Реформы в Японии в 1960-1970- годов

На первый взгляд реформы в Японии (1950-60-е гг.) и в Китае (1980-90-е гг.) могут показаться несопоставимыми; тем не менее, их целевая направленность, формы проведения и достигнутые результаты имеют важные общие черты. В результате реформ в указанных странах были созданы смешанные экономические системы, включающие долгосрочную и среднесрочную индикативную планомерность, секторы крупной индустрии и мелкого предпринимательства, децентрализованную бюджетную систему и т.д. В обоих случаях при проведении реформ акцентировались не формально-институциональные, а организационно-управленческие преобразования.

Как отмечает китайский экономист Йинджи Кьян, "вопросы собственности и реформ корпоративного управления оказались в процессе организационной трансформации в тени" [выделено нами, А.Л.], а "основным содержанием реформы управления предприятиями в период 1979-1993 гг. была децентрализация полномочий от государства предприятиям и увеличение нераспределенных прибылей" [113, с. 296]. Естественно, предоставление реальной финансовой самостоятельности государственным предприятиям невозможна без соответствующих изменений в бюджетно-налоговой системе, что неизбежно вызывает сопротивление (явное или неявное) ведомств, курирующих эти предприятия. Отсюда и необходимость существенной "реструктуризации" самой мегаиерархии, что является важнейшей и труднейшей проблемой организационно-управленческого характера. Однако, китайским реформаторам это удалось: даже без проведения формальной приватизации в Китае фактически произошла передача менеджерам значительных прав контроля имуществом и доходами путем "расширения автономии предприятий" [там же, с. 297].

Следует заметить, что вышеуказанные обстоятельства проведения реформ, направленных на создание экономики смешанного типа, были характерны и "новой экономической политике" (нэпу), проводимой в России (СССР) в 1920-е гг. [Подробнее см.: 139, с. 52-60]. Предоставление государственным предприятиям существенной экономической самостоятельности тогда именовалось "хозяйственным расчетом". Многие авторы считают, что данное обстоятельство, т.е. сохранение за этими предприятиями статуса государственных, предопределило крах нэпа в конце 20-х гг. Однако, в этом явно прослеживается влияние "догмы Хайека", в которой сконцентрированы институциональные представления либералов. Как было показано выше, и в самой Германии данное представление в качестве противовеса возникновению мегаиерархии в 1930-х гг. "не сработало".

Тем не менее, представители американской оккупационной администрации в послевоенной Японии предпочли начать реформы именно с либеральных институциональных преобразований. Главной задачей в процессе реформирования милитаризованной экономики представители администрации, возглавляемые Дж. Доджом и К. Шоупом, считали существенное ограничение экономической власти семейных кланов – дзайбацу. В соответствии с директивой администрации в 1947 г. были приняты два закона: "О запрещении частной монополии" и "О ликвидации чрезмерной концентрации экономической мощи". Акции дзайбацу были делегированы Комиссии по ликвидации холдинговых компаний, а компании, отнесенные к категории "ограниченных концернов" – значительно ограничены в решении вопросов по размеру дивидендов и вознаграждению менеджеров. Более того, как отмечает Хидеаки Мияджима, "предписания, затрагивающие интересы акционеров и менеджеров, были намного более строгими, чем в военное время" [313, с.453].

В результате принятых мер полностью изменилась структура собственности в данном секторе экономики: вместо холдинговой иерархии возникла структура широко распыленной индивидуальной собственности. Примерно 70% акций находилось в собственности физических лиц и около 13% - в собственности инвестиционных компаний [там же, с. 461].

Однако, в августе 1949 г. произошел крах фондового рынка: "Обвальное падение цен акций… оказало огромное влияние на структуру собственности, возникшую в результате размещения акций бывших дзайбацу" [там же, с. 463]. Размеры акционерной собственности работников заметно сократились, и уже в 1950-е гг. "институциональная комбинация системы индивидуальной собственности с собственностью работников, акционерного финансирования и рынка корпоративного контроля с контролем со стороны работников была заменена принципиально иной системой" [там же, с. 479], т.е. она вернулась почти в исходное состояние.

Таким образом, собственно институциональные преобразования сколько-нибудь ощутимого эффекта не вызвали. Это значит, что институциональные преобразования должны созреть, т.е. их проведение неуместно в первом этапе выхода из кризиса. Вышесказанное становится более наглядным на примере проблем становления фондового рынка, который является вторичным по отношению к рынкам товаров, производимых в реальном секторе экономики. Можно создать законодательство, технически оснащенную инфраструктуру, даже эмитировать огромное количество акций в процессе приватизации, как это было в 1990-х гг. в России, но рынок ценных бумаг все равно будет оставаться в "зачаточном" состоянии, пока не начнется оживление в реальном секторе.

Жесткие запреты и ограничения развития тенденций монополизма сработали лишь частично. Реально были ликвидированы только 16 из 83 подлежащих роспуску компаний. Список из 325 дзайбацу, подлежащих разделению, был сокращен до 18. Поправками, внесенными в 1953 и 1958 гг. были отменены статьи о разукрупнении корпораций, в ряде отраслей было разрешено создавать "антикризисные" картели. Тем не менее, антимонопольные мероприятия "нанесли существенный удар ведущим концернам с их во многих отношениях архаичной организацией" [164, с. 57]. Восстановленные впоследствии многие корпорации уже не имели прежней власти, их структура стала более гибкой, связи – более подвижными. Усиление конкуренции в олигополистическом секторе стало значительным фактором роста эффективности производства. Следовательно, меры институционального характера, проводимые американской администрацией в рамках "линии Доджа", во многом оказались преждевременными.

Однако, этого нельзя сказать о преобразованиях в области бюджета и финансов. Сбалансированность бюджета была достигнута путем резкого сокращения всех видов государственных субсидий и самого государственного аппарата (было уволено около 500 тыс. чиновников). Часть государственных предприятий были преобразованы в самостоятельные государственные корпорации, не зависящие от бюджета (иначе говоря, переведены на "хозрасчет"). С апреля 1949 г. был введен единый валютный курс – 360 иен за 1 долл. США, который удержался вплоть до 1971 г. С 1950 г. частные компании получили право заниматься ВЭД-ом, но сохранилась строгая система квотирования импорта и получения валюты [см.: там же, с. 61-67].

По рекомендации К. Шоупа в 1951-1953 гг. была проведена переоценка основных фондов и увеличены суммы амортизационных отчислений, снижены налоги на имущество, прибыли корпораций и т.д. Бюджетно-налоговая политика стала проводиться по принципу "разумной достаточности"; таковой она осталась и после перехода власти к японскому правительству. Налоговое бремя на юридических лиц на всем протяжении реформ в Японии было меньше, чем в других странах "триады": в 1972 г. государственные и местные налоги составляли всего 21,2% от ВНП, в то же время в ФРГ – 36,0%, Франции – 35,8, Англии – 34,7, США – 28,1% и т.д. [см.: 267, с.124]. Доля государственных расходов в ВНП ещё меньше: в начале 90-х гг. их доля в Японии составила 15,4%, в США – 23,4, Англии – 31,0, Италии – 35,5% [см.: 75, с. 116]. По данным признакам Япония – страна с более либеральной экономикой, чем даже такой оплот либерализма, как США.

Но в то же время Япония – это страна "государственной экономики без государственной собственности" [там же]. Компактное и недорогое, в смысле бюджетных расходов на её содержание, японское правительство за долгие годы зарекомендовало себя не как представительство чьих-то узкогрупповых интересов, а как ответственный координатор достижения общенациональных целей и верховный арбитр по отношению ко всем видам бизнеса и населению. Государственная экономическая политика стоит на страже интересов национальных производителей, при этом не допуская ни чрезмерного усиления, ни ослабления как отдельных ФПГ (кейретсу), так и различных секторов экономики.

Основой правительственной стратегии является среднесрочное планирование, восстановленное в Японии с 1956 г., несмотря на объявленный после войны переход от "контролируемой государством … плановой экономики к рыночной" [313, с. 462-463]. Начали составляться пятилетние планы экономического развития, из которых, по мнению известного японского экономиста Сигето Цуру, наиболее значительными были "План удвоение национального дохода", "План реконструкции японского архипелага" и "План жизненного цикла" [см.: 267, с. 21-29]. При этом центральное место в государственном регулировании экономики принадлежит бюджетной и финансовой политике.

Таким образом, японской экономике 60-70-х гг., т.е. периода "экономического чуда", характерны все основные признаки системы смешанного типа, представленные в таблице 4 (см. § 5.2). В целом таковой она продолжает оставаться и на сегодняшний день, т.е. в начале XXI века, даже с учетом статуса её "постиндустриальности".

Однако, некоторые авторы считают, что японский опыт является крайне специфичным, а следовательно, и уникальным. В частности, Н.В. Дубовик предполагает, что "Японский опыт совместного функционирования государства и экономики относится к числу чрезвычайно специфических явлений. Он мало применим к иной этноэкономической среде. Лишь в обществах, похожих по своему типу на японское (имеется в виду Корея и другие страны Юго-Восточной Азии) применение этого опыта дает сходные с используемым образцом результаты" [75, с. 119]. Однако, если в качестве основного системообразующего признака выделять "этноэкономическую среду", тогда довольно трудно объяснить столь яркие различия между экономиками Северной и Южной Кореи, Китая и Тайваня и т.д. В таком случае каждая национальная экономика должна обладать собственным типом экономической системы, что не соответствует действительности. Например, Испания по этносоциальному признаку заметно отличается от Швеции, Португалия от Великобритании и т.д., но все эти страны обладают приблизительно однотипными экономическими структурами. Бесспорно, что более детальный анализ позволяет выявить множество социально-экономических различий конкретного "экономического строя", в том числе и этносоциальную специфику, но это уже другая тема. Ужесточение или смягчение бюджетно-налоговой политики, ceteris paribus, в любой национальной экономике означает, соответственно, ухудшение или улучшение инвестиционного климата, так же, как усиление монополизма всегда и везде ущемляет интересы потребителей, централизованное распределение – стимулирует иждивенчество, рост цен снижает спрос и т.д. Подобные причинно-следственные связи определяются общесистемными принципами минимального действия и отбора (см. I гл.), а следовательно, относятся к любому "экономическому строю".

Вышеприведенные взгляды по поводу определяющего значения этносоциальных факторов получили довольно широкое распространение. Феноменальный успех японской модели, позднее использованной в других азиатских странах, долгое время объяснялся в первую очередь социокультурными причинами и рассматривался как свидетельство формирования многополюсного мира. В 80-е и 90-е гг. известные социологи рассматривали успехи Азии как свидетельство превосходства конфуцианства над протестантской этикой, ранее считавшейся наиболее приемлемой для обеспечения хозяйственного прогресса. Многие известные экономисты полагали, что хозяйственное развитие стран региона демонстрирует эффективность максимального использования человеческого капитала в условиях недостатка материальных и естественных ресурсов и т.п.

Однако существовали и альтернативные точки зрения, которые долгое время не были востребованы. В. Иноземцев в связи с этим отмечает, что "фактически до начала 90-х большинство исследователей усматривали источники японского экономического роста в особенностях страны и считали его относительно самодостаточным по своей природе. Большую ошибку трудно было сделать" [100, с. 309]. Вышесказанное не является отрицанием действия этносоциальных и прочих детерминантов: их воздействие усиливает или ослабляет общие тенденции, вызываемые теми или иными факторами.

Несколько веков самоизоляции породили идею "уникальной японской национальной сущности" – синто ("путь богов"). В данной идеи нет места для личности, она предоставляет человеку единственное право и обязанность – быть верным императору (ЕУЦ), а если потребуется, то "отдать жизнь за него", т.е. система предполагает достижение цели любой ценой, что характерно для всех автаркий. Многие авторы отмечают, что эти представления сыграли важную роль в милитаризации японской экономики. Например, Л.С. Васильев, отмечая функциональное сходство "регулируемого капитализма" в Германии, Италии и Японии 1930-х гг., подчеркивает, что оно проявлялось прежде всего в воинственном радикализме социальных групп, делавших ставку на силу и агрессию, на культ исключительности и вседозволенности, на войну и уничтожение" [41, с. 224]. Отмечается ещё такая общая черта, как "сознательное культивирование патерналистских отношений между работодателями и рабочими", государством и субъектами хозяйства и т.п. [там же]. По мнению А. Квасова, "Опыт Японии [довоенный, - А.Л.] и всех милитаристских стран продемонстрировал бесперспективность, пагубность данного варианта строительства системы государственного регулирования экономических отношений" [106, с. 521]. Тем не менее, он был успешно использован при достижении конкретной цели – ускоренной модернизации индустриальных отраслей, а затем и всей экономики, как до, так и после второй мировой войны.

Таким образом, несмотря на яркую специфичность, Япония в XX веке развивалась "общим" путем, на который вступила ещё в середине XIX в. (как и Россия). В период "революции Мейдзи" было создано централизованное государство, отменены феодальные привилегии, ограничения на профессию, цеховая регламентация, провозглашена свобода торговли, миграции и др. В результате быстрого развития капиталистических отношений, в последней четверти XIX в. был осуществлен промышленный переворот. Характерно, что и в этом некоторые авторы усматривают действие этносоциальных факторов. Л.А. Никитич пишет, что "Индустриализации способствовал менталитет японской нации: вековые навыки общинного коллективного труда, образцовая аккуратность, ответственность и организованность" [там же, с.493]. А.Н. Маркова подчеркивает, что "японский капитализм носил военно-феодальный характер, что означало господство в экономической жизни монополий, сочетавшихся с засильем милитаристских клик" [там же, с. 494]. Таким образом, довоенная японская экономика имела явные черты автаркии, и в этом смысле не отличалась особой уникальностью. Некоторая либерализация экономики в период Мейдзи тоже привела в целом к сопоставимым (с европейскими странами) результатам. Хотя можно допустить, что такие свойства нации, как "образцовая аккуратность", позволили в чем-то их и опередить.

Однако, в 60-е и 70-е гг., несмотря на "искусственную завышенность" нормы накопления, при наличии сбалансированной смешанной экономической структуры доходы субъектов хозяйства не зацикливались только на развитии производства средств производства. Соответственно поднимался уровень жизни населения: ещё в первой половине 1990-х гг. по ряду показателей уровня жизни Япония вышла на первое место в мире. Таким образом, даже несмотря на высокую норму накопления в длительном периоде, принцип организационного равновесия в целом не нарушался.

Рекордно низкий военный бюджет, децентрализованная система социальной защиты и недорогой государственный аппарат позволяли на всем протяжении реформ удерживать чрезвычайно низкие налоги и государственные расходы. В этом, на наш взгляд, и заключается основная специфическая черта японской экономики, которая, даже не будучи этносоциальной, все же трудно доступна для внедрения в других странах, в том числе и ЮВА. Поэтому, например, китайцы к аналогичным целям шли несколько иными путями, иногда даже противоположными (привлечение иностранного капитала).

Как отмечает Сигето Цуру, "Правительственная бюрократия и мир бизнеса быстро пришли к полному взаимопониманию в вопросе о том, что налоговая система должна активно использоваться в интересах форсированного экономического роста" [267, с. 126]. В области налогообложения ещё в 1952 г. было принято ряд мер по облегчению налогового бремени для субъектов хозяйства: сокращены сроки амортизации оборудования, введены особые налоговые скидки с доходов от экспорта, учрежден необлагаемый налогами резервный фонд на случай потерь от экспорта, снижены ставки налога от сумм, выплачиваемых по процентам и дивидендам и т.д. За последующие годы был принят ещё ряд мер стимулирующего характера. Например, абсолютные размеры налоговых льгот, предоставленных корпорациям в 1974 г., оценивались в 1 трлн. 790 млрд. иен с платежей в государственный бюджет и 793 млрд. иен от платежей в местные бюджеты, т.е. 30,8% доходной части консолидированного бюджета [там же]. Специальные меры в области налогообложения сыграли исключительную роль в оживлении инвестиционной деятельности корпораций; обстоятельство, которое многие авторы упускают из виду, в том числе и В. Иноземцев. Следует заметить, что низкие налоги, простота и прозрачность фискальной системы в целом не являются "традиционной" чертой: в XVII-XIX вв. японская фискальная система (как и российская) обладала многими чертами патримониализма.

Росту инвестиций также существенно способствовала политика низкого ссудного процента. Некоторым отраслям промышленности систематически предоставлялись субсидии. Объем финансовых средств, которыми обладал японский Минфин, в основном представляет собой займы Бюро доверительного фонда (БДФ), которые более чем на 50% состоит из вкладов населения в почтово-сберегательных кассах. Эти вклады целиком депонируются в БДФ и используются согласно с кредитно-инвестиционными программами по развитию инфраструктуры (жилищное и дорожное строительство, транспорт, связь и т.д.), ключевых отраслей промышленности и экспорта. Средние сроки погашения кредитов БДФ в годы ускоренного экономического роста составляли 25 лет из расчета 6,5% годовых [там же, с. 141]. И в целом для японской банковской системы характерны срочные депозиты. Доля таковых в японских банках составляет около 90%. Ещё одна примечательная черта – чрезвычайно низкая кредитно-депозитная маржа в японских банках, составляющая 0,48-0,5%. Японские банки в полной мере отыгрываются на массе маржи в условиях постоянного расширения активов.

Как уже отмечалось, в период становления промышленности (1951-1964 гг.) японское правительство проводило активную политику протекционизма. Япония только в 1963-1964 гг. признала требования ГАТТ и МВФ, направленные против протекционистских ограничений внешнеэкономической деятельности. Лишь по мере укрепления экономики началась постепенная либерализация ВЭДа. Например, ставки таможенных пошлин на легковые автомобили за 1968-1974 гг. были снижены с 40,0 до 6,4%. Список товаров, остающихся под импортным контролем, за этот период сократился от 120 до 27 наименований (в нем осталась в основном продукция сельского хозяйства). При этом японцы смогли договориться с ГАТТ и МВФ об ограничении списка либерализируемых импортных товаров. То же самое можно сказать об импорте капитала – в этой области либерализация завершилась лишь в 1973 г. Но к этому времени в большинстве отраслей, в том числе особо привлекательных для иностранного капитала (автомобилестроение, электроника и др.) японские ФПГ настолько укрепили свои позиции, что могли выдерживать любую конкуренцию. Здесь необходимо отметить, что они в 1950-60-е гг. получили многомиллиардные заказы США в период войны в Корее и во Вьетнаме.

Благодаря экономическому росту, значительные успехи были достигнуты в области финансовой стабилизации. С 1952 по 1962 гг. цены на потребительские товары возросли на 38,4% (т.е. 3,8% в год), а с 1962 по 1972 гг. – на 74,8%. Даже в годы "нефтяного шока" особого скачка цен не наблюдалось – за 1973 г. индекс розничных цен составил 11,8%, в 1974 г. – 22,6%, в 1975 г. – 12,1% [там же, с. 176-177].

В течение всего периода реформ японское правительство уделяло большое внимание развитию мелкого предпринимательства. Как отмечает директор Центрального фонда кооперативов торгово-промышленных предприятий Японии С. Мидзуно, "В своей политике по отношению к малым и средним предприятиям правительство Японии исходит из того, что они – важнейший субъект рыночной экономики и что без множества подобных предприятий невозможно активизировать деятельности и всех остальных субъектов на рынке" [182, с. 14]. Роль мелких и средних предприятий в японской экономике на начало 90-х гг. характеризуют следующие данные: их доля в общем количестве предприятий составляет 99,2%, численность занятых – 80,6%, объем продаж в обрабатывающей промышленности – 51,6%, в розничной торговле – 78,4% [там же, с. 19]. Ещё в 1963 г. в Японии был принят "Закон об основах политики по отношению к малым и средним предприятиям". В нем учитывается значение мелкого предпринимательства в экономическом развитии, а так же их слабая конкурентоспособность по отношению к крупным фирмам. В дальнейшем были приняты "Закон о содействии модернизации средних и малых предприятий", "Закон о руководстве деятельностью средних и малых предприятий", "Закон об организации кооперативов средних и малых предприятий", "Закон о центральном кооперативном банке для торговли и промышленности" и др.

Кредитованием мелкого бизнеса, кроме обычных коммерческих банков, занимаются специальные правительственные и частные финансовые институты. К последним относятся ссудные ассоциации и кредитные кооперативы. Со стороны государства этим занимаются Центральный кооперативный банк для торговли и промышленности, созданный ещё в 1936 г., а так же Государственная корпорация по финансированию небольших предприятий и Народная корпорация по финансированию. Ссудный фонд двух последних образуется из государственного бюджета, предоставляются долгосрочные займы малым и средним предприятиям в перспективных с точки зрения национальных интересов отраслях. Ссудный фонд Центрального кооперативного банка образуется в основном за счет сбережений кооперативов, их членов и за счет выпуска облигаций. Они же являются основными получателями кредитов этого банка.

Значительную роль в кредитовании малых и средних предприятий играют органы местной власти, ассоциации, созданные для гарантирования займов мелкому бизнесу, Государственная корпорация по страхованию кредитов и финансированию малого бизнеса, инвестиционные фонды. Предельный размер ссуды в1980-х гг. отдельному предприятию был установлен в размере 12 млн. долл., кооперативу – 115 млн. долл. по льготному проценту. Средние сроки погашения кредитов, взятых под основной капитал – 15 лет, под оборотный – 10 лет. Как правило, кредиты выдаются под залог реальных (ликвидных) активов с персональным поручительством гаранта [см. там же, с. 20-21].

Малые предприятия, действующие в особо рисковых, но приоритетных отраслях, кредитуются Государственной корпорацией по финансированию небольших предприятий. При этом тщательно изучается биография фирмы, кредитная история, квалификация руководства, продукция, оборудование, организация производства и сбыта, финансовое состояние (баланс), наличие гарантов и др. Под залог основного капитала средние размеры кредитов составляют 3 млн. долл. (400 млн. йен), под залог оборотного капитала – 1,5 млн. долл., сроком от 5 до 10 лет. В отдельных случаях (в области коммунального хозяйства и т.п.) кредиты выдаются на ещё более благоприятных условиях [см. там же].

Важным шагом в области развития мелкого предпринимательства было создание системы гарантирования займов и сопряженная система страхования кредитов. Во всех 52 административных единицах Японии на уровне префектур организованы ассоциации по гарантированию займов, предоставляемых частными финансовыми институтами. В случае невозврата кредита, ассоциация его погашает. Сами ассоциации страхуются в Государственной корпорации по страхованию кредитов и финансированию малого бизнеса. Кроме того, при поддержке государства малые и средние предприятия создали Фонд взаимопомощи, основной целью которого является стабилизация доходов, страхование рисков. Каждый член фонда имеет право получить кредит в пределах 10-ти кратного объема своих взносов, при этом размер месячного взноса выбирает сам вкладчик. Кредиты фонда предоставляются без начисления процентов, при этом не требуются ни залог, ни гарантии поручителей.

В ряде случаев множество мелких предприятий кооперируются с одной крупной корпорацией. О. Уильямсон приводит в качестве примера корпорацию "Тоёта", обладающей стабильной сетью поставщиков – мелких предприятий в количестве около 284 единиц [см.: 297, с. 206]. Территориально они размещаются по соседству со сборочными заводами "Тоёты" и объединены в три ассоциации по профилю производства. Корпорация проводит политику "общей судьбы" всех субподрядчиков, что предполагает долгосрочный характер взаимоотношений и решение трудностей общими усилиями. В период "экономического чуда" рост производства "Тоёты" был ошеломляющим: к 1962 г. было выпущено 1 млн. автомобилей, к 1976 г. – 20 млн., к 1983 г. – 40 млн. автомобилей [см.: там же], - и в этом общая заслуга субподрядчиков фирмы. Тем не менее, "Тоёта" не делает попыток интеграции "назад", т.е. экспроприации мелких фирм-спутников. В этом проявляется одна из закономерностей, отмеченных в III главе. Таким образом, как указывает О. Уильямсон, "принципы принятия решений об организации собственного производства или закупках на стороне, действующие в США и других западных странах, также применимы и в японском бизнесе" [там же, с. 207].

Значительный по объему сектор мелкого бизнеса в Японии иногда воспринимается как некая реликтовая "аномалия": "поздний переход Японии на рельсы промышленного развития не мог не оставить следов в структуре современной индустрии страны, - пишет Н. Дубовик, - промышленность островного государства представляет собой резкий контраст между гигантскими предприятиями... и морем мелких и средних предприятий" [75, с. 120]. Здесь мелкотоварный сектор смешанной экономики представляется как "пережиток" прошлого: "чем позже будущая страна рыночной экономики встала на путь индустриального развития, тем большую роль в её хозяйстве играет порождение предыдущего этапа развития – мелкие и средние предприятия" [там же]. Однако, в "предыдущем этапе", т.е. в 1920-1940-е гг. в японской экономике безраздельно господствовали монополии "дзайбацу" и крупные феодальные поместья в сельском хозяйстве, - мелкий бизнес тогда не играл столь значительной роли, как в 1960-2000 гг.

Как уже отмечалось, эффективная (в плане соответствия принципу организационного равновесия) экономика в крупной стране невозможна без развития первичных отраслей, продукция которых удовлетворяет важнейшие потребности населения. Прежде всего это сельское хозяйство, которое согласно специфике издержек относится к отраслям с "коротким" положительным эффектом масштаба (см. рис. 3). Соответственно, в этой отрасли преобладают мелкие предприятия – крестьянские хозяйства.

До войны более половины обрабатываемой земли в Японии принадлежало помещикам. Однако, в конце 1946 г. был принят закон "Об особых мерах по созданию крестьянских хозяйств", на основе которого всего за два года была ликвидирована система помещичьего землевладения. Крестьянским хозяйствам были предоставлены значительные налоговые льготы. К 1949 г. государство выкупило у помещиков и передало крестьянам около 80% сельскохозяйственных угодий: преобладающей формой хозяйства стало мелкокрестьянское хозяйство. Однако в дальнейшем ограничения в области землевладения были ликвидированы, среди хозяйств произошла дифференциация, возникли и крупные хозяйства. Вопрос о соотношении масштабности и эффективности предприятий в сельском хозяйстве весьма неоднозначен, но все же следует отметить два момента, общих для всех развитых стран: во-первых, количественно преобладают мелкие крестьянские (фермерские) хозяйства, хотя и не всегда по объемам производства в денежном выражении; и, во-вторых, экономическая политика в этой области направлена на поддержку хозяйств как налоговыми льготами, так и прямыми субсидиями.

Таким образом, можно констатировать, что японская экономика максимально соответствует критериям системы смешанного типа, что и является, с точки зрения системно-функционального подхода, основой её эффективности. Также необходимо отметить, что возможности структуры умело сочетались с национальными, природно-климатическими и другими факторами, что позволило японцам не только быстро догнать, но в ряде областей и опередить другие страны "триады". В частности, в 1991 г. Япония имела 345 крупнейших компаний из 1000 против 353 у США; в конце 80-х гг. она располагала 24 крупнейшими банками при том, что в странах ЕС таковых было 17, а в Северной Америке – всего 5 [см.: 100, с. 320].

Конечно, в экономическом развитии Японии были и есть проблемы, порой даже значительные; однако, нашей задачей было показать общие контуры организационно-управленческой структуры, её особенности и возможности, определить её тип.

В целом, на основе вышеприведенного "рамочного" анализа, можно сделать вывод, что созданная в Японии в период 1946-1974 гг. экономическая структура является типичным примером конвергентной системы, даже при всей её азиатской специфике. Преимущественно автаркическая система в определенном смысле насильственными методами была "развернута" в направлении С (рис. 8). Причем, данный разворот был осуществлен в результате неожиданной (по крайней мере, для японцев) флуктуации – поражения в войне.

Неожиданность и непредсказуемость флуктуаций и бифуркаций подобного рода особенно наглядны на примере Кореи – в их результате страна разделилась на две противоположные социально-экономические структуры. Этот пример ярко иллюстрирует значение подобных случайных факторов в эволюции экономических систем.

Подобным же образом ("насильственными" методами) были ограничены проявления абсолютной монополизации в некоторых индустриальных отраслях: возникшие олигополии стали энергично конкурировать между собой, что существенно повлияло на эффективность их функционирования.

Таким образом, автаркическая мегаиерархия была преобразована в компактную систему государственного управления с применением индикативной планомерности, функционирующей посредством регулирующих вертикальных связей. Эта система, в совокупности с олигополистическим сектором, составляет стратегический блок организационно-управленческой структуры (см. рис. 7).

Около шести миллионов мелких и средних предприятий, всесторонне поддерживаемых государством, представляют собой оперативный блок управления экономической макросистемы (рис. 7). Имеют место и промежуточные виды регулирования; холдинговые компании, сообщества крупных ФПГ (кейретсу) с десятками и сотнями мелких фирм, кооперативов с крестьянскими хозяйствами и др.

Бюджетная и финансовая политика государства за весь период 1952-1974 гг. способствовала улучшению инвестиционного климата, однако, преимущественно для отечественных инвесторов. В связи с этим В. Иноземцев отмечает, что "инвестиционный климат был чрезвычайно неблагоприятным для иностранных предпринимателей" [100, с. 315]. Тем не менее, вышесказанное не является отрицанием притока иностранных капиталов в других формах – в частности, в виде финансовой помощи, военных и прочих заказов США в период корейской и вьетнамской войны и т.п. Следует заметить, что политика жесткого протекционизма не была абсолютной: строилась таким образом, чтобы максимально способствовать развитию собственных производителей; в частности, об этом свидетельствует беспрецедентный по масштабам импорт технологий и ноу-хау.

Реформы в Китае также были начаты с формирования благоприятного инвестиционного климата с акцентом на ускоренный экономический рост, но с учетом ряда особенностей социально-экономического характер.