О взаимодействии полушарий головного мозга в процессах письма 1 страница

Положение о том, что все виды психической деятельности, в том числе и речевой, обеспечиваются совместной работой обоих полушарий головного мозга, оказывается применимым не только по отношению к устной, но и к письменной речи.

Являясь особой формой речевой деятельности, письмо существенно отличается от устной речи как по своему генезису, так и по своим функциональным особенностям.

В отличие от устной речи, которая формируется на ранних этапах развития ребенка в процессе непосредственного общения, письмо является результатом специального обучения и таким образом с самого начала представляет собой произвольно организованную деятельность с сознательным анализом составляющих ее элементов,

Важнейшее условие деятельности письма составляет сохранность процессов анализа и синтеза звуков речи, при нарушении которых письмо становится невозможным. Нарушение звукового анализа и синтеза возникает обычно при поражении височных отделов коры левого полушария мозга. Характерная особенность этих нарушений состоит, по данным А.Р.Лурия (1947, 1963, 1969 и др.), в смешении близких, а иногда и достаточно далеких по своим фонетическим свойствам звуков, в нарушении анализа сложных звуковых сочетаний, в трудностях выделения отдельных звуков из стечения согласных и т. д.

Нарушения звуко-буквенного анализа возникают и при поражениях, влияющих на кинестетическую основу речевого акта. В этих случаях они проявляются в виде смешения близких по артикуляции звуков (написание «д» вместо «н» или «л» вместо «б» и т.д.).

Нарушения письма возникают также при поражениях премоторных, лобных, затылочно-височных и затылочно-теменных отделов мозга, свидетельствуя о том, что процесс письма может нарушаться при самых различных по расположению очаговых поражениях, включающих практически весь мозг.

Вместе с тем все формы нарушений письма описаны только при поражениях левого полушария мозга. В тех случаях, когда нарушения письма обнаруживаются у больных с правосторонней локализацией патологического процесса, обычно предполагается либо возможность его вторичного воздействия на структуры левого полушария, либо изменение доминантности полушарий по речи.

Этим представлениям, сформулированным на основе клинических наблюдений, противоречат результаты экспериментальных исследований, которые показывают, что речевые звуки контролируются не только левым, но и правым полушарием мозга. Так, с помощью метода дихотического прослушивания было установлено, что четкое преимущество левого полушария обнаруживается только при восприятии согласных 3vyKob(D.Shenkweiler, M.Studdert-Kennedy, 1967; C.J.Darwin, 1971). При предъявлении слогов доминирование правого уха устанавливается также

только в тех случаях, когда они различаются согласными. В отличие от этого слоги, различающиеся гласными, воспринимаются одинаково обоими ушами и, следовательно, обоими полушариями головного мозга (D.Shenkweiler, M.Studdert-Kennedy, 1967).

Различия в восприятии согласных и гласных звуков обнаруживаются и при зрительном их предъявлении. Так, показано, что в тех случаях, когда перед испытуемым ставится задача различать форму согласных букв, наименьшее время реакции наблюдается при предъявлении букв в правую половину поля зрения и их выключении правой рукой, т.е. когда и афферентное и эфферентное звено восприятия связано с левым полушарием. В отличие от этого в задании на дифференцирование согласных и гласных букв наименьшее время реакции наблюдается в том случае, когда буквы предъявляются в левую половину зрительного поля и выключаются левой рукой, т.е. когда их восприятие обеспечивается правым полушарием мозга.

Эти данные делают вероятным предположение о том, что мозговая организация процессов восприятия согласных и гласных звуков является неодинаковой. Правомерность такого предположения подтверждается тем фактом, что согласные и гласные звуки играют неодинаковую роль в процессах понимания речи. Известно, что в русском языке, как и во всех европейских языках, основную смысловую нагрузку несут согласные звуки. Замена только одного из этих звуков в слове изменяет и значение слова. Освоение согласными звуками происходит в результате осознания ребенком звукового строя речи. Напротив, гласные звуки в меньшей степени опираются на корковые кинестетические сигналы и являются значительно менее осознаваемыми. Именно поэтому максимальное количество ошибок, допускаемых учениками разных классов и у разных учителей, значительно чаще падает на гласные, нежели на согласные звуки (Б.Г.Ананьев, 1960). Среди этих ошибок на первое место выступает взаимозаменяемость гласных звуков «о—а», «а—о», «е—и», а также их пропуски, которые, по данным Б.Г.Ананьева, встречаются в два раза чаще, чем пропуски согласных звуков.

Поскольку гласные звуки не несут столь большой смысловой нагрузки, как согласные, в некоторых древних языках они вообще не писались.

О различной мозговой организации процессов восприятия согласных и гласных звуков свидетельствуют и результаты исследования японского автора Т.Тзуно-да (1971), который установил, что у испытуемых европейского происхождения доминантность в восприятии гласных звуков в отличие от согласных совпадает с доминантностью полушарий по неречевым звукам.

Клинические наблюдения свидетельствуют о том, что нарушения в восприятии согласных и гласных звуков, возникающие при локальных поражениях мозга, могут обнаруживаться не в одинаковой степени. При всех известных формах нарушений письма, в основе которых лежит нарушение слухового или артикулятор-ного анализа звуков речи, наибольшее количество ошибок приходится на написание согласных звуков (А.Р.Лурия, 1947, 1963, 1969 и др.). Е.Н.Винарская (1971) также указывала, что у больных с нарушением письма преобладают литеральные параграфии согласных над литеральными параграфиями гласных звуков.

До последнего времени в литературе не было описано случаев, которые бы показывали возможность избирательного нарушения написания гласных звуков. В 1972 г. мы описали двух больных, у которых ошибки в письме проявлялись только на гласных буквах. В настоящее время мы располагаем девятью наблюдениями с аналогичными нарушениями письма. У одной из этих больных нарушения написания гласных звуков обнаружились в послеоперационном периоде после удаления опухоли, располагавшейся в базальных отделах правой височной доли. У другой больной была верифицирована внутримозговая опухоль правой височно-теменной области. В третьем случае имела место большая арте-рио-венозная аневризма височно-теменной области правого полушария.

У пяти больных патологический процесс был воспалительного характера. В одном случае предполагалось сосудистое поражение мозга. В клинической картине всех больных отчетливо выступали симптомы поражения недоминантного по речи полушария: в восьми случаях — правого, а у одной больной — левого. В последнем случае методом Вада было диагностировано изменение доминантности полушарий по речи. У всех больных выявлялись симптомы поражения стволово-диэнцефальных структур мозга.

Нарушения высших психических функций проявлялись у этой группы больных лицевой агнозией, синдромом односторонней пространственной агнозии, нарушениями схемы тела, зрительными и слуховыми галлюцинациями, специфическими нарушениями ритмов и памяти.

У всех больных обнаружились нарушения написания гласных звуков, имевшие не только разную степень выраженности, но и качественные отличия, проявляясь в одних случаях в виде смешения близких, а в других — и более далеких по своим акустическим характеристикам звуков. В отдельных случаях нарушения письма проявлялись не в виде замены, а в виде пропусков гласных букв. Они могли касаться как безударных, так и ударных звуков, что качественно отличает это нарушение от соответствующих нарушений, наблюдаемых при поражениях «речевых зон» мозга.

Приведем некоторые иллюстрации различных типов этих своеобразных нарушений письма.

Наблюдение 1. Больной К. (11 лет, ученик 4 класса) находился в Институте нейрохирургии в октябре 1971 г. Заболевание началось в сентябре этого же года с приступа резкой головной боли, сопровождающейся рвотой, болями в животе и ознобом. В дальнейшем во время приступов на фоне сильной головной боли возникала резкая гиперемия лица, обильное слюнотечение и сходящееся косоглазие с последующей утратой сознания. При неврологическом исследовании устанавливался центральный парез VII и XII нервов слева, тремор вытянутых рук; ослабление оптокинетического нистагма вправо и вверх, снижение чувствительности в правой половине носа, аносмия с двух сторон, резкое снижение бинаурального слуха.

На ЭЭГ обнаруживались диффузные альфа-волны с преобладанием патологических изменений в височно-те-менных отделах правого полушария. Все эти данные в сочетании с результатами анализа ликвора позволили говорить о воспалительной природе заболевания (арахноэнцефа-лита) с преимущественным поражением подкорково-стволовых структур.

При нейропсихологическом исследовании больной указывал на фотопсии (мелькание широких цветных полос перед глазами), шум в ушах (больше в правом), периодически возникающие онемения и «покалывания» в левых конечностях. У больного отмечались трудности зри

тельной оценки расстояния между предметами («вижу ручку, хочу ее взять, а она оказывается совсем в другом месте»). Часто вместо одного предмета казалось, что их несколько. Такое «умножение» числа видимых предметов происходило и в горизонтальном и вертикальном плане и часто сочеталось с искажением воспринимаемого объекта: «У стула казалось много ножек, причем одна яркая цветная посередине, а другие, поменьше — по бокам». Периодически возникали обонятельные галлюцинации (казалось, что руки издают «сильный неприятный запах»), головокружения. Неоднократно наблюдались симптомы левосторонней гемисоматоагнозии: забывал снять ботинок с левой ноги, либо надеть носок на левую ногу, и т.д.

Объективное нейропсихологическое исследование обнаруживало сохранность всех видов праксиса, негрубые дефекты оценки и воспроизведения ритмов по слуху, единичные ошибки узнавания предметных изображений с самостоятельной коррекцией. Речь первично не была нарушена. Больной хорошо понимал обращенную речь, не испытывал трудностей артикуляции ни в спонтанной речи, ни при повторении, легко называл предметы и части тела. Кривая памяти — с выраженным высоким плато: 5, 6, 7, 7, 7, 8, 7, 7, 7, 8. Выполнение интеллектуальных операций соответствовало возрасту больного.

Таким образом, центральное место в нейропсихоло-гической картине занимали психосенсорные расстройства, характерные для поражений правого полушария мозга. Объективное исследование выявляло очень легкие симптомы дисфункции височных отделов. Отсутствие речевых расстройств указывало на первичную интактность левого полушария. Однако у больного имелись грубые нарушения письма, которые не укладывались ни в одну из описанных в литературе форм аграфии и топико-диагностичес-кое значение которых оставалось неясным.

Обратимся к анализу этих нарушений.

Написание отдельных фонем, в том числе и наиболее трудно дифференцируемых, оппозиционных, не представляло для больного труда. Он мог написать и отдельные простые слова типа «мама», «папа». При написании других, казалось бы тоже очень простых слов, допускал грубые ошибки, которые не мог самостоятельно ни оценить, ни исправить. Особенно отчетливо эти нарушения выявлялись в письме под диктовку.

На рис. 1 представлено письмо больного, которому было предложено написать под диктовку небольшой рассказ «Хитрая лиса». Анализ представленных данных показывает, что почерк больного соответствует его возрасту, так что двигательный навык письма остается в целом сохранным. Не обнаружено также трудностей в написании отдельных графем, характерных для поражения зрительно-пространственного синтеза. Нет лишних штрихов и персевераций, наблюдающихся при поражении премоторных отделов мозга.

Центральным, бросающимся в глаза дефектом, является большое количество литеральных парагра-фий (замен), которые не могут быть объяснены ни нарушением фонематического слуха, ни нарушением артикуляции звуков.

Анализ показывает, что из 82 согласных звуков неправильно были написаны только 9, в то время как из 67 гласных ошибки были допущены в 35, т.е. более чем в 50% случаев.

Нарушение слухового анализа гласных звуков может иногда обнаруживаться и у больных с нарушением фонематического слуха, однако при поражениях левой височной доли такого рода ошибки не являются центральными и касаются преимущественно написания безударных гласных. В представленном случае фак

Рис. 1. Письмо больного К., 11 лет, ученика 4 класса: А — до проведения курса лечения; Б — верхняя строка — обычное письмо; нижняя строка — письмо с проговариванием; В — после проведения курса лечения

тор ударности и безударности гласных звуков не играл ведущей роли. Более того, максимальное количество ошибок приходилось именно на ударные гласные (20 замен ударных, 10 — безударных, в 5-ти случаях имели место пропуски гласных звуков).

Качественный анализ параграфий позволил установить, что среди этих, казалось бы, случайно написанных букв можно выделить наиболее характерные ошибки. Факты показывают, что наиболее часто смешиваются звуки «о—а», «а—о», «е—и». В целом такие замены составляют более 60% от общего количества замен. В остальных случаях наблюдались замены гласных «а—у» и «о—е». Закономерный характер ошибок находит свое объяснение в известном «треугольнике Гелльвага», показывающем непрерывность перехода гласных звуков друг от друга и условность границы между звуками у—о—а—е—и. Мы видим, что наиболее часто смешиваемые звуки и являются близлежащими в «треугольнике Гелльвага», т.е. наиболее близкими по своим акустическим параметрам.

Характерно, что после проведения курса противовоспалительной терапии вместе с исчезновением ряда клинических патологических симптомов, в том числе и психосенсорных расстройств, исчезли и ошибки в написании гласных звуков.

В других случаях нарушения написания гласных звуков носили более «локальный» характер, касаясь только близких по акустическим параметрам звуков. Приводим такое наблюдение.

Наблюдение 2. Больной П., 46 лет, образование высшее, педагог. Находился в Институте нейрохирургии им. академика Н.Н.Бурденко дважды: в декабре 1974 г. и вфеврале 1976 г. Заболел в 38 лет, когда заметил снижение памяти, особенно зрительной: перестал узнавать своих учеников, не находил своего класса, из-за чего вынужден был оставить работу. Неврологическая симптоматика была непостоянной. При первом поступлении у больного отмечалась лишь левосторонняя гипалгезия. В июне 1975 г. при исследовании в поликлинике Института нейрохирургии выступали симптомы поражения правого полушария в виде слабости лицевого нерва по центральному типу слева, отчетливой атаксии левой руки, преобладании сухожильных рефлексов на левой руке, гемигипестезии слева, нарушении сложных видов чувствительности слева при сохранности стереогностического чувства в левой руке.

При повторном поступлении в Институт у больного отмечалась только болевая гемигипестезия слева на поверхностные виды чувствительности.

Рис. 2. Письмо больного П., 48 лет, образование

высшее:

А — письмо под диктовку; 6 — исправление ошибок в

написанном тексте

При нейропсихологическом исследовании (при первом и втором поступлении) на первом плане оказались: выраженная агнозия на лица, утеря навыков рисования и лепки (больной в прошлом скульптор), нарушения памяти, которые больной компенсировал с помощью дополнительных опор. Было нарушено и письмо, на что больной активно жаловался и что, по его словам, состояло в пропусках звуков и в заменах гласных букв. Отчетливо выступали нарушения реципрокной координации, свидетельствовавшие о воздействии процесса на межпо-лушарные связи. ЭЭГ показывала выраженные общемозговые изменения в виде резкого снижения биоэлектрической активности, редукции альфа-ритма, разлитой ирритации и диффузной дельта-активности. Рентгеноконтрастные методы исследования исключили наличие объемного очага и позволили говорить о сосудисто-дегенеративном процессе преимущественно в правом полушарии мозга.

Перейдем к описанию нарушений письма.

Анализ показывает, что в данном случае наибольшие затруднения возникали при написании безударных гласных звуков (рис. 2, А). В отличие от предыдущего больного наблюдаемые в данном случае ошибки более однотипны и проявляются преимущественно в виде смешения звуков «е» и «и», а также твердых и мягких гласных. Больной допускает грубые ошибки в переносе слов, в написании твердого и мягкого знака, что также указывает на своеобразие этого типа нарушений письма.

Не только самостоятельное письмо, но и узнавание правильно и неправильно написанных слов оказывается у больного отчетливо нарушенным. Так, больной легко исправляет ошибки в написании согласных звуков и не замечает грубых ошибок в гласных звуках (рис. 2, Б).

В наиболее грубой форме нарушения в написании гласных звуков выступили у больной К.

Наблюдение 3. Больная К., 24 лет, находилась в Институте нейрохирургии в декабре 1971 г. Закончила 10 классов, поступила в медицинский институт, который вынуждена была через год оставить в связи с рождением ребенка. Заболела в 1966 г., когда впервые на фоне бодрствования внезапно уснула, спала двое суток. Впоследствии такие состояния повторялись, спала до восьми суток. Несколько позднее стали возникать судороги (без потери сознания) в правых конечностях, нарастающая слабость в них.

При обследовании у больной обнаруживался правосторонний гемипарез с гемиатаксией, нарушение всех видов эпикритической и протопатической чувствительности справа, нарушение стереогноза в правой руке. Признаки гипертензии проявлялись в виде небольшого отека сосков на глазном дне и умеренных головных болей. ЭЭГ показывала общемозговые изменения биоэлектрической активности ирритативного характера с неустойчивостью альфа-ритма и преобладанием патологических изменений в теменно-височных отделах левого полушария

Все эти данные в сочетании с повышенным аппетитом, повышенной жаждой и нарушением формулы сна позволили говорить о поражении таламо-диэнцефальных отделов мозга с дисфункцией височно-теменной области левого полушария.

Нейропсихологическое исследование устанавливало у больной симптомы, которые обычно наблюдаются при поражениях правого полушария — нарушение схемы тела, лицевую агнозию, грубые дефекты акустического анализа ритмов, психосенсорные расстройства в виде зрительных и слуховых галлюцинаций. Поскольку эти симптомы выступали на фоне клинической картины поражения левого полушария мозга, это потребовало уточнения степени доминантности левого полушария по речи. С этой целью больной была произведена проба Вала слева, которая вызвала появление не речевых, а психосенсорных расстройств, подтвердив тем самым, что левое полушарие мозга не является у данной больной доминантным по речи.

Особенность рассматриваемого наблюдения состоит в том, что письмо как хорошо автоматизированная деятельность у больной полностью распалось (рис. 3). Больная утратила способность писать рукописным шрифтом

и писала только печатными буквами. Вторая характерная особенность данного типа нарушения письма состояла в том, что наибольшее количество ошибок приходилось не на замены, а на пропуски гласных звуков. Написание каждого слова опиралось на поэлементный анализ каждого входящего в заданное слово звука, каждая графема требовала направленного внимания и внешних дополнительных опор. Именно этим обстоятельством можно, по-видимому, объяснить и выпадение гласных звуков, произнесение которых связано с меньшей опорой на корковые кинестетические сигналы, по сравнению с согласными звуками.

После проведения курса лечения (дегидратирующей терапии) на фоне улучшения общего состояния больной изменилось и ее письмо. Теперь оно полностью повторяло те явления, которые мы видели в приведенных выше наблюдениях (рис. 3, Б).

У всех наблюдавшихся нами больных нарушения написания гласных букв, в меньшей степени опирающихся на корковые кинестетические сигналы и потому менее осознаваемых по сравнению с согласными звуками, наиболее отчетливо обнаруживались в условиях автоматизированного письма и могли быть в известной степени ликвидированы, если процесс написания слов переводился на уровень осознанных произвольных действий. Так, при переключении письма на произвольный уровень (когда больному предлагалось писать медленно, проговаривая предъявленное для написания слово) в ряде случаев удавалось достичь едва ли не полного исчезновения ошибок (рис. 1, Б).

В этом состоит существенное отличие анализируемого нами типа нарушений письма от всех расстройств, которые наблюдаются при поражениях речевых зон мозга, когда наиболее отчетливые нарушения обнаруживаются именно при задании писать медленно, в то время как предложение выполнить ту же задачу быстро, с опорой на прежние навыки автоматизированного письма, как правило, устраняло выявленные затруднения (А.Р.Лурия, Э.Г.Симерницкая, Б.Тубылевич, 1970). Различная роль правого и левого полушария в процессах письма позволяет объяснить, казалось бы, парадоксальные факты, состоящие в том, что написание одних и тех же слов у одного и того же больного зависит не только от того, на каком уровне (произвольном или автоматизированном) осуществляется данная деятельность, но и от того, какой рукой она осуществляется.

Наблюдения показывают, что такие нарушения, когда утрата возможности копировать и писать буквы под диктовку сопровождается сохранной возможностью выполнения этих задач на автоматизированном уровне, имеют место лишь при письме правой рукой. При правостороннем гемипарезе, когда больной вынужден писать левой рукой, написание привычных слов и идеограмм нарушается в той же степени и по тем же основаниям, как и написание любых других слов.

На рис. 4 представлено письмо больной К., 42 лет, с грубым нарушением звуко-буквенного анализа и полным распадом письма. Больная оказывается способной писать правой рукой только привычные, хорошо упроченные в прошлом опыте слова. Написание тех же слов левой рукой грубо нарушено, что может быть объяснено тем, что письмо левой рукой, в отличие от правой, не может быть выполнено в форме упроченного двигательного стереотипа и потому приобретает характер сознательного, произвольно управляемого процесса.

Обратную картину можно наблюдать у представленных выше больных, у которых отмечено выпадение непроизвольных, не несущих смысло-различительной функции, компонентов письма. Выраженность этого дефекта наиболее отчетливо выступает при письме правой рукой. При переключении письма на левую руку, где оно начинает строиться из единичных сознательных и произвольных элементов, письмо оказывается значительно более сохранным (рис. 4, III).

Тот факт, что отчетливо выступающее различие в письме обеих рук не зависит от стороны поражения мозга, говорит о том, что оно не может быть сведено к нарушению элементарных двигательных функций.

Следовательно, наблюдаемый при поражениях доминантного по речи полушария тип нарушения высших психических процессов, и в частности письма, когда становится недоступным развернутый произвольный анализ деятельности и когда для восстановления данного процесса необходимо перевести его на автоматизированный уровень, не является единственным видом нарушений психических функций.

Наряду с этим можно наблюдать и другой вид нарушений, когда автоматизированное протекание сложных форм психической деятельности становится невозможным и когда для восстановления нарушенной функции оказывается необходимым превращение ее в цепь изолированных, сознательных, произвольно организованных процессов.

Наблюдения позволяют высказать предположение, что к осуществлению этих неосознаваемых уровней интеграции имеют отношение структуры недоминантного по речи полушария головного мозга.

Рис. 4, Различные типы ошибок при письме правой и левой рукой:

/— письмо больной К. (42 года, образование высшее) под диктовку правой рукой; // — письмо привычных слов; /// — письмо больной К. (24 года, образование среднее)

Е.Д.Хомская об асимметрии блоков мозга1

Как известно, концепция А.Р.Лурия о трех функциональных мозговых блоках представляет собой общую схему работы мозга как субстрата психических процессов. Анализируя творчество А.Р.Лурия, можно отметить, что эта концепция была сформулирована им сравнительно поздно. Ее еще нет в монографии «Высшие корковые функции и их нарушения при локальных поражениях мозга» (1-е издание которой вышло в 1962 г., а 2-е — в 1969 г.), являющейся классическим трудом по нейропсихологии. Впервые эта концепция была сформулирована в почетной вечерней лекции на XVI Международном психологическом конгрессе в Амстердаме (1968). Позже она излагалась в ряде его публикаций, но особенно полно — в монографии «Основы нейропсихологии» (1973).

В настоящее время эта концепция входит в основной фонд теоретических представлений нейропсихологии. В соответствии с ней весь мозг как субстрат психических процессов подразделяется на три основных структурно-функциональных образования (блока) или на три основных аппарата мозга, участие которых необходимо для осуществления любого вида психической деятельности. А.Р.Лурия пишет, что «с некоторым приближением к истине их можно обозначить как: 1 — блок, обеспечивающий регуляцию тонуса и бодрствования, 2 — блок получения, переработки и хранения информации, поступающей из внешнего мира; 3 — блок программирования и контроля за психической деятельностью» (А.Р.Лурия, 1973, с.84).

К 1-му блоку А.Р.Лурия относил мозговые структуры, расположенные по средней линии, включающие неспецифические образования разных уровней; во 2-й блок он включал корковые и подкорковые структуры, составляющие задние отделы больших полушарий, в 3-й — корковые и подкорковые отделы премоторных и префронтальных областей мозга.

Данная концепция имеет принципиальное значение для современных нейропсихологических представлений о соотношении мозга и психики прежде всего потому, что она трактует мозг как целостный интегративный орган, обеспечивающий осуществление любого психического процесса. Эта концепция родилась в борьбе как с «узким локализационизмом», разделяющим мозг на множество автономных «мозговых центров», отвечающих за различные психические процессы, так и с «антилокализационизмом», трактующим мозг как некое аморфное целое, равноценное (эквипотенциальное) по своим функциям во всех своих отделах. Эта концепция важна также и тем, что она вводит в мозговые основы психической деятельности помимо коры также и подкорковые образования, так как каждый блок рассматривается как структура, имеющая не только горизонтальную (корково-корковую), но и вертикальную (подкор-ково-корковую) организацию. Наконец, эта концеп-

¹ Нейропсихология сегодня / Под ред. Е.Д.Хомской. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1995. С.14—27.

ция на паритетных началах вводит в мозговые основы психической деятельности не только специфические (анализаторные) и ассоциативные (третичные поля коры больших полушарий) структуры, но и неспецифические образования, функции которых состоят в обеспечении нужного тонуса и бодрствования, т.е. определенного физиологического режима работы мозга, необходимого для нормального протекания психической деятельности. Тем самым утверждается принципиальная роль активационно-тормозных физиологических механизмов в осуществлении любой психической функции.

Ценность этой концепции очевидна, и она занимает важное место в современных нейропсихологических представлениях о мозговой организации высших психических функций. Однако в связи с накоплением новых клинических и экспериментальных данных и прежде всего в связи с разработкой проблемы асимметрии больших полушарий головного мозга и их взаимодействия возникла необходимость уточнения этой концепции, что имеет важное значение как с теоретической, так и с практической точки зрения.

Накопленный за последние годы материал (в неврологии, клинической и экспериментальной нейропсихологии, физиологии, нейроанатомии) дает основание считать, что каждый из блоков мозга подразделяется на два относительно автономных блока — правый и левый, обладающих «полу-шарными» особенностями. Иными словами, существуют левый и правый первый, второй и третий блоки.

Как известно, асимметрия полушарий головного мозга человека имеет анатомические (морфологические), физиологические (функциональные) и клинические (поведенческие, феноменологические) доказательства (О.С.Адрианов, 1983; В.Л.Биан-ки, 1989 и др.).

Наиболее полно изучена разница в функционировании левых и правых структур второго блока (блока получения, переработки и хранения информации, поступающей из внешнего мира). Существенно менее изучены латеральные особенности функционирования первого и третьего блоков.

Клиническая феноменология, отражающая латеральные различия в нарушении высших психических функций при поражении задних отделов больших полушарий (второго блока), многократно описана в нейропсихологической литературе (А.Р.Лурия, 1962, 1963, 1966, 1973, \975ицр.;Е.Л.Кок, 1967 ими. др.). Эти различия относятся и к вербальным, и к невербальным функциям. Богатый фактический материал, полученный при изучении этой проблемы, позволил ряду авторов уже давно предположить, что при односторонних поражениях задних отделов больших полушарий высшие психические функции (прежде всего различные виды когнитивных процессов) страдают по определенному латеральному радикалу (или радикалам), отражающему принципы приема, переработки и хранения информации, присущие данному полушарию. Эти принципы определяют как абстрактный (вербально-логический) или конкретный (наглядно-образный), сукцессивный (последовательный) или симультанный (одновременный), аналитический или синтетический способы переработки информации (Е.П.Кок, 1967; А.Р.Лурия, 1962 и др.; С.Спрингер, Г.Дейч, 1983 и мн. др.). Выделяют и другие дихотомические принципы. Существование «полушарных» принципов работы мозга было обнаружено именно при анализе последствий локальных поражений задних отделов левого и правого полушарий мозга. В целом, однако, несмотря на большое число публикаций, посвященных латеральной специфике нарушений психических функций (главным образом познавательных процессов) при поражении задних отделов полушарий, эта проблема еще далека от решения — как часть «загадки правого полушария головного мозга», в частности, хотя бы потому, что до сих пор систематическому экспериментальному анализу не подвергались такие факторы, влияющие на латеральную специфику нарушений психических процессов, как возраст испытуемого, его премор-бид (например, правшество—левшество), пол и др. Тем не менее второй блок мозга как в теоретических работах, так и в клинических исследованиях давно уже рассматривается как неоднородный для левого и правого полушарий (или как два варианта одного блока), и это положение скорее нуждается в уточнениях, чем в доказательствах.