Нейропсихология восприятия 5 страница

Одновременно в этих рисунках воссоздается целостный зрительный образ конкретного предмета с убедительной передачей его реальных деталей: образ предмета воспроизводится в его неповторимой индивидуальности.

В то же время те формы изобразительной деятельности, которые осуществляются преимущественно под контролем правого полушария, имеют ущербный характер. Как было установлено ранее (Л.Я.Бетонов, В.Л.Деглин, 1976), в ситуации изолированного функционирования правого полушария, когда левое угнетено, отсутствует словесная ориентировка в месте — человек узнает место, в котором он находится, но не может его назвать. Такое отсутствие словесной символизации нарушает соотношение данного пространства с остальным пространством и — шире — со всей системой знаний, которыми владеет человек. Тем самым осуществляемая в данном месте деятельность лишается связи с общими целями и задачами, лишается концептуальной направленности.

В тех случаях, когда угнетена деятельность правого полушария, в рисунках прослеживается разрушение тех компонентов восприятия, которые формируют так называемую видимую геометрию предметного мира. Нарушены механизмы стабильности ориентации объектов в пространстве, константности формы объектов, стереоскопичности зрения — трехмерный мир вблизи наблюдателя изображается плоским. Изображение предметов теряет чувственную достоверность; исчезает реалистичность отображения предметов, их видимый облик вытесняется условной репрезентацией предмета. Однако знание объективных свойств пространства сохранено. Поэтому усиливается стремление к аналитическим построениям, которые воспроизводят не только наглядную форму предмета, сколько отвлеченную его схему — информацию о предмете. Образ конкретного предмета замещается его иероглифом, его обобщенным обозначением «рисунком-понятием». Отсюда происходит применение «чертежных» приемов: ортогональные проекции, прорисовывание невидимого контура, развертки, сечения. Напрашивается заключение, что с помощью левого полушария человек изображает не предмет, а концепцию предмета.

Если в условиях изолированного функционирования правого полушария при изображении целостного пространства преобладает тенденция приблизить дальний план к переднему, то в условиях изолированного функционирования левого полушария имеет место противоположная тенденция — отдалить пространство от наблюдателя. В рисунках левополушарных больных резко усилены перспективные сокращения и появляется настойчивое стремление изображать отдаленные области пространства, которые должны учитываться при планировании и программировании деятельности, но для наличной деятельности относительно безразличны. Таким образом, для левого полушария пространство имеет не актуальное, а, скорее, концептуальное значение.

Как было установлено ранее (Л.Я.Бсиюное, В.Л.Деглин, 1976), при угнетении правого полушария место, где находится человек, кажется ему незнакомым — он не может его узнать. Анализ рисунков показывает, что образ предметов у таких больных теряет чувственную достоверность; ближайшее к человеку пространство становится таким же призрачным, как и отдаленное. Однако, потеряв чувственную наглядность, непосредственные пространственные впечатления обогащаются знаниями о пространстве, в предметах отображаются объективные свойства, скрытые за видимой оболочкой.

Итак, изучение рисунков, выполненных в условиях временного угнетения одного полушария, позволило вскрыть два способа отображения пространства, свойственных человеку. Один из них, связанный преимущественно с работой правого полушария, способствует ориентировке человека в непосредственно окружающем его пространстве и передаче целостного зрительного образа трехмерного пространства на плоскости. Другой, в большей степени связанный с работой левого доминантного полушария, способствует созданию обобщенного представления об объективных свойствах пространства, понятийному отображению пространства в рисунке. Таким образом, точка зрения, согласно которой правое полушарие является единственным носителем пространственных функций, неверна, поскольку сводит все пространственные функции мозга к перцептивному отображению и игнорирует концептуальную сферу. Роль левого полушария не ограничивается отражением в речи пространственных категорий; очевидно, словесная символизация пространственных отношений является лишь одним из компонентов обширной концептуальной сферы отображения пространства.

Каждый способ отображения пространства необходим, но недостаточен для полного охвата пространственных отношений объективной реальности. Та картина пространственно организованного мира, которая имеется у человека при нормальном функционировании обоих полушарий, является синтезом перцептивного и концептуального способов его отображения. Осуществление такого синтеза обеспечивается разнообразными формами межполушарного взаимодействия.

А.Д.Владимиров, А.Р.Лурия нарушение зрительного восприятия при поражении полюсов лобных долей мозга1

Как известно, в качество одного из факторов, лежащих в основе нарушений зрительного восприятия у больных с поражениями лобных долей мозга, выступает распад структуры перцептивной целенаправленной деятельности, что особенно отчетливо проявляется при рассматривании сюжетных картин (А.Р.Лурия и др., 1961, \%5;A.Luria, 1961; B.Karpov et а/., 1968). Свободное (без инструкции) рассматривание относительно сложных сюжетных изображений здоровыми испытуемыми сопровождается, как известно, активным зрительным поиском. Траектория движений глаз при этом характеризуется большим и меньшим числом фиксаций, что соответствует разному рассматриванию различных по информативной значимости участков изображения. При введении или смене инструкции траектория движений глаз отчетливо изменяется, подчиняясь новой перцептивной задаче (А.Р.Лурия и др., 1965).

Примеры траекторий движений глаз у здоровых испытуемых при свободном рассматривании и при инструкции (определить возраст каждого из изображенных на картине людей) приведены на рис. 1, А.

Зрительное восприятие больных с поражением тсменно-затылочных отделов мозга также характеризуется активным поиском наиболее информативных участков изображения. Эта деятельность носит даже более развернутый характер, чем в норме из-за нарушений «симультанного гнозиса». Интерпретация увиденного изображения у данных больных адекватна или близка сюжету (рис. 1, Б) (А.Р.Лурия и др., 1961, 1968; A.R.Luria, 1961; B.Karpov et a/., 1968).

Зрительный поиск больных с массивным поражением лобных долей мозга в тех же условиях протекает совершенно иначе. Отсутствует группировка фиксаций соответственно информативной значимости различных участков изображения. Движения глаз носят хаотический характер. Попытка организовать зрительный поиск с помощью инструкции также не приводит к успеху. Подобные больные не могут дать адекватной оценки общего смысла изображения, их оценки случайны, часто фрагментарны, основаны на отдельных деталях изображения (рис. 1, Б) (А.Р.Лурия и др., 1965; B.Karpov et al., 1968).

Подобные нарушения активного характера перцептивной деятельности, проявляющиеся в нарушении зрительного поиска, характерны лишь для больных с поражениями передних отделов мозга и не встречаются при другой локализации очага поражения (B.Karpov et al., 1968).

Таким образом, можно считать доказанным существование четкой корреляции между описанными выше нарушениями зрительного восприятия сложных сюжетных изображений и нарушениями зрительного поиска у определенной категории больных с поражениями лобных долей мозга. Однако в ряде случаев по-

¹ Проблемы нейропсихологии / Под ред. Е.Д.Хомской, А.Р.Лурия. М.: Наука, 1977. С.255—267.

добную четкую зависимость установить не удается, и признаки аспонтанности, нарушения активного характера зрительного поиска можно выявить лишь в специальных сенсибилизированных условиях. Анализу именно такого случая и посвящена данная работа, в которой излагаются результаты экспериментального психологического исследования больного К., перенесшего травму полюсов обеих лобных долей мозга.

Больной К., 25-ти лет. студент, перенес тяжелую черепно-мозговую травму с вдавленным переломом лобной кости и разможжением обоих полюсов лобных долей, лобных пазух и костей носа. При поступлении в Институт нейрохирургии им. Н.Н.Бурденко находился в бессознательном состоянии. Неврологически имело место отсутствие спонтанного нистагма, выраженная анизокария (D>S), отклонение правого глазного яблока кнаружи, небольшой экзофтальм справа, асимметрия глубоких рефлексов с преобладанием их слева. Отоневрологическим обследованием установлена массивная назальная ликвор-рея, раздробление лобных пазух и костей носа, угнетение стволово-вестибулярных функций.

В тот же день была произведена операция, во время которой было обнаружено грубое вдавление костных фрагментов с разможжением полюсов лобных долей мозга, формированием субдуральной гематомы. Во время операции было произведено удаление костных обломков, опорожнение внутримозговых гематом из полюсов лобных долей мозга, удаление мозгового детрита, контузиомных очагов. В результате операции образовался обширный костный дефект (7x8 см). После операции состояние больного было тяжелым. Он был без сознания, наблюдалось двигательное беспокойство (больше в правых конечностях), анизокария (D>S), небольшой экзофтальм справа. На пятые сутки больной пришел в сознание, но был сначала дезориентирован в месте и времени.

Неврологически: дно глаз — соски зрительных нервов бледно-розовые, носовые границы стушеваны, отечны, больше слева, назальная ликворрея прекратилась.

Нейропсихологическое исследование, проведенное в первые дни после операции, показало наличие у больного синдрома резкой аспонтанности, адинамии. Речь больного была сохранна, без признаков афазии или дизартрии. Однако в ответах больного преобладали эхола-лии и стереотипы. В двигательной сфере наблюдалась резкая инактивность. Больной с трудом выполнял простые двигательные пробы, при этом возникали грубые двигательные персеверации (в ритмах, рисунках и других пробах). При выполнении сложных действий происходил распад программы под влиянием побочных факторов. В интеллектуальной деятельности отмечалась грубая аспон-танность наряду с импульсивностью и стереотипными ответами.

Общая оценка: грубейший синдром аспонтанности и инертности, указывающий на массивное поражение обоих префронтальных отделов мозга.

В последующие дни у больного К. наблюдалось обратное развитие нейропсихологических симптомов, некоторое уменьшение аспонтанности во всех видах психических процессов.

Через полтора месяца после операции, к моменту экспериментального психологического исследования нейро-психологический статус больного был следующим. Больной по-прежнему ареактивен, вял, однако у него отмечается некоторое улучшение психических функций: частично восстановилась ориентировка в месте: больной знает, что он находится в больнице, однако считает, что он в Казани. Он по-прежнему не ориентирован во времени. Имеются личностные изменения. Считает себя здоровым («болел зуб, сейчас не болит»), не помнит сам факт травмы. По сравнению с предыдущим исследованием больной стал лучше выполнять двигательные задания, уменьшились двигательные

Рис. 1. Траектории движений глаз при рассматривании картины Репина «Не ждали» здоровым испытуемым (А), больным с поражением теменно-затылочных отделов мозга (Б), больным с поражением заднелобных отделов мозга (В): I — без инструкции; // — по инструкции: «Определите возраст каждого из изображенных людей»

персеверации. Так, при выполнении рисунков по инструкции он может правильно нарисовать 4—5 фигур, после чего возникают контаминации. Однако при выполнении серийных интеллектуальных операций у больного по-прежнему наблюдаются персеверации, адинамия. Например, при выполнении серийного счета (вычитать от 100 по 7) после нескольких правильных ответов возникают стереотипные ответы. Повторение слов и фраз также затруднено тенденцией к стереотипии. Больной может повторить один рассказ, при этом у него не возникает побочных ассоциаций, как раньше, но после передачи второго рассказа больной не может вернуться к первому: появляются контаминации или же он утверждает, что вообще не помнит рассказа. Таким образом, у больного были типичные для фронтальных поражений нарушения сложных форм мнестической деятельности с утерей селективности воспроизведения следов. Зрительный гнозис в целом сохранен. Называние единичных предметов и их изображений возможно, но при длительном выполнении такого задания появляются

персевераторные ответы и импульсивные оценки предмета по одному случайно избранному признаку (например, ведро оценивается как чайник, пояс — как гусеница и т.д.). При оценке сюжетных картин больной дает иногда верные ответы, но чаще ответы фрагментарны с персеверациями. Введение кофеина несколько улучшает выполнение двигательных проб (рисунков по инструкции), а также повторения двух пар слов, двух фраз: уменьшаются контаминации и стереотипы; значительно улучшается передача одного рассказа, однако при попытке повторить второй рассказ вновь появляются персеверации и контаминации.

Итак, у больного К. имел место отчетливый «лобный синдром», проявляющийся в виде общей аспон-танности, нарушения ориентировки во времени, грубых личностных изменений, повышенной отвле-каемости, двигательных персевераций, контаминации, нарушений произвольной мнестической деятельности, трудности оценки сложных сюжетных картин, возникновения случайных фрагментарных ответов. Аспонтанность больного, проявлявшаяся сначала как в общем поведении, так и в двигательных, интеллектуальных и гностических пробах, несколько уменьшилась в ходе послеоперационного восстановления. Однако уменьшение аспонтанности можно было наблюдать преимущественно в двигательной сфере, но не в интеллектуальных, гностических и мнестических процессах. Введение кофеина также преимущественно отразилось лишь на двигательной сфере больного.

методика экспериментов

Предметом специального изучения были особенности восприятия больным К. сюжетных картин.

Как в первые дни после операции, так и через полтора месяца оценка сюжетных картин у больного К. была, как правило, неадекватной. Сначала он вообще плохо фиксировал взор на предложенной картине, затем это стало возможным. Постепенно больному стало доступно понимание смысла простых изображений, т.е. изображений единичных, хорошо знакомых предметов, но по-прежнему он не мог правильно оценивать относительно сложные сюжетные изображения. В то же время на отдельные вопросы, касающиеся сюжета, больной отвечал правильно. Так, он мог, например, ответить на вопрос, сколько людей, домов или других предметов изображено на картине, и лишь при истощении в ответах возникали персеверации. Однако больной не мог дать адекватной оценки картине как целого. Именно этот синдром нарушения сложных форм зрительного восприятия и послужил предметом специального анализа в данной работе.

У больного К. исследовались движения глаз в процессе восприятия сложных сюжетных картин (таких, например, как на рис. 1). Движения глаз регистрировались электроокулографическим методом (А.Д.Владимиров, 1965, 1972). Изображения предъявлялись при помощи специальной рамки, прикрепляемой к голове и позволяющей стабилизировать изображение относительно головы лежащего или сидящего больного. Голова больного не фиксировалась.

Для калибровки траектории движений глаз в начале опыта предъявлялась специальная калибровочная таблица (рис. 2).

В первой серии экспериментов изучалось восприятие сложных сюжетных изображений. В качестве тест-объектов использовались различные картины с большим количеством действующих лиц. Эти картины экспонировались до тех пор, пока больной не говорил, что он все понял, после чего больной рассказывал о содержании картины.

Во второй серии экспериментов для выявления аспонтанности зрительного восприятия больному предъявлялись так называемые загадочные парные картинки, состоящие из двух одинаковых изображений, различающихся лишь несколькими (8—10) деталями. Сначала на примере одной парной картинки больному показывались различия между изображениями и объяснялась задача, состоящая в том, чтобы найти все различия на следующей подобной картинке. Тесты предъявлялись до тех пор, пока больной не говорил, что он нашел все различия.

В третьей серии исследовались проявления персевераций в глазодвигательной системе при рассматривании нескольких сюжетных картин, предъявленных одновременно. Для этой цели больному предъявлялись четыре отдельных картины, не связанных между собой по сюжету (рис. 4). Больной должен был рассматривать эти картины по определенной программе. Затем программа менялась и изучалось влияние предыдущих перцептивных действий на последующие.

Траектория движения глаз фотографировалась с экрана вектор-электрокардиоскопа «ВЭКС-01», адаптированного для электроокулографии. Ответы больного протоколировались.

результаты исследования

Исследования больного К. проводились многократно. Во время экспериментов больной был полностью контактен, охотно выполнял требования экспериментатора. Острота зрения была равна 1, поле зрения левого глаза в пределах нормы, правого глаза — концентрически сужено.

Первая серия опытов показала, что при рассматривании относительно сложных сюжетных изображений, понимание смысла которых требовало известного обобщения, больной К. давал неадекватные случайные оценки. Так, например, содержание картины Репина «Не ждали» (см.рис.2, Б— траектория движений глаз при свободном рассматривании) больной передавал следующим, образом: «Молодежь за столом сидит, обедали наверно. Парень с девуш-•кой репетировали. Кто-то в дверях стоит». Хотя больной правильно выделяет из картины отдельные объекты (что подтверждается и траекторией движений глаз), он не связывает их в единое целое. Поэтому ответ его носит несколько разрозненный разносюжетный характер: «...Обедали...Репетировали...Кто-то в дверях стоит...». Примерно такие же результаты были и при последующих предъявлениях этой картины для свободного рассматривания. На вопрос «Что происходит?» больной отвечает: «Мужчина пришел в гости, а хозяйки не было дома». В данном случае в результате случайного переключения внимания на вошедшего у больного исчезают из поля восприятия остальные персонажи, хотя, судя по траектории движений глаз он смотрел не только на вошедшего (см. рис. 2, В). При специальном направлении внимания на вошедшего вопросом «Кто этот мужчина?» больной сравнивает лица сидящих за столом с вошедшим (см. рис. 2, /) и отвечает согласно сюжету картины: «Видимо, отец». На вопрос: «Откуда он прибыл?» после внимательного рассматривания вошедшего (рис. 2, Д) больной дает правильный ответ: «Из ссылки, наверно».

Важно отметить, что траектории движения глаз у больного К. выглядят похожими на соответствующие траектории у здорового испытуемого (ср. рис. \,А).

Рис. 2. Траектории движений глаз при

рассматривании картины Репина «Не ждали» больным

К. с поражением полюсов лобных долей мозга:

А — обведение калибровочной таблицы по инструкции;

Б — свободное рассматривание картины;

В — рассматривание картины при дополнительном

вопросе: «Что происходит?»; Г — «Кто этот мужчина?»;

Д — «Откуда он прибыл?»

Подобного рода неадекватные оценки сюжетных картин часто дают и другие больные с поражением лобных долей мозга. Например, больной У. (диагноз: саркома заднелобной парасагиттальной области справа, распространяющаяся на левую заднелобную область и мозолистое тело), достаточно хорошо оценивший простые картинки (изображения отдельных предметов), при рассматривании той же картины Репина «Не ждали» по отдельным деталям картины делал неверное заключение о ее содержании в целом: «Вот комната, солдат вернулся из армии. Раньше солдаты служили долго. Его встречает жена. Солдата не было дома 25 лет». Характерно, что в отличие от больного К. траектория взора больного У. не отражала поисковой деятельности, и все точки фиксации сконцентрированы в основном на центральной фигуре (рис. \,В-1).

При задании определить возраст каждого действующего лица, больной У. отвечает: «Солдат 25 лет служил, да 18-и пошел, значит ему 40—42 года. А женщина молодая, ей лет 20, а в центре старушка, ей лет 60. А детки малые, школьники... лет по 7—8...» Эти суждения делаются без сличения лиц персонажей: траектория движений глаз и расположение точек фиксации показывают, что все внимание больного было обращено на центральную фигуру. Таким образом, нарушение аналитической работы у больного У. отчетливо проявилось в нарушении зрительного поиска. Траектория движений глаз у данного больного представляет собой беспорядочные перемещения взора по картине без группировок точек фиксаций на отдельных предметах, как это наблюдается в норме (B.Karpov et al,, 1968).

У больного К. в отличие от больного У. зрительный поиск внешне был похож на нормальный. Можно видеть, что больной К. выполняет какую-то поисковую аналитическую работу, чаще фиксируя одни участки изображения, реже — другие, как это делают и здоровые испытуемые или больные с поражениями те-меннозатылочных областей мозга (сравните рис. \,А, Б, и рис. 2). Более того, когда больному К. давались различные инструкции, зрительный поиск изменялся согласно инструкции, что видно из траекторий движений глаз на рис. 2, В, Г, Д, причем задания выполнялись правильно, т.е. больной мог верно ответить на частные вопросы, касающиеся сюжета.

Таким образом, больной К. с поражением полюсов лобных долей мозга также, как и больной У. с поражением заднелобных отделов мозга, не может правильно воспринимать сложное сюжетное изображение в целом. Однако в отличие от больного У. у больного К. инструкцией можно организовать целенаправленный зрительный поиск и достигнуть соответствующего сюжету понимания отдельных деталей или отдельных участков изображения.

Мы предположили, что в наших экспериментах при восприятии сюжетных картин аспонтанность и нарушения интеллектуальной деятельности, отражающиеся в зрительном поиске, маскируются вследствие неполноты анализа глазодвигательной активности. С целью создания такой перцептивной задачи, в которой активный зрительный поиск был бы условием ее выполнения, во второй серии экспериментов в качестве объекта восприятия использовались загадочные парные картинки. Как уже говорилось выше, эти картинки состояли из двух, почти идентичных изображений, различающихсялишь мелкими деталями. Задача испытуемого состояла в том, чтобы найти эти различия.

Здоровый испытуемый, выполняя это задание, выполняет многократные сравнения аналогичных деталей рисунков, что проявляется в виде многократных перемещений взора с одного рисунка на другой (см. рис. 3, 7). Количество этих перемещений равно или несколько превышает число различий в деталях рисунков.

Больной К., рассматривая такого рода двойные рисунки, обнаружил совершенно иное «глазодвигательное поведение». Он длительно рассматривал сначала одно изображение и затем также длительно второе. Количество перемещений взора с одного изображения на другое было очень незначительным по сравнению с нормой. Также резко отличались и ответы больного К. после выполнения задания. Так, на вопрос экспериментатора «Какая разница между картинками?» (см. рис. 3, 2) больной отвечал: «А что именно различно? Лица разные...». Больной не мог выполнить подобные задания, он находил лишь одно-два различия или не находил их совсем, говоря, что эта пара рисунков одинаковая.

Сходный характер имел зрительный поиск при рассматривании других аналогичных загадочных картинок. Отсутствовали упорядоченные многократные перемещения взора с одной детали изображения на соответствующую деталь другого изображения.

Для изучения глазодвигательных персевераций была проведена третья серия опытов. В эксперименте предъявлялся тест-объект, состоящий из четырех картинок (рис. 4). Давалась инструкция: «Рассмотрите, что нарисовано на верхней правой и нижней левой картинке». Больной К. правильно выполнял это задание, что видно на рис. 4, 7. Затем больному давалась новая инструкция: «Рассмотрите, что нарисовано на верхней левой и нижней правой картинках». Больной продолжал выполнять первое задание и по-прежнему рассматривал верхнее правое и нижнее левое изображение (рис. 4, 2). Та же персеверация перцептивного действия наблюдалась и после повторного предъявления второго задания. Наконец, после третьего предъявления инструкции рассмотреть, что изображено на верхней левой и нижней правой картинках, больной выполнил задания и рассмотрел все четыре картинки (рис. 4, 3).

Подобное «застревание» предыдущего маршрута движений глаз наблюдалось и в других экспериментах этой серии. Только после двух-трех, а иногда и пяти повторений нового задания больной К. мог переключиться на новый маршрут движений глаз (рис. 4, 4).

Такое проявление персеверации в глазодвигательной системе в какой-то степени объясняет невозможность выполнения заданий в экспериментах с загадочными картинками. Начав рассматривать одно изображение, больной не мог произвольно переключиться на другое, что было необходимо для сравнения отдельных деталей.

Рис. 3. Траектории движений глаз

при рассматривании загадочных

картинок)'7, 2):

А — здоровый испытуемый;

Б — больной К.

Рис. 4. Траектории движений глаз при рассматривании четырех картинок по инструкции: «Посмотрите, что изображено на верхней правой и нижней левой картинках?» (1), «...на верхней левой и нижней правой картинках?» (2), при повторении предыдущей инструкции (3, 4)

Таким образом, глазодвигательные персеверации как проявление инертности могут быть одной из причин инактивности при решении перцептивных задач у больных с поражением лобных долей мозга.

заключение

В настоящее время, как известно, процесс распознавания сложного изображения трактуется как активный перцептивный акт (А.В.Запорожец и др., 1967), как многоэтапное последовательное сличение отдельных частей или признаков изображения с признаками образа, хранящегося в памяти. Лишь опознание хорошо известных (или очень простых) изображений приближается к одномоментному акту (Д.Нортон, Л.Старк, 1974).

Можно предположить, что у больного К. с поражением полюсов лобных долей мозга механизм одномоментного опознания остался интактным. Поэтому восприятие отдельных, хорошо знакомых простых объектов или признаков сюжетной картины и их передача было у него сохранным. Однако последовательное сравнение признаков сложного изображения с признаками образа, хранящегося в памяти, оказывалось невозможным, хотя больной и был в состоянии ответить на отдельные вопросы, адресованные к содержанию картины. Таким образом, в качестве объяснения полученных данных можно выдвинуть предположение о нарушении у больного К. процесса последовательной организации опознания сюжетного изображения.

Далее, известно, что процесс восприятия — сложный многоуровневый процесс, куда включены как акты опознания относительно элементарных опорных признаков изображения (углов, изгибов, наклонных прямых и т.п.) (В.Д.Глезер, 1966; Л.Зус-не, К.Майкле, цит. по Д.Нортон, Л.Старк, 1974), так и акты опознания более сложных семантически организованных признаков.

Менее изучен вопрос об опознании сложных семантически организованных признаков изображения и совсем неизвестно, каковы те сложные признаки изображения, которые не опознаются «лобными» больными. Но возможно, что дело не столько в опознании сложных признаков, сколько в том внутреннем объединении их в одно целое, в том синтезе, который необходим для опознания сложного изображения. Как на важнейший фактор, обусловливающий нарушение последовательной организации опознания сложного сюжетного изображения, следует указать, по-видимому, на аспонтанность перцептивных процессов, проявляющуюся в нарушениях зрительного поиска.

Гипотеза о первичной роли аспонтанности в трудностях опознания относительно сложных изображений получила подтверждение как во второй серии опытов, где тестами служили «загадочные» картинки, так и в третьей серии опытов, где тест-объект состоял из четырех самостоятельных картин, т.е. в специальных сенсибилизированных условиях. «Загадочные» картинки требуют активной, проявляющейся в двигательных актах, аналитической работы, что и делает их удобными тестами для исследования степени активности зрительного поиска. Важно отметить, что у больного К. общее количество фиксаций на каждом из предъявленных двойных изображений было достаточно велико, но общее «поведение» в момент рассматривания было существенно иным, чем в норме. При рассматривании четырех самостоятельных картин больной К. обнаружил четко выраженный феномен глазодвигательных персевераций, отражающий инертность, аспонтанность перцептивных процессов.