Как важно быть в согласии с Высшим

Б.Х.: Разрешите мне сказать несколько слов об основной внутренней позиции, которую я занимаю во время терапевтической работы. Важно, чтобы и другие терапевты занимали эту позицию, когда ищут решение проблем пациента путем расстановок семьи.

Часто мне звонят пары, у которых возникли сексуальные проблемы, спрашивая, могу ли я помочь им. В большинстве случаев я отвечаю, что не занимаюсь такой терапией, так как мужу и жене не подобает передавать постороннему лицу ответственность за интимные аспекты своих отношений. После этого я приглашаю их вступить в контакт со мной по отдельности. Во время таких приватных разговоров я советую каждому из них использовать определенный, но не обязательно идентичный подход к их проблеме. И все! Больше я ничего не делаю. Я даже не испытываю желания узнать, что они делают. Я полностью передаю их любви, ответственности и силе.

Необходимо понять, что в тех случаях, когда найденные решения проблемы оказываются для пациента окончательным изменением к лучшему, мы имеем дело с Провидением и Милостью. Человеку, который испытывает подобное исцеление, становится ясно, что он нашел гармонию с чем-то большим, чем его собственные силы, и это Большее «влечет» его. Своей работой с пациентом я пытаюсь помочь ему вступить в поле сил этой гармонии. Я всегда подчиняюсь этой силе и нахожусь в согласии с ней, то есть я как терапевт работаю с чем-то, что выше меня, с чем-то действующим через меня.

Я говорю это особенно тем, кому хотелось бы расставить свою семейную систему в процессе этого курса и заняться своими проблемами,

но кто видит, что это уже невозможно из-за недостатка времени. Может быть, они считают, что им не повезло. Но на самом деле мы не знаем, действительно ли это так. Сейчас я расскажу маленькую китайскую историю, в которой речь идет именно об этом.

Жил когда-то один крестьянин. И прибились к нему однажды две дикие лошади. «Повезло тебе!» — сказали ему люди. «Посмотрим», — ответил крестьянин.

На следующий день сын этого крестьянина попытался объездить этих лошадей, да упал и сломал ногу. «Не повезло тебе!» — сказали люди. «Посмотрим», — ответил крестьянин. На следующий день в деревню пришел посланник императора, чтобы набрать рекрутов в воюющую армию. Одним словом никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь..

(Смех в группе.)

Б.Х.: Наш курс подходит к концу, но прежде чем он закончится, позвольте мне рассказать еще одну притчу. Это философская притча, в которой протагонисты, ищущие истину и познание, соперничают друг с другом, так же как другие ищут разрешение своих проблем и счастье.

Эта притча показывает, что тот, кто кажется победителем, не может существовать без побежденного, потому что невозможно исчерпать источника, пока мы еще пьем из него.

Слушая эту притчу, не следует занимать какую-то определенную внутреннюю позицию и, следовательно, можно почувствовать себя освобожденным от принуждения противоположностей. Только когда мы относимся к себе так, будто мы независимые актеры, или когда, действуя, считаем себя независимыми, нам приходится принимать решения, то есть мы снова находимся в сфере противоположностей.

Два рода знания

Один ученый спросил одного мудреца о том, как при создании целого детали сцепляются друг с другом и как знание о многих отдельных подробностях отличается от понимания богатства существующего мира.

Ответ мудреца был таков: «Рассыпанное множество вещей становится единым целым тогда, когда оно, сосредоточиваясь, найдет свою середину. Только благодаря этой середине разнообразие вещей обретает собственную реальность и существо, и все его богатство кажется чем-то простым и чуть ли не малым. Как спокойная сила, направленная на свою следующую цель, сохраняясь в глубине, находится близ того, что несет все. Ведь для того, чтобы испытывать богатство существующего и сообщить о нем, не требуется знать, говорить, иметь или делать вещи в частности.

Тот, кому хочется войти в город, входит в него только через одни ворота; тот, кто ударит в колокол, тем самым пробуждает и звон многих других колоколов; и тому, кто ест зрелое яблоко, не нужно знать, каким образом оно созрело: он просто берет его в руку... и ест».

Но ученый ответил ему: «Тому, кто хочется узнать истину, должны быть известны все подробности».

Но мудрец возразил: «Нам известно многое только о старой истине. Истина же, которая ведет нас вперед, требует от нас смелости искать и принимать новое. Новая истина уже скрывает в самой себе свои собственные последствия. Так же как росток скрывает в себе дерево.

Из-за этого тот, кто колеблется слишком долго и медлит, так как ищет больше причин, чем требуется для выполнения следующего шага, упускает действующую энергию: он подобен человеку, который принимает монету за сам товар и портит деревья, переводя их на дрова».

Но, по мнению ученого, это была только часть ответа, и он попросил мудреца разъяснить его мысли подробнее. Тогда мудрец объяснил ему, что множество и разнообразие вещей вначале не больше, чем бочка сладкого и мутного виноградного сусла, которое осветлится только по истечении срока брожения... Те же, кто пьет его преждевременно, легко теряют равновесие.

Эпилог

Впервые предположение о том, что большинство психических расстройств и проявлений психосоматических симптомов связаны с семей-но-системной динамикой, возникло у меня в то время, когда я занимался так называемым скрипт-анализом. Основатель этого психотерапевтического подхода Эрик Берн считает, что все люди живут в соответствии с определенным внутренним сценарием («скриптом»), который обычно складывается на основе определенной литературной истории или рассказа, тронувшего индивида в раннем детстве (как правило, в возрасте до пяти лет), а также какого-то второго литературного сочинения (романа или фильма), имеющего для него особое значение в связи с нынешней жизнью. Тайный «скрипт» или сценарий жизни индивида складывается из психологического субстрата обеих этих историй.

По мнению Эрика Берна, мы выбираем свой личный жизненный сценарий в зависимости от сообщений, полученных от родителей в раннем детстве. Во время психотерапевтического курса с одним из пациентов, которого с самого детства очень волновала трагедия «Отелло», я вдруг понял, что такое чувство, как описанная в этой драме ревность, не может возникнуть у маленького ребенка. Когда пациент рассказал мне о том, что его дядя из ревности убил любовника своей жены, мне стало ясно, что следует проводить различие между клиентами, «скрипт» которых относится к их собственным переживаниям, и лицами, которые переняли определенные чувства от другого члена своей семьи. Тогда я в первый раз задумался о системной природе личных проблем и судеб пациентов.

Правда, я напал на след заболеваний, обусловленных системными причинами, не только в рамках своих наблюдений, сделанными под влиянием теории Эрика Берна. Реальность чувств, перенятых от другого, я воспринял также в связи с первичной терапией одной пациентки, которая обходилась со своим мужем очень плохо, не отдавая себе отчета в этом. Она неосознанно и без всякой личной причины общалась с ним так, будто она — это не она, а он — это не он. Их этого я заключил, что кроме подлинных первичных чувств, т. е. чувств, возникающих как реакция на определенные события или повреждения, и чувств, замещающих какое-то первичное чувство, существуют и перенятые чувства, которые могут проявляться и оказывать негативное влияние на судьбу перенимающих их лиц.

То же можно сказать и о снах, которые не всегда «принадлежат» увидевшим их индивидам, но являются отражением судьбы какого-либо

другого члена семьи и проявлением системного переплетения между человеком, которому снится сон, и другим членом семьи, которому он, собственно, «должен» был сниться.

Следовательно, психотерапевт должен быть осторожен при работе с интерпретацией снов. Сон не всегда «принадлежит» самому пациенту. Поэтому психотерапевт должен опасаться допустить ошибку на основе подобного недоразумения

Однако самый первый толчок к размышлениям в этом направлении я получил еще до того, как начал работать психотерапевтом. Это произошло во время ряда семинаров, организованных в Южной Африке группой психотерапевтов, применяющих метод групповой динамики, которому они обучились в США. Я в то время работал директором большой школы для африканских детей в Натале. На меня произвело очень глубокое впечатление царящая на этих семинарах гармония между всеми приглашенными участниками. В семинарах участвовали не только католики, как я, но и священники англиканской церкви, других направлений христианской церкви, люди разного расового происхождения.

Было заметно, что благодаря взаимному почтению и уважению, все противоположности между участниками просто исчезли. Это наблюдение было для меня очень важным. В то время я еще не знал, что и сам однажды стану психотерапевтом.

Вернувшись в Германию в 1967 году и сразу приступив к организации своих собственных семинаров по групповой психотерапии, я быстро понял, что мне нужно искать дальше и получить больше знаний. Поэтому я начал обучаться психотерапии в Вене. В рамках этой программы мне пришлось прочесть книгу «Первичный крик» Артура Янова. Решившись как бы «секретно» использовать его метод в своих курсах групповой динамики, я скоро постиг всю «взрывчатую» силу этого подхода. Поэтому я решил пройти первичную психотерапию у самого Янова и,.как только закончил обучение в Вене, отправился в США, где девять месяцев учился у Янова и его первого руководителя курсов. Работа у Янова многому меня научила в том, что касается человеческих чувств, и помогла мне найти внутреннюю позицию, позволяющую не волноваться во время проявления сильных эмоций у моих пациентов. Благодаря этой тренировке я научился отграничиваться от всякого рода эмоциональных взрывов других людей, хотя в то же время сохранял способность понимать эмоциональное положение больного. Тем не менее я скоро заметил, что и первичная психотерапия имеет свои слабые стороны. Например, психотерапевт и его пациент должны быть осторожными и не допускать, чтобы вся психотерапия ориентировалась только на чувства. Вернувшись в Германию, я понял, что почти все сильные чувства и эмоции пациента маскируют другие чувства, а именно его первоначальную любовь к матери и отцу.

Когда маленький ребенок по каким-то причинам разлучается с матерью или отцом, потому что находился в больнице или потому что его отец или мать рано умерли, эта первоначальная инфантильная любовь резко npeBpamaeTCjfB боль. Эта боль — другая сторона любви. Собственно говоря, боль и любовь — одно и то же. И эта боль может быть столь сильной, что ребенок больше никогда не захочет испытывать ее снова, приближаться к ней. Вместо того чтобы приблизиться к матери или другим людям, ребенок предпочитает держаться в стороне, ощущая вместо любви злость, отчаяние или горе. Психотерапевт, которому известен этот закон, может сразу заняться непосредственно прерванным движением любви к матери, не обращая внимания на другие, вторичные эмоции. Ему просто надо вести своего клиента до того мгновения в детстве, когда прервалось движение чувства любви к матери и отцу и, начиная с этого переживания, закончить движение любви при помощи первичной терапии или способом расстановки семьи. Такой психотерапевтический подход приводит к возникновению чувства глубокого внутреннего спокойствия у пациента. Тогда исчезают многие симптомы, связанные с ранней психической травмой такого рода, например, страх, насильственные акты, фобии, повышенная чувствительность. Работа психотерапевта в этом случае состоит в том, чтобы заместить мать или отца клиента и, зная, что он только заместитель, «вести» пациента к матери или отцу. Как только клиент достигает их, психотерапевт отдает свою роль родителям и исчезает из поля восприятия клиента.

Риска интенсивного переноса (трансфера) во время подобной работы нет, поскольку после того, как пациент достигает своих родителей, т. е. после того как психотерапевт «передает» им ребенка, ребенок оказывается в самых лучших руках, существующих для него на свете... и просто забывает психотерапевта.

С 1974 до 1988 года я использовал в своей психотерапевтической работе комбинацию Из скрипт-анализа и первичной психотерапии. Но в последующие годы я стал интенсивно заниматься семейной терапией, которая в семидесятые годы вызвала живейший интерес во всех странах Запада. Я отправился в США, где участвовал в большом семинаре, организованным Руфь Макклендон и Лесом Кадисом. Их расстановки семьи произвели на меня огромное впечатление. Они решали проблемы клиентов или интуитивно, или в процессе разных последовательных картин-констелляций, но из-за того, что им не были известны основные принципы действующих в этих констелляциях динамик, они не смогли объяснить, каким образом все эти динамики были увязаны друг с другом.

После двух пятидневных дополнительных семинаров у Руфь Макклендон и Леса Кадиса в Германии в 1975 году, на которых совместную терапию проходили одновременно родители и дети пяти семей, я решил в дальнейшем заниматься исключительно семейной терапией И хотя я

продолжал использовать свои прежние методы (при помощи которых мне удалось помочь многим людям), семейная терапия с тех пор не выходила у меня из головы. Мой живой интерес к семейной терапии объяснялся тем, что мне стала ясна системная обусловленность многих заболеваний и судеб пациентов. И когда я год спустя начал применять технику расстановок семей, я уже использовал этот способ с учетом своего прежнего опыта.

И все же, несмотря на то, что принял участие, помимо прочего, в двух курсах расстановок семьи у Теи Шоенфельдер, я тогда еще не совсем четко понимал, что именно происходит во время расстановок с точки зрения бессознательных психических динамик. Но постепенно, размышляя об этой проблеме в процессе подготовки доклада о проблеме вины и невиновности, я понял, что в семьях существует порядок происхождения и что психотерапевту необходимо принимать во внимание системное хронологическое доминирование «старой» системы над новой. Проявляющиеся чувства клиента могут передаваться от членов предыдущего поколения его семьи. К этим выводам могли прийти и другие, и я не претендую на лавры первооткрывателя, но, обладая знанием об основных паттернах семейной динамики, я мог распознавать и лечить расстройства, обусловленные отношениями между членами семьи, и значит, теперь я был готов самостоятельно работать с расстановками семьи. Постепенно мне стали ясны и другие паттерны семейной жизни. В том числе и такие, в основе которых лежит психическая травма прерванного движения любви ребенка к матери или отцу, а также те, которые обусловлены исключением кого-либо из семейной системы с последующим замещением его представителями последующих поколений. Я осознал также большую роль системного уравновешивания в семье.

В отличие от психотерапевтов, опирающихся на некоторые априорные схемы, подобные методу «семейной скульптуры», и рекомендующих пациенту, например, согнуться вперед или посмотреть в определенном направлении, я полностью полагаюсь на контакт пациента с чем-то Высшим, который играет определяющую роль в расстановке семьи и управляет как пациентом, так и теми, кто участвует в этих расстановках.

Я исхожу из того, что подлинное сосредоточение на происходящих во время расстановки событиях позволяет каждому участнику самому делать все необходимое, поскольку «неаприорная работа» всегда обладает неоспоримой убедительностью истинной реальности.

Те, кто при расстановке своей семьи исходит из каких-то предвзятых идей, всегда ошибаются. Действующая в семье реальная динамика лишь постепенно проявляется в течение разных фаз констелляции и нередко поражает своей необычностью пациента в момент своего проявления.

Как правило, всех интригует тот факт, что в расстановках проявляется реально действующая в системе семьи динамика, и у меня часто про-

сят разъяснений по этому поводу, но я не в состоянии ответить, потому что сам не знаю, чем это объясняется. Все присутствующие просто видят, что те, кто играет роли членов семьи, занимают свои места в системной констелляции и вступают в определенные отношения друг с другом, полностью освобождаются от своей индивидуальности и перенимают чувства и поведение настоящих членов семьи, вплоть до проявления физических симптомов.

Например, на одном из моих курсов присутствовал эпилептик, отец которого ослеп в результате взрыва, когда пациенту было 10 лет. В течение долгого времени после этих событий мальчик боялся подойти к отцу, опасаясь, что сам тоже ослепнет. Я попросил участника группы, игравшего роль пациента, встать на колени перед тем, кто играл отца, поклониться глубоко, до земли и сказать ему: «Я тебя уважаю». Склоняясь и произнося эту фразу, участник, игравший сына, пришел в большое волнение, и внезапно у него начались подергивания, напоминающие эпилептический припадок. Участник, игравший роль сына, никак не мог защититься от этой реакции. Из этого можно сделать вывод о том, что существует непосредственное знание и ощущение чего-то высшего, в обыденной жизни не воспринимаемого. Мне не известно, действует ли здесь коллективное бессознательное или нет, и я не берусь обозначать наблюдаемое каким-то именем; я только вижу, что оно существует. Когда я замечаю, что тот или иной участник в расстановке не готов открыться этим влияниям (например, в результате переплетения в каких-то личных семейных динамиках), я сразу Же вывожу его из констелляции.

Когда я говорю, что «вижу» ту или иную системную динамику, я не имею в виду обычный процесс наблюдения, опирающийся на ряд феноменов, сужающий поле нашего восприятия. Я исхожу из более широкого взгляда, распространяющегося на всю целостную совокупность существующего, идущего дальше подробностей, проявляющихся перед нашими глазами. Эта широта внимания позволяет мне воспринимать пациента вместе с окружающей его семейной системой и сразу отмечать ее «неполноту» в случае отсутствия кого-либо из принадлежащих этой системе. Тот же самый контекст воспринимают и присутствующие зрители, т. е. они обладают идентичным доступом к этому знанию! Некоторая тренировка позволяет каждому (а не только мне) достичь того же уровня на-блюдения.

Но этот путь постижения становится недоступным для нас, если возникают сомнения или общие суждения типа: «Этого же не может быть!» или «Вероятно, сейчас я нахожусь в плену собственных фантазий».

Вместо возражений, продиктованных отвлеченными рациональными доводами, психотерапевт должен прежде всего проверить, согласуется ли его восприятие с проявляющимся воздействием динамик в системе. А клиент должен сравнить результат воздействия определенной кон-

25 - 3099

стелляции со своим восприятием. Иногда я говорю пациенту: «Вижу, что твоя жизнь идет к концу». И он сразу же отвечает мне: «Да», изумляясь своему ответу. В подобных случаях я не сомневаюсь в том, что воспринял истинную реальность пациента и что эта реальность известна и ему, хотя до этого он не отваживался самому себе в этом признаться.

Благодаря этому способу наблюдения можно обнаружить и целый ряд других реальностей. Например, что отношения между двумя людьми приближаются к концу. И когда психотерапевт сообщает им о своем восприятии, они испытывают облегчение и даже радость от того, что правда об их отношениях, наконец, была откровенно высказана.

Большой интерес у меня вызвали результаты, достигнутые в школе Милтона Эриксона. Исходный пункт Эриксона - индивидуум как он есть. Он без предвзятости воспринимает все сигналы, посылаемые поведением клиента. Таким образом, у Эриксона речь идет о многоуровневом типе восприятия, в рамках которого, например, клиент сообщает психотерапевту о чьей-то проблеме, в то время как терапевт может наблюдать исходящие от клиента сигналы (например, мимику), противоречащие его словам. Психотерапевт учитывает все многообразие этих сообщения и нередко удивляет пациента своим обсуждением ситуации и своими выводами. Иногда клиент с удивлением спрашивает: «Откуда ты все это знаешь? Ведь я тебе рассказывал совсем о других фактах!» Но все дело в том, что непроизвольные реакции пациента показали психотерапевту настоящую реальность пациента.

Я особенно обязан ученикам Эриксона — Джеффри Зейгу, Стивену Ленктону, Барбаре Стин и Беверли Стою, которые познакомили меня не только с эриксоновскими техниками, но и с нейро-лингвистическим программированием, а также с использованием метода терапевтических историй. Вначале мне было трудно придумывать такие исцеляющие истории, но спустя два года мне пришла в голову история о маленьком и большом Орфее. С тех пор я использую и это средство, когда замечаю, что у пациента возникло блокирование. Тогда я рассказываю ему маленькую терапевтическую историю, соответствующую его проблеме. Многие мои истории были придуманы в таких ситуациях и всегда приводили к удивительным результатам.

Важным преимуществом терапевтической истории является то, что пациент при этом не вступает в прямые отношения со мной. Когда психотерапевт говорит клиенту о том, что ему надо делать или не делать, он является его собеседником, и клиент всегда придерживается определенных границ и дистанции, даже когда чувствует, что замечания психотерапевта верны. С другой стороны, когда я рассказываю историю, я словно больше не существую как визави и клиент имеет дело с действующими лицами истории. Иногда я рассказываю историю не лично пациенту, а другому человеку, и пациент не знает, что это его история. Это дополни-

тельное средство, для того чтобы отвлечь его внимание от меня и помочь ему стать открытым и доступным для описанной в истории реальности.

При этом психотерапевт может использовать разные приемы. Например, я рассказываю о том, что однажды познакомился с человеком, который рассказал одному из своих знакомых и т. д. То есть создавая какую-то фиктивную группу, я отвлекаю внимание клиента не только от себя самого, но и от его проблемы, и таким образом могу разрядить напряжение. Обычно в этих случаях я не следую какому-то плану, но когда вижу, что пациенту нужно немного отдохнуть после утомительного сеанса психотерапии или расстановки, я рассказываю ему такую историю, при условии, конечно, что подходящая история придет мне в этот момент в голову. Такая пауза может быть полезной при подготовке следующего шага психотерапевтического процесса. Иначе говоря, за начальной активной фазой следует период успокаивающего занятия, который предоставляет клиенту время для размышления, пока не начнется следующая, более активная фаза. Иногда я выбираю не историю, а шутку, особенно в тех случаях, когда проблемы, которые приходилось решать во время предыдущего этапа, оказались довольно серьезными. Тогда забавная шутка помогает пациенту разрядить напряжение. Важно, чтобы психотерапевт создал какую-то ситуацию для уравновешивания энергии, которая может дать время для размышления.

Кроме психотерапевтов разных традиций, на направление моей настоящей работы повлиял также мой личный опыт. Особенно важным оказался опыт, накопленный во время многолетнего пребывания в Южной Африке, где я работал миссионером среди зулусского населения. Там я столкнулся совсем с другим способом обхождения, чем у нас. Отношения между людьми характеризовались большим взаимным терпением и уважением. Считалось само собой разумеющимся, что достоинство другого человека поддерживается в глазах окружающих и не подвергается унижению. Отношения между родителями и детьми отличались тем, что родители могли дать понять детям, что именно они обладают авторитетом, а не дети. Это произвело на меня глубокое впечатление, а также то, что дети естественно уважают своих родителей и никогда плохо не говорят о них.

В Южной Африке я в течение многих лет не только руководил гимназией, где еще и преподавал различные предметы (прежде всего английский язык), но и был администратором целой школьной системы епархии, состоящей из 150 гимназий. Опыт, накопленный в процессе этой работы, также значительно повлиял на мой нынешний образ мышления. Это была тяжелая работа, требовавшая от меня дисциплины и больших усилий. Опыт педагога, накопленный за эти годы, оказался очень полезным для проведения моих семинаров.

В семидесятые годы я покинул монашеский орден, то есть изменил не только свою личную жизнь, но и профессию. Эта большая перемена

25*

произошла без сопротивления как со стороны ордена, так и с моей стороны, и явилась переходом на более высокий уровень.

В отличие от классической семейной терапии самым важным элементом моего метода расстановок семей является осознание того, что за любым поведением, даже за тем, которое кажется нам очень странным, стоит любовь. Скрытой действующей силой всех симптомов тоже является любовь. Следовательно, очень важно, чтобы психотерапевт нашел ту точку, где сосредоточена вся энергия любви человека, так как здесь находится и корень его семейной проблемы, и ключ к разрешению трудностей. Любовь является средством разрешения проблемы пациента. В первый раз я пришел к этой истине, работая в контексте первичной психотерапии. К тому же выводу я приходил и в рамках анализа на основе психического скрипта больного, и в связи с системной психотерапией. В частности, я заметил, что большая часть работы с чувствами пациента нередко проходила мимо главного аспекта его трудностей. Например, те, кого во время психотерапии побуждают откровенно сказать своим родителям, что они злятся на них или даже хотят их убить, впоследствии нередко очень тяжело наказывают себя за это, потому что душа ребенка не допускает, чтобы он обесценивал своих родителей. Только осознав существование этого закона, я смог полностью понять масштаб этой любви. По-моему, психотерапевт сначала должен найти эту инфантильную любовь, а затем оказывать сопротивление всему, чтобы могло подвергнуть ее опасности.

Кроме того, я понял, что нельзя недооценивать необходимость равновесия между тем, что отдельные члены семьи отдают друг другу, и тем, что они получают друг от друга. Этот закон действует на всех уровнях жизни групп. На бессознательном уровне он действует в форме требования уравновешивать негативные влияния посредством негативных (то есть вредных) психических реакций. Иначе говоря, тот, кто вызвал у другого члена системы какое-то ужасное переживание, потом наказывает самого себя чем-то ужасным. А если в жизни такого виновника случилось что-то хорошее, он потом расплачивается за это счастье каким-то несчастьем.

Подобный парадоксальный образ поведения объясняется желанием уклониться от давления, вызванного неравновесием системных энергий, так как это давление всегда огромно! Я понял, что многие проблемы возникают в семьях из-за этой инстинктивной потребности в уравновешивании и могут быть устранены только при помощи другого типа уравновешивания — уравновешивания энергии путем позитивных действий, уважения по отношению к другим членам семьи, а также с помощью любви.

Определенный импульс к развитию идеи о том, что между индивидами существует инстинктивная потребность в уравновешивании сил, я получил от книги Бозормени-Наги «Невидимые связи» (Boszormenyi-

Nagy «Unsichtbare Bindungen»). Но я присмотрелся к этой проблеме пристальнее, чтобы узнать, какие силы действуют в семьях, и самостоятельно открыл закон, согласно которому решение проблемы неравновесия находится только путем уравновешивания на более высоком уровне, чем чисто инстинктивный.

При терапевтической работе, связанной с системными переплетениями, я считаю особенно важным, чтобы психотерапевт словно «вступил» в определенное движение сил, благодаря которому утраченные связи между энергетическими полями системы восстанавливаются. Для этого необходимо отдавать себе отчет в том, что самый важный учреждающий семью закон является законом принадлежности, т. е. тем принципом, устанавливающим, что все члены семьи, как живые, так и умершие, обладают равным правом принадлежать к собственной семейной системе. Реакции души человека на лишение или непризнание этого права показывают, что мы имеем дело с основным семейным законом вообще, то есть с таким законом, который в глубине души признается всеми.

Следовательно, когда кого-то исключили или вытеснили из семейной системы или просто забыли о нем, вся семья реагирует так, как если бы совершилась огромная несправедливость, которую приходится искупать кому-то из оставшихся членов семейной системы. Подобная ситуация возникает, например, тогда, когда исходя из нравственных соображений остальные члены семьи решают, что один из них недостоин права принадлежать к семье; или когда кто-то из членов семейной системы занимает или даже захватывает место другого, словно обладает правом вытеснить его; или когда один из членов семьи больше не интересен для семьи в целом, потому что все остальные боятся его судьбы; или когда о нем просто забывают, например, об умершем во время родов ребенке. Для души недопустимо, чтобы один из членов семьи считался более или менее значительным, чем другие. Непозволительно исключать кого-либо из семейной системы. Только убийцу не только позволительно, но и необходимо (!) из нее исключить.

Несправедливость исключения в семьях искупается тем, что другой член системы, часто не замечая причину своего поведения, перенимает судьбу исключенного или забытого индивида. Такое замещение ради искупления несправедливости является самой важной причиной системных переплетений и проистекающих из них проблем не только для того, кто непосредственно вовлечен в переплетение, но и для всей его системы. Основное право на принадлежность к собственной семейной системе не может быть навязано извне, но действует как априорная сила, управляющая нашим поведением, какими бы ни были наши рациональные оправдания, размышления или продиктованные ими поступки.

Иначе говоря, в семьях царит закон равенства всех членов системы, и каждый должен вести себя так, словно он всегда к услугам своей семьи,

в соответствии со своими индивидуальными способностями и согласно собственному месту в системе. Никто не является лишним и никого не позволено забыть. Самые роковые проблемы, с которыми я сталкивался в психотерапевтической работе, всегда происходили из-за нарушения закона равноценности. Психотерапевту приходится возвращать исключенного из системы, для того чтобы и он мог играть свою системную роль. Действительно, как только исключенного признают и принимают другие члены семьи, вся система успокаивается и вовлеченный в переплетение индивид становится свободным. Признание равноценности всех членов семьи ведет к тому, что все отношения, которые были до этого разрушены, — то есть отношения между мужем и женой, детьми и их родителями, здоровыми и больными, присутствующими в системе и исключенными из нее, живыми и умершими — снова становятся гармоничными. Как психотерапевт я в первую очередь и от всего сердца стараюсь служить примирению между людьми.

Важно понять, что не только психические расстройства, но и такие тяжелые заболевания, как, например, рак, могут быть результатом семей-но-системных переплетений. В подобных случаях основой болезни является внутренняя фраза: «Я последую за тобой!» — то есть член семьи, живущий согласно этой фразе, намерен последовать за кем-то из больных или умерших членов своей семьи в болезнь или в смерть. Возможно также, что один из детей, видя, что кто-то, принадлежащий к его семье, намерен последовать за заболевшим или умершим лицом, внутренне говорит себе: «Лучше я, чем ты!» Кроме того, ребенок подчиняется системному требованию искупления и уравновешивания негативного негативным. Психотерапевт, которому известна эта динамика, может лишить ее силы и освободить пациента и его семью от большого страдания.

Другие физические симптомы связаны с прерванным движением любви ребенка к своим родителям. Боли в области сердца и головы часто представляют собой просто накопленную энергию любви, а боль в спине часто возникает, когда индивид отказывается глубоко поклониться матери или отцу.

Расстановки семьи дают возможность излечить подобные расстройства и недуги.

Как правило, я начинаю сеанс расстановки семьи, предоставляя пациенту возможность самому расставить участников, играющих роли членов его семьи. Но когда нужно искать решение проблемы, измененяя констелляции, я уже больше не позволяю ему искать или выбирать место, на котором он чувствует себя хорошо. Опыт и собственное восприятие «сцены» помогает мне быстро оценить общую картину действующих сил, расстройства системного порядка и найти констелляцию, позволяющую достичь исцеляющей динамики. Имея в виду все эти аспекты, я сам провожу не только предварительные констелляции, но и окончатель-

ную, решающую проблему картину, не прекращая при этом диалог с пациентом. На каждом этапе расстановки я проверяю, соответствует ли картина действующим энергиям или нет и нужны ли еще дополнительные этапы. Таким образом я постоянно проверяю правильность ментальной картины, которая сформировалась у меня в самом начале расстановки. Нет необходимости, чтобы клиент проверял правильность моих высказываний или проведенных мною изменений. Дело в том, что без меня он никогда не смог бы найти решение своей проблемы. Только в конце, когда я приглашаю клиента занять его собственное место в констелляции, он может лично проверить правильность найденного решения.

Иногда я сразу же показываю пациенту экстремальное решение его проблемы, например, что один из его детей умрет, если он осуществит свое намерение покинуть семью. После такого первого шага я показываю клиенту, какие шаги необходимы для того, чтобы развязать системный узел. Например, он должен глубоко поклониться перед отцом, выразив ему уважение... или он «проиграл» (то есть утратил) свои системные права. Такое может случиться, например, тогда, когда женщина отдает своего ребенка постороннему лицу (или лицам). Таким образом она отказывается от своих прав матери и, следовательно, от права на этого ребенка. Она должна выйти из системы и оставить ребенка у отца.

Подобная развязка является весьма существенной психотерапевтической операцией, и психотерапевт должен понимать, что, выполняя ее, он принимает на себя большую ответственность. Но исцеление достигается только тогда, когда мы полностью принимаем неизбежные последствия наших действий и условия, при которых решение проблем становится возможным.

Это показал мне Фрэнк Фаррелли своей провокативной терапией, в соответствии с которой психотерапевту приходиться «идти до самых границ», до экстремальной точки; и я ему за это очень благодарен.

Некоторых шокирует этот тип психотерапии, но я уверен, что психотерапевт обязан сопровождать клиента до границы, за которой он уже больше не сможет избегать реальности своего положения — положения, которое ему и без того уже было известно. Испытывают шок, конечно, только те, кто не хочет видеть существующую реальность!

В одном из моих семинаров принимала участие женщина, заболевшая неизлечимой болезнью. Ей очень хотелось расставить свою семью, но я ей предложил расставить только саму себя и Смерть. Это сильно шокировало некоторых участников, но не саму пациентку. Ведь она уже знала, что умирает. Она выбрала маленькую женщину на роль самой себя и большую женщину, олицетворявшую Смерть. Пациентка поставила обеих женщин друг напротив друга так близко, что они едва не соприкасались грудью. Маленькая женщина взглянула вверх на Смерть и сказала: «У меня возникло теплое чувство к ней, и я чувствую теплое

 

дыхание смерти на своем лице». У Смерти тоже возникло теплое чувство к этой женщине. Тогда я попросил участницу, игравшую роль клиентки, сказать, что она ее уважает. После этого Смерть и маленькая женщина нежно взялись за руки и продолжали смотреть друг на друга, не двигаясь...

Так выглядит реальность, когда она стоит перед нашими глазами. И только из-за того, что она больше не скрыта, она в состоянии воздействовать и исцелять.

Когда психотерапевт всерьез позволяет реальности проявиться, клиент не возражает против достигнутого результата операции. Когда присутствующие посторонние лица боятся этой проявляющейся реальности и начинают протестовать и противоречить, утверждая, что болезнь не такая серьезная и, вероятно, существует какая-то альтернатива приготовлениям к Смерти, они только передвигают проблему из сферы реальности на уровень дискурсивных мнений. Но я им этого не позволяю. Эффективность моей работы в рамках расстановок семьи объясняется не только этой прямотой, но и тем, что я не допускаю, чтобы проблему клиента превратили во что-то относительное. Делая вид, будто проблема не является серьезной, клиента только лишают сил. Но истина, которую признают, делает его свободным и сильным.

Следовательно, я прежде всего считаю себя тем, кто помогает проявиться истинной реальности пациента, потому что только эта реальность может лечить его. Клиента лечу не я, а узнавание и признание его истинной реальности. Исцеление осуществляется отсутствием иллюзии. Когда человек отказывается от всех иллюзий, способ его восприятия и действия обретает новую силу. Даже если клиент вынужден действовать вопреки своим прежним убеждениям, в тот момент, когда он видит свою истинную реальность, он узнает, на чем основываются все его действия, знает, в чем дело, и больше не будет подгоняться какими-то бессознательными инстинктами. Именно этим отличается его новая, исцеляющая позиция от предыдущей.

Многие участники моих семинаров не понимают, почему я не позволяю клиентам подробно рассказывать о своих проблемах. Дело в том, что обычно из описания клиентом своей ситуации всегда можно заключить, что ему не известно, в чем состоит его проблема. Если бы он смог описать свою проблему правильно, ее не существовало бы вообще. Из того, что пациент рассказывает о своем положении, почти ничего не соответствует реальности. Значит, если бы я позволил ему рассказать подробности, я предоставил бы ему дополнительную возможность оправдать и зафиксировать его проблему своим описанием. Я же этого не допускаю и прошу сообщить мне только об основных событиях, происшедших в его семье. (Например, состоял ли один из его родителей в браке с кем-то другим до брака друг с другом; сколько у него братьев и сестер, умирал ли

кто-нибудь из них... или о каких-то других событиях, происходивших в его детстве или в детстве другого члена его семьи.)

При этом я не допускаю интерпретации этих событий. Только факты сообщают мне о существующей в его душе ситуации, о корнях его трудностей и его системных переплетениях. Больше мне ничего не нужно.

Все события заряжены энергией. Когда клиент сообщает об определенном событии, произошедшем в его семье, сразу можно почувствовать потенциал энергии, содержащейся в этом событии. Кроме первоначальных ощущений констелляции, нередко проявляются и другие дополнительные детали, но моя работа, как правило, начинается с того, что клиент упоминает какого-то важного члена своей семейной системы. Все остальное я получаю в ходе самой расстановки семьи.

Кроме того, мой собственный опыт научил меня отказываться от чрезмерной детализации и работать только с минимумом информации. Иначе энергия уходит в любопытство и дискурсивное размышление о деталях, и ее не хватает для эффективной работы с клиентом.

Важно прекратить расстановку, когда пациент проявляет признаки растерянности, потому что в это мгновение достигается наивысший уровень психической энергии. Прекращением работы я препятствую утечке энергии в чисто спекулятивные дискуссии. В соответствии с этим принципом я не допускаю и подробных повторных обсуждений в конце сеанса. Такие разговоры только ослабляют растерянность пациента и предоставляют другим участникам возможность отвлечь энергию на самих себя и свои проблемы.

В тех случаях, когда невозможно найти решение проблемы, я также прекращаю расстановку и не допускаю никаких дискуссий по этому поводу. Конечно, это серьезное вмешательство в процесс терапии. Но, с другой стороны, такой ход событий может способствовать тому, что клиент сам находит решение своих трудностей день или два спустя. Дело в том, что благодаря прекращению расстановки у пациента накапливается энергия, необходимая для принятия решения, которой он иначе не овладел бы. Иными словами, прекращение расстановки тоже оказывает на пациента полезное терапевтическое воздействие.

Подобное наблюдается и в тех случаях, когда расстановка заканчивается неуспешно. Иногда расстановка семьи клиента ни к чему не ведет, и я не могу продолжать работу. Несмотря на то, что это очень больно для клиента, я все же не очень беспокоюсь о нем. Опыт показал, что у какого-то другого участника семинара в это время возникает мыслительная операция, в результате чего он произносит некое освобождающее слово, благодаря которому работа может продолжаться. Психотерапевту не всегда заранее известен каждый следующий шаг текущего процесса констелляции, и это не обязательно. Он просто должен отдаться потоку происходящего. Остальные участники семинара тоже отдаются этому потоку,

и в результате обмена энергии между всеми нами все двигается в направлении благополучного исхода.

Между мной и участниками семинаров всегда происходит какой-то обмен, который не обязательно является обменом позитивных энергий. Некоторые люди задают мне двусмысленные или провокационные вопросы, желая испытать меня. Я тоже отвечаю им двусмысленностью, шуткой или провокацией. На серьезные вопросы я отвечаю серьезно. Иногда скрытой целью заданного мне вопроса является простое удовлетворение любопытства. Любопытство является признаком неуважения к другому человеку. Я никогда не проявляю любопытство к людям и не позволяю, чтобы они обращались ко мне с любопытством.

Один из самых важных аспектов моей психотерапевтической работы состоит в том, что я не навожу справки об успешности результатов терапии после расстановок. Успех перестройки энергии становится заметным уже в ходе расстановки, когда на лице пациента проявляются признаки смушения, свидетельствующие о том, что проявляющаяся истина его системной ситуации глубоко тронула и изумляет его. Но я никогда не ориентируюсь только на симптомы и их изменения. Я не базирую свою работу на такой ограниченной основе и не стараюсь, даже по прошествии многих месяцев и лет, осведомляться об исчезновении симптомов у того или иного клиента. Целью моей психотерапии является не исчезновение симптомов, а создание внутренней картины, позволяющей клиенту вернуться в свою семейную систему, как возвращаются домой. Почувствовав себя дома, он обретает способность укорениться в новой динамике своего существования и установить связь со всеми исцеляющими энергиями, которые там действуют. Только это я считаю психотерапевтическим успехом и источником новой энергии для пациента. До какой степени эта новая динамика воздействует на симптомы — другое дело... Это дело в первую очередь врачей и психиатров. Поэтому пациентов с очень серьезными симптомами я всегда отправляю к врачу или психиатру.

Психотерапевтический смысл решения не осведомляться о дальнейшем развитии симптомов состоит в следующем: конечно, я рад, когда мне кто-то сообщает, что мой пациент чувствует себя хорошо, однако я не хочу стоять ни между клиентом и его душой, ни между индивидом и его судьбой, ни между ним и тем, что я называю «Большой Душой». В процессе психотерапии я как психотерапевт чувствую себя в согласии не только с его судьбой, но и с его душой, также как и с Большой Душой. Этим <же объясняется и тот факт, что, окончив психотерапию, я могу отказаться от дальнейшего контакта с пациентом или попыток разузнать дополнительные детали о развитии его симптомов.

Когда психотерапевт позволяет любопытству вести его и старается узнать о пациенте больше, чем проявляется во время самой расстановки,

он показывает своим поведением, что у него самого нет веры в эти благотворные силы. Это всегда вредно как для него самого, так и для пациента, так как благотворные силы тогда покидают их обоих.

Иногда пациент с радостью сообщает мне о том, что наша психотерапевтическая работа оказалась успешной, но в подобных случаях я стараюсь защищаться от возможного чувства удовлетворения как от искушения властью. Если я позволяю такому эйфорическому сообщению вызвать у меня удовольствие, то словно теряю почву под ногами и тем самым свою способность ясно размышлять. Более того, я теряю силу и свободу. Что касается моей внутренней позиции по отношению к используемому мной типу семейно-системной психотерапии, то я считаю, что психотерапевт более сосредоточен и теряет меньше сил, когда ему известно как можно меньше деталей. Именно из-за того, что я хочу сохранить весь потенциал своих сил и способности сосредоточиться, я не хочу знать, к каким способам лечения пациент прибегал до работы со мной.

Часто люди спрашивают: «Откуда Хеллингер все это знает?» или: «Как он достиг такого образа мышления?» Ответ простой: я этому учился у множества людей.

Кроме того, большая часть элементов, необходимых для решения проблемы клиента, возникает передо мной в то самое мгновение, как я воспринимаю его реальную ситуацию. Я просто открываюсь перед проявляющейся системной ситуацией и перед лицами, играющими важную роль в этой системе, в первую очередь перед исключенными членами семьи. И когда я вижу их всех и смотрю на них с уважением и любовью, внезапно в моем уме возникает ответ, идея, показывающая мне решение проблемы... И об этом я потом и сообщаю пациенту.

Поскольку проблематика повторяется, появляется возможность через какое-то время выяснить, что действуют определенные правила. Значит, и опыт играет большую роль. Например, так проявилось правило, согласно которому предыдущие партнеры, с которыми родители состояли в сексуальных отношениях, в настоящей системе всегда замещены одним из детей. Иногда ко мне приходит постижение довольно редко действующих законов, например, о том, что «жена должна последовать за мужем» и что «мужчина должен служить женщине».

Когда такие ключевые фразы появляются перед моим мысленным взором во время расстановки, сначала я, как правило, стараюсь защититься от них, но в конце концов принимаю. Высказав эти фразы, я жду их воздействия на динамику расставленной системы, но при этом не проявляю инициативы для того, чтобы и пациент активно принимал их, поскольку не считаю, что должен их отстаивать. Я знаю только, что это правило мне как будто «передано» и я должен передать его другим. Признают ли клиенты правило или нет, для меня не играет никакой роли.

Часто меня спрашивают, откуда у меня эта «самоуверенность», благодаря которой я могу сообщать эти правила таким образом, словно они являются «аподиктическими истинами». Я отвечаю, что такие «истины» — просто то, что я воспринимаю в данное мгновение, и каждый из нас может воспринять их, если сконцентрирует внимание на том, что происходит «вот сейчас», в этот самый момент. На мой взгляд, «истина» — это всегда то, что проявляется сейчас же, и этим «самопроявлением» показывает направление следующего шага. Когда такие правила проявляются передо мной с неожиданной ясностью, я могу высказать их с абсолютной уверенностью. Их последующее воздействие на динамику событий показывает потом, прав я или нет. Когда во время расстановки другого пациента проявляется проблематика, идентичная той, которая наблюдалась в тот момент, когда я узнал правило, я не ссылаюсь на прежний случай и познание, достигнутое тогда... Ведь я не возвещаю какую-то вечную истину. Я просто смотрю на новую, хотя и подобную прежней, ситуацию словно новым взглядом, и когда она мне показывает какое-то отличие от того, что проявилось в предыдущей ситуации, я высказываю это новое познание с той же уверенностью — даже тогда, когда оно как будто противоречит прежнему, понимая, что настоящее мгновение этого требует. Значит, я не составляю никакого кодекса вечных законов.

Когда кто-то упрекает меня в том, что я противоречу самому себе, я считаю, что он относится ко мне несправедливо, оценивает меня неправильно. Почему? Потому что такой упрек подразумевает, что я не воспринял настоящего мгновения. В самом деле, истина одного мгновения не идентична истине предыдущего мгновения. Она новая и занимает место предыдущей. Следовательно, каждое отдельное мое высказывание относится исключительно к тому случаю, которым я занимаюсь сейчас. Эту внутреннюю ориентацию наблюдения я называю «феноменологической терапией».

Вы скажете, что все, что я сказал, противоречит тому, что я говорил о законах, действующих в семейных системах. Дело в том, что надо учитывать и эти законы и правила, и возможность какой-то новой истины, возникающей в контексте настоящего мгновения.

Проблема правильного восприятия реальности — всеобщая проблема. В своей книге «Наставления Дона Хуана» Карлос Кастанеда говорит о разных врагах познания. Первым врагом он считает страх. Только те, кто преодолевает страх, могут ясно воспринимать происходящее. Преодолеть страх способен лишь тот, кто согласуется с миром, таким, какой он есть, со всеми его феноменами, какими бы они ни были. Такое согласие является огромным шагом вперед. Тот, кто согласуется с реальностью смерти, болезни и судьбы, своей и других, кому по силам согласиться с тем фактом, что все имеет конец и является непостоянным, — преодолел страх и достигает ясности.

Внимание!

Производится предварительная запись в долгосрочную обучающую группу по системной

терапии Б. Хеллингера. Начало программы планируется в 2002 году.

тел.: (095) 474-2541, 474-1101.

ОБУЧАЮЩИЙ ВИДЕОФИЛЬМ:

СИСТЕМНАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ Б.ХЕЛЛИНГЕРА.

Запись семинара проходившего 19-21 июля 2001 г. в г. Москве. Ведущий Гунтхард Вебер (Германия), ведущий специалист по семейным и организационным расстановкам, автор книги «Кризисы любви: Системная психотерапия Б. Хеллингера», директор Института системных решений.

тел.: (095) 474-2541, 474-1101

Берт Хеллингер ПОРЯДКИ ЛЮБВИ

РАЗРЕШЕНИЕ СЕМЕЙНО-СИСТЕМНЫХ КОНФЛИКТОВ И ПРОТИВОРЕЧИЙ

Директор издательства М.Г. Бурняшев

Редактор И.В. Тепикина

Компьютерная верстка и техническое редактирование О.Ю. Протасова Художник А. П. Куцин Корректор М.В. Зыкова

Сдано в набор 10.06.2001. Подписано в печать 15.08.2001.

Формат 60x90 Vie- Бумага офсетная.

Печать офсетная. Печ. л. 25. Тираж 5000 экз.

Заказ № 3099.

Лицензия ЛР № 065485 от 31.10.97 г.

ЗАО «ИНСТИТУТ ПСИХОТЕРАПИИ»

123336, Москва, ул. Таежная, 1.

Отпечатано в полном соответствии с качеством предоставленных диапозитивов на ФГУП ордена «Знак Почета» Смоленская

областная типография им. В. И. Смирнова. 214000, г. Смоленск, пр-т им. Ю. Гагарина, 2.