Пе­риодизация истории переводческого опыта П.И. Копанева

Устные письменные переводы.

3. Буквалистские переводы религиозных текстов

4. Противопоставление буквального и вольного переводов.

5. Социально-историческая роль перевода (реферат).

 

Особенности возникновения и развития переводческой деятельности

ГАРБОВСКИЙ (СТР. 19-26)

ПЛАН

1. Когда возник перевод

Пе­риодизация истории переводческого опыта П.И. Копанева

3. Пе­риодизация Стейнера

4. Пе­риодизация Балляра

5. Пе­риодизация Д.З. Гоциридзе и Г.Т. Хухуни

6. Точка зрения Н.К. Гарбовского на историю перевода

Прежде чем начать рассмотрение опыта перевода и истории переводческих учений, приведу высказывание одного из извест­ных теоретиков и историографов европейского перевода Анри Ван Офа, которым он начинает свою книгу об истории перевода в Западной Европе: «Если вы хотите написать историю перевода, вы должны быть готовы ответить на целый ряд вопросов: когда возник перевод? Почему переводят? Всегда ли переводили одина­ково? Были ли в истории перевода благоприятные периоды? Спи­сок вопросов можно было бы продолжить. Иначе говоря, поле деятельности — обширно. Действительно, изучение теории пере­вода равносильно изучению истории мира, истории цивилиза­ций, но сквозь призму перевода и с той лишь разницей, однако, что история перевода не обладает непрерывностью Истории, на­против, в ней обнаруживается множество белых пятен — как во времени, так и в пространстве»¹.

Итак, рассмотрим когда возник перевод. Ра­зумеется, дать точный ответ на этот вопрос вряд ли возможно, ведь история перевода прерывиста не только во времени, но и в пространстве. Тот факт, что мы находим исторические докумен­ты, свидетельствующие о переводческой деятельности в глубокой древности в каком-либо одном уголке мира, не дает достаточных оснований утверждать, что перевод не существовал еще раньше в другом конце света, но об этом не сохранилось свидетельств. С известной долей уверенности можно лишь утверждать, что пе­ревод возник в глубокой древности, сразу после того, как возник­ла потребность в общении между народами, племенами или еще какими-либо этническими группами, говорящими на разных язы­ках. Таким образом, вопрос о возникновении перевода непосред­ственно связан с вопросом о возникновении языков мира. Одной из распространенных теорий происхождения языка является так называемая теория моногенеза (от греч. mows — один и genesis — рождение), согласно которой человеческий язык возник из одного источника. Эта теория тесно связана с теорией моногенеза чело­века. По этой теории, которую разделяют многие антропологи, человек современного типа Homo sapiens появился в результате единичной мутации в одном месте Земли, скорее всего в Африке, около 100 тысяч лет тому назад. К этому же периоду относят и возникновение исходного праязыка, который около 30—40 тысяч лет тому назад мог распасться на отдельные диалекты, положив­шие начало разным языкам, по мере увеличения числа древних людей и их расселения по Африканскому и Евразийскому конти­нентам.

Считается, что к этому периоду уже сформировалось опреде­ленное общественное устройство — первобытно-общинный строй, что в свою очередь предполагает расширение функций языка как средства общения.

Наличие некой общественной системы в условиях существова­ния некоторого числа языков позволяет предположить существо­вание в тот период некоего подобия «международных» контактов, которые могли иметь форму обменов какими-либо предметами, совместной деятельности или, напротив, военных действий. Та­кие контакты в условиях уже сложившегося многоязычия вряд ли могли осуществляться без языкового посредничества первых пе­реводчиков, т.е. людей, знавших язык другого народа.

А теперь рассмотрим как развивалась переводческая деятельность, как должна быть построена история перевод­ческого опыта, приемлема ли для нее принятая всеобщей историей периодизация или же для исторического описания перевода сле­дует установить какие-либо иные вехи.

В современной науке мы встречаем различные подходы к пе­риодизации истории переводческого опыта.

П.И. Копанев выделяет в истории перевода четыре периода. Он полагает, что «в ходе конкретно-исторического рассмотрения практики и теории перевода в целом и художественного перевода в частности все с большей отчетливостью проступают хронологи­ческие этапы духовного развития человечества и его многовековой культуры, совпадающие в основном с этапами социально-истори­ческой хронологии мира»². Он различает

первый, или древний, период (рабство и феодализм);

второй, или средний (от первона­чального накопления капитала до научно-технической револю­ции XVIII в. включительно;

третий, или новый, период (конец XVIII — конец XIX в.);

четвертый, или новейший, период (конец XIX-XX в.)³.

Данная периодизация, разумеется, не лишена оснований. В са­мом деле, любое явление культуры, каковым является и перевод, может рассматриваться на фоне принятой исторической наукой периодизации человеческой цивилизации.

Для представления истории перевода эта периодизация ока­зывается недостаточно эффективной прежде всего потому, что имеет сугубо экономические основания — отношение к собствен­ности (рабство, феодализм, накопление капитала) и построенные на вариантах этого отношения социально-экономические форма­ции. Перевод же не связан напрямую ни с экономикой, ни с об­щественным строем, ни даже с таким значительным явлением, как научно-техническая революция XVII в. С момента своего возникновения перевод одинаково обслуживает все обществен­ные формации с любым отношением к собственности и с любым уровнем научно-технического развития. Центральная область формируется вокруг одного единственного, главного вопроса теории перевода: что происходит при переводе? Этот общий вопрос включает в себя массу более частных: об эк­вивалентности и адекватности, о преобразованиях и инварианте, о смысле и значениях, о содержании и форме, о вольном и бук­вальном, о верности и предательстве и многие другие. С момента возникновения перевода до настоящего времени переводчики ре­шают в основном одни и те же задачи, спорят об одних и тех же проблемах независимо от смены общественно-экономических фор­маций, от научно-технических и социальных революций.

Следующая периодизация, предложенная Стейнером представляется более инте­ресной для науки о переводе, ведь этот исследователь изначально концентрирует внимание на значительных явлениях именно в данной области культуры, для него первичным оказываются пе­реводческие события. Более того, периодизация Стейнера пока­зывает не только явления собственно перевода (что, кто, когда переводил), но и эволюцию теоретических взглядов на перевод.

Стейнер также выделяет в истории перевода четыре периода, границы между которыми, по его собственному признанию, вов­се не абсолютны.

Первый период начинается с рассуждений Цицерона о том, как он переводил, точнее не переводил, речи греческих ораторов Эсхина и Демосфена, и работы Горация «Поэтическое искусство» и заканчивается комментариями Фридриха Гёльдерлина, немец­кого поэта начала XIX в., к собственным переводам Софокла (1804). В этот период переводческая практика служит материалом для анализа и некоторых выводов. Стейнер признает, что в этот весьма обширный исторический период (18 веков!) было вписано немало ярких страниц в историю перевода, однако несмотря на это, весь период характеризуется явно выраженным эмпиризмом.

 

Второй период Стейнер называет этапом теории и герменев­тических (иск-во и теория истолкования, имеющего целью выявить смысл текста, исходя из его объективных и субъективных оснований) разысканий. Его начало Стейнер связывает с именами Александра Фрейзера Тайтлера, автора очерка о принципах пере­вода (Tytkr Alexander Fraser. Essay on the Principles of Translation), вышедшего в Лондоне в 1792 г., и Фридриха Шлейермахера, чья работа о переводе (Schleiermacher Friedrich. Ueber die verschiedenen Methoden des Uebersetzens) появилась в 1813 г. В этот период воп­рос о природе перевода рассматривается в более широком кон­тексте теорий о взаимодействии сознания и языка. Это эра опре­деления сущности перевода и построения его философско-поэти­ческой теории. В это время уже складывается и историография перевода. Данный период завершается блестящей, но лишенной, по мнению Стейнера, научной строгости книгой французского писателя и переводчика Валери Ларбо «Под покровительством св. Иеронима»², вышедшей в 1946 г.

 

Третий период, современный, начинается в 40-е гг. появлени­ем первых статей по теории машинного перевода. Начало этого периода Стейнер связывает с именами русских и чешских ученых, которые, унаследовав, по его мнению, идеи формализма, пытались применить лингвистическую теорию и статистические методы к исследованию перевода. В этот период предпринимаются попыт­ки установить соответствие между формальной логикой и моде­лями языковых трансформаций. Период отмечен интенсивными научными разысканиями в области перевода. Выходит множество публикаций о переводе. Появляются работы по теории перевода А. Федорова, Р.-А. Броуера, У. Арроусмита и др. Переводчики-профессионалы создают свои организации и начинают издавать свои журналы. Но с начала 60-х гг. акцент в разысканиях в области теории перевода несколько смешается и начинается новый, четвертый, период.

 

Начало четвертого периода Стейнер связывает с «открытием» статьи о переводе Вальтера Беньямина (Benjamin Waiter. Die Aufgrabe des Üebersetzers), опубликованной еше в 1923 г. и представляющей собой предисловие к переводам Ш. Бодлера, а также с популярно­стью экзистенциалистских идей Мартина Хайдеггера (осн категория –«временность», первично «настроение», «бытие –в-мире») и Ханса-Ге­орга Гадамера. Новое направление он определяет как герменевти­ческое. Наступает период почти метафизических разысканий в области письменного и устного перевода, угасания надежд на возможности автоматического перевода (стычек «универсалистов» с «релятивистами»). Перевод оказывается полем сражения лингви­стов. В это же время теория перевода выходит за пределы линг­вистики и становится объектом междисциплинарных научных исследований, располагаясь на стыке антропологии, психологии, социологии, а также таких смежных дисциплин, как этнолингви­стика и социолингвистика. Классическая филология, сравнительное литературоведение, лексическая статистика, этнография, социоло­гия уровней языка, формальная риторика, поэтика, грамматичес­кий анализ смыкаются, для того чтобы прояснить суть акта пере­вода и механизмы «межъязыковой жизни», заключает Стейнер¹.

Но и эта периодизация, несмотря на то что она построена на анализе работ, посвященных собственно переводу, также оказы­вается уязвимой для критики.

В то же время, как отмечает Балляр, известный исследо­ватель, существует договоренность в различении историчес­ких периодов:

античность,

Средние века,

Возрождение,

XVII в., XVIII в.

Балляр отдает предпочтение изучению истории перевода именно в таком ключе, чтобы облегчить ориентирование, привяз­ку во времени событий из сферы перевода, даже если подобная периодизация истории может приниматься с оговорками².

Таким образом, взгляд Балляра на историю перевода близок тому, что мы встречаем у Копанева: он также предлагает рассмат­ривать историю перевода по периодам или эпохам, традиционно выделяемым историей человеческой цивилизации. Однако, как мы видим, периодизация истории, на которую опирается Балляр. отличается от социально-экономической периодизации, состав­ляющей основу исторических разысканий Копанева. Балляр в большей степени, чем Копанев, во всяком случае по замыслу опирается на явления не материальной культуры (экономики), а духовной. Именно в этом их основное различие. Историю пере­вода как явления духовной культуры можно изучать по этапам развития именно духовной сферы человеческой цивилизации. Поэтому периодизация истории перевода Балляра более соответствует характеру изучаемого объекта. Однако и она не лишена некоторых недомолвок и субъективности.

Взгляд на периодизацию истории перевода, который мы об­наруживаем в работе Балляра, разделяют и грузинские исследова­тели Д.З. Гоциридзе и Г.Т. Хухуни. Критикуя концепцию Стейне­ра, они утверждают, что предложенная им периодизация истории перевода лишена истинного историзма, так как в ней «по суще­ству игнорируются те различия, которые характеризовали разви­тие перевода и переводческой мысли в течение двух тысяч лет — от античных авторов до европейских романтиков*''. Они, подобно Балляру, избирают для истории перевода периодизацию, осно­ванную на выделении этапов духовной жизни общества, точнее этапов развития литературы. Принимая историко-литературный подход к исследованию фактов истории перевода, эти исследова­тели опираются на мнение, высказывавшееся многими переводоведами (A.B. Федоровым, Ю.Д. Левиным, Г.Р. Гочечиладзе) о не­разрывной связи перевода с жизнью литературы. Подобный под­ход вполне правомерен с одной лишь оговоркой: если рассматри­вать историю только письменного перевода. Однако далеко не всегда переводческая мысль ограничивалась областью литератур­ного перевода. Даже если признать литературой абсолютно все, что написано человечеством, не выделяя в особую область худо­жественное словесное творчество, то и в этом случае остается об­ширная область устного перевода, также неоднократно привле­кавшая внимание исследователей перевода. Поэтому построение периодизации истории перевода в виде кальки истории литературы также оказывается уязвимым, хотя, разумеется, такая периодиза­ция более объективна потому, что в основе и перевода, и литера­туры лежит речевая деятельность человека.

Гарбовский отмечает, что со Стейнером можно согласиться, что конец 40-х гг. XX в. оказался поворотным моментом в истории переводческой мысли. Это действительно связано с первыми опытами машинного пере­вода, которые стали возможны благодаря бурному развитию струк­турной лингвистики и кибернетики. Но переворот в «переводческом сознании» произошел еще и потому, что на перевод взглянули как на особый вид сложнейшей интеллектуальной деятельности, существующей в разных формах и имеющей свои, пока еще не познанные внутренние законы. Предпринимались множественные попытки построения моделей перевода. Изучению подвергались уже не только переведенные тексты в их сравнении с оригинала­ми. Перевод изучался в большей степени с позиций порождения речи.

Нельзя не согласиться и с тем, что ослабление интереса иссле­дователей к моделированию переводческих процессов, обуслов­ленное некоторой ограниченностью сугубо структурного подхода к переводу, и связанное с ним разочарование в возможностях ма­шинного интереса вновь вывели на передний план личность пе­реводчика, заставили задуматься об объективном и субъективном началах перевода. Разумеется, в центре внимания вновь оказался текст, продукт переводческой деятельности, единственный веще­ственный источник, дающий возможность вывести скрытые зако­ны перевода. Это действительно было началом нового — герме­невтического — этапа в истории переводческой теории.

В настоящее время успешно сосуществуют оба подхода к изучению проблем перево­да: и структурно-трансформационный, и герменевтический. Соче­тание этих подходов отражает двуединую сущность перевода как изучаемого объекта: понимание смысла текста (герменевтический аспект) и межъязыковое преобразование исходного текста в текст на ином языке. За четверть века после выхода в свет книги Стей­нера крен в сторону герменевтики перевода еще более усилился. Проблема «диалога культур» стала одной из центральных в гумани­тарных исследованиях. И опять привилегированным полем иссле­дований, научных и ненаучных дискуссий стал перевод, дающий поистине неисчерпаемый материал для сравнительных культуро­логических разысканий.