Социокультурная ситуация рубежа XVIII—XIX вв

Лекция

Теории исторического процесса в XIX веке:

Историзм и позитивизм — противостояние или сотрудничество

План

1. Социокультурная ситуация рубежа XVIII—XIX вв.

2. Философская история Георга Вильгельма Фридриха Гегеля

3. Оппозиция: Гегель — Конт.

4. Историософия марксизма.

 

Литература

Гегель Г.-В.-Ф. Лекции по философии истории. СПб., 1993. 479 с.

Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. М., 1988. Гл. 1.

Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года//Маркс К. Со­циология. М., 2000. С. 177-324.

Энгельс Ф. Анти-Дюринг: Переворот в науке, произведенный господи­ном Евгением Дюрингом. М., 1973. 483 с.

Вильчек Вс. Прощание с Марксом: (Алгоритмы истории). М., 1993. 222 с.

Маркс К. К критике гегелевской философии права: Введение//Маркс К. Социология. М., 2000. С. 157-176. Фромм Э. Из плена иллюзий: Как я столкнулся с Марксом и Фрейдом//

Фромм Э. Душа человека. М., 1992. С. 299-374.

Фромм Э. Концепция человека у К. Маркса/Дам же. С. 375-414. Фридрих Энгельс — Йозефу Блоху//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 37. С. 394-396.

Дополнительная

Рассел Б. История западной философии. М., 1993. Т. II. Гл. XX. Кант. С. 217— 233. Гл. XXII. Гегель. С. 245-260. Гл. XXVII. Карл Маркс. С. 297-305.

Сартр Ж.-П. Проблемы метода: Пер. с фр. М.,1994. Гл. 1. Марксизм и экзи­стенциализм. С. 3-42.

Тош Дж. Стремление к истине: Как овладеть мастерством историка: Пер. с англ. М., 2000. Гл. 8. История и социальная теория. С. 185-218.

Трельч Э. Историзм и его проблемы: Логическая проблема философии истории. М., 1994. Гл. III. Понятие исторического развития и универ­сальная история. С. 193-598.

Вопросы:

1. Как и почему изменилось представление о задачах научного исторического знания на рубеже XVIII—XIX вв.?
2. Как меняется взгляд на социальную сущность человека на рубеже XVIII-XIX вв.?
3. Как вы понимаете сгедо историзма?
4. В чем Г.-В.-Ф. Гегель видит задачу исторического знания?
5. Чем, по мнению Гегеля, его подход к историческому позна­нию отличается от подходов «немецких профессоров»? Что такое «философская история»?
6. Каковы взгляды Гегеля на человека как субъекта историчес кого процесса?
7. Как соотносятся социология и история в позитивизме?
8. Почему историческая теория Маркса—Энгельса называется «исторический материализм»?

Задания

1. Сопоставьте взгляды Канта, Руссо, Гегеля и Маркса на соци­альную сущность человека.
2. Опровергните критиков философии истории Гегеля или дай­те свою аргументированную критику его концепции.
3. Сопоставьте отношение Гегеля и позитивистов к историчес­кому факту.
4. Сопоставьте исходную аксиоматику исторических теорий Канта и Маркса.
5. Опишите достоинства и недостатки исторической теории Мар­кса—Энгельса.

 

О том, как повлияла на умы Великая французская революция

О том, за что критиковали Гегеля

О том,что позитивизм — это вовсе не то, что обычно им называют, и о том, была ли историческая наука позитивистской

А также предпринимается попытка понять, в чем и почему ошибся Карл Маркс

Основное положение: XIX век — век противостояния историзма и по­зитивизма; сторонников «чистой науки», незамутненной сиюми­нутными задачами, и адептов позитивного знания, обязанного иметь практическое применение.

Социокультурная ситуация рубежа XVIII—XIX вв.

Конец XVIII — начало XIX в. прошли под знаком последствий Великой французской революции и наполеоновских войн.

В этих условиях формируются новые подходы к осмыслению задач научного исторического знания.

Особенностью XIX в. является фор­мирование альтернативных, оппонирующих друг другу подходов в понимании целей и способов историописания. Формируется оппози­ция историзма и позитивизма.

 

Первым четко сформулировал собственные задачи исторической науки, естественно оспорив утверждения своих предшественников, Леопольд фон Ранке:

«Я же утверждаю: каждая эпоха стоит в непосредственном отноше­нии к Богу, и ее ценность основана вовсе не на том, что из нее выйдет, а на ее существовании, на ее собственном "я". Благодаря этому рассмотрение истории, и именно индивидуальной жизни в ис­тории, получает совершенно особую привлекательность: каждая эпоха должна быть рассматриваема как нечто, имеющее цену само по себе, и является в высшей степени достойной рассмотрения». ¹.

 

Стезю историзма уже в начале XX в. сформулировал Н. И. Кареев: «Надо различать науки чистые и науки прикладные. Одни основаны на строго теоретическом отношении к знанию... тогда как другие стоят к знанию в утилитарном отношении, т.е. занимаются применени­ем чистого знания к решению разных задач, ставимых жизнью...

Собст­венно говоря, настоящая наука есть одна наука чистая, а все осталь­ное — уже только искусство, не в художественном, а в техническом смысле, или, коротко говоря, техника... Задача истории не в том, чтобы открывать какие-либо законы (на то есть социология) или давать прак­тические наставления (это — дело политики), а в том, чтобы изучать конкретное прошлое без какого бы то ни было поползновения предсказывать будущее... Если данными и выводами истории воспользуются социолог, политик, публицист, тем лучше, но основной мотив интереса к прошлому в истории, понимае­мой исключительно в качестве чистой науки, имеет совершенно само­стоятельный характер: его источник в том, что мы называем любозна­тельностью, на разных ее ступенях — от простого и часто поверхност­ного любопытства до настоящей и очень глубокой жажды знания»³.

Кареев Н. И. Историка (Теория исторического знания). Пг., 1916. С. 28—29.

 

Позиция «чистого» историзма вполне понятна и психологически легко объяснима. Она представляет собой результат разочарования в светлых идеалах XVIII в., утраты веры в возможность переустроить мир на основах Разума. И здесь нельзя переоценить воздействие на умы Великой французской революции, а вернее ее последствий.

Вместо «Свободы, Равенства и Братства» — якобинский террор, наполеоновская диктатура и напо­леоновские войны. Но последствия Великой французской революции порождают и иное направление размышлений.

В начале XIX в. формируются два полюса:

с одной стороны, историки, последовательно придерживающиеся принципа историз­ма, отказывающиеся от оценок и выводов.

С другой — сторонники философских подходов — от гегельянства до позитивизма, утвержда­ющие, что история нужна для понимания настоящего как основа ак­тивного социального действия.

Наиболее взвешенную позицию в этой скрытой, но упорной по­лемике занимают в XIX в. историки права, принадлежащие к сформи­ровавшейся на рубеже ХVШ-ХIХ вв. «исторической школе» права.

Принципы «исторической школы» права были сформулированы не­мецким юристом Фридрихом Карлом Савиньи, утверждавшим, что право не может быть выстроено на чисто рациональных основаниях, оно является продуктом развития «народного духа».

«Историческая школа» права получила распространение и в Рос­сии. В частности, М. Ф. Владимирский-Буданов, отмечая кризис гос­подствовавшей в XVIII в. теории «естественного права», пишет: «После переворота XVIII в. и разочарования, постигшего европейс­кое общество в первой четверти XIX в., нельзя уже было признать истинным выражением права ни законы действующие, ни право фи­лософски построенное; оставалось признать таким право истори­чески данное, т.е. выразившееся в целой истории какого-нибудь народа»⁵.

Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. Пг.; Киев, 1915. c.5.

 

Итак, в начале XIX в. окончательно оформилась еще одна функ­ция научного исторического знания — служить основой законотвор­чества и принятия политических решений.

С этой функцией самым тесным образом связана еще одна — формирование социальной иден­тичности.

В XIX в. речь должна идти прежде всего о национально-государственной идентичности. Естественно, если законотворчество и развитие права рассматриваются как один из основных факторов исторического развития, то необходимо консолидировать тот соци­ум, который подвергается правовому регулированию.

 

Эту особенность историографии XIX в. очень точно подметил зна­менитый английский историкXX в. Арнольд Тойнби. Вы­деляя индустриализм и национализм как две господствующие тенден­ции в историографии XIX — первой половины XX в., Тойнби пишет, что до 1875 г. они действовали однонаправленно и в силу этого полно­стью определяли мышление профессиональных историков:

«... глубинное побуждение охватить и понять целостность Жизни им­манентно присуще мышлению историков, поэтому разделение тру­да, характерное для индустриальной системы, действовало столь раз­дражающе, что они восстали бы против его тирании, если бы не существование в современной западной жизни второго доминирую­щего института, который оказался в состоянии совместить целост­ность взгляда на историю с индустриализацией исторического мышления. Таким вторым институтом оказалось "суверенное госу­дарство", которое в наш "демократический" век вдохновляется духом национального единства »⁷.

⁷ Тойнби А. Постижение истории: Пер. с англ. М., 1991. С. 17.

 

XIX в. - век многотомных национальных историй: Маколей — в Англии, Мишле — во Франции, фон Роттек — в Германии. Но особенно любопытна ситуация в огромной многона­циональной России и во все еще раздробленной Германии.

На протя­жении XIX — начала XX вв. в России последовательно появляются «История государства Российского» Н. М. Карамзина, «История Рос­сии» С. М. Соловьева, «Курс русской истории» В. О. Ключевского, «Очерки по истории русской культуры» П. Н. Милюкова.

Уже по назва­ниям мы можем проследить изменение объекта исследования, рас­ширение его границ. В трудах С. О. Шмидта в последние годы выявлен грандиозный масштаб и особый характер социокультурного воздей­ствия «Истории государства Российского» Карамзина на русское об­щество, на формирование социальной памяти, лежащей в основе национальной идентичности⁸.

 

Примечательно, что в те же годы, ког­да Карамзин том за томом публикует свой труд, начинается собира­ние германских земель, и начинается оно с осмысления общности истории германского народа, чему призвано способствовать фунда­ментальное издание источников «Monumenta germaniae historica», пер­вый выпуск которых вышел в 1826 г.⁹

Не случайно, что в XIX в. среди профессиональных историков во­зобладал лозунг «история пишется по источникам».

 

Нельзя не отметить еще одно изменение, происшедшее в умах на рубеже XVIII — XIX вв. Постепенное разочарование в рационалисти­ческом идеале эпохи Просвещения (начавшееся задолго до Великой французской революции, которая в значительной степени ускорила этот процесс) заставило по-новому взглянуть на человеческую инди­видуальность.

В конце 60-х годов XVIII в. в «Исповеди» Ж.-Ж. Руссо была заявлена новая идея:

«Я предпринимаю дело беспримерное, которое не найдет подража­теля. Я хочу показать своим собратьям одного человека во всей прав­де его природы, — и этим человеком буду я. Я один. Я знаю свое сердце и знаю людей. Я создан иначе, чем кто-либо из виденных мною; осмеливаюсь думать, что я не похож ни на кого на свете.Если я не лучше других, то, по крайней мере, не такой, как они. Хорошо или дурно сделала природа, разбив форму, в которую она меня от­лила, об этом можно судить, только прочтя мою исповедь»". ¹¹ Руссо Ж.-Ж. Исповедь//Руссо Ж.-Ж. Избранное. М., 1996. С. 7.

 

Новый взгляд на человека нельзя относить к завоеваниям лишь философской мысли. Достаточно вспомнить, что именно на рубеже XVIII—XIX вв. в литературе на смену классицизму приходят сенти­ментализм и романтизм с их особым вниманием к человеческим эмо­циям и страстям.

И сам Руссо также является автором романа в пись­мах «Юлия, или Новая Элоиза» (1761), написанном в стиле сенти­ментализма. А младший современник Руссо Иоганн Вольфганг Гете приблизительно в те же годы пишет роман «Страдания юного Вертера» (1774), в котором утверждается ценность частной жизни ничем не примечательного героя. Кстати, трагическая развязка этого рома­на — самоубийство героя — весьма примечательна. Вспомним мо­ральные муки Гамлета, который не мог решиться на самоубийство.