восточной Европе, на Кубе, во Вьетнаме, в Чили и т.п.; попытки социалистического строительства в Китае и ряде стран третьего мира… – все это, несмотря на поражения, нельзя считать случайностью. Ну а то, что продукты этих первых ранних революций оказались крайне противоречивыми, следует считать скорее закономерностью, чем случайностью.

Другое дело, что, во-вторых, классический марксизм не предвидел и не мог предвидеть всей сложности, нелинейности, длительности и противоречивости трансформационных процессов, всей диалектики заката капиталистической системы. Но первые шаги, восполняющие этот пробел классики, уже сделаны марксизмом ХХ – XXI веков.

В-третьих, в классическом марксизме оказался недооценен сделанный им же вывод о переходе не только от капитализма к новому обществу, но от всей эпохи отчуждения к эпохе социального освобождения как главном содержании переживаемых человечеством трансформаций. Эта глобальность перехода поставила вопрос реформирования и/или революционного преобразования капитализма в контекст гораздо более масштабной проблемы принципиального решения системы глобальных проблем отчуждения Человека, Общества и Природы.

Наконец, подчеркну: открытые Марксом и его сподвижниками законы классического капитализма остаются актуальны в той мере, в какой нынешняя система сохраняет как свою генетическую основу основные черты капитализма: экономика остается рыночной и более того, растет рыночный фундаментализм; труд по преимуществу является наемным, а капитал стремится к максимизации прибыли; социальное неравенство в мире не снижается… Другое дело, что эти законы сняты и дополнены новыми закономерностями, характерными для позднего, переходного к постиндустриальному капитализма и эпохи заката «царства необходимости», эпохи глобальных проблем.

 

 

1.3. Марксизм и цивилизационный подход: полемические заметки.

(За размышлениями о многообразии цивилизаций и приоритете социокультурных ценностей скрывается всего лишь апология конформизма)[36]

 

Поводом для написания этого текста стала обращение моего заочного учителя профессора В.Ж.Келле с предложением открытой полемики о потенциале марксизма и цивилизационного подхода в решении некоторых фундаментальных социо-философских проблем. В.Ж.Келле передал мне один из своих последних текстов и именно с ним я и начал работать[37]. Но в процессе этой работы мне пришлось в очередной раз обратится и к широкому кругу других исследований по проблемам «цивилизационного подхода». Последнее, в свою очередь, обусловило необходимость начать разговор с постановки вопроса о причинах столь широкого распространения этой методологии в настоящее время.

 

 

О причинах нынешнего господства цивилизационного подхода. Вместо вступления (возможно чрезмерно пространного и сердитого)

 

Вызванный разными причинами отказ большинства социальных философов от марксистской парадигмы очень быстро обернулся торжеством цивилизационного подхода как неявно господствующей методологии философии истории. Эта трансформация прошла как бы сама собой, чему есть немало причин как объективного, так и субъективного свойства. О первых мы рассуждать не будем. Что же касается объективных причин, то к ним следует отнести прошедшее в 90- е годы прошлого века радикальное изменение общественной практики, того, что несколько старомодно можно было бы назвать «общественным бытием». Распад «Мировой системы социализма» не случайно сделал столь модными теории «конца истории» и «столкновения цивилизаций». Подобно брэндам Coca-cola или Hugo Boss, вытеснившим квас и «Москвичку», они заполонили опустевшую нишу, став квази-методологией для многих философов, превратившихся по преимуществу в «интеллектуалов». Меньшинство же сторонников «цивилизационного подхода» представлено собственно философами и методологами, для одних из которых цивилизационный подход стал адекватной методологией для их идеологий (прежде всего – державных, консервативных), для других – следствием серьезного исследования «провалов» марксизма. Именно к числу последних относится, как мне представляется, профессор Келле.

О работах этого автора специально ниже (они явно стоят особняком), а сейчас о причинах столь широкого распространения идей первых двух групп исследователей.

Цивилизационные «концепты» (этот пост-модернистский термин точнее, нежели иные отражает суть дела) стали превратными формами нового общественного [само] сознания [философствующего сообщества], объективно порожденными новой реальностью. Эта реальность ознаменовалась едва ли не полной одномерностью социального бытия, в котором восторжествовала глобальная гегемония капитала (скрытая под вывесками неолиберализма и однополярного мира), пронизанная глубинного проблемами, рассекшими мировое сообщество прежде всего по оси Север- Юг.

Эти формы возникли, повторю, закономерно.

С точки зрения такого социального «эктора» (опять же здесь данный постмодернистский термин неслучаен) как глобальный капитал в 90-е годы прошлого века история, действительно, завершилась. Завершилась история прогрессивного развития его гегемонии. Он подчинил себе все. И – как ему объективно казалось вплоть до недавнего времени – окончательно и навсегда.

Точно так же в концепте такого «симулякра» (как бы реалии) как мировая геополитика никакого другого основания кроме особых цивилизационных (или – более узко – национально-государственных) интересов у явно обостряющихся мировых столкновений быть не могло, ибо неслучайный концепт «конца истории» и [как бы] окончательное господство такого эктора как глобальный капитал накладывали жесткий запрет на поиск социально-экономических процессов, альтернативных названной гегемонии. Все альтернативы были объявлены несуществующими, ибо… они действительно почти не существовали: победа неолиберальной глобализации казалась окончательной.

Но эти формы были именно превратны. Они как бы выворачивали наизнанку реальность, выдавая видимость за единственно возможную реальность и создавая иллюзию наличия иного, «наведенного» (как морок, который колдун насылает на зачарованный город) содержания. Действительным содержанием глобального изменения, действительно имевшего место чуть менее 20 лет назад, был кризис первой, не слишком удачной и обреченной на поражение с вероятностью более 90% (да простят меня читатели за это грубое упрощение!) попытки радикального ускорения процесса разрешения глобальных проблем человечества, вызванных начавшейся трансформацией предшествующей системы отношений общества и природы, экономики и социума, человека и культуры в новую общественную организацию.

Этот процесс трансформации идет с конца позапрошлого века через череду мировых войн и глобальных катаклизмов.

Через серию кровавых контр-революций, фашистских и полуфашистских диктатур (Япония, Италия, Испания, Германия, Португалия, масса стран Латинской Америки и мн. др.).

Через геноцид и уничтожение многих десятков миллионов человек в войнах за сохранение колониального господства (Вьетнам, Камбоджа, Лаос, Алжир, ЮАР и мн.др.).

Через атомную бомбардировку мирных жителей в Хиросиме и Нагасаки…

Этот процесс включал череду попыток (в конечном итоге неудачных, но давших миру бесценный опыт позитивных и негативных уроков первых революций) продвижения к социализму: Франция 1871 и 1968, Россия в 1917, Германия и Венгрия в 1919; затем масса национально-освободительных революций, многие из которых несли в себе социалистические слагаемые, революции и начальные попытки строительства социализма в Китае и Вьетнаме, начало социалистических преобразований на Кубе, в Чили 1971 года и т.д. Заметим: я нарочито оставляю в стороне десятки стран Восточной Европы, Азии, Африки, где социалистические шаги делались при активном содействии со стороны СССР.

Процесс поиска нового общества продолжается и в нынешнем веке: стремление к созданию новой общественной системы вновь дало себя знать в Венесуэле, Боливии, ряде других стран, в мировом альтерглобалистском движении.

Но эта реальность скрыта под мощным куполом накрывшего мир рыночного фундаментализма и тотального масс-медийного манипулирования, под невидимым «невооруженным» [силой научной абстракции] взглядом мороком, создаваемым властью транснациональных корпораций, прото-империй (типа США), наднациональных экономико-военно-политических институтов (типа НАТО) и других глобальных игроков. Нам кажется, что мы живем в мире, где господствует в общем и целом честная конкуренция на рынках, где побеждают те, у кого товары лучше и дешевле. Что работники получают достойное вознаграждение за их труд и бедным является только лентяй или неумеха, а честно работающий гражданин принадлежит к среднему классу и имеет достойную и достижимую цель жизни: дом, машину (или две), обеспечение собственной старости и хорошего образования для детей. Что государства защищают инвалидов и стариков и стоят на страже общенациональных интересов. Что на выборах побеждают те партии, которые поддержаны большинством граждан… Конечно, везде есть свои проблемы, но они в общем и целом вполне разрешимы в рамках устоявшейся модели «цивилизованного общества» с его социально ограниченной рыночной экономикой, парламентской демократией и идейным плюрализмом.

Единственное, что мешает этому в общем и целом неплохо организованному сообществу, так это независимые ни от кого, «естественные» цивилизационные различия народов. Эти различия (столь же «естественно») могут порождать как конфликты, так и более спокойные пути взаимодействия.

Именно эту картину мира активно формирует победившая в конце прошлого века система отношений рыночного фундаментализма, глобальной гегемонии капитала и тотального политико-идеологического манипулирования. И человеку, который включен только в эту практику – практику зарабатывания денег с тем, чтобы пойти в супермакет, посмотреть телевизор и снова пойти на работу и в супермакет – иная картина просто не дана. Поверить, в то, что существует другой мир, такой человек не может, ибо в общественном бытии он для него… отсутствует. Рынок и капитал активно и целеустремленно выдавливают все те практики, которые не вмещаются в мир порождаемых ими превратных форм. Здесь все то, что нельзя купить и продать, превратить в частную собственность и источник получения денежного дохода, должно быть либо вычеркнуто из жизни, либо низведено до товара и/или капитала.

Это общий закон капитализма, но современная глобальная гегемония капитала преуспевает в этом особенно удачно. Она превращают свободное время – в досуг, а досуг в товар; вдохновенье творца – в профессионализм, а профессионализм – в «интеллектуальный капитал»; образованность, воспитанность, любовь, дружбу – в выгодные инвестиции в свое будущее развитие, а это уже капитал («человеческий»); солидарность – в доверие, а доверие опять же в капитал, на сей раз «социальный»; знание и истину – в информацию, а информацию – в объект частной собственности; культуру – в шоу-бизнес; природу и социальную ответственность – в «экстерналии», а их – в издержки…

Нечто подобное происходит и в сфере общественного сознания (здесь правильнее было бы сказать – «духовном производстве»[38]), где господствует система активного масс-медийного манипулирования, которая мощно глушит любые ростки альтернативного миропонимания.

Интеллектуальный собрат «рядового» представителя среднего класса оказывается в точно таком же положении. Он включен в массовое духовное производство стандартных духовных ценностей как единственную общественную практику. Его действительным индивидуальным интересом является обеспечение его индивидуального (семейного) благополучия и стабильности социума, к которому он принадлежит. Последнее сугубо неслучайно: эта стабильность, безопасность – одно из важнейших условий для его индивидуального благополучия (отсюда, кстати, искренний национал-государственный патриотизм). Альтернативное общественное бытие ему знакомо лишь в качестве суммы негативных примеров советского прошлого (для граждан России они перемешаны с ностальгией по могучей державе) и отрывочной информации о некоторых выходках «нецивилизованных» лиц или группировок, не считающихся с правилами цивилизованного бытия.

В результате человек, в общем и целом удовлетворенный этим «цивилизованным» общественным бытием, объективно, независимо от наличия или отсутствия у него магистерского диплома или ученой степени, оказывается глух и слеп по отношению к миру глубинных социально-экономических и общественно-политических, культурно-идеологических противоречий. Он их не может и не хочет слышать и видеть.

Более того, «рядовой», не включенный в альтернативные практики ученый, совершенно честно, но лишь непосредственно (не различая содержание и формы, сущность и видимость) и позитивно (я бы добавил – и потому не-критически) исследующий этот мир, имеет все основания искренне утверждать: опыт, практика свидетельствуют о том, что ничего такого, чтобы не было товаром и капиталом в социальной жизни нет. И это точная информация: тотальный рынок, гегемония капитала, политико-идеологическое и масс-медийное манипулирование всякую иную реальность из обыденной жизни выдавили.

Другое дело, что на самом деле существуют не только эти превратные формы, не только мороки проевратного мира товаров и капиталов, но и их действительное содержание, которое особенно жестко дает о себе знать в периоды кризисов и социальных сдвигов, разрушающих виртуальные замки финансового капитала и разгоняющих мороки «государства всеобщего благоденствия». Именно тогда становится особенно очевидна существующая и в «обычное» время практика жизни и деятельности всех тех, кто говорит: World is not for sale!

Впрочем, наш ученый-обыватель от этих практик бежит как от огня, а если жизнь его с ними сталкивает, он стремится как можно скорее спрятать голову в песок, объявив Октябрьскую революцию «заговором большевиков», Чавеса «калифом на час», всемирные социальные форумы – сборищем «луддитов нового века», а всемирный экономический кризис – «изменением конъюнктуры».

Если же противоречия этого вроде бы как цивилизованного бытия обрушиваются (в ряде случаев буквально – как башни ЦМТ в Нью-Йорке) на его голову, то он выступает с единственно органичных для него позиций перехода от «оружия критики к критике оружием» всех «нецивилизованных» сил.

Все это не публицистические преувеличения. Это рефлексия самосознание большей части не только рядовых граждан, но и интеллектуального сообщества (в том числе – философского) «цивилизованных» стран и моей Родины, в частности. И эта модель общественного сознания, повторю, неслучайна: она является объективным следствием того общественного бытия, которое господствует в мире на протяжении последней пары десятилетий.

Но – нарочито повторю этот тезис – в мире есть и иная практика – та, где хотябы частично снимается господство социального отчуждения. И потому есть и иное идейно-культурное бытие. И иные философские взгляды тех, кто занят саморефлексией в рамках этого бытия. Находясь в силу этой включенности в альтернативную практику во многом вне поля, подчиняющего человека глобальной гегемонии капитала, нам удается увидеть то, что скрыто от взора индивидов, не способных к критическому взгляду на современное общественное бытие.

Эти альтернативные общественные практики многообразны. И критические взгляды на существующее общественное бытие и господствующее общественное сознание различны. Автор этого текста не претендует на «истину в последней инстанции». Он всего лишь стремится показать, как выглядит с точки зрения современной марксистской теоретической школы, стоящей вне власти манипулятивных систем, тот цивилизационный подход, который оказался инкоропорирован современной идеолого-политической системой как адекватная ей модель философского самосознания.

Начнем с расхожего мнения, что марксизм нуждается в дополнении цивилизационным подходом.

 

 

Нуждается ли марксизм в «дополнении» цивилизационным подходом?

 

Марксистская философия истории, как правило, противопоставляется цивилизационному подходу как теория формаций, объясняющая все историческое развитие материальными, экономическими причинами и подгоняющая все историческое развитие под шаблон нескольких сменяющих друг друга способов производства. В отличие от последнего, цивилизационный подход делает акцент на духовных и культурных параметрах и исследует собственное многообразие каждого человеческого сообщества.

Эта трактовка марксизма груба до неприличия, ибо не только упрощает, но и искажает суть дела (сразу оговорюсь: здесь речь идет о работах основной массы «цивилизационников», а не о тексте В.Ж.келле). Но эта трактовка не случайна. Иные учебники по так называемому «Историческому материализму», не далеко ушедшие от «Краткого курса истории ВКП(б)», действительно, очень огрубляли марксизм, превращая его философию истории в 2пятичленку», весьма похожую на названную выше пародию. Но для серьезной полемики этот резон не годится, ибо всегда существовали и другие работы марксистов (от Лукача и Лифшица к Ильенкову, Келле, Батищеву, Мессарошу, Олману, Шаффу, Злобину, Межуеву и мн. др.), раскрывавшие действительную полноту марксистской философии истории.

Здесь не место для ее сколько-нибудь полного воспроизведения, но некоторые вопросы, указывающие на действительное соотношение марксизма и «цивилизационных» концептов я бы укажу.

Во-первых, марксистская социальная философия далеко не сводится к формационному подходу. В ней есть масса других принципиально значимых положений.

Начнем с того, что нас часто упрекают за безразличие к проблеме человека. Акцент же на этой проблеме характерен якобы только для «цивилизационного подхода». Между тем, генетически исходное положение социальной философии марксизма – понимание человека как социально-творческого субъекта. Исследование так называемой «родовой сущности человека», начатое Карлом Марксом было продолжено Дьердем Лукачем (прежде всего в его «Онтологии общественного бытия») и широким кругом марксистов второй половины ХХ – начала нынешнего века. Генетическая сущность человека, его предельно абстрактная и вместе с тем предельно общая характеристика (генетически-всеобщая определенность – в категориальном аппарате Эвальда Ильенкова) – это не просто трудовое происхождение homo sapience. Это еще и бытие человека как субъекта социальной творческой деятельности, творца не только материально-вещественного богатства, но и культуры и – главное – истории. Именно эта «родовая сущность» оказывается отчуждена от человека в условиях «царства необходимости» (в других формулировках – «предыстории») в силу неразвитости как производительной силы труда, так и социальных отношений, культуры. Противоречие человека как творца истории и раба внешних для него природных (во все убывающей степени) и социальных сил – вот исходный пункт развертывания марксистской социо-философской концепции.

Кое-что из этой философской парадигмы явно и неявно (в России, в частности, через Бердяева и других экс-марксистов) инкорпорировал в себя цивилизационный подход. Последний ее, естественно интерпретировал своеобразным образом, трансформировав в соответствие с имманентно присущим этому подходу тягой к религиозной догматике в духе вечных норм человеческого, «цивилизованного» бытия. При этом, однако, были «утеряны» несколько «пустяков». Среди них – деятельностный подход, понимание человека как творца истории.

Другой «пустяк» – обоснованная в марксизме теория смены качественно различных общественных систем, рождающих разные виды отчуждения и, следовательно, разные социальные типы личности. Так, для товарно-капиталистической системы господствующим является знаменитый «экономический человек», важнейшей ценностью и стимулом которого является максимизация денежного дохода. Между тем, еще пару столетий назад такой тип личности был скорее исключением, чем правилом: люди жили в мире патриархально-родовых, кастовых, сословных ценностей.

И еще одна «деталь», отличающая марксизм от цивилизационного подхода – акцентирование существенных социальных различий в человеческом сообществе.

Итак, не отказ от родовых черт человека, но развертывание их в многосложное богатство исторически и социально-конкретных типов личности – вот что такое марксизм. Цивилизационный же подход, в той мере, в какой он акцентирует главным образом некие якобы универсальные и вечные ценности «цивилизованной» личности, оказывается гораздо беднее, проще марксистской философии истории. По сути дела он выдает типичную в настоящее время для западного мира тип личности и систему ценностей за некий универсум, «теряя» и историзм, и социальные различия и противоречия, и многомерность человека как экономического, социального, политического, культурного и т.п. субъекта.