Перемена версий в психосоматической типологии полностью соответствует взглядам Гиппократа на темпераменты. Темперамент, по Гиппократу, не есть нечто постоянное. У человека в процессе жизнедеятельности темперамент может измениться несколько раз. Прежде всего, это связано с возрастом. Юнг, рассматривая Фрейда и Адлера как представителей двух разных психологических типов, не учел разницу в возрасте своих коллег. Фрейд был на 14 лет старше Адлера. Не учел он разницу в их физическом состоянии, а именно тот факт, что к этому времени Фрейд перенес несколько операций на лице по поводу рака кожи, что, очевидно, и было причиной его интровертированности. Вообще не следует недооценивать человеческое тело и его роль в психосоматике.
Отношение к собственному телу составляет существенный момент интросубъективных основ психики человека. Все психические «надстройки» опираются на соматическое Я, которое состоит из мышечного чувства и схемы тела [34]. К. Маркс также придавал важное значение телесной организации человека. Он, в частности, писал: «...телесный индивид представляет истинную основу, истинный исходный пункт для нашего «человека» [35]. И дальше: «Мы должны исходить из «я», из эмпирического, телесного индивида, но не для того, чтобы застрять на этом... а чтобы от него подняться к «человеку». Человек часто отождествляет себя со своим телом, то есть конверсирует (в повседневной жизни это происходит постоянно). А в контексте смерти человек отождествляется со своим телом, ибо смерть тела и есть смерть (во всех религиях — от древних до современных умирает именно и лишь тело). «Тело» — это первое, что утверждает «Я» как нечто целое и тотальное. Все, так или иначе, соизмеряется с телом; и пространство, и время, и многие человеческие ценности».
Возвращаясь после сделанных отступлений к проблеме конверсии, для наглядности рассмотрим крайние ее варианты, граничащие с патологией.
Через аффекты тревожного ряда — страх, боль, напряжение, фобии, тревогу — возникает ощущение угрозы разлада в соматическом «Я» вплоть до распада целостности телесного «Я» (например, в состояниях деперсонализации, дереализации или овладения чуждой силой). В любом из этих случаев происходит нарушение внутреннего баланса в переживаниях телесной самости. Появление подобных состояний всегда имеет причины в тех или иных социальных явлениях. Этим психосоматические конфликты и реакции у конверсионного типа отличаются от эндогенных психических заболеваний (шизофрении, маниакально-депрессивного психоза, старческих психозов). Конверсионный конфликт характеризуется доминированием в клинической картине различных функциональных расстройств (аналогичных вышеназванным), которые полностью скрывают лежащий в их основе тот или иной феномен тревожного ряда.
По данным немецкого психиатра В.Кильгольца (одного из организаторов Международного симпозиума, посвященного маскированным аффектам), за последние два десятилетия соматизация стала распространенным психологическим и психопатологическим явлением. Иными словами, человек стал все больше и больше конвертировать свои переживания. Особое место в клинической картине конверсии, помимо функциональных расстройств, отводится сенестопатиям — тягостным, мучительным, неприятным ощущениям (например, постоянный монотонный звон в ухе, ни с чем внешне не связанный, или точечная нудная боль посреди лба), которые могут локализоваться в любой области тела. Человек либо свыкается с этими ощущениями (все зависит от их интенсивности), либо предполагает у себя какое-то заболевание и начинает ходить по врачам, обследоваться, но безрезультатно: никакого заболевания у него не находят, и никакие медикаменты ему не помогают. Такие больные нередко прибегают к алкоголю и становятся алкоголиками. Они также могут «глушить» свои сенестопатии наркотиками[36].
Сенестопатии — признак конверсии, которая совершается в «трудных» для человека ситуациях, чаще всего, когда требуется сделать моральный выбор или когда жизни человека или его близкому угрожает реальная опасность. Люди могут постоянно испытывать при этом состояние диффузного телесного и душевного напряжения, «трудно определяемое словами ощущение соматической немощи и одновременно разлаженности», «ощущение смутного телесного недомогания», «настороженно-тревожный фон настроения», чувствуют «туман в голове, тяжесть во всем теле, трепетание в груди, пугающий разлад целостной работы организма» (А.К Ануфриев). Этих людей в аналогичных состояниях можно спутать с интровертами, ибо в них «словно внедряется соматически заостренное жало интроспективного эгоизма». В состоянии «животного страха и мучительного чувства надвигающегося финала» они могут совершить суицид или гомицид. Крайнее состояние психосоматического разлада при конверсии — это ипохондрический раптус.
«Мучительный страх, испытываемый этими людьми в связи с сердечно-сосудистыми и нейровегетативными сенсациями, несоизмерим, несопоставим ни по интенсивности, ни по характеру с обычными человеческими чувствами и переживаниями. Чувство не угрозы даже, а непосредственной близости надвигающейся смерти на высоте ипохондрического раптуса становится для человека единственной существующей реальностью, и тот, казалось бы, очевидный факт, что десятки уже перенесенных приступов не привели к инфаркту миокарда или сердечной недостаточности, не имеет для него никакого значения, ибо действительно не умереть страшно — страшно умирать», — пишут об этом В.Д. Тополянский и М.В. Струковская.
Социальные причины подобных состояний увидел Гегель: «Невозможность непосредственного осуществления его (человека — Е.Ч.) идеалов может ввергнуть его в ипохондрию. В этом болезненном состоянии человек не хочет отказаться от своей субъективности, не может преодолеть своего отвращения к действительности и именно поэтому находится в состоянии относительной неспособности (функционального расстройства — Е.Ч.), которая легко может превратиться в действительную неспособность (длительные функциональные расстройства и сенестопатии приводят к настоящим органическим заболеваниям — Е.Ч.)».
Конверсия может знаменовать собой конфликт между человеком и миром, который разыгрывается на сцене человеческой телесности. Тогда «боль чувствуется всем существом, воспринимается всей душой» (А.К.Ануфриев). Она не идет ни в какое сравнение с физической болью, вызванной каким-нибудь реальным соматическим расстройством (тем же инфарктом миокарда или зубной болью).
Конверсия, какие и другие «версии» психосоматических типов человека, всегда культурно-социальное явление в своей основе. Социальному врачу постоянно приходится иметь дело с такими «пациентами». В результате только одной Чернобыльской катастрофы наша страна приобрела массу конвертированных личностей. Прежде всего, это ликвидаторы последствий взрыва на чернобыльской АЭС, о которых мы писали неоднократно, обобщая результаты длительного наблюдения чернобыльцев в Центре медико-социальной помощи. Последующие социальные катаклизмы, свершившиеся в нашей стране, без сомнения, породили не одну тысячу конвертированных личностей, как и острую необходимость в медико-социальной помощи этим людям.
Трансверсия — следующая психосоматическая версия дифференцированного в половом отношении биологического типа людей. Она тоже опирается на механизм, описанный Фрейдом, а именно, перенос (трансценденция) своих переживаний на другого человека. Фрейд, описывая трасценденцию, не рассмотрел обратный путь по этому «психологическому каналу» — перенос переживаний другого человека на себя. Этот механизм основательно описан отечественным физиологом и психологом АА. Ухтомским, назвавшим его индукцией. А еще раньше К. Маркс вывел формулу «зеркала», благодаря которой происходит самопознание (и самооткрытие личности): «Человек Петр смотрит как в зеркало на человека Павла». Трансверты — это люди, которые обретают тождество с собой только через других субъектов. Их психология может напоминать психологию шизоидных морфологических типов наличием в своей структуре «alter ego». Однако у шизоидного субъекта «второе я» — это результат «саморасщепления», а у трансверта вторым «Я» является «Я» другого человека.
Трансверту присущ усложненный процесс самоидентификации и сохранения своей идентичности в окружении других людей. «Самокопание», повышения рефлексивность, склонность к постоянной интроспекции (самонаблюдению), стертость границы между сном и явью, мистичность как частый элемент переживаний — вот главные составляющие трансверсии. Для иллюстрации этого психосоматического варианта обратимся к некоторым художественным произведениям.
Трансверт не переносит одиночества, ибо теряет в нем чувство реальности. Племянник Ф.М. Достоевского, малоизвестный поэт Михаил Достоевский, хорошо написал об этом: «И сам я сон, который снится кому-то где-то в высоте». Заяц из сказки Люиса Кэрролла «Алиса в Зазеркалье» спрашивает Алису: «Если бы он не видел тебя во сне, где бы ты была?». М.Ю. Лермонтов за 30 лет до Кэрролла написал поэму-загадку, в которой возлюбленные снятся друг другу, и неизвестно, кто существует наяву, а кто — во сне («В полдневный жар в долине Дагестана...»). В рассказе «Стук... Стук... Стук!» И.С. Тургенев показывает нам психологию трансверта наизнанку. В ней сосуществуют как бы два плана значений определенных событий: повседневный и мистический. Простые, незамысловатые, понятные для всякого человека явления (шутка одного героя над другим) вдруг оборачиваются серией случайно совпадающих событий с роковым фатальным исходом — самоубийством по странным мотивам. Убивающий себя герой, трансверт, узнает реальную сторону вещей, которые он принимает за мистический знак. Но это не меняет дела. Ибо в его глубоком одиночестве существуют две правды об одном событии: простая и мистическая. Тургенев, не покидая ни на миг почву реализма, очень тонко показывает, как в сознании человека могут сосуществовать как бы две логики, два механизма самоотождествления — внешний (через других людей) и внутренний (среди смутных переживаний и догадок потерявшего свое «Я» субъекта). Благодаря такой двойственности, проходящей через всю его жизнь, человек существует как бы в двух ипостасях. Среди реальных людей он реальный человек с конкретной биографией. Наедине с собой, в своих самокопаниях, он жертва мистической судьбы. В его жизни сон постоянно смешивается с явью.
Еще сложнее картина переживаний другого героя Тургенева в рассказе «Сон». Он тоже (по нашей классификации) трансверт. С точки зрения здравого смысла (без учета трансвертированной психологии), в явлениях, описанных в «Сне», не разобраться. Герой во сне видит то, что потом происходит с ним наяву. Но у трансверта, напоминаем, сон смешивается (порой подменяя ее) с явью. Тургенев и в этом рассказе ни на миг не покидает почву реализма. Он демонстрирует нам глубокий психоанализ, в основу которого положено знание всего своеобразия психологии личностей, которых мы отнесли к трансвертированным типам. Перед нами раскрывается внутренний мир человека, с его тайным и очевидным смыслами, в которых переживаются реальные события.
Анализ аффектов трансвертированной личности как социальной формы индивидуальных переживаний позволяет осмыслить некоторые психосоматические феномены, которые находятся на грани деструкции сознания, когда в переживаниях теряется очертание пространственно-временных контуров реальности. Это феномены: 1. исчезновения различия мига и вечности в субъективном времени; 2. утрата в переживаниях четкой опоры на «здесь». Х.Л. Борхес нашел для этих состояний яркие художественные образы в рассказах «Тайное чудо», «Юг» и «Другая жизнь». Во всех случаях герои этих рассказов сами решают, что принять за реальность, не считаясь с самой реальностью. Путем творчества, деяния и нравственного поступка, герои Борхеса подчиняют себе объективное течение времени, предопределяя, таким образом, конечный результат событий. И это одинаково в отношении «настоящего», «будущего» и «прошлого».
Добавим, что трансвертированные субъекты — это люди толпы, господствующих в ней интересов и взглядов. Легко индуцируемые (внушаемые), они, как правило, конформисты. Не имея опоры в своем собственном «Я», трансверты живут, руководствуясь «общепринятыми» ценностями. Фрейд и Юнг, изучая психологию масс, ориентировались на трансвертов. Ибо что такое массовая психология, как не тиражированный аффект? Криминальные толпы и психические эпидемии — это тоже напрямую связано с трансвертированным большинством.
Заканчивая описание основных параметров трансверсии, следует еще раз подчеркнуть, что точно так же, как экстравертированность и интровертированность Юнга не являются патологическими состояниями, а только своеобразно направленными психосоматическими конституциями, так и конвертированность и трансвертированность — это вполне нормальные психосоматические варианты человеческой организации. Просто нужно постоянно иметь в виду, что грань психической «нормы» и патологии очень условна, особенно, если речь идет об основах психики людей.
И, наконец, последний вариант психосоматической конституции — перверсия.
Перверсия — это также не отклонение от нормы, а извращение «нормы» (нравственных ценностей, порядка, закона, истины, эстетических ценностей, психической нормы и т.д.). Конечно, всякое извращение хотя бы только условно придерживается нормы, ибо не утверждает собой новой нормы. Когда Р. фон Краффт-Эбинг написал «Половую психопатию. Извращение полового чувства», то он умышленно все описанные им половые извращения привязал к пограничным состояниям, а не к психической патологии. Многие проявления полового чувства, которые фон Краффтом-Эбингом считались извращениями, в наше время считаются половыми изощрениями нормальных людей. Изменилось отношение к половой ориентации. И все же половые извращения остаются одной из основных характеристик перверсных субъектов. Половые извращения не следует путать с поведением биотипов с незавершенной сексуальной дифференциацией. Вспомним, что писал на этот счет О.Вейнингер: «Между двумя крайностями, именуемыми мужчина и женщина, находится целый ряд переходных в сексуальном отношении особей». В середине этого ряда гермафродиты. В настоящее время достижения медицины и фармакологии настолько совершенны, что «переходные особи» могут в процессе своей жизнедеятельности менять свой пол и сексуальную ориентацию. При этом они неизменно остаются перверсными субъектами (если только их «версия» не изменяется по причине возраста, «горячей точки биографии» и т.д.).
Помимо извращения сексуального чувства и соответствующего ему поведения, перверсные субъекты являются «носителями» девиантного и делинквентного поведения. Так, все подростки, трудно переживающие половое созревание, становятся в этот период перверсными субъектами. Перверсия при этом проявляется не только девиантным и деликвентным поведением подростка, который становится социально «трудным», но и извращением вкуса, что немало способствует токсикомании (как же иначе объяснишь то, что подростки до потери сознания нюхают, например, выхлопные газы машины или поедают собачий кал?).
Индивидуальных форм подростковой перверсии чрезвычайно много. Перверсия сформировавшихся личностей, прежде всего, обусловливается социально-культурными и экономическими законами, господствующими в обществе. Это относится и к проблеме современной преступности.
Двойственное отношение к теории Чезаре Ломброзо о «врожденном преступнике», сохранившееся до сих пор, указывает на то, что он прав и не прав одновременно. С точки зрения постоянно меняющихся под действием социально-культурных и экономических факторов версий человека, многое в теории Ломброзо становится понятным и приемлемым. Так, он описывал преступников, находящихся в перверсном состоянии, и все у него было убедительно и логично (и преступная мотивация, и характерология, и преступные действия). Но ни один криминалист, в том числе и Ломброзо и его последователи, не приводили ни одного примера, чтобы человек от рождения до преклонного возраста и смерти вел себе однообразно — преступно! Человек может даже родиться в перверсном состоянии, но в процессе жизнедеятельности ни разу не совершить преступления, прожив жизнь в других психосоматических «вариантах» своей личности. Макс Нордау, называвший себя последовательным учеником Ломброзо, предложил объяснять врожденных преступников вырождением. Однако мутанты, как показывают клинические наблюдения, это больные люди, а не преступники.
Перверсия, появляющаяся на почве социальных катаклизмов, порождает новые, ранее нераспространенные формы преступления, например, в России — убийство и изнасилование детей. При этом, с точки зрения судебной психиатрии, эти преступники оказываются психически здоровыми. Пытаются объяснить серийные убийства извращением реакций на социально угнетенное положение преступника.
Психически больной человек, даже совершивший жесточайшее убийство в состоянии расстройства сознания, бреда, галлюцинаций, слабоумия, не является преступником. Он остается психически больным человеком. Поэтому проблему преступления и злодейства предстоит решать как современным пенитенциарным социологам, так и социальным медикам.
