Лекция 46. Мотивация и целеобразование

 

Товарищи, на прошлой лекции я выделил проблему мотивов как того, что конкретизует собой потребности человека. При этом я разделил понятие мотива и понятие цели. И, наконец, следующий шаг состоял в том, чтобы разделить мотивы и эмоциональные переживания, которые традиционно не только относят к категории мотивов, но часто рассматривают как главные побуждающие человеческую деятельность силы. Сегодня передо мной стоит задача перейти к анализу мотивов, их классификации, конечно, на уровне человека. Но для этого мне придется ввести еще некоторые дополнительные понятия и дополнительные различения. При этом, я хочу заранее вас предупредить, мне многое придется повторить из того, что уже было сказано на предшествующих лекциях. Я хочу напомнить, что основная функция мотивов, в самом общем виде, состоит в том, что мотивы побуждают и направляют деятельность. Или, как я еще другими словами эту же самую мысль выражал, это то, ради чего осуществляется деятельность. Но из этого-то положения и вытекает то особое место, которое мотивы занимают в общей структуре человеческой деятельности. Само понятие «деятельность» необходимо соотносится, прежде всего, с понятием мотива. Или, иначе, мотив — это то, что характеризует деятельность, что побуждает именно деятельность, известные виды деятельности или отдельный конкретный вид деятельности.

Таким образом, мотивы дают даже известное основание для классификации самих деятельностей. Потому что деятельности классифицируются, упорядочиваются, даже отделяются одна от другой именно по признаку мотива. Здесь, кажется, повторяется ситуация с необходимостью наполнить каким-нибудь содержанием потребность, иначе говоря, содержательно характеризовать ее. И как мы не можем характеризовать потребность иначе, как через указание на ее предмет, то есть на мотив, так мы не имеем возможности характеризовать содержательно и различные виды деятельности, не указывая при этом на мотив этой деятельности.

Дело все в том, что то, что образует состав деятельности, может меняться. При этом сама деятельность как единица человеческой жизни остается неизменной. А это и значит, что неизменным остается мотив. Хотя после выполнения этой деятельности действия и цепи действий, которые образуют содержание этой деятельности, способы, которыми выполняются эти действия, психофизиологические функции, которые реализуют все эти процессы, могут относительно друг друга и внутри себя меняться. Попросту говоря, одна и та же деятельность может по-разному выполняться, оставаясь той же самой в психологическом значении этого слова. В психологической, так сказать, ее характеристике.

Конечно, анализируя деятельности, классифицируя их, едва ли возможно руководствоваться только одним признаком развития ее мотивации, ее мотива. Я хочу сказать другое: невозможно отвлечься от этого признака потому, что он является психологически решающим. В полном описании или в полной и более подробной классификации деятельности, конечно, приходится учитывать и состав этой деятельности, ее течение, ее реализацию и даже механизмы, ее реализующие, возможность ее реализации, и так дальше. Но, повторяю, когда речь идет о каком-то классе деятельности, или о каком-то отдельном виде деятельности, или об отдельной конкретной деятельности, мы не можем опустить одной характеристики, а именно характеристики мотива этой деятельности, характеристики этой деятельности через ее мотив, то есть через то, что побуждает эту деятельность, что субъективно, жизненно оправдывает ее.

Вот так стоит, товарищи, вопрос. Значит, попросту можно сформулировать это последнее высказывание так: мотивы со структурой деятельности соотносятся именно здесь, а не в действии, не в способе выполнения действия, не в операции, не в реализующих эти операции и действия механизмах. Именно поэтому они и дифференцируют деятельности, кладут психологическое различие между ними. Можно представить себе некоторую трудовую деятельность. Ее можно описать как угодно. «На лбу» у этого процесса, как и у любого другого, не начертано, как, на каком языке следует описывать данный процесс. Любой процесс может быть описан на очень многих языках. А что значит — на очень многих языках? Это значит — в системе совершенно разных отношений, в разных связях. Вот когда мы описываем деятельность на языке психологическом, не физикальном, тогда-то и оказывается, что одна и та же трудовая деятельность меняется психологически в зависимости от того, что эта трудовая деятельность представляет собой: деятельность из-под кнута, рабскую, так сказать, деятельность; деятельность, которая мотивируется вещественно-материальными мотивами — труд ради обогащения или просто ради заработной платы, правда? Другое дело, когда технически та же сама деятельность выполняется по другим мотивам, мотивам социальным. Конечно, в зависимости от мотива она меняется, меняется ее динамика, ее течение, и так дальше. Но главное, отчего она меняется? Она меняется потому, что реализует разные жизненные отношения человека с окружающим миром, другими людьми, обществом. Вот почему можно сказать, что мотивы психологически дифференцируют деятельности.

Нет никакой надобности иллюстрировать эту простую мысль. Я уверен, что каждому из вас немедленно приходят в голову различного рода, но сходные между собой иллюстрации этой мысли, которые относятся к деятельности, а не к отдельным действиям, тем более, не к реализующим их операциям, тем более, не к простым реализующим их физиологическим или морфофизиологическим органам, структурам и процессам. Дело в том, что это не значит, что в деятельности операции остаются как бы незатронутыми мотивами деятельности. Дело в другом: мотив деятельности как бы окрашивает только образующие эту деятельность отдельные действия и операции, эти внутренние образующие деятельности, которые вовлекаются в деятельность, но подчиняются деятельности, и одновременно, конечно, подчиняются объективным условиям, в которых протекает эта деятельность.

Все эти структурные единицы деятельности, которые я называл, как бы несут на себе печать деятельности и ее мотива, потому что деятельность не представляет собой никакого аддитивного, как теперь говорят, образования, то есть не представляет собой результата прикладывания независимых неменяющихся единиц, элементов одного к другому. Они не соединены знаком «плюс». Или союзом «и». Это процессы, взятые в разных отношениях. Поэтому я никогда не могу сказать, о чем идет речь, о какой единице деятельности: может быть, о деятельности отдельной, может, это действие, входящее в какую-то цепь и реализующее какую-то деятельность, может быть, это просто операция техническая, технизированное, так сказать, действие, служащее только способом выполнения какого-либо действия, или речь идет о каких-либо психофизиологических функциях, вовлеченных в эту единицу, которая есть деятельность. Эти единицы переходят одна в другую. Действие может отработаться, автоматизироваться, технизироваться и стать только способом выполнения какого-то другого действия. Действие может получить собственный мотив, об этом мы будем говорить дальше, и тогда происходит трансформация, действие трансформируется в целую деятельность. Словом, действие, деятельность не рассекается на отдельные элементы. Если вы берете процесс в отношении к цели, то вы будете характеризовать этот процесс как действие. Если вы берете процесс в отношении к мотиву, вы получите образование, которое следует квалифицировать как деятельность. Словом, если вы вычтете из деятельности все ее образующие, у вас ничего не останется, потому что деятельность живет в своих собственных единицах.

Как же функционируют мотивы в структуре деятельности? Взятые в отношении к деятельности мотивы выполняют очень интересную и очень тонкую, очень сложную функцию. Они определяют зону целей, если можно так выразиться. А следовательно, через выбор в этой зоне цели определяется и отбор, выбор собственно действий. Что же значит, что мотив порождает зону целей? Это очень сложный вопрос. За этим вопросом кроется проблема, которой нужно еще заниматься и заниматься. Это проблема целеобразования, то есть порождения целей.

Когда мы с вами занимаемся экспериментальными исследованиями, то в типичном случае цель мы ставим. Когда вы ведете учебный процесс, цель в общем случае вы ставите. И весь вопрос заключается в том, чтобы построить и осуществить действие, подчиненное или подчиняющееся, лучше сказать, этой цели. Но в других условиях цели ставятся самим субъектом. Первоначально существует только некоторая общая как бы направленность на эти цели, то, что я назвал зоной целей. Дальше происходит отбор, фиксация какой-то цели. И когда возникает эта цель, то есть результат действия представлен, то вы осуществляете действие в нормальном случае по вашим предположениям, по задуманным результатам, представлениям будущего продукта, результата действия.

Надо сказать, что при изучении реальной деятельности людей, иначе говоря, человеческой жизни, иногда эти процессы целеобразования выступают как очень важная индивидуально-психологическая проблема, субъективная проблема. Я в этом отношении всегда опираюсь на два очень разных случая из числа тех, которые хорошо документированы. Ведь довольно редко бывает, когда материалы о каком-нибудь человеке, известном человеке, да к тому же связанном общностью профессии, общностью деятельности, так сказать, очень различны по целеобразованию. Наверное, много таких случаев существует. Заинтересовал меня один такой случай, контрарный. Очень резкая противоположность судьбы, процессов целеобразования, причем как-то повторявшихся на протяжении биографии.

Я имею в виду двух ученых, двух исследователей. Каждый из них сделал огромный вклад в науку, да еще притом в довольно близких областях. Один из них — это великий Дарвин. Другой из них, его редко называют великим, — это знаменитый Пастер. Дело в том, что научная деятельность и того и другого очень хорошо документирована. У Дарвина развитие его идей, его научных задач, его биография описаны его сыном. Есть очень большой материал — переписка Дарвина. Даже дневники, очень известные. У Пастера есть тоже биограф — это Э.Ру, который выдумал антидифтерийную сыворотку, это ближайший ученик Пастера, знающий о нем очень много, и очерк жизни Пастера очень хорошо документирован. Вот посмотрите, как шло целеобразование в сфере научной деятельности у того и другого крупного исследователя и ученого.

Дарвин. Я не буду пересказывать вам биографию, здесь много о чем можно говорить. Интерес к естественным явлениям. Много возникавших целей на пути раннего развития Дарвина. Коллекционирование, занятие натуральной естественной историей. А главное — один мотив выделяется очень ярко. Его сфера есть наука. Какая? Вероятно, естествознание. Может быть, даже теология. И есть какой-то период, когда Дарвин согласился с целью сделать из себя священника. Потом очерчивается другая цель, не вполне теология. То да, то нет. Целеобразование идет, но цель пока не осуществляется. Как не осуществилась теология. Теология — какая-то попытка, влияние внешних сил, влияние внешнего окружения. И все-таки цель не выбрана. Остается очень широкая зона науки. Вот теперь опять теология, почти решено. И все-таки — нет, не фиксируется. И вот наконец биология. Это происходит поздно очень, во время путешествия на «Бигле», куда отправляется Дарвин под влиянием биологических идей; прежде занимается биологическими размышлениями, затем продолжает коллекционирование животных видов и еще посылает статьи на другие темы на континент во время путешествия на «Бигле». Наконец, происходит целеобразование раз и навсегда. Дальше вся жизнь Дарвина — великий подвиг создания эволюционной теории, великой теории эволюции животных видов. Вот такой трудный процесс.

Очень общий мотив, очень широкая, очень неопределенная зона возможных целей. Очень трудный выбор. Как будто найдена цель, потом она себя дискредитирует. То есть она оказывается не найдена. Новые поиски. Наконец, это происходит. И происходит поглощение, если так можно выразиться, жизни некоей целью. Вы знаете, как потом горько Дарвин жаловался на страницах своей биографии, которую он писал уже в очень преклонном возрасте, на то, что он потерял вкус ко многим вещам. Что для него перестала существовать поэзия. Что его мозг превратился в машину для обобщения естественнонаучных фактов. То есть он нашел всепоглощающее его занятие. Если вы когда-нибудь читали Дарвина, хотя бы одно его сочинение зрелого периода, когда он стал Дарвином, то вы, вероятно, обратили внимание, что, несмотря на такое поглощение жизненной целью, он оставался очень широким по воззрениям. Это и растительный мир, и животный мир, и даже проблема человека. Словом, он остался исследователем, о котором мы говорим «исследователь с очень широким кругозором и интеллектом». И дарвиновский дневник о развитии ребенка, и известная дарвиновская статья «Выражение чувств у животных и человека», и движение растений, и, конечно, естественный отбор, и инстинкты животных, то есть то, что мы называем сейчас этологией. Огромный круг проблем. И знаменитые наблюдения над тем, что, когда наступила осень и гусь с обрезанными крыльями оказался тяжелым для отлета, лететь он не мог и тогда он пошел, но пошел, замечает Дарвин, на юг. Такое впечатление, что читаешь современнейшего этолога. И об импринтинге он отлично знал. И даже больше: что это мгновенное запоминание, узнавание потребности распространяется и на способ. Если вы хотите оставить корову дойной, не давайте питаться теленку, сося вымя матери. Отнимите его с самого начала, иначе он будет отказываться от ее молока, «сервированного» ему в ведерке или в сосуде. Он будет питаться молоком только из вымени матери, никак иначе. Не делайте ошибки, господа сельские хозяева, — вот, собственно, мораль Дарвина. Ну, а совсем современные взгляды (я всегда удивляюсь прозорливости классиков, прозорливости необыкновенной, века перешагивающей)? Вот вы знакомы сейчас с экологическими проблемами, проблемами равновесности в мире животных. И посмотрите, как блистательно решается вопрос, заданный Дарвину Английским обществом охотников. Там исчезают английские вересковые тетерева. Охотничье общество, охранители охотничьих угодий, господа спортсмены, охотники решили держать в сохранности этих тетеревов. Что надо делать?

Кто-то уничтожает их, их уничтожают хищные птицы. Отстреливать их или тетерева будут вымирать? А пришли к великому Дарвину, он тогда был уже очень старым, и спросили, что делать с вымирающими, он расспросил обо всех обстоятельствах дела и сказал: «Делать нужно вот что. Опять разведите скорее хищников. Вы нарушили экологическое равновесие. У тетеревов бывают заболевания. Хищник нападает на отстающего в выводке птенца и уничтожает носителя болезни. Он производит отбор. И тогда тетерева будут процветать». Прогноз Дарвина подтвердился через несколько лет. Тетерева были восстановлены. Охотники торжествовали. Вот это понимание экологического равновесия, экологических механизмов — это почти что наши дни. Это великолепное предвидение будущего, потому что в середине XIX века (в дарвиновскую эпоху) просто этой проблемы не возникало.

Не было научной литературы по таким простым вещам, как инстинкты и их процесс. Их страшно очеловечивали или, наоборот, превращали по известной философской схеме в машину. А это ни то, ни другое. Здесь найдено капитальное решение. Не машины, не автоматы, не врожденная запущенная пленка, повторяющая механически накопленный видовой опыт. Нет, нет. Записан полет, а можно идти пешком (я про гуся). История узнавания потребностью себя, она сама узнает себя в объекте, формирование фиксированных способов удовлетворения потребности.

Рядом с этим потрясающая фигура Пастера. Ученик Эколь Нормаль — это высший педагогический институт во Франции. Этот институт по замыслу основателей и по реальному уровню принадлежал к числу «больших школ», то есть элитарных. Но все же Пастер остается без дела.

Общий мотив тот же. Наука, познание. А где? И дальше идет фиксация цели. Обыкновенная фиксация на том, что попадает под руку. Я ничего не преувеличиваю. Первое, что попало под руку, — проблема тогда не известного, не изученного структурного различия двух кислот — винно-каменной и винно-уксусной, которые по своему химическому составу, то есть по составу элементов, образующих молекулу той и другой кислоты, были идентичны. Чарльзовская проблема — так она называлась в то время, в конце XIX века. А он не имеет возможности устроиться нигде, иначе как в лаборатории самой, наверное, скучной, которая бывает, в лаборатории или на кафедре кристаллографии. Мне когда-то приходилось сдавать экзамен по этой дисциплине, так что я представляю себе очень хорошо ее большую трудность, по крайней мере, на том уровне, на котором еще я застал кристаллографию. А тот уровень совершенно не похож на современный. Описательный по существу, геометрический, уровень стереометрии. Что же проделывает Пастер? Он кристаллизует обе кислоты, рассматривает эти кристаллики в сильную лупу. Там пишут — микроскоп, но это просто сильная лупа, тубусная, то, что мы называем биологической лупой, иногда они бывают бинокулярными, с относительно небольшим увеличением. И обнаруживает асимметрию. Заказывает столяру две зеркальные по отношению друг к другу призмы, изображающие кристаллы. Из дерева. И, по описанию его биографов, на извозчике везет их в академию, чтобы показать, чем отличаются обе кислоты.

Вот теперь, казалось бы, надо заниматься именно этой структурной химией, так? Нет, в это время возникает совершенно другая проблема. Вино начинает киснуть. Возникает проблема брожения, другая задача. И решается блистательно. Он спасает виноделие. Возникает другая задача — самозарождения бактерий. Микробиологическая проблема. Опять опыты, опять блистательное решение. Кстати, с ошибками.

Кстати, когда вопрос шел о брожении, там была допущена ошибка, но проблема-то была решена.

Потом личные события. Тяжелая болезнь в семье. Ориентация на медицину. И дальше сногсшибательное открытие, которое привело к тому, что Пастер был, кажется, единственным ученым, которому прижизненно ставились, во множественном числе, памятники, и при жизни Пастера его станцию называли Пастеровской. Это открытие вакцин против страшных заболеваний.

Война. Раненые умирают от гангрены. Но гангрена — это тоже процесс брожения. Я пересказываю идеологию Пастера. Что делать надо? Есть живые тела, которые возбуждают гангрену. Надо стерилизовать материалы, обеззараживать. Эта идея передается, и от гангрены, возникающей в той обстановке, спасают. Классический случай того времени, дававший колоссальное число летальных, то есть смертельных, исходов. Опять — спаситель.

Попробуйте теперь составить цепочку открытий. Необыкновенное целеобразование — вот что это психологически. Нет колебания в выборе. Есть зона целей. И в этой зоне всякая цель хороша. Событие — смерть, тяжелая болезнь, война разыгравшаяся, пострадали виноделы, подвернулась химическая проблема, не правда ли? Тотчас же фиксируется, тут же направляются действия на эту цель, и, благодаря свойствам Пастера, его особенностям, — успешное решение того, другого и третьего. Все видел Пастер, жизнь была очень сложной. Нарушил закон, был судебный процесс. Умер пациент, а Пастер врачебного диплома не имел. Так врачебного диплома он, кстати, и не получил. А к целям шел очень энергично.

Ну, хорошо, вот видите, какие разные целеобразования в большой жизни. А в малой жизни? Когда мы стоим перед маленькой проблемой выбора цели, когда мотив наметился, когда видно, ради чего. А что именно ради этого? Здесь в микромасштабах та же самая игра. И вот, повторяю, процесс исследования целеобразования — это процесс малоизученный. Мне хочется думать, что экспериментально он будет изучен ближе, а сейчас можно говорить о некоторых подходах к нему, которые нам известны. Такой научной программы изучения процессов целеобразования мне не известно. Есть существенные прорывы в эту проблему, иногда в иносказаниях, в других терминах, проблему, которую, наверное, придется решать кому-то из вашего поколения. Потому что проблема стоит.

Значит, есть положение о такой функции мотивов. Они способны определить зону целей. И через отбор из этой зоны осуществляется выбор действия. Таким образом, мотивы выполняют функцию активации, включают механизмы активации. Сами они ничего не активируют, конечно. Активируют они механизмы, толкающие действие к их реализации. Ну, а если зона мотивов возникает неопределенная, очень неопределенная? Практически даже и не возникает? Посмотрите некоторые этапы в жизни Дарвина. Не знаю, что делать. Не знаю, чем заняться в жизни. Ситуация не очень редкая. Не знаю, что делать в жизни вообще, какие цели перед собой ставить. Отсюда возникает различение, которое я хочу ввести, первое различение внутри мотивов.

Не всякий возникающий мотив является актуально действующим. То есть позволяющим осуществить целеобразование, а вместе с этим и действие. Поэтому нужно различать мотивы, себя не актуализировавшие, потенциальные, и мотивы актуальные. И, наверное, нужно допустить, что наряду с актуальными мотивами (допустим, что мы их знаем) есть еще один скрытый слой потенциальных мотивов. Мы их не знаем, можем не знать. Ну, а если мы очень проникновенно умеем действовать, может, мы можем их узнавать? Нужно найти метод узнавания потенциальных мотивов, которые не актуализированы, но которые уже существуют. Я пока могу сказать только одно. Очень многое, что известно как возможные мотивировки человеческих действий, остается в зоне мотивов неактуализируемых, но способных к актуализации. Вот простая иллюстрация, которую я приводил в старом-старом учебнике, давно пережившем себя¹.

У девочки (девочка много слышит об актрисах, скажем, кино) возникает познавательное отношение. Во всяком случае, об этом кругом много говорят. Вы знаете все то, что рассказывают про деятелей кино, про киноактрис или про кинозвезд. Она тоже хочет быть актрисой. Но делать-то нечего. Она маленькая девочка, она учится в первом классе. Цели не выдумаешь. Ничего нельзя выбрать в ее зоне. А потом начинает открываться эта возможность объективно. Рождаются какие-то зоны целей и некоторые выборы. Например, выбор участия в кружковой работе той или другой. Такая девочка куда будет направляться? Туда, где ближе к этой пока потенциальной зоне.

Ну, а потом? Потом может оказаться разное. Может оказаться, что проба этих целей, их достижение в действии приведут к разрушению самой этой потенциальности, этого потенциального мотива. А может и другое произойти, очень разные судьбы мотивов, очень интересные. Может оказаться и то, что она станет поступать в соответствующий институт. Вы знаете, что там делается. Там совершенно необыкновенное количество абитуриентов собирается на каждый прием. Причем с полной внутренней убежденностью, что это как раз настоящее призвание. На самом деле там ничего нет. Следует неудача для глобального большинства. Тут какая-то мотивация искаженная оказалась. Потому что в искусстве нужен мотив искусства, а мотивация известности и прочее, наоборот, скорее отведет, чем приведет, закроет так называемые способности скорее, чем откроет их.

Так что давайте пока грубо расчленим актуальные и потенциальные мотивы, причем я буду говорить только об актуальных. Я для добросовестности отметил и потенциальные мотивы, потому что они тоже иногда выступают, и неизвестно, что с ними делать. А второе положение, которое я хотел бы ввести тоже, в качестве вспомогательного пока, — это положение, которого я отчасти касался. Это положение о том, что по отношению к действию (обратите внимание), по отношению к любому действию или системе действий мотивы могут оказаться сосуществующими. То есть осуществляющееся действие может оказаться входящим в двоякую деятельность и, соответственно, включенным в два или большее число мотивов. Это истинное положение, об этом я говорил в прошлый раз, от нас это не зависит. Действие реализуемое, действительно, сплошь и рядом ставит нас в очень сложные разные отношения с окружающей реальностью, окружающим миром, людьми, отношения к обществу, к вещам, к абстрактным целям и так дальше.

И вот из этого простого положения вытекают два больших следствия. Дело в том, что действие двояко мотивировано (и вообще мотивировано N мотивов). Возьмем простой и наиболее, по-видимому, часто встречающийся случай. Мотивы вступают в этом действии в какое-то отношение друг к другу, в какую-то связь. Один, по-видимому, реализуется, другой подчиняется тому, который является главным. Значит, мотивы вступают, когда мы рассматриваем их по отношению к действию, в иерархические связи, в иерархические отношения друг с другом. Иерархическими называются отношения доминирования и подчинения. Сами мотивы действительно могут образовывать иерархии. И по отношению к действию это видно.

Вот поэтому я должен ввести еще одно расчленение. Я говорил потенциальные и актуальные, а теперь я буду говорить подчиняющиеся и подчиненные мотивы. И это положение очень важно в двух отношениях. Значение этого тоже можно выразить в двух разных тезисах. Первое заключается в том, что иерархические отношения мотивов могут быть рассмотрены теперь уже безотносительно к действию, я только их показал по отношению к действию, но теперь выдвигаю следующее положение. Иерархические отношения есть вообще типические отношения, связывающие мотивы друг с другом. Нет других отношений, которые бы их связывали между собой. Либо они не связаны между собой, если же они связаны, то связи эти обязательно имеют характер иерархический.

Собственно, когда мы говорим о том, что существует иерархия мотивов, то, принимая во внимание то, с чего я начал сегодня, это значит, что сама человеческая жизнь, как система деятельностей, есть иерархическая система. То есть отдельные деятельности и отдельные виды деятельности тоже оказываются иерархически связанными друг с другом. Это ведь связь изначальная. Мы с вами увидим, когда будем заниматься специально проблемой формирования мотивационной сферы личности, что эти иерархические связи устанавливаются, рождаются относительно поздно, в онтогенезе развиваясь очень длительно и формируя по-настоящему общую сферу очень поздно и на относительно высоких ступенях развития субъекта уже в качестве личности.

Второе большое положение, которое я хочу сформулировать сейчас, второй тезис заключается в том, что эти иерархические отношения мотивов, соотношение их в действии, то есть иерархические связи мотивов на уровне действия, приводят к расщеплению функций мотивов. Мы с вами говорили: мотив — то, что побуждает или направляет. Так вот, эти функции оказываются разделенными между вступившими друг с другом в иерархические отношения мотивами. Оказывается, что некоторый мотив данного действия может выполнять лишь побудительную функцию, то есть определять как бы динамику действия: включение, поддержание, степень напряженности и так дальше, то есть динамические характеристики. Они положительно или отрицательно стимулируют действие. Но мотивы по отношению к действию выполняют и другую функцию, которую я называл направляющей, но которую сейчас я должен переименовать, открыв более полный психологический смысл этого термина. Дело все в том, что они имеют чрезвычайную функцию субъективного окрашивания цели. Ту функцию, которую я назвал для себя функцией смыслообразования. Я вернусь к этой функции, а пока проиллюстрирую, о чем идет речь.

А иллюстрацию я хочу привести совершенно живую, из опытов (удачных или неудачных, мы судить сейчас не будем), которые с детьми проводились. Дети — очень благодарный материал для психологического наблюдения. Наблюдения и опыты с детьми, не лабораторные, я имею в виду, а жизненные опыты (естественный эксперимент) очень интересны для психологов. Я говорю и о психологах, занимающихся общей психологией. Особенно, если речь идет о первой постановке проблемы. На детишках часто эти проблемы очень ярко видны.

Ну вот, о мотивах. Ученик, младший школьник, только начавший учиться и вошедший во вкус учения, уже все знает теперь про школу: как учиться, взаимоотношения с учителями, школьные оценки, приготовление уроков, отношения папы и мамы. Это, наверное, в конце первого или второго года обучения. Маленький все-таки, маленький. Вот его исследователь и спрашивает, стараясь как-то косвенно, деликатно выяснить мотив учения. И возникает разговор насчет учения, насчет мотива. Что ему нравится в школе, что там ему не нравится, какие формы занятий он предпочитает. Это косвенные вопросы для выяснения мотива учения, понятно? И

нас сейчас не интересует, что он отвечает. Он по-разному отвечает. Что-то такое, что в общем совпадает с гипотезой, или нет. Вот определились мотивы. Описать надо. Последний вопрос: «А почему ты готовишь уроки?» Это тоже контрольный вопрос, понятно, из серии интервью про приготовление уроков. Он повторяет свое: «Ну потому, что надо. Чтобы все умели читать и писать». Что-то в этом роде. И потом неожиданно прибавляет: «И потом, не будешь готовить уроков, отец ремня даст».

Так я спрашиваю: где мотив? Говорю: не торопись с выводом. Мотив-то какой? Он не придает никакой осмысленности действий, ничего не «целеобразует», а что? Стимулирует! Это — мотив-стимул. Побудительная сила у него осталась, а вторую функцию он не в состоянии выполнить. Никому не удавалось еще обеспечить учебную деятельность, особенно ее развитие, только под угрозой, которую привел наивный школьник. Это знают все. Это миллиардный опыт обучения. Во всем мире. Одна угроза не действует. Вот что-то плюс угроза — действует. Потому что динамический-то аспект она дает. Накачивает там через какую-нибудь ретикулярную формацию. На другом уровне. Ну, а если снять первый мотив, который не наказание, — ничего не выйдет. Срыв. В лучшем случае получится ситуация круга, столкновения, «сшибки». И погулять хочется, и уроки надо готовить, правда? Ничего не получится. Сшибка. Но никаких сшибок не бывает, как известно, в данных ситуациях. Человек вам не собака, а мотивы — это не круг.

Ну, а теперь давайте поговорим всерьез. Я сейчас буду ставить эту проблему очень серьезно. Труд в наше время чем мотивирован? Мы отвечаем так: мы стремимся к тому, чтобы этот труд делался ради общественного блага, правда? Ради развития социалистического производства. Ради увеличения продуктивности хозяйства, еще разные могут быть ответы, вклад мотивов. Правда, может быть иначе — ради обогащения. Ну, хорошо, мотивы есть. А вот мы одновременно выводим принцип материальной заинтересованности. Слышали такой? Значит, что получатся? Мы говорим: наша задача в области управления трудом заключается в чем? Чтобы труд делался ради известных социальных идеалов. Так в общей, обобщенной форме. Правда, товарищи? Социализм, построение коммунистического общества, увеличение продуктивности. Даже иногда конкретнее — ради развития, процветания данного предприятия, данной конкретной отрасли производства и так далее. Это более конкретно, но за этим лежит тот же смысл. Это делает труд человека осмысленным. Но мы говорим — плюс обязательно материальная заинтересованность, еще второе слово употребляется — стимулирование. Мы не говорим, что материальное стимулирование — это то, ради чего трудится человек. Это то, что стимулирует его труд, совершаемый ради... и дальше идет вопрос о, естественно, мотиве. Что мы стараемся воспитать? Какую-то мотивацию. Посмотрели, стимулирование нужно, оно выполняет свою функцию — стимулирования. А мотив труда, ради чего трудится человек, ради чего он себя отдает, — это и составляет для него смысл труда. Вот к чему я назвал эти первые мотивы смыслообразующими.

И мне, собственно, остается сделать один простой шаг. Просить вас схватить разницу, различие между пониманием значения того, что вы делаете, и тем, какое для вас имеет значение это значение? То есть какой личностный смысл, я привык говорить, приобретает для вас производство. Это различение принадлежит никому другому, как К.Марксу, который очень остро отличал два термина и два понятия, соответственно: значение и смысл. Так, он писал применительно к условиям капиталистического прядильного производства: конечно, пряжа имеет для рабочего значение пряжи. Он понимает, что он делает, а иначе он не может прясть, правильно? Но для него эта пряжа имеет смысл заработка. Вам понятно, в чем здесь дело? Утописты великолепно об этом знали. Есть великолепные отдельные страницы, допустим, у Фурье, который описывает ситуацию наемного труда в терминах, почти точно совпадающих с теми, которые я сейчас ввел. Что есть действие человеческое объективно и что оно есть для самого субъекта? Оказывается, иногда это совсем контрарное. Чему радуется, чему печалится, что хочет и что не хочет человек? Врач видит свое призвание в том, чтобы бороться с болезнями. Но в качестве частнопрактикующего врача-бедняка радуется вспыхнувшей эпидемии. Вам понятно, что здесь то же самое? То же расхождение, то же столкновение, до противоречия, до конфликта душевного? О нем-то и писали предвестники научного социализма, рисовавшие себе картину будущего общества с его новыми отношениями.

Мы сделали еще один маленький шаг вперед. И ввели новое различение. Или, вернее, одно понятие, и термин, вместе с тем, — смыслообразующую функцию мотивов. Значит, теперь мы можем сказать, что мотивы имеют побуждающую и смыслообразующую функцию. И вот смыслообразующая функция есть настоящее имя для того, что я называю на другом языке направляющей функцией. Потому что направление — это не всегда векторное направление. Это гораздо большее на уровне человека, я подчеркиваю. Это направление на будущее, на перспективу, то, что свойственно идеальным мотивам, то есть мотивам не вещественным, правда? Это свойственно в этом смысле мотивам каким-то идеальным, это то, что мы с вами увидим дальше, подходя к проблеме становления мотивов, преобразования целей в мотивы. И что мы увидим в связи с проблемой личности.

У меня осталось три минуты и две записки. Вот отличные записки. Товарищи, минуту внимания!

«За каким методом, по Вашему мнению, стоит будущее по изучению мотивов?» Вопрос очень важный. Я, товарищи, не знаю, за каким методом из уже существующих, очень несовершенных, методов изучения мотивов стоит будущее. Не могу сказать. Мне неясно, я это ясно не вижу. Иногда это удается очень интересно сделать. Я вам расскажу одно неопубликованное исследование, здесь у нас на факультете сделанное. Но я не могу обобщить метода, не могу тем более настаивать, что этот метод будет иметь будущее.

Вторая записка. «Что делает мотив актуальным, актуально действующим?» Я вам одним словом отвечу: развитие связей. Развитие обстоятельств. Под обстоятельствами я разумею всю совокупность объективных и субъективных условий. Потому, что иногда потенциальным мотив остается потому, что он не может реализоваться по субъективным причинам. Представьте себе такой мысленный эксперимент: вдруг возник интенсивный мотив укусить что-нибудь. Да, представьте себе, что у меня возник такой мотив. Никаких субъективных возможностей у меня для этого нет абсолютно, правда? Можем же мы допустить, что он возник, потому что никакой зоны целеобразования мы не видим на месте, правда? В каждом случае я его могу удовлетворить одним способом, о котором мы с вами тоже будем говорить в разделе о личности. Аутистически, то есть так, как герой «Белых ночей», помните, удовлетворял тоже множество таких мотивов, желаний, правда? И какие-то дуэли, которые он там выигрывал и множество всяких вещей, из которых он выходил победителем в жизненном соревновании, в столкновении, вызывал восторг у окружающих. И продолжал оставаться в действительной, не аутистической жизни, вялым, самым жалким писцом в департаменте, который, по словам самого Достоевского, склонял свою голову даже перед швейцаром этого уважаемого департамента. Это единственный путь. Путь аутизма, о которым мы с вами будем говорить... Путь трагический...

 

¹ Леонтьев А. И. Потребности и мотивы деятельности // Психология: учебник для пед. ин-тов/ Под ред. А.А.Смирнова, А.Н.Леонтъева, С.Л.Рубинштейна, Б.М.Теплова. М., 1956. С.358. Во втором издании учебника (М., 1962) этот пример изменен: в нем уже идет о профессии врача, а не актрисы.