Ныне в России — самой богатой природными ресурсами стране, с талантливым, способным к терпению и подвигам народом, с передовой наукой и мощным производственным потенциалом свыше половины населения живет за чертой бедности. Получая огромные прибыли от экспорта энергоносителей, руд, металлов, леса, Россия сейчас очень мало вкладывает в инфраструктуру, социальную сферу, то есть в развитие территории.
Нынешняя Россия живет в условиях нарастающей несправедливости, нищеты одних и неправедного обогащения других. Серьезнейшую тревогу вызывает расслоение населения. Среднедушевые доходы 10% самых богатых семей превышают соответствующий показатель 10% семей самых бедных в 15 раз! Достаточно сказать, что в бывших социалистических странах — Чехии, Словакии, Польше, Венгрии — этот разрыв составляет не более 4,5—
5,5 раза. По доле абсолютно нищего населения Россия оказалась в одном ряду с Таиландом и Шри-Ланкой.
Наступающий XXI век застает Россию сдавшей свои совсем неплохие позиции, которые она, точнее СССР, занимала совсем недавно. В канун нового столетия Россия кардинально изменилась. Мы все еще не можем привыкнуть к новой конфигурации территории своей страны. Она нам кажется уродливой, несправедливо созданной. На первый взгляд, странно: Российская Федерация вышла из СССР, оставив за новыми рубежами многие миллионы своих сограждан, но осталась в тех же границах, обладает той же территорией, что и раньше, вроде бы сохранились и те же пространственные пропорции, какие были у РСФСР. Что же изменилось?
Границы, прежде административные, превратились в государственные и на ряде участков приобрели барьерность. Некогда межрегиональные отношения сменились межгосударственными, что повлекло за собой массу осложнений для жизни людей и деятельности предприятий. Глубинные ранее территории стали пограничными, не будучи оснащенными соответствующей инфраструктурой для выполнения новых функций. И все же не здесь заключается самое существенное.
Дело в том, что жизнь РСФСР в составе Советского Союза и жизнь Российской Федерации в качестве суверенного государства, выделившегося из СССР, сильно разнятся. До распада СССР Россия использовала для хозяйственной, культурной, внешнеэкономической, рекреационной и иной деятельности все пространство Советского Союза. Население РСФСР жило, работало, училось, отдыхало, используя всю территорию СССР. Образование суверенной РФ из этого пространства не только отделило Россию, но и отдалило ее от соседей. Происшедшая затем перестройка всех социально-экономических связей вызвала стойкое ощущение, что Россия сдвинулась и к северу, и к востоку.
Одновременно произошли кардинальные изменения в территориальной структуре России. Сильнее стала сказываться «парализующая сила пространства». Непомерно высокими транспортными тарифами пространство оказалось разорванным. Выросло число депрессивных и стрессовых районов, в 1998 г. их насчитывалось 28. Налицо — деиндустриализация с одной стороны, аграризация городов и городского населения — с другой. Произошло резкое расслоение отдельных территорий и городов на фаворитов и неудачников.
Неверная в принципе идея о том, что «рынок все отрегулирует, сам расставит на свои места», что государство должно как можно меньше вмешиваться в экономическую жизнь, оказалась порочной и вредной для России. Наконец, на самом высоком академическом уровне признано, что реформы проводились и проводятся просто безграмотно3. При либерализации экономики совершенно не были приняты во внимание географические и исторические особенности России, традиции и менталитет ее жителей, характерные черты территориальной организации хозяйства и населения. Идеи монетаризма4, многие рецепты экономического развития, разработанные для других стран, были перенесены как некий шаблон, как схема, на нашу почву.
К примеру, совсем не была учтена особенность промышленно-урбанистического свойства, которая заключалась в обилии монофункциональных городов — по некоторым оценкам, их свыше 300. Значительная часть их была унаследована от XIX в. Подобные узко специализированные центры с одним крупным, а то и единственным, градообразующим предприятием при спаде, а тем более с прекращением производства, оказались буквально «на мели», не имея возможности чем-либо компенсировать этот удар судьбы.
Не был в должной мере продуман сценарий последствий развала военно-промышленного комплекса (ВПК), на долю которого приходилось до 60% промышленного продукта СССР. Под угрозой оказались высокотехнологичные производства, которые вне ВПК были редкостью. И особенно тяжелыми были социальные последствия. Упадок затронул связанную с ВПК науку. Это привело к так называемой утечке мозгов. Катастрофическим стало положение в закрытых научно-производственных центрах, у которых возможность маневра, перепрофилирования, выхода на иностранных инвесторов были минимальными.
В результате разрыва налаженных связей, снижения государственного заказа, совершенно непродуманной, если говорить слишком мягко, приватизации, коррупции произошел откат назад. Россия на рубеже XXI столетия оказалась в глубоком системном кризисе. «Мы стремимся перейти к чему-то новому, точнее, нам навязали этот переход, — пишет видный российский экономист, — и в экономике, и в культуре, и в идеологии. Он неестествен, а потому преобладает примитивизм. Это — и в приватизации, и в отношении к рынку, и к роли государства. И в культуре... — то, что уже пройдено на Западе. То же — в оценке роли сырья и интеллекта. Мир по-прежнему зиждется на материальном, а мы идем к идеализму»5.
ОПЫТ ПРОШЛОГО
В таком положении представляется совершенно необходимым объективная, непредвзятая оценка прошлого опыта, нашей недавней истории. В XX в. Россия (Советский Союз) претерпела огромные изменения. Из аграрной она стала промышленной, из сельской — урбанизированной, создавшей отличные науку и системы образования.
При всем критическом отношении к советскому прошлому было бы очень вредно игнорировать опыт, накопленный страной в области хозяйственного освоения северных и восточных районов, сооружения крупных железнодорожных магистралей и мощных гидроэлектростанций, создания территориально-производственных комплексов, строительства в сжатые сроки больших городов, выполнение важнейших научно-технических программ — космической, атомной и др. Нигилизм никогда не был конструктивен, но всегда был вредным. Многое из того, что было создано и накоплено, целесообразно и необходимо перенести в XXI век.
Несмотря на все изъяны советской урбанизации, незавершенность формирования сотен рожденных промышленностью городов, низкое качество городской среды, многочисленность маргинального населения, страна обогатилась совокупностью больших городов — многофункциональных центров и особо — центров науки, образования и высокотехнологичных производств. Большие города и наукограды представляют собой перспективные «точки роста», подчас с уникальным потенциалом развития. Благодаря созданию сотен новых городов страна улучшила обустроенность своей территории, оснащенность ее населенными пунктами и дорогами6.
В конце 90-х годов душевой валовой внутренний продукт (ВВП) в России был в 6 раз меньше, чем в среднем по Западу, почти в 7 раз были ниже социальные расходы. Между тем в конце 80-х годов ВВП был в СССР в 3—3,5 раза меньше, а социальные расходы — только на 15—25% ниже.
И потому не должен удивлять тот факт, что многое из опыта СССР давно используется и продолжает использоваться рядом капиталистических стран, например, Францией и особенно Японией. Это — комплексность хозяйственного развития, элементы плановой экономики, высокая роль государства в экономической жизни, общественные формы организации труда, социальные политика и практика. Известно, что в годы жесточайшего кризиса 20—30-х годов, когда Америка стояла буквально на краю пропасти, по личной инициативе президента США Ф. Рузвельта были спешно внедрены в американское общество указанные элементы социалистического хозяйствования.
Не следует ли в связи с этим активизировать давно ставившийся вопрос о целесообразности смешанного социально-экономического и политического устройства, часто именуемого конвергенцией социализма и капитализма? Сходные модели известны в скандинавских государствах, а также в той или иной мере в Китае, опыт которого, кстати, нам следовало бы изучать куда глубже, чем это делается.
Из большого числа сторонников такого пути назовем выдающегося латиноамериканского ученого Р. Пребиша, давно выступавшего за нечто среднее между «ортодоксальным социализмом» и «либеральным капитализмом». Недавно в ряды сторонников конвергенции встал известный английский экономист У. Хаттон, отвергающий как «тэтчеровский неолиберализм», так и «лейбористский государственный социализм»7. Идеи конвергенции набирают силу, это еще раз показывает, что прошлое, то есть социализм, полностью отвергать никак нельзя.
Возвращаясь к этому прошлому, надо добавить, что многое наша страна, однако, не успела, не смогла сделать. Многие позитивные процессы оказались незавершенными, часто они развивались очень противоречиво. Высокотехнологичные производства, характерные для ВПК, почти не проникали в отрасли, работающие на массовое потребление. Производительность труда была значительно ниже (особенно в сельском хозяйстве), чем за рубежом. Страна нуждалась в значительных демократических преобразованиях.
1 См.: Г.А. Агранат. География, экономика, общество//География, № 19/2000, с. 1—2, 16.
1 См.: Г.А. Агранат. География, эконо
3 Путь в XXI в. (стратегические проблемы и перспективы рыночной экономики). — М., 1999.
4 Монетаризм — экономическая теория рассматривает денежную массу, находящуюся в обращении, как определяющий фактор в формировании хозяйственной культуры. — Прим. ред.
5 А. Уткин. Геоструктура грядущего века//Свободная мысль—XXI, № 1/2000.
6 См. подробнее: Г.М. Лаппо. География городов. — М., 1997.
7 Пребиш Р. Периферийный капитализм: есть ли ему альтернатива? — М., 1992; «Мировая экономика и международные отношения», № 1/2000.
