Министерство высшего и среднего специального образования рсфср 3 страница

В качестве знаков привлекательности могут рассматривать­ся те усилия, которые затрачиваются человеком для соответствия социально одобряемому типу внешности. Такие знаки фиксиру­ются и запускают схему — человек относится либо к привле­кательным, и тогда переоцениваются все его невидимые каче-

ства, или к непривлекательным, и тогда происходит недооценка

остального.

Очень хорошо это видно на примере такого слагаемого внеш­ности, как телосложение. Принято выделять три основных типа телосложения: эндоморфное (пикническое)—склонные к пол­ноте люди, мезоморфное (атлетическое)—стройные, сильные, мускулистые и эктоморфное (астеническое) — высокие, худые, хрупкие. Довольно давно многочисленными исследователями показано, что тип телосложения связан с некоторыми психологиче­скими чертами. Так, пикники обычно более общительны,.склонны к комфорту, переменчивы в настроениях. Атлеты характе­ризуются высоким жизненным тонусом, любовью к приключе­ниям, а астеники обычно более сдержаны, молчаливы, спокой­ны. В нашем обыденном сознании эти связи зафиксированы "Довольно прочно. Нам не представить чеховского «человека в футляре» толстяком, шекспировского весельчака сэра Джона Фальстафа—худым, нам не поменять астеническое телосложе­ние Дон-Кихота на пикническое Санчо Пансы. От одной этой, казалось бы, простой замены потеряет правдоподобие все пове­ствование.

Однако в первом впечатлении все эти «конструктивные» эле­менты не имеют особого значения. Главное другое — какой тип телосложения социально одобряется, а какой нет. Так, в иссле­довании, проведенном Бродели, испытуемым предъявляли пять мужских силуэтов разных типов телосложения. Нужно было дать описание возможных психологических свойств людей с предло­женными силуэтами. Реакции испытуемых расположились сле­дующим образом. Мускулистый, спортивный мезоморфный тип получил в описаниях устойчивые положительные оценки. Эндо-морфный тип — низкорослый толстяк — в большинстве случаев характеризовался отрицательно. Силуэты эктоморфного типа — высокие и худые — занимали в оценке испытуемых промежуточ­ное положение: они не вызывали такой благожелательной реак­ции, как мезоморфный тип, но и не подвергались уничтожающей критике, как эндоморфный [13].

В другом исследовании Лоусон предлагал учащимся четвер­того и шестого классов выбрать подходящие характеристики для трех изображений сверстников одного и того же пола и воз­раста — худого, полного и нормального сложения. Включенные в список 56 прилагательных давали возможность выбирать ха­рактеристики — положительные или отрицательные. На осно­вании того же списка детей просили оценить их сверстников в классе. Как и в других исследованиях, толстяк на фото не пользовался успехом, а предпочтение, оказываемое нормальному телосложению, с возрастом росло. Однако, что для нас очень важно, стереотипные оценки человеческой фигуры никак не свя­зывались с оценками реальных сверстников [см. по: 13].

С другой стороны, достоверно зарегистрирован факт мень-

шей привлекательности детей эктоморфного (астенического) те­лосложения — их реже выбирают в качестве товарищей, чаще избегают, причем замечено, что с возрастом эта тенденция уси­ливается, что и понятно, так как именно с возрастом человек начинает лучше ориентироваться в том, что одобряется группой,

а что нет.

Таким образом, привлекателен тот тип телосложения, кото­рый социально одобряется. Но еще более привлекательны уси­лия, затраченные на его получение. Это заключение может по­казаться просто неверным, так как тип телосложения как будто задан и не изменяется. Однако если вспомнить, что мы по-разному оцениваем, например, толстяка, который этого не скрывает, и толстяка, который стремится выглядеть подтянуто, то может быть вы согласитесь с тем, что знаком привлекатель­ности являются усилия, затраченные на это приближение

к идеалу.

То же касается любых других слагаемых внешнего вида, которые поддаются изменению. Одежда важна не абсолютно, сама по себе, в своем соответствии моде или принятому в груп­пе стандарту, а относительно усилий, стремлений, затрат. «Ще­голь вовсе не пустой человек: он показывает всему свету, что на него поработало немало людей, что над его прической тру­дились лакей и парикмахер, а над брыжжами, шнурками, позу­ментами... и т. д. и т. д. И это не просто блажь, красивая упряжь, нет, это знак того, что у него много рук. А чем больше у че­ловека рук, тем он сильнее. Щеголь сильный человек» [51, с. 164].

Итак, можно сказать, что знаками привлекательности явля­ются усилия человека выглядеть социально одобряемым в не­которой группе образом. Механизмом формирования восприятия по этой схеме является все тот же стереотип, но теперь уже не прямо по знакам принадлежности к группе, а, если можно так выразиться, по их первой производной — по знакам желания быть отнесенным к данной группе.

Фактор отношения к нам. Знаком отношения к нам, запус­кающим соответствующую схему формирования впечатления, является все, что свидетельствует о согласии или несогласии

партнера с нами.

Психологи Карри и Кени, выявив мнение испытуемых по ряду вопросов, знакомили их с мнениями по тем же вопросам, принадлежащих другим людям, и просили оценить этих людей. [см. по: 127]. Предъявляемые мнения варьировались от пол­ного совпадения до совершенного несовпадения с позицией ис­пытуемых. Оказалось, что чем ближе чужое мнение к собст­венному, тем выше оценка высказавшего это мнение человека. Это правило имело и обратную силу: чем выше оценивался некто, тем большее сходство его взглядов с собственными от него ожидали. Убежденность в этом предполагаемом «родстве душ» настолько велика, что разногласий с позицией привлека-

тельного лица испытуемые попросту не склонны замечать [159].

В приведенном эксперименте согласие задавалось впрямую. Однако существует огромное количество косвенных признаков согласия. Это и определенное поведение — кивки, одобряющие или ободряющие, улыбки в нужных местах, другие проявления, соответствующие вашей позиции, слова и даже сама манера держаться. Важно, чтобы во всем сквозило согласие... и вклю­чается схема восприятия по фактору отношения к нам. По сути это тоже стереотип особого рода. Здесь действует представле­ние не о реальных социальных группах, а о субъективных груп­пах, если можно так выразиться. Речь идет о тех группах, которые не «существуют в природе», т. е. не заданы общест­венными отношениями, а существуют в нашем сознании. Скажем, человек считает себя умным, знающим инженером, хорошо разбирающимся в политике и футболе, счастливым в семейной жизни и т. д. Это то же самое, что относить себя к группам умных людей, знающих инженеров, знатоков поли­тики, футбола и др. А значит, иметь субъективные представле­ния (стереотипы) о том, что такое умный человек, знаток фут­бола и т. д. И естественно, что знаком принадлежности к этим, группам будет согласие с ним, а дальше срабатывает соответ­ствующий стереотип, т. е. схема отношения к нам как бы до­полняет первые две. Если «сложить» их вместе, то получится, что все они дают возможность в первом впечатлении опреде­лить групповую принадлежность человека, степень его заин­тересованности в ней и принадлежность к тем группам, кото­рые важны для нас субъективно, например, умных, толстых,

знатоков поэзии и т. д. Все это осуществляется за счет одного механизма — стереотипизации.

Стереотипизация как механизм восприятия. Социальные сте­реотипы представляются нам основой формирования первого. впечатления, а социальная стереотипизация — главным меха­низмом этого процесса [2]. Под социальным стереотипом обычно понимается устойчивое представление о каких-либо явлениях или

людях, свойственное представителям той или иной социальной группы.

Очень существенно для правильного понимания роли стерео­типа в социальной перцепции то обстоятельство, что любой социальный стереотип — это порождение и принадлежность оп­ределенной группы людей, и отдельные люди пользуются им лишь в том случае, если они относят себя к этой группе. В этом пункте заключена основная загадка социальных стереотипов, которая очень часто мешает правильному пониманию их проис­хождения и функционирования.

Трудность состоит в том, что видимым «носителем» того или иного стереотипа всегда является конкретный человек. И по­этому при объяснении происхождения и функции стереотипа часто пытаются идти от изучения личного опыта человека, его

знаний о предмете стереотипа, т. е. от его индивидуальных осо­бенностей. Это приводит к совершенно неверным выводам о том, будто социальные стереотипы возникают, как правило, на ос­нове ограниченного прошлого опыта, появляются от «незнания» и что их основной смысл для человека — «сокращать» процесс познания за счет скороспелых обобщений. Однако такие объ­яснения приходят в противоречие не только с данными иссле­дований, но и просто с теми фактами, которые известны боль­шинству людей. К примеру, если существует стереотип «все ра­ботники торговли воруют», то сколько бы ни обогащался личный опыт общения с честными работниками торговли, стереотип от этого мало изменяется. Мало того, человек может быть женат на безусловно честном работнике торговли и все равно считать работников торговли склонными к воровству (за исключением своей Машеньки). Все дело как раз в том и состоит, что вопре­ки прямой видимости социальный стереотип не имеет никакого отношения к конкретному человеку и, следовательно, к его опы­ту и знаниям.

Реальным носителем стереотипов является группа, и поэто­му именно в опыте группы следует искать корни стереотипа. Разные социальные группы, реальные или воображаемые, вза­имодействуя между собой, вырабатывают определенные соци­альные стереотипы. Наиболее известны этнические или нацио­нальные стереотипы — представления о членах одних нацио­нальных групп с точки зрения других. Например, стереотипные представления о вежливости и худобе англичан, об эксцентрич­ности итальянцев, легкомысленности французов или «загадоч­ной славянской душе». Стереотипные представления использу­ются и при взаимодействии гораздо менее значимых и выде­ленных групп — каждый может вспомнить такие стереотипы:

мальчишки из соседнего «вражеского» двора были другие, чем «наши»; живущие «за рекой»—другие, чем «на нашем берегу». Вот пример «территориального» стереотипа.

«По общеприятпому мнению, жителя Романьи обычно представляют экст­равертом, человеком чувственным, щедрым, очень общительным, любящим компанию и споры, не дураком поесть, страстно обожающим политику, бо­гохульником, который называет себя безбожником, но посылает жену и де­тей в церковь, ибо должен же кто-то в семье иметь дело с этим,,болва­ном и бездельником" господом богом...» (Ф. Феллини. Феллини о Феллини [106, с. 12]).

Везде, где по тем или иным причинам можно выделить раз­личные группы, существуют и стереотипы, определяющие пред­ставления этих групп друг о друге. Вот скажем, стереотипы времен гражданской войны:

«Донская учредиловка и левая эсеровщина. Так и осталось вроде несмы­ваемой красно-сургучной печати. Наум Орлик! Тоже любил определять со­став и навешивать сигнатурки. Аптекарский подход к человечеству — точнее сказать, к человеку — длился десятилетиями, нет ничего удобней готовых формул...» (Ю. Трифонов. «Старик» [103, с. 147]).

В любых, даже самых странных, стереотипах всегда можно отыскать ту группу, принадлежностью которой они являются. Согласитесь, что в следующих двух примерах социальный под­текст очевиден. Для носителей этих стереотипов очень важно

происхождение:

«Несмотря на светлый цвет его волос, усы и брови были черные — при­знак породы в человеке, так, как черная грива и черный хвост у белой лоша­ди» (М. Ю. Лермонтов. «Герой нашего времени» [59, т. 4, с. 50]).

«Ноги у него начинаются чуть ли не с самой груди; это, значит, порода»

(Ф. М. Достоевский. «Игрок» [35, т. 4, с. 319]).

Таким образом, социальный стереотип — это порождение группы; адекватно он может использоваться только в межгруп­повых отношениях для быстрой ориентировки в ситуации и оп­ределения людей как представителей различных групп. Ориен­тировка и определение происходят мгновенно — по знакам груп­повой принадлежности срабатывает механизм стереотипизации и актуализируется соответствующий социальный стереотип. Причем для срабатывания этого механизма совершенно неваж­но, что в действительности происходит, каков личный опыт владельца стереотипа — главное не ошибиться в ориентировке. Показателен в этом отношении литературный пример из «Мерт­вых душ» Н. В. Гоголя — восприятие Чичикова Плюшкиным, который не любил военных «по странному предубеждению, буд­то все военные картежники и мотишки». Павел Иванович Чичи­ков — новое лицо, а надо знать, с кем имеешь дело, тем более после такого странного предложения — купить мертвые души.

«Предложение, казалось, совершенно изумило Плюшкина. Он, вытаращив глаза, долго смотрел на него и, наконец, спросил: „Да вы, батюшка, не слу­жили ли в военной службе?" „Нет, — отвечал Чичиков довольно лукаво, — служил по статской". „По статской? — повторил Плюшкин и стал жевать губами, как будто что-нибудь кушал.—Да ведь как же? Ведь это вам самим-то в убыток?" „Для удовольствия вашего готов и на убыток". „Ах, батюшка!

ах, благодетель мой!"...»

«Но не прошло и минуты, как эта радость, так мгновенно показавшаяся

на деревянном лице его, так же мгновенно и прошла, будто ее вовсе не бы­вало, и лицо его вновь приняло заботливое выражение. Он даже утерся платком и, свернувши его в комок, стал им возить себя по верхней губе». «...Плюшкин заключил, что гость должен быть совершенно глуп и только прикидывается, будто служил по статской, а верно, был в офицерах и воло­чился за актерками» (Н. В. Гоголь. «Мертвые души» [27, т. 2, с. 368—369]).

Действие стереотипа впечатляет: Плюшкин не любит воен­ных, подозревает, что Чичиков — военный, и поэтому не дове­ряет ему, потом выясняется, что его гость не служил, но дове­рия все равно не вызывает, и, следовательно (по логике стерео­типа), он все-таки, скорее всего, военный.

Задачей первого впечатления, как мы уже сказали, является быстрая ориентировка в межгрупповом общении. Однако даль­ше, по мере развития отношений, если они развиваются как межличностные, стереотип должен уйти в тень, так как меха-

нйзмы восприятия на межлйчностном уровне общения совершен­но другие. Однако если стереотип слишком силен и продолжа­ет оказывать свое действие, это может стать серьезной помехой в дальнейших контактах. Скажем, мы систематически ошиба­емся в оценке собственных начальников, красивых женщин, а также все время попадаем в плен к подхалимам. В таких случаях необходимо попытаться уменьшить действие стереотипа. Сделать это можно, если не забывать о их существовании и знать те крючки, на которые «клюет» наш стереотип.

Если задуматься — все довольно просто. Раз нам одежда мешает правильно разглядеть человека, надо эту одежду... снять с него. Как? Например, просто вспомнить, как этот важный чи­новник в шикарном костюме, властно разговаривающий с нами в подавляющем своими размерами кабинете, бегает по утрам тру­сцой в тренировочном костюме, кедах и шапочке с кисточкой. Если бы видели, то никакой официоз в одежде потом на вас не подействовал бы. Хороший совет, но где же нам это увидеть? Да зачем именно видеть! Ведь мы можем себе; это просто представить, вообразить, провести мысленный эксперимент.

Действительно, есть такой способ защиты от ошибок соци­альной перцепции—способ мысленного эксперимента. Владение им заключается в умении быстро поменять b] воображении все те признаки превосходства, которые были обсуждены вы­ше — цена, силуэт, цвет одежды, независимость поведения,— на прямо противоположные. Ну, например, представить себе этого человека, перед вами по-хозяйски развалившегося в чер­ной «Волге», стоящим дома у плиты, в переднике (одежда) и под аккомпанимент ценных указаний жены жарящего блины (поведение). Эксперименты показывают, что такие мысленные опыты очень быстро «проясняют» восприятие — иногда видно' действительное превосходство, иногда—его явное отсутствие. Интересно задуматься, не с этим ли связан обычно низко воспринимаемый статус членов семьи, которые за стенами дома имеют высокий статус («нет пророка в своем отечестве»). Не оттого ли это, что их как раз слишком часто видят то бега­ющими трусцой, то у плиты, то. играющими с внуками—не слишком ли часты «явные» эксперименты с одеждой и манерой поведения?

Таким образом, мысленный эксперимент может помочь уменьшить ошибку превосходства, ну а как с ошибками привле­кательности и отношения к нам? Можно ли в человеке с от­талкивающей внешностью разглядеть ум и доброту, а в льстеце неискренность и корысть?

Для управления впечатлением привлекательности (непривле­кательности) также прибегнем к «переодеваниям», но только теперь меняем не силуэт, цвет, цену одежды, а аккуратность человека, который привлекателен для нас. Представим его в грязной, неопрятной одежде или с разноцветными всклокочен-

Закаэ № 725

 

ными волосами, с прической типа «взрыв на макаронной фаб­рике», а человека непривлекательного мысленно оденем с иго­лочки и со вкусом. Думаем, что это поможет разобраться в истинных свойствах интересующих нас людей.

Теперь попробуем снять ошибки отношения к нам. Мыслен­но представим человека, относящегося к нам хорошо, спорящим с нами по важному для нас вопросу: как он смеется над вами, вертит пальцем у виска, показывает нам нашу тупость и т. д. Несколько трудней вообразить человека, относящегося к нам плохо, согласным с нами во всех важных для нас вопросах. Но если это нам удастся, то можем получить неожиданный эффект, понять вдруг, что этот человек не таков, как мы его привыкли представлять.

Борясь с ошибками привлекательности и отношения, мы путем мысленного эксперимента меняем в воображении общую оценку данного человека. «Своего» мысленно делаем «чужим», а «чужого» на несколько мгновений—«своим». Не получается?! Возможно, вы не умеете быть объективным и принимаете свои предубеждения за истину в последней инстанции [34]. Но в лю­бом случае вы должны осознать, что ошибкой является.;е CciMO по себе первое впечатление, построенное по схеме, а исполь­зование этого впечатления не по адресу — не в ситуации меж­группового взаимодействия, а в длительном межличностном общении, в котором к успеху приводят совсем другие способы восприятия, о которых пойдс' речь дальше.

СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ

Легче познать людей вообще, чем од­ного человека в частности.

Ф. Ларошфуко

 

Новые задачи. В постоянном общении законы и результаты первого впечатления продолжают действовать. Однако посто­янное и длительное общение не может удовлетвориться тем списком приписанных партнеру черт и свойств, которые сфор­мировались при первом впечатлении. В постоянном общении становится важным более глубокое и объективное понимание партнера—его актуального эмоционального состояния, дина­мики его отношения к нам, восприятие им ситуации. Здесь, по-видимому, восприятие партнера и понимание его происходят на другой основе, стереотипы мало помогают, если не мешают.

В самом деле: в реальном общении мы почти всегда при­мерно понимаем, что происходит с нашим партнером. При этом не столь важно, что мы далеко не всегда отдаем себе отчет в этом понимании, существенно, что оно даже в скрытом виде является регулятором нашего поведения. Вряд ли каждый может в лю­бой момент общения объяснить, почему ему кажется, что собе­седник чем-то расстроен или не хочет продолжать разговор. 'Однако это понимание у нас есть, иначе мы не стали бы выяс­нять, что же произошло, или стараться закончить беседу, Значит, восприятие другого человека в общении дает нам ма-;

териал для выводов. Другое дело, что мы не знаем, что это за материал, что мы собственно восприняли и как это у нас, вышло.

Общаясь с партнером, мы получаем большое количество ин­формации о нем, о его состояниях и переживаниях. Каждый знает это по собственному опыту. Известно и то, что способ­ности адекватного восприятия других у разных людей разные. Многие слышали рассказы о великих врачах, которые только за время, пока пациент идет от дверей кабинета к столу, успе-;

вали составить о нем и о его болезнях вполне достоверное представление. Или об опытных следователях, которые только

раз посмотрят на человека и сейчас же все про него узнают. Такие выдающиеся способности восприятия можно было бы легко отнести за счет профессионализма, если бы каждый не знал в своем окружении людей, «хорошо разбирающихся в лю­дях». У них-то откуда это? Ну, — скажет любой, — у них же опыт. Да, это верно. Опыт у них есть. Но опыт этот, как пра­вило, совершенно не осознан, и поэтому так трудно его пере­дать другому. Попробуйте выяснить у такого мудреца, «как он это делает», и вы убедитесь, что рассказать он не может. И в чем состоит этот загадочный опыт—в знаниях о том, как ведут себя люди в разных ситуациях, в личных воспоминаниях об общении или в чем-либо еще? А может быть, главное и не в наличии богатого жизненного опыта. Есть много людей, до­живших до преклонных; лет, а ума (в смысле понимания людей, с которыми они имеют дело) так и не наживших. У та­ких людей явно есть большой жизненный опыт, но он не помо­гает им во взаимодействии. С другой стороны, есть совсем мо­лодые люди, прекрасно умеющие вовремя увидеть что-то в парт­нере и понять, что с ним происходит. И наконец, маленькие дети—уж какой там у них жизненный опыт!—однако многие знают, насколько тонко и верно дети воспринимают взрослых, буквально чувствуют их. Вероятно, действительно есть способ­ность, позволяющая за внешними признаками видеть внутреннее содержание. Этой способностью в большей или меньшей степени обладают практически все люди, но она может быть значи­тельно усилена при наличии жизненного опыта и знаний.

Попробуем разобраться далее, как надо смотреть, чтобы увидеть и понять своего партнера? И что в принципе можно увидеть?

Зеркало души. Реальные основания для понимания другого человека по его внешности и элементам поведения действитель­но есть. Это достоверно установлено сейчас психологическими исследованиями. В них показано, что почти все детали внеш­него облика человека могут нести информацию о его эмоцио­нальных состояниях, отношении к окружающим его людям и к людям вообще, о его отношении к себе, о том, как он чувст­вует себя в общении в данной ситуации. Вот примеры:

«Предположения, сметы и соображения, блуждавшие по лицу его, вид­но, были очень приятны, ибо ежеминутно оставляли после себя следы до­вольной усмешки» (Н. В. Гоголь. «Мертвые души» [27, т. 2, с. 288]);

«...гостья... вся обратилась в слух: ушки ее вытянулись сами собой, она при­поднялась, почти не сидя и не держась на диване, и, несмотря на то, что была отчасти тяжеловата, сделалась вдруг тонее, стала похожа на легкий пух, который вот так и полетит на воздух от дуновения» [там же, с. 428].

Лицо человека, его жесты, мимика, общий стиль экспрес­сивного поведения, походка, его манера стоять, сидеть, при­вычные позы и их изменение во время разговора, пространст­венная ориентация по отношению к партнерам, а также раз­личные сочетания этих факторов — все это имеет определен-

ное социально-перцептивное содержание и несет информацию о его внутренних состояниях и характеристиках.

Конечно, самое привлекающее наше внимание в облике дру­гого человека — его лицо, и это понятно, поскольку оно может сказать нам очень много о собеседнике.

«Здесь Манилов, сделавши некоторое движение головою, посмотрел очень значительно в лицо Чичикова,, показав во всех чертах лица своего и в сжа­тых губах такое глубокое выражение, какого, может быть, и не видно было на человеческом лице, разве только у какого-нибудь слишком умного мини­стра, да и то в минуту самого головоломного дела» [там же, с. 284].

Действительно, можно сделать «умное» лицо и тем воздей­ствовать на мнение о себе, а, кроме того, лицо часто бывает «одухотворенное», «смешное», «просветленное», «угрюмое» и т. д. и т. п. Первое и главное, что отражается в лице человека, его мимике,—это эмоции. Причем очень важно отметить, что исследования демонстрируют очень большие «способности» всех людей к распознаванию основных эмоций по выражению лица, а передача эмоциональных состояний—одна из основных функ­ций лицевой экспрессии [137]. Экман установил, что сущест­вует семь основных лицевых выражений—конфигураций ми­мики, выражащих семь эмоций: счастье, удивление, страх, стра­дание, гнев, отвращение или презрение и интерес [см. по: 123]. Показано, что все люди, независимо от национальности и куль­туры, в которой они выросли, с достаточной точностью и со­гласованностью интерпретируют эти мимические конфигурации как выражение соответствующих эмоций. И хотя каждая мина является конфигурацией всего лица, тем не менее установлено, что основную информативную нагрузку несут брови и область вокруг рта (губы).

Так, в исследовании Тай-ера и Шиффа испытуемым предъявлялись рисунки лиц, где варьировалось только по­ложение бровей и губ. Со­гласованность оценок испы­туемых была очень вели­ка — опознание эмоций было почти стопроцентным. Если предъявлялись картинки, где были только одни, например, брови, то и в таком случае это давало испытуемым до­статочно много данных для предположения о чувствах, переживаемых человеком. Например, «до предела» поднятые брови оценивались как выражение сильного

Нейтральные

Счастие

Гнев

Жестокость

Страдание

недоверия к партнеру; наполовину поднятые — удивления, чуть-чуть нахмуренные—задумчивости, сосредоточенности; сильно нахмуренные—гнева [184].

Восприятие эмоционального состояния человека по выраже­нию лица происходит настолько точно и настолько быстро, что японскими психологами было предложено использовать схема­тичные изображения лица человека при переживании опре­деленных эмоций для скорейшей передачи оператору инфор­мации о состоянии управляемой системы — машины. Оказа­лось, что этот способ информирования оператора — самый быст­рый и надежный из всех, во всяком случае, намного опере­жающий по всем параметрам цифровые, графические, цветовые способы.

Обсуждая информацию, которую можно прочесть «с лица» человека, мы не говорили о роли направления взгляда — очень важном «инструменте» общения [160]. В самом деле, ведь не­приятно, например, говорить с человеком, который все время не смотрит на нас, «отводит глаза».

«Телянин был перед походом за что-то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку, но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру... Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; гла­за его постоянно перебегали с одного предмета на другой» (Л. Н. Толстой. «Война и мир» [100, т. 4, с. 176]).

И обратное не очень приятно—когда на нас все время пристально смотрят. Что же «выражает» направление взгляда?

Экслайном и Винтерсом [138] показано, что взгляд связан с процессом формирования высказывания и трудностью этого. процесса. Когда человек только формулирует мысль, он чаще всего смотрит в сторону («в пространство»), когда мысль полностью готова, — на собеседника. Если речь идет о слож­ных вещах, на собеседника смотрят меньше, когда трудность преодолевается,—больше [186]. Вообще же тот, кто в данный момент говорит, меньше смотрит на партнера—только чтобы проверить его реакцию и заинтересованность. Слушающий же больше глядит в сторону говорящего и «посылает» ему сиг­налы обратной связи [123].

Взгляд—очень важный показатель в общении. Например, в исследовании Меграбяна интервьюер брал интервью одно­временно у двух человек, но смотрел преимущественно на од­ного из них. В результате тот, на которого смотрели больше, оценивал интервьюера более положительно, а тот, на кого меньше, — более негативно, считая при этом, что то, что он говорил, было ему неинтересно [167]. В другом исследовании, проведенном Вайсбродом [по 134], изучалось восприятие на­правления взгляда во время семинара. Докладчик считал, что тот, кто на него больше смотрит, лучше его понимает и более положительно оценивает. Те же, на кого много смотрел сам

докладчиик, считали, что их мнение и оценка особенно важны для него. В общем и целом можно сказать, что если на нас смотрят мало, то мы имеем все основания полагать, что к нам или к тому, что мы говорим и делаем, относятся плохо, а если слишком много, то это либо род вызова нам, либо к нам дей­ствительно очень хорошо относятся. Таким образом, не толь­ко лицевая экспрессия несет информацию о человеке, но и ха­рактеристики его взгляда.

Однако, хотя лицо, по общему мнению, является главным источником психологической информации, тем не менее во мно­гих ситуациях оно гораздо менее информативно, чем нам ка­жется. Связано это с тем, что лицевая мимика довольно хорошо контролируется человеком, несмотря на расхожие представле­ния о том, что, так как «на лице все написано», оно может выдавать человека, даже когда он этого не хочет. Специаль­ные исследования показали, что это не совсем верно. Так, в ра­боте Экмана и Фризена [136] показано, что степень «контро­лируемости» частей тела как источников информации зави­сит от трех основных характеристик: 1) «пропускной способ­ности», т. е. количества различных по значению сигналов, кото­рые можно посылать в единицу времени; 2) внешней обрат­ной связи со стороны партнеров и 3) внутренней обратной связи — через осознание своего экспрессивного поведения. Так как лицо весьма выразительно, очень хорошо видимо для дру­гих, а следовательно, вызывает мощную обратную связь, а так­же выражения лица достаточно хорошо осознаваемы, то лицо хорошо контролируется. Во всяком случае, во много раз лучше, чем тело.