Синтаксические трансформации

§ 1. Коммуникативная обусловленность структуры высказывания

К синтаксическим трансформациям могут быть отнесены из­менения, которые претерпевает в переводе «схема мысли», при­нятая автором оригинального речевого произведения. Известно, что языки по-разному могут оформлять одно и то же суждение, придавая ему большую или меньшую выразительность. Рассмот­рим элементарное суждение, выраженное простым предложением русского языка: Человек идет по улице. Это суждение в реальной речи может приобрести формы разных высказываний, например:

 

1) Человек по улице идет.

2) Идет человек по улице.

3) Идет по улице человек.

4) По улице идет человек.

5) По улице человек идет.

Все эти разновидности взятого за основу базового высказыва­ния выражают суждение об одной и той же предметной ситуации; в ней есть действующий субъект (человек) — S, его признак — А (движение пешком с обычной скоростью) и пространство, в ко­тором разворачивается действие (улица), — dr. С точки зрения формальной логики все эти высказывания оказываются тожде­ственными, так как являются истинными, если называют реально происходящую ситуацию, и ложными, если, например, в реаль­ности человек не идет, а стоит. Но с позиции «схемы мысли» эти высказывания различны. Они отражают разное отношение комму­никанта к предметной ситуации, различие его коммуникативного замысла. Их структура отражает то, как отправитель речи хочет представить предметную ситуацию получателю, т.е. тому, к кото­рому обращено сообщение. И в каждом случае картина одной и той же предметной ситуации, отраженной сознанием автора рече­вого произведения, будет несколько иной. Автор будет показывать ее как бы с разных сторон, выдвигая на первый план одни детали и «уводя в тень» другие. Такую «мельчайшую, неделимую далее картину действительности» Ю.С. Степанов предлагал называть «кадром»¹. Понятие «кадр» оказывается весьма ценным для пони­мания различий структуры этих высказываний. Высказывания, от­ражающие некую мельчайшую картину действительности, подобно кадру в кинофильме, встроены, «вмонтированы» в определенный контекст и занимают в нем соответствующие позиции. От того, ка­кое место занимает высказывание в контексте, во многом зависит его структура. Допустим, что автор какого-либо речевого произве­дения хочет начать описывать данную предметную ситуацию. Ни субъект действия, ни его признак еще не известны. В этом случае наиболее естественной будет форма (4) — по улице идет человек. В ней на первом месте окажется пространственная рамка, которая показывает сцену действия. Эта последовательность — сцена (про­странственная и [или] временная рамка кадра) -» предикат (признак субъекта) —> субъект действия [Cir —» А -^ S] — наиболее соответ­ствует норме русской речи в начале повествования.

Ср.: «В океане, издавна за свои бури и волнения названном Ти­хим [Cir 1], под 45-м градусом [Cir 2] находился [А] необитаемый остров JS]...»

Степанов Ю.С. Французская стилистика. М., 1965. С. 183.

«В чудесный майский день [Cir t.] у острова [Cir loc. 1] на море [Cir loc. 2] показался [А] дым винтом |S|» (Булгаков. Багровый ост­ров).

Обратим внимание на то, что в первой фразе булгаковского текста рамка кадра последовательно сужается: Cir 1 (в океане) > Cir 2 (под 45-м градусом). Во второй фразе пространственной рамке (Cir loc.) предшествует временная (Cir t.).

В этих высказываниях в самой сильной для письменной речи коммуникативной позиции в конце высказывания, на которую падает фразовое ударение, оказывается субъект. Именно он и яв­ляется тем главным, новым элементом, о котором хочет расска­зывать автор. Этот новый элемент часто называют ремой. Пред­шествующая часть высказывания, от которой идет развертывание сообщения, в этом случае определяется термином тема, а разделе­ние высказывания на эти две части называется актуальным члене­нием. Актуальное членение — это психологический порядок развер­тывания высказывания, он не зависит от того, какие члены пред­ложения оказываются темой и ремой. Считается, что нейтральной письменной речи присущ так называемый прогрессивный порядок развертывания высказывания. При прогрессивном развертывании высказывание строится в соответствии с логикой; в начале разме­шается тема (то, о чем говорится), т.е. информация базовая, из­вестная, стартовая, она предшествует реме (тому, что об этом гово­рится), т.е. той части высказывания, которая содержит наиболее значимую, новую информацию. Для письменной речи на русском языке характерен именно прогрессивный порядок слов. Такой порядок свойствен письменной форме и многих других языков. И.И. Ковтунова отмечала, что прогрессивный порядок следова­ния частей высказывания, выделяемых актуальным членением, представляет собой универсальный закон построения речи¹.

В первом проанализированном высказывании ремой оказы­вается человек. Противоположное по взаимному расположению элементов высказывание — Человек идет по улице — в письмен­ной речи с прогрессивным порядком скорее всего возникнет при описании кадра, которому уже предшествовшти другие и из кото­рых получатель речи уже узнал о каком-то человеке. Главной в нем оказывается информация о том, что уже известный субъект идет именно по улице. Оно могло бы быть встроено в такой, на­пример, контекст: Человек идет по улице, затем сворачивает в пе­реулок и т.п. Иными словами, наиболее значимой для коммуни­кации оказывается информация о пространстве, в рамках которо­го происходит действие субъекта.

¹ Ковтунова И.И. Принцип словорасположения о современном русском языке // Русский язык. Грамматические исследования. М.. 1968. С. 103.

Ремой может оказаться и глагол, обозначающий признак субъекта в высказывании Человек по улице идет. Это высказывание, повествующее, так же как и предшествующее, об уже известном субъекте, фокусирует внимание на действии. Оно может возник­нуть в контексте, где речь будет идти о ряде последовательных действий субъекта, например: Человек по улице идет, затем уско­ряет шаг и бежит... и т.п.

Однако не все высказывания строятся с прогрессивным по­рядком следования частей. Психологическая сущность актуально­го членения проявляется в том, что рема следует за темой лишь при объективном, нормальном, точнее, эмоционально нейтраль­ном развертывании высказывания. Из этого следует, что возмож­но и иное, стилистически маркированное расположение. Извест­но, что в устной коммуникации на русском языке порядок вза­имного расположения темы и ремы обратный; на первом месте в сильной интонационно выделенной позиции оказывается рема, а тема следует за ней¹. Если в письменной речи коммуникативное напряжение нарастает, то в устной речи оно, напротив, угасает. Поэтому в устной коммуникации высказывания — Чело'век идет по улице. И'дет по улице человек. По 'улице идет человек — в каче­стве ремы будут соответственно иметь элементы чело'век, и'дет и по 'улице, вынесенные в начальную позицию,

В устной речи интонационное выделение позволяет почти всегда безошибочно определить, что является коммуникативно наиболее значимой частью высказывания. Сложнее дело обстоит тогда, когда в письменной речи автор сообщения отступает от прогрессивного порядка следования частей высказывания. Опоз­нать коммуникативно значимый элемент в высказывании И'дет по улице человек несложно, так как необычная позиция элемента, обозначающего признак субъекта (инверсия), сразу же привлека­ет к нему внимание независимо от того, какой называется при­знак (ср., например: Красивый был человек^. Размещение глагола, обозначающего признак предмета, на первом месте привлекает к нему внимание. Такое расположение возможно тогда, когда необ­ходимо привлечь внимание именно к признаку или признакам предмета, например: Идет по улице человек и не знает, что ждет его за поворотом. Коммуникативное значение высказывания типа По улице идет человек расшифровать значительно сложнее, так как оно соответствует формально основной схеме развертывания мысли, о которой мы говорили в начале параграфа. Поэтому в письменной речи высказывания этого типа возникают чаще всего в противопоставлениях разных пространственных рамок картины,

Лаптева О.А. Русский разговорный синтаксис. М., 1976. С. 185.

например: По улице идет человек или по лесу, он прислушивается к звукам вокруг него.

Регрессивная коммуникативная направленность высказыва­ния типа Чело'век идет по улице в письменной речи узнается лишь в контексте. Приведем пример из повести Булгакова «Роко­вые яйца»: «Полусвет был в коридорах института». Если рассмат­ривать эту фразу как высказывание с прогрессивным порядком следования элементов, то наиболее значимым элементом оказыва­ется обозначение пространственной рамки — в коридорах инсти­тута. Но из предыдущей фразы мы знаем, что Персиков вышел из кабинета (следовательно, в коридор). А чуть раньше автор описывал, как его герой то поднимал, то опускал темные шторы, и кабинет то освещался солнцем, то погружался в темноту. Ины­ми словами, наиболее значимым в этом высказывании оказывает­ся понятие освещенности.

Не будем далее подробно разбирать, какие коммуникативные значения могут приобрести в разных контекстах высказывания других структурных типов, и подведем некоторый итог, прежде чем показать, какие операции может производить переводчик для нахождения в языке перевода соответствующих структур, позво­ляющих адекватно передать «схему мысли».

Итак, первое: в реальной коммуникации, как в устной, так и в письменной, коммуникативная значимость элементов может возрастать (прогрессивный порядок) либо угасать (регрессивный порядок). Второе: в качестве коммуникативно значимого может выступать любой элемент высказывания, а именно субъект, его признак, объект, пространственная или временная рамки.

Эти выводы имеют принципиально важное значение для пе­ревода в связи с тем, что свободная перестановка элементов выс­казывания допускается разными языками в разной степени.

§ 2. От известного субъекта к новому признаку и от «малозначимого» признака к «значимому» субъекту

Первая структура мысли — от известного субъекта к новому признаку — не вызывает особых затруднений в переводе, так как высказывание строится по элементарной логической схеме. Сложнее обстоит дело, когда коммуникативно значимым оказы­вается сам субъект. Представим себе пустую театральную сцену. Исходя из своего когнитивного опыта, зрители ожидают появле­ния на сцене чего-то или кого-то. Появление — это тема, данное, известное. Но кто появится? Этого зрители не знают. Появляется первый герой. Именно он оказывается значимым в данной карти­не, затем выходит другой, за ним третий и т.д. Все они — новое,

неизвестное, рема. Сыграв сцену, персонажи уходят за занавес. И в этом случае значимым оказывается именно то, что известный уже персонаж покидает сцену.

Посмотрим теперь, как это тема-рематическое чередование отражается в театральных ремарках, т.е. речевых структурах, ме-татекстах, описывающих театральное действие, показывающих, какие изменения происходят на сцене. Порядок слов русского языка, свободно допускающий инверсию субъекта и глагола, обо­значающее его действие, позволяет расположить субъект в фи­нальной позиции.

Если появляется новый персонаж, то практически во всех случаях в русском тексте возникает инвертированное предложе­ние, в котором этот персонаж, обозначенный грамматическим подлежащим, оказывается после глагола с ослабленной семанти­кой, например Входит Ломов. Уход действующего лица со сцены обозначается противоположной конструкцией. Персонаж уже из­вестен, он уже находится перед зрителем, поэтому коммуникатив­но значимым оказывается то, что он покидает сцену, т.е. совер­шаемое им действие, новый признак субъекта. Этому действию соответствует прямая конструкция типа Ломов уходит.

Авторские ремарки к пьесам, пожалуй, наиболее наглядно иллюстрируют сущность прогрессивного развития высказывания, т.е. его развертывания от коммуникативно менее значимого эле­мента к более значимому.

Если обратиться к языкам, где нормативным является прямой порядок следования элементов высказывания и субъект картины обычно занимает первое место, то можно увидеть в авторских ре­марках к пьесам некоторые закономерности. Обратимся к фран­цузскому языку и рассмотрим в качестве примера некоторые ав­торские ремарки к пьесе А. Камю «Калигула»:

- Entre Caligula. Apercevant Cassonia et Scipion, il hesite et recule.
Au meme instant entrent а Г oppose les patriciens et 1'intendant du
palais...

- Des patriciens sont reunis chez Cherea.
— Un garde apparait.

- La scene reste vide quelques sccondes. Caligula entre furtivement
par la gauche.

- Tons sortent.

- Caligula sort. Entrent rapidement Scipion et Cassonia.

Анализ приведенных микротекстов показывает интересные закономерности в изменении порядка следования элементов выс­казывания и в некоторой степени уточняет представления о ком­муникативном членении высказывания.

Прежде всего можно заметить, что французские высказыва­ния делятся на две группы: одни с прогрессивным коммуникатив­ным порядком частей (тема -> рема), а другие — с регрессивным (рема -» тема). В первую группу попадают прежде всего высказы­вания, в которых сообщается о новом признаке (уходе со сцены) известного персонажа: Caligula sort; il hcsite el recule. Tom sortent. Прогрессивное коммуникативное развитие высказывания от из­вестного к неизвестному в этил случаях совпадает с объективной структурой высказывания и прямым порядком слов, где субъект, выраженный грамматическим подлежащим, предшествует при­знаку, выраженному глаголом. В этой гоуппе оказываются также высказывания, в которых прогрессивная коммуникативная после­довательность передается инвертированными структурами: на первом месте оказывается глагольное обозначение признака, а за ним следует субъект в виде грамматического подл ежащего: Entre Caligula. Entrent rapidement Scipion et Ccesonia. Инверсия подлежа­щего в этом случае оказывается допустимой с точки зрения норм грамматики. Она возможна в силу того, что глагол, обозначаю­щий признак субъекта, непереходный. Следовательно, постпози­ция субъекта не позволит спутать его с прямым дополнением.

Ко второй группе относятся высказывания с регрессивным коммуникативным порядком, в которых на первом месте оказыва­ются коммуникативно значимые субъекты: Des patriciens son! reunis chez Cherea. Un garde apparali. Французский язык использует в этом случае типичную грамматическую конструкцию — препозитивный субъект вводится с неопределенным артиклем. Такая конструк­ция весьма типична для французских высказываний, в которых коммуникативно значимым является субъект.

Следует обратить внимание еще на одну особенность анали­зируемых структурных типов высказываний: они различаются тем, что в них в качестве субъекта выступают единичные понятия и общие. Если действующий субъект мыслится как единичное по­нятие и выражен именем собственным, которое не может быть введено неопределенным артиклем (за исключением некоторых особых случаев стилистического употребления), то язык предла­гает два варианта порядка слов: либо происходит грамматическая инверсия, либо коммуникативно значимое подлежащее остается на первом месте: Caligula entre furtivement par la gauche. Прямой порядок используется главным образом когда действие, обозна­ченное глаголом, предстает не как обычное появление на сцене, а как нечто необычное, специальное: Caligula entre furtivement (как) par la gauche (с какой стороны). Аналогичные конструкции с ана­логичными функциями свойственны французскому языку в це­лом и встречаются в самых разных типах текстов.

Если субъект мыслится как общее понятие, как элемент клас­са, то используется модель препозитивного субъекта, обозначен­ного как грамматическое подлежащее именем с неопределенным артиклем.

В английском языке можно увидеть похожие закономерности. Для иллюстрации этого явления рассмотрим следующий пример перевода на английский язык фрагмента рассказа Чехова «Хаме­леон»:

Через базарную площадь идет полицейский надзиратель Очумелое

в новой шинели и с узелком в руке. За ним шагает рыжий городовой с решетом, доверху наполненным конфискованным крыжовником.

Police inspector Ochumelov crossed the market place in a new great­coat holding a bundle in his hand. After him strolled a red-haired consta­ble carrying a sieve filled to the brim with confiscated gooseberries.

В русском высказывании в качестве исходного пункта, с которого начинается описание предметной ситуации, выступает обстоятельство места. Оно оказывается пространственным огра­ничителем, сценой, на которой разворачивается действие. Дей­ствующее лицо, Очумелов, размещено в коммуникативно силь­ной позиции в конце высказывания.

Следующая фраза построена по той же модели: субъект дей­ствия — рыжий городовой — стоит после глагола. В английском переводе грамматический субъект также оказывается после глаго­ла. Это возможно потому, что глагол, обозначающий его дей­ствие, — непереходный. Иначе говоря, если глагол, обозначающий признак субъекта, непереходный, субъект-подлежащее может ин­вертироваться.

Рассмотрим еще один пример из перевода того же рассказа:

Из дровяного склада купца Пичугина, прыгая на трех ногах и оглядываясь, бежит собака. За ней гонится человек в ситцевой крахмальной рубахе и расстегнутой жьыетке.

A dog came running out of the timber-yard of the merchant Pichugin on tree legs, pursued by a man in a starched print shirt and an unbuttoned waistcoat.

В русском оригинале коммуникативно значимые субъекты-подлежащие расположены после глаголов, обозначающих их при­знаки. В английском переводе общие имена, имеющие комму­никативную значимость, вводятся неопределенным артиклем, располагаясь чаще всего в начальной позиции. Данный пример демонстрирует и еще один интересный переводческий прием - конверсию в сочетании с транспозицией: в русском тексте человек гонится за собакой, в английском — собака преследуется челове­ком. Меняется актантная модель высказывания, а глагол в личной

форме, обозначающий активное действие, преобразуется в стра­дательное причастие.

Таким образом, можно сделать предварительные выводы о том, что русским высказываниям с прогрессивным порядком сле­дования элементов коммуникативной структуры, в которых ком­муникативно значимый субъект, мыслимый как общее понятие, оказывается в постпозиции, т.е. на последнем месте, во француз­ском и английском языках обычно¹ соответствуют высказывания регрессивной структуры, в которых субъект обозначается именем с неопределенным артиклем и располагается на первом месте. Эта трансформация осуществляется как при переходе от русского языка к французскому и английскому, так и наоборот:

Un garde t apparait ~ Входит 4 стражник. Бежит 4 собака ~ A dog > came.

Иначе обстоит дело в случаях, когда субъект мыслится как понятие единичное. Русский язык оформляет такие высказыва­ния так же, как и с общими понятиями в качестве субъекта (ср.: Входит Калигула и Входит стражник). Во французском и англий­ском языках иногда субъект оказывается после обозначаемого им признака (инвертируется). Это возможно лишь в том случае, если признак представляется как простое действие, не получающее де­тального описания, а также не включает в себя объект, на который воздействует субъект.

При других условиях субъект остается на первом месте. Имя собственное не может вводиться неопределенным артиклем, но это не затрудняет его восприятия как основного, коммуникатив­но наиболее значимого элемента высказывания, если субъект по­является в тексте впервые. Именно такой порядок мы наблюдаем в английском высказывании, где впервые говорится о полицей­ском инспекторе Очумелове: Police inspector Ochumelov crossed the market place in a new great-coat holding a bundle in his hand.

Аналогичным образом строится высказывание в немецком язы­ке. Рассмотрим пример из романа Э.М. Ремарка «Три товарища»:

1) Die Turflog auf. Gottfried Lenz > stand in Rahmen, long, mager... ~
Дверь распахнулась. В проеме обозначилась долговязая тощая фигу­
ра 4 Ленца.

2) Koster > kam hinter ihm drein, ~ Вслед за ним вошел > Кестер.

В этих высказываниях на немецком языке субъект также ока­зывается на первом месте.

^! Мы не рассматриваем здесь особые, стилистически маркированные случаи изменения порядка слои в высказываниях (инверсий) в английском и француз­ском языках.

 

Иногда на первом месте оказывается коммуникативно значи­мый субъект, который также по законам коммуникации не может быть выделен с помощью неопределенного артикля. Рассмотрим два примера из повести «Роковые яйца»;

1) Запоздалый грузовик > прошел по улице Герцена, колыхнув
старые стены института.

2) Полусвет > был в коридорах института.

Регрессивный коммуникативный порядок сохраняется во фран­цузском переводе: Un camion attarde > passa rue Herzen, ebranlant les vieux murs de I'lnstitut.

Lapenombre * regnait dans les couloirs de I'lnstitut.

В первом французском высказывании использована уже из­вестная нам конструкция с неопределенным артиклем. Во втором высказывании слово la penombre (полумрак) невозможно было употребить с неопределенным артиклем, так как обычное состоя­ние освещенности, которое является просто «новым» для данного высказывания, предстало бы как нечто необычное.

Последний пример особенно важен для теории перевода, так как показывает, что коммуникативно значимый элемент при рег­рессивном порядке развития «схемы мысли» может никак не вы­деляться дополнительными средствами. Он показывает нам и еще одно явление: русские высказывания с регрессивной коммуника­тивной последовательностью, свойственные устной речи, в пись­менной речи оказываются стилистически маркированными на фоне высказываний с прогрессивной последовательностью. Они сразу же бросаются в глаза.

Французские и английские нейтральные высказывания стро­ятся от субъекта независимо от того, является он темой или ре­мой в бинарной схеме коммуникативного членения сообщения. Французский и английский языки (в некоторых случаях также немецкий и некоторые другие) в кадре сначала фокусируют вни­мание на субъекте предметной ситуации, а затем переходят к его признакам. Это в известной степени подтверждает вывод, сделан­ный Ю.С. Степановым, о различии принципов строения нейтраль­ных кадров русским и французским языками. Если в русском кадре объектив движется от известного к неизвестному, то во француз­ском — от общего к частному. «Этот принцип, — пишет Степа­нов, — нельзя даже назвать обратным русскому: он просто лежит в совершенно ином плане»¹. Сравнивая примеры перевода русских высказываний на французский и английский языки, мы показы­вали общие явления, проявляющиеся в обеих парах (русский — французский, русский — английский).

Степанов Ю.С. Указ. соч. С. 189.

Однако не всегда переводы на английский и французский языки показывают аналогичные принципы членения кадра. Эти языки нередко по-разному представляют описываемую предмет­ную ситуацию. Они отдают предпочтение той или иной «схеме мысли», отображая в разной последовательности элементы пред­метной ситуации — «детали кадра». Вине и Дарбельне, сравнивая то, как в сообщениях на французском и английском языках опи­сывается та или иная картина действительности, приводили в ка­честве примера следующие высказывания:

// a regarde (I) dans lejardin (2) par la pone ouverte (3); He gazed out (1) of the open door (3) into the garden (2).

Французский язык, даже представляя конкретное событие, предпочитает порядок, который не обязательно соответствует последовательности восприятия.

В приведенных в качестве примера фразах видно, что фран­цузское высказывание сразу обращает внимание читателя на цель, главный объект — он посмотрел в сад, — а затем уже уточняет, каким образом это произошло: через открытую дверь.

Английское высказывание построено иначе, оно отражает дви­жение взгляда: сначала взгляд обращается к открытой двери и за­тем скользит дальше, в сад.

§ 3. Шрмутации («шассе-круазе»)

Переводческое преобразование высказывания, произошедшее при переходе от французского языка к английскому, определяется термином пермутация. В переводе осуществлено синтаксическое преобразование «хода мысли», которое заключается во взаимном изменении позиций элементов высказывания. Данное перевод­ческое преобразование Вине и Дарбельне определяли также терми­ном шассе-круазе, обозначающим фигуру в танце, чехарду, обмен местами, встречный пробег и называющим такой способ перевода, когда два означающих меняются местами. Переводческая инвер­сия субъекта и его признака, которую мы рассмотрели в предыду­щем параграфе, также относится к пермутации. Однако, как мы видели в примере, приведенном канадцами, пермутация предпо­лагает самые различные типы пространственных модификаций высказывания, обусловленных самыми различными факторами.

Рассмотрим пример, извлеченный из рассказа Чехова «Дом с мезонином»:

«Это было 6—7 лет тому назад, когда я жил в одном из уездов Т-ой губернии, в имении помещика Белокурова, молодого человека,

который вставал рано, ходил в поддевке, по вечерам пил пиво и все

жаловался мне, что он нигде и ни в ком не встречает сочувствия».

Обратимся к выделенному нами фрагменту высказывания. В тексте Чехова помещик Белокуров по вечерам пил пиво. Обстоя­тельство времени по вечерам предшествует собственно описанию действия. Русское высказывание строится по модели, в которой сначала очерчивается временная рамка происходящего события, читатель вводится в определенную временную среду, получает временной фон. На этом фоне и разворачивается главное дей­ствие. Временная рамка предстает как сцена. И на этой «сцене времени» происходит некое событие. Время и событие оказывают­ся тесно связанными. Инверсия обстоятельства времени, перенесе­ние его после обозначения события разрывает эту логическую связь. Временная рамка получает самостоятельность, и все выска­зывание приобретает иной смысл. В этом случае временная рамка сама оказывается событием. Она предполагает имплицитную оп­позицию, противопоставляясь иным временным планам (дню, утру, ночи, и т.п.).

В английском же высказывании мы наблюдаем межъязыко­вую переводческую пермутацию. Английское сообщение строится в соответствии с нормами речи, принятыми в английском языке: глагол — дополнение — обстоятельство: Belokurov... drank beer of an evening...

drank beer <--- ______^_____ —> of an evening

no вечерам --- — ~~ ~~ ——— пил пиво

В некоторых случаях пермутация сопровождается и другими преобразованиями «схемы мысли». Рассмотрим еще один пример из того же рассказа:

Тут всегда, даже в тихую погоду, что-то гудело в старых амосовских печах, а во время грозы весь дом дрожал и, казалось, трескался на части, и было немножко страшно, особенно ночью, когда все десять больших окон вдруг освещались молнией.

All the time, even in still weather, the ancient stoves hummed, and during thunderstorms the whole house shook as if it were on the point of falling to pieces; this was rather alarming, especially on stormy nights, when the ten great windows were lit up by lightning.

Обратимся к выделенному фрагменту: что-то гудело в ста­рых амосовских печах ~ the ancient stoves hummed.

В русском высказывании неопределенный субъект (что-то) производит действие (гудело) в определенном месте (в старых амосовских печах). Неопределенность субъекта придает высказыва­нию несколько таинственный, мистический смысл. В английском переводе субъектом, производящим звук, становится сама печь:

что-то (S) гудело (V) в старых амосовских печах (Сотр. Circ)

the ancient stoves (S) hummed (V)¹

В переводе происходит очевидная нейтрализация таинствен­ности, присущей русской фразе. Однако английский синтаксис требует такой замены. Строгое калькирование в переводе русской синтаксической конструкции с неопределенным субъектом созда­ло бы в английском языке тяжелое искусственное высказывание. Переводчик следует нормам переводящего языка и осуществляет пермутацию. Пермутация сопровождается конверсией; вместилище таинственного звука преобразуется в его активного производите­ля. Приведем еще один пример аналогичной трансформационной операции:

Сильно, до духоты, пахло хвоем.

The fragrance spread by the fir-trees was almost overpowering.

Переводчик вновь уходит от субъективности русского выска­зывания, в котором восприятие запаха персонажем передается безличной конструкцией, в которой реальный субъект действия хвоя (хвои в чеховской интерпретации) представлен в виде допол­нения в творительном падеже, в котором субъектное значение контаминируется с объектным. Хвоя предстает как субъект, исто­чающий запах, и как объект обоняния персонажа рассказа, что и придает высказыванию некоторую субъективность, показывает ощущения персонажа. Переводчик, выстраивая фразу на англий­ском языке, следует строгой логике: в его двухступенчатом выска­зывании есть субъект первого действия — ели, и есть само дей­ствие — испускать аромат. Аромат (субъект второй ступени) тоже производит действие: он одолевает / душит. Субъект восприятия (персонаж) не выведен ни в русском, ни в английском высказы­ваниях. Однако в русском высказывании он ощущается более яв­ственно, так как предстает в виде невыраженного субъекта (кто ощущает запах хвои?). В английском же высказывании персонаж оказывается в роли невыраженного объекта (аромат одолевал кого?).

Приведенные примеры цермутации в сочетании с конверсией показывают, что для английского языка обозначение субъекта предметной ситуации оказывается обязательным элементом выска­зывания. Те же закономерности обнаруживаются и во французском языке. В русском высказывании субъект может лишь подразуме-маться, оставаясь косвенно выраженным. В самом деле, в предмет­ной ситуации пахло хвоем субъектом, ощущающим запах, является

S — субъект; V — глагол; Сотр. Circ — обстоятельство места.

49S

рассказчик. Но в «кадре» его нет. В кадре есть только запах. Пере­водчик и делает этот запах субъектом высказывания, рассказчик же оказывается в положении объекта, на которого действует (душит, удушает) запах-субъект.

Довольно часто переводчик вынужден прибегать к измене­нию «схемы мысли» именно в силу того, что субъект предметной ситуации оказывается непременным «началом», базой для развер­тывания картины предметной ситуации. Если в тексте оригинала, например на русском языке, субъект лишь подразумевается, то в переводах на французский и английский языки он восстанавли­вается, привносится в сообщение.

Так, в русском языке нередки неопределенно-личные предло­жения, семантика которых состоит в назывании действия или про­цессуального состояния, отнесенного к неопределенному субъекту. Субъект, не выраженный эксплицитно, обозначает «некое лицо» и не играет в тексте сколько-нибудь существенной роли. Субъект восстанавливается благодаря общим знаниям человека о процес­сах, описываемых в высказывании, например: «Ипподром — един­ственное место, где торгуют в розлив дешевым портвейном» (С. Дов-латов. Компромисс второй). Для автора и читателя не важно, кто торгует. Торгуют те, кто обычно занимается этим делом.

Грамматическая асимметрия русского и английского языков состоит в том, что в английском языке отсутствует синтаксическая форма, имеющаяся в русском, т.е. формально бессубъектные пред­ложения. Поэтому в английском вариаттте возникает местоимение they, способное обозначать неопределенный субъект действия.

«The Hippodrome is the only place where they sell port by the glass».

Аналогичные преобразования происходят и в других языках, где требуется обязательная выраженность субъекта. Так, в перево­де на французский язык русских неопределенно-личных предло­жений синтаксическая конструкция из бессубъектной преобразу­ется в субъектную, где роль подлежащего выполняет неопреде­ленное местоимение on, например: «Бенгальского пробовали уло­жить на диван в уборной, но он стал отбиваться, сделался буен» (М. Булгаков, Мастер и Маргарита. Гл. 12).

On essaya d'allonger Bengalski sur le divan, dans sa loge, mais il resista el commenca a se debattre comme unfoufurieux.

Иногда субъект неопределенно-личного русского предложе­ния — это не некое, а вполне определенное лицо, которое, одна­ко, довольно легко выводится из контекста, например:

Дукель (то есть Дукальский) ставит через приезжих латышей. Это крутой солидняк. Берут заезды целиком, причесывают наглухо. Но это в конце, при значительных ставках (там же).

Из контекста явствует, что берут и причесывают Дукель и ла­тыши. Еще одно упоминание о них в русском тексте оказывается излишним. В английском же варианте неизбежно возникает личное местоимение they, превращающее высказывание из бессубъектного в субъектное:

Duke! — thai is, Dukalski — is placing his bets through some visiting Latvians. It's hundred percent solid operation. They take an entire race and split all the earnings.

But that's at the end, when they play for high stakes,

Поверхностная структура последнего русского предложения приведенного отрывка значительно свернута, что свойственно разговорной речи. В предложении, где отсутствует глагол, в кон­денсированном виде представлены два действия. Это обозначает действие, названное в предшествующих предложениях, а обстоя­тельство, введенное предлогом семантически эквивалентно пред­ложению когда делают высокие ставки. Второе действие является обязательным условием первого.

В английском переводе происходит «восстановление» глубин­ной структуры. Переводчик не только выводит на поверхность условно-временную связь с помощью союза when, но добавляет местоимение they в функции неопределенного субъекта и глагол play, выстраивая, таким образом, полное глагольное предложение.

§ 4. Различия в членении картины события

Наибольшим разнообразием от языка к языку отличаются структуры высказываний, детально описывающих предметные си­туации: места и времени действия, характеристики действующих лиц и т.п.

Рассмотрим некоторые примеры. Начнем с высказывания, извлеченного из романа Достоевского «Идиот», и сравним его с переводом на английский язык.

В конце ноября (I), в оттепель (2), часов в девять утра (3), по­езд Петербурге/со-Варшавской железной дороги (4) на всех парах (5) подходил (6) к Петербургу (7).

At about 9 o'clock one morning (3) in late November (1), during a thaw (2), a (rain on the St. Petersburg-Warsaw railway (4) was approaching (6) St. Petersburg (7) at full speed (5).

На этом примере со всей отчетливостью проявляется асим­метрия представления временной характеристики предметной си­туации, временной рамки кадра, в русском тексте и в переводе на английский язык.

В русском тексте можно увидеть последовательное сужение временной характеристики, ее уточнение: время года (конец нояб-

 

ря) > особый период, отмеченный определенным состоянием по­годы (оттепель), > время дня. В английском переводе, напротив, в начале указывается время дня — At about 9 o'clock one morning, затем происходит расширение обозначения до обозначения време­ни года < in late November, а после этого идет уточнение (суже­ние) через обозначение периода, отмеченного особым состоянием погоды > during a thaw.

Субъект предметной ситуации — поезд — называется сразу же после того, как обозначилась временная рамка кадра. Далее по нисходящей (регрессивно) обозначаются признаки субъекта. Ин­тересно, что русский глагол, обозначающий действие субъекта, т.е. его главный признак, оказывается окруженным непосред­ственно двумя обстоятельствами, описывающими его признаки:

(5) на всех парах (как) — (6) подходил — (куда) к Петербургу (7).

В английском переводе, видимо, по причинам грамматичес­кой обусловленности расположение элементов меняется. Оба об­стоятельства оказываются за глаголом, причем ближе к глаголу стоит обстоятельство места:

approaching (6) — (куда) St. Petersburg (7) — (как) at full speed (5).

Рассмотрим фразу, которой начинается одна из первых глав «Мастера и Маргариты» Булгакова в переводе на разные языки:

В белом п/шще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца ни­сана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Ве­ликого вошел прокуратор Иудеи Поитий Пилат.

Чешская версия: Ctrndcteho dne jarniho mesice nlsdnu krdcel casne zrdna hrmotnym vojenskym krokem po kryte kolondde mezi dvema kridly palace Heroda Velikeho sprdvce Judeje Pildt Pontsky v bilem pldsti s purpupovou podslvkou.

Французская версия: Drape dans un manteau blanc a doublure sanglante et avancant de la demarche trainante propre aux cavaliers, un ho т me apparul sous le peristyle qui separait les deux ailes du palais d'Herode le Grand. C'etait Ponce Pilate, procurateur de Jitdee. Le prin-temps etait la et Vaube du quatorzieme jour du mois de Nisan se levait.

Английская версия: Early in the morning on the fourteenth day of the spring month of Nisan, wearing a white cloak with a blood-red lining, and shuffling with his cavalryman's gait into the two wings of the palace of Herod the Great, walked the procurator ofJudea, Pontius Pilate.

Немецкая версия: Angetan mil einem blutrot gefutterten weiJ3en (Jmhang, mit schlurfendem Kavalleristengang erschien ernes friihen Morgens, am Vierzehnten des Fruhlingstnonats Nissan, im uberdachten Saulengang Zwischen den beiden Flugeln des Palastes Herodes' des Grofien der Prokurator von Judaa, Pontius Pilatus.

У Булгакова сначала появляется бело-красное пятно, напоми­нающее по очертаниям человека, — белый плаш с кровавым подбо­ем. Это видение сопровождает звук — шаркающая кавалерийская походка. Затем идет локализация предметной ситуации во време­ни по нарастающей: время дня < число < месяц. За ней следует локализация в пространстве, также по нарастающей: крытая ко­лоннада < между двумя крыльями < дворец Ирода Великого. После этих локализаций появившееся в начале сцены пятно получает точное определение — прокуратор Иудеи Понтий Пилат.

С точки зрения структуры текста данную сцену можно пред­ставить следующим образом:

Какой (опред. субъекта) — как (опред. глагола) — когда — где — глагол — субъект.

Если попытаться представить это расположение элементов высказывания в абстрактных знаках, то структура оказывается еще более очевидной:

Def. S - Def. V - // Circ. t. 1 - Circ. t. 2 - Circ. t. 3 - / Circ. loc. 1 - Circ. loc. 2 - Circ. loc. 3 // - V - S

В этом расположении явно угадывается некая синтаксическая симметрия. Определения субъекта и глагола слева, субъект и гла­гол справа окружают обстоятельства времени и места, которые в свою очередь симметрично расширяются.

В чешском варианте структура представляется совсем иной:

Когда (день, месяц) — глагол — когда (время) — как — где — субъект — какой.

В чешской версии тоже есть симметрия, но совсем иная:

Circ. t. 2 — Circ. t. 3 - // V - Circ. t. 1 - Def. V // - Circ. loc. 1 - Circ. loc. 2 - Circ. loc. 3 // - S - Def. S

Зачин также начинается с обстоятельств времени, также после­довательно расширяющихся, затем следует глагол и его определе­ние, затем вновь расширяющаяся группа обстоятельств, но уже обстоятельств места, и, наконец, субъект и его определение. Нару­шает эту логику лишь одно обстоятельство времени, помещенное между глаголом и его определением.

Сравним структуру русского высказывания с французской и английской версиями.

Французский переводчик представляет сцену не в одном, а в четырех предложениях, расчленяя таким образом появление ка­кого-то человека в определенном месте, идентификацию этого человека и определение временных параметров сцены. Первое предложение он начинает с определений субъекта, подобно рус­скому оригиналу. Но зрительная и звуковая неопределенность

 

(белый плащ с красной подкладкой и шарканье по полу) сразу принимает четкое очертание человека — ип homme. В высказыва­нии появляется субъект, от которого идет развитие кадра, описа­ние места происходящего, которое, так же как и в русском текс­те, последовательно расширяет пространство. Но еще ничего не сказано о времени. Неясным остается и то, что за человек вошел во дворец. Идентификации субъекта посвящено второе предло­жение, построенное по стандартной структурной модели: указа­тельное местоимение се, отправляющее нас к слову ип homme в предыдущем высказывании — глагол связка eta.it — имя и функция человека Ponce Pilate, procurateur de Judee. Третье сложносочинен­ное предложение посвящено времени действия. Оно включает в себя два простых. В первом говорится о том, что была весна, а во втором, последовательно расширяясь, уточняется время: рассвет, число, месяц. При этом рассвет показывается как процесс, т.е. оказывается растянутым во времени: букв, рассвет занимался.

Структура французского высказывания, построенного в виде серии отдельных предложений, может быть представлена следую­щим образом:

Def. S - Def. V - Sind — V - Circ. loc. 1 — Circ. loc. 2 -Circ. loc. 3 // S def. // Circ. t. // Circ. t. 1 - Circ. t. 2 - Circ. t. 3

В английской версии на первом месте оказывается последо­вательно расширяющаяся временная рамка: ранним утром < че­тырнадцатого дня < весеннего месяца нисана, затем вводятся при­знаки субъекта, т.е. появляется красно-белое пятно и слышится шарканье, после этого, также расширяясь, дается описание про­странства и в конце идентифицируется субъект, расположенный в инверсии.

Circ. t. I - Circ. t. 2 - Circ. t. 3. // Def. S - Def. V // Circ. loc. 1 - Circ. loc. 2 - Circ. loc. 3 // V - S

Таким образом, структура высказывания в переводе на анг­лийский язык оказывается ближе структуре оригинального рус­ского высказывания, чем чешская или французская версии.

Структура высказывания в немецкой версии очень близко передает структуру оригинального высказывания.

§ 5. Стилистический аспект порядка слов

Интересный пример преобразования порядка слов можно встретить в переводе фрагмента романа «Мастер и Маргарита» на сербский язык.

Луна в вечернем чистом небе висела полная, видная сквозь ветви клена.

На чистом вечернем небу cujao je пун месяц и проби/ао се кроз кленово гран>е.

В русском тексте мы сталкиваемся с порядком слов, отража­ющим авторское видение реальности. Порядок слов в тексте Бул­гакова весьма своеобразен. В нем можно выделить несколько тема-рематических комбинаций.

Начало высказывания строится по привычному для поэтики Булгакова порядку, имитирующему устное сообщение: на первом месте оказывается рема, то главное, что должен «увидеть» чита­тель в вечернем небе, т.е. луна. Небо создает необходимый фон для этого главного объекта, привлекающего взгляд. Небо с его ха­рактеристиками помещается в более слабую, безударную пози­цию: Луна' (Р) // в вечернем чистом небе (Т)... Затем следует связ­ка, объединяющая первую тема-рематическую комбинацию со второй, — висела. Связующий глагол выполняет функцию темы вюрой тема-рематической комбинации: висела (Т) // по'лная, ви'д-ная (Р) сквозь ветви клена.

Переводчик следует принципу логичности высказывания. Он перемещает на первое место тему, создающую фон, простран­ственную рамку: На чистом вечерпем небу (Т), затем следует свя­зочный глагол, довольно вяло передающий сочную характеристи­ку булгаковской луны, и собственно рема: cujao je пун месяц (Р). Глагол, следующий после союза и, выполняет роль связки со вто­рым тема-рематическим блоком, в котором он выполняет функ­цию темы: проби/ао (Т) се кроз кленово гранте (Р).

Таким образом, в переводе мы видим логически правильное развертывание высказывания о референтной ситуации, описан­ной в тексте оригинала. Однако поэтика булгаковского текста предстает в несколько искаженном виде. Оригинальный, свой­ственный Булгакову синтаксис превращается в нормативную «общую» структуру в тексте перевода. Переводчик не замечает и еще одной особенности поэтики Булгакова, знаком которой яв­ляется «синтаксическая ошибка» автора. Когда на компьютере набираешь эту булгаковскую фразу, умная и нормативно образо­ванная машина отмечает ошибку. «Обычно качественное прила­гательное предшествует относительному», — сообщает она и пред­лагает поменять их местами. Переводчик следует логике и изме­няет порядок следования прилагательных, т.е. использует прием пермутации для сохранения нормативности переводного текста:

в вечернем На чистом

чистом небе вечерн>ем небу

«Синтаксическая ошибка» автора заставляет задуматься над причиной, и поэтика булгаковской фразы становится более ясной, более отчетливо проявляется ее ритмический рисунок, заключаю-

"

щийся в очевидном параллелизме фрагментов фразы в сочетании со сломом этого параллелизма. Попробуем устранить из фразы «неправильно» расположенное относительное прилагательное (чистое}. После слова луна, притягивающего основное внимание читателя, фраза строится в этом случае в виде последовательнос­ти симметричных фрагментов:

Луна Ц в вечернем небе висела полная видная сквозь ветви клена

Очевидный параллелизм создает монотонность, и Булгаков нарушает эту монотонность, поместив качественное прилагатель­ное чистом после относительного, что не соответствует норме, т.е. нарушает привычный, ожидаемый порядок.

В переводе на сербский язык глагол висела заменяется глаго­лом cujao, прилагательное видная — глаголом проби/ао, а слово ветви семантическим эквивалентом гранте. Создать аналогичный авторскому ритмический параллелизм оказывается невозможным. Поэтому выбор, сделанный переводчиком в пользу нормативной и логически правильной синтаксической организации высказыва­ния, оправдан.

Рассмотренная фраза булгаковского текста и ее перевод на сербский язык позволяют обратить внимание еще на один аспект смысловой организации высказывания, выражаемой синтаксиче­ским строем фразы, а именно антропоцентризм, присутствие че­ловека в высказывании. В русской фразе читатель может отожде­ствить себя с рассказчиком или с персонажем, который будет действовать в референтной ситуации. Именно он видит луну и оценивает ее свойства. Русская фраза, тяготеющая к такому ант­ропоцентризму, более субъективна. В переводе луна предстает не через восприятие человека, а как самостоятельный предмет, т.е. более объективно.

Совсем иначе выглядит эта фраза в переводе на французский язык:

Ее внешняя форма совсем не соответствует русскому оригина­лу. Однако французскому переводчику удается сохранить антропо-центричность оригинального высказывания. Форма a trovers -сквозь, с которой начинается французская фраза, сразу отправляет

читателя в область восприятия. Читатель должен что-либо увидеть, и он видит луну, главный предмет высказывания, оказывающийся в достаточно сильной позиции. Но логика французской антропо-центричной фразы не та, что в русском тексте. Француз сначала видит ближайший к нему предмет (les branches d'un erable — вет­ви клена), затем то, что привлекло его внимание (lapleine lune — полная луна), и, наконец, самое отдаленное — фон (le del pur du soir— чистое вечернее небо}. Такой порядок, на первый взгляд, не соответствует представлению о французском синтаксисе, которое мы встречали у Вине и Дарбельне, сравнивавших французскую фразу с английской. Однако приводившаяся ими в качестве при­мера фраза // a regarde (I) dans le jardin (2) par la porte ouverte (3) построена как определенно-личная, в ней уже выведен субъект восприятия. В переводе булгаковской фразы после вынесенного на первый план ближайшего наблюдаемого предмета с наречием a travers, восстанавливающего антропоцентризм, сразу следует цель — главный предмет, а затем уже выводится фон, окружение этого предмета. Таким образом, подтверждается справедливость интересного наблюдения канадских исследователей об асиммет­рии французской и английской логик синтаксической организа­ции высказывания.

Итак, синтаксический аспект перевода, синтаксические пре­образования — чрезвычайно многосторонняя проблема. Она не сводится, как может показаться на первый взгляд, к фиксиро-ванности различных элементов высказывания, главным образом субъекта и глагола, в большей или в меньшей степени обуслов­ленной строем того или иного языка. Не сводится она и к ком­муникативному порядку расположения элементов высказывания в речевой цели и, соответственно, тема-рематическому членению высказывания. Проблема оказывается значительно обширней и уводит нас в область представления тем или иным языком дина­мической картины мира, именно динамической, ведь речь идет о том, как тот или иной язык показывает последовательное разви­тие события во времени и в пространстве.

Глава 10

ДЕФОРМАЦИИ

§ 1. Деформация как переводческая стратегия

Если мы определили процесс преобразования исходного тек­ста в текст перевода, к которому относим и трансформацию, и деформацию как сознательный рациональный процесс, в основе

 

которого лежит некая переводческая концепция, то, на первый взгляд, утверждение, что переводчик может сознательно деформи­ровать текст оригинала, представляется абсурдным, хотя и возмож­ным теоретически. Реальная же переводческая практика показыва­ет, что сознательная деформация исходного текста в переводе не такое уж редкое явление.

Деформирующее преобразование текста в переводе оказыва­ется прежде всего связанным с категорией переводческой потери, точнее, с осознанием переводчиком того, что перевод без всяких потерь невозможен. Еще в IV в. св. Иероним писал: «Если кто-то не понимает, насколько в переводе страдают красоты языка, пусть он переведет Гомера слово в слово на латинский язык. Скажу больше: пусть он передаст его на его собственном языке, но в про­зе, и тогда он увидит, каким смешным станет его стиль: красно-речивейший из поэтов будет лишен красноречия»¹. В середине XVIII в. французский писатель и философ Дидро говорил о по­этическом переводе: «Смутный образ, тонкий иероглиф, царящий во всем описании и зависящий от распределения кратких и долгих в языках с количественными характеристиками и от распределения гласных и согласных в словах... Все это с необходимостью исчезает в наилучшем переводе»². Чуть позднее немецкий писатель, линг­вист и переводчик Август Шлегель констатировал: «Вряд ли кто сможет сильнее, чем я, почувствовать, как много утрачивается даже при самом усердном переводе»³. Не свидетельствуют ли эти высказывания старых мастеров о том, что они сознательно пред­принимали действия, деформирующие исходный текст? На чем же основаны эти пессимистические откровения? Прежде всего на знании асимметрии лингвистических, культурных, исторических, идейных и других факторов, проявляющихся при столкновении текстов в переводе.

Деформация как переводческое действие затрагивает в пер­вую очередь именно форму речевого произведения, хотя возмож­ны и такие деформирующие операции, которые затрагивают и семантический уровень.

Сознательная деформация формы отмечается, в частности, тогда, когда переводчик передает поэтический текст прозой, ког­да разрушается ритмический рисунок, присущий оригинальному тексту, когда в текст перевода вносятся какие-либо добавления или, напротив, когда выбрасываются отдельные фрагменты. Воз-

¹ Цит. по: HorgueMn P. Antologie de la maniere de traduire. Montreal, 1981.
P. 24.

² Цит. по: Копанев П.И. Вопросы истории и теории художественного пере­
вода. Минск, 1972. С. 162.

³ Там же. С. 183.

пикает вопрос: всегда ли переводчик расценивает собственные действия по деформации исходного текста как его обезображива­ние, искажение? Думаю, что никогда, ведь в основе деформации также лежит определенная переводческая концепция. Концепция же, в свою очередь, предполагает осознание конечной цели пере­вода и выбор в соответствии с этой целью определенной гене­ральной линии поведения — стратегии перевода, т.е. стратегии преобразования исходного текста. Перевод — это постоянное жертвоприношение, вопрос лишь в том, что оказывается жертвой и во имя чего эта жертва приносится.